Текст книги "Мстислав Великий"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

4

Мстислав Владимирич тихо жил в Новгороде. Дочери Мальфриде исполнился едва годик, когда нежданно-негаданно прибыла в Новгород мать.

Княгиня Гита, Мономахова жена, последние годы хворала. Двадцать с малым лет душа в душу прожила она с Владимиром Всеволодовичем, родила ему сыновей и дочерей, но с недавних пор сдала. Будучи чужестранкой, она повсюду сопровождала мужа в его поездках, даже когда носила под сердцем младенцев. Отправилась она с ним в Ростов и только-только отстроившийся Суздаль, но осенние холода и проливные дожди измучили её, и Гита с полдороги повернула к старшему сыну.

Мстиславу о приезде матери поведал гонец. С тех пор как вторично вернулся в Новгород с молодой женой, князь не видел матери и не имел от неё вестей. Обрадовавшись, он предупредил Христину и переполошил всё Городище, готовясь принять княгиню.

В походе Мономах привык довольствоваться малым, а Гита с детства, когда погиб её отец и покончила с собой мать, скитаясь по чужим углам, тоже была лишена роскоши. Потому и поезд переяславльской княгини, который Мстислав выехал встречать за околицу, был невелик – два возка, в переднем ехала сама Гита с ближней холопкой, в другом везли её добро, по бокам скакал десяток верховых. Мстислав поравнялся с возком матери и поехал рядом, изредка поглядывая на её бледное лицо, утонувшее в пышном лисьем меху.

На колокольне городищенской церкви звонили колокола, когда княжий поезд въехал в ворота. Мстислав лихо соскочил с коня и подбежал к возку, чтобы помочь матери вылезти. Хрупкая, бледная от недомогания Гита почти повисла на руках сына. Годы сурово обошлись с женой Мономаха. Она стала ещё тоньше, особенно рядом с высоким статным сыном, глаза казались неестественно большими и ярко-синими, белизна щёк бросалась в глаза.

   – Гаральд, – ласково прошептала она, обнимая его плечи. – Гаральд...

   – С прибытием, матушка.

Дружина разразилась приветственными кликами, колокола ударили громче. Опираясь на руку сына, Гита поднялась по резным ступеням в терем.

Навстречу вышла Христина, неся на руках дочь Мальфриду. За нею мамки вели княжича. Испугавшись, девочка прижалась к матери, стала хныкать, а маленький Всеволод притих, тараща глазёнки на свою бабку, которой никогда не видел.

   – Добро пожаловать, матушка, – шёпотом промолвила Христина и, поклонившись, протянула свекрови дочку.

Гита улыбнулась, принимая девочку на руки. Её собственные дети почти все выросли – кроме самого младшего сына, Юрия, который был ещё малым ребёнком. Подросли и дочери. Она взглянула на неопределившееся лицо маленькой Мальфриды, перевела взгляд на её мать и, подметив общие черты, улыбнулась. У Христины отлегло от сердца, и она уже с облегчением вторично приветствовала свекровь.

В честь приезда княгини дружина пировала на Городище целых два дня. Мстислав выставил несколько бочек мёда и пива, устроил охоту, забив лосей и кабанов. Гуляли долго. Новгородский князь щедро кормил и поил своих людей, тем более что Рождественский пост подошёл к концу, начиналось Рождество. Праздновал весь город.

Жизномира не было дома – как и все дружинники, он гулял в княжьем тереме. Там же заваливался спать в жарко натопленной, смрадной от людского духа гриднице, а проспавшись, снова шёл на пир. Его домашние были предоставлены сами себе.

Так прошло несколько дней. Велга жила, томимая ожиданием. Девушка боялась дружинника – и тянулась к нему. Не только из-за его молодости, ласки и жарких объятий по ночам. В отличие от многих, он был к ней добр. И Велга ходила по дому, расцветая не по дням, а по часам.

Микула, когда Жизномир впервые увёл девушку с собой, притих, смирившись с тем, что не для слуги такая сладкая ягодка. Но когда дружинник исчез на несколько дней, он снова обратил на Велгу взгляд.

Новгород шумно, разгульно праздновал Святки. Гуляли и на Городище. Опасаясь высунуть нос за ворота, Велга стояла на пороге, жадно вслушиваясь в шум праздника, когда подобравшийся сзади Микула обнял её за талию. Девушка вскрикнула от неожиданности.

– Чего ты прыгаешь? – Микула потянул её вглубь двора, подальше от сторонних глаз. – Боярина дожидаешься? Нетто ему есть до тебя дело? Побаловался и бросил. Ничо... Такое уж холопье дело. Пошли со мной – я приласкаю не хуже. Старый-то конь – он борозды не спортит, хе-хе... А и сладка ты, ягодка, – бормотал Микула, тычась бородой ей в щёки и шею.

Велга сопротивлялась, отпихивая руки, шёпотом уговаривала отпустить, но, когда Микула всё-таки прижался мокрыми мягкими губами к её губам, не выдержала – оттолкнула так, что он упал в сугроб и опрометью выскочила за ворота.

Куда бежать? У кого искать защиты? Прав старик – холопья доля тяжкая: ни князю не пожалуешься, ни судье-сотскому. Слово хозяина всегда пересилит свидетельство раба – холопы даже сами в суде выступать не могут. Добро б снасильничал Микула – но ведь ещё и пальцем не тронул. Так ждать, пока старик завалит её, задрав подол?

Только один человек во всём свете мог ей помочь. Велга сломя голову бросилась бежать по улице.

Новгород гулял. Святки на Руси всегда праздновались широко, с размахом, как и Масленица. Даже на Пасху не было таких гуляний – как-никак, свои, природные праздники, дошедшие из седой дедовской старины. И сейчас улицы были полны народа, слышался смех, весёлые крики, песни скоморохов. Ничего не видя перед собой, расталкивая локтями толпу, задыхаясь, бежала через бурлящий Новгород Велга.

Жизномир был на Городище, у князя, и она летела туда, мимо изоб посада, вдоль заснеженного берега Волхова, где в потешной забаве «стенка на стенку» сходились новгородские парни.

Невелик труд – одолеть две версты. Велга торкнулась в высокие тесовые ворота.

   – Куды спешишь? – окликнул её отрок на стене.

   – К Жизномиру Гюргичу, господину моему. В дружине он княжьей, – хриплым шёпотом ответила Велга.

   – Нетто беда в доме? – догадался отрок. – Дружина вся пирует нынче. Ты подь сюды. Я хозяина твово сыщу, а там как Бог даст.

Велга так и повалилась на ступеньку крыльца, обхватив себя за плечи руками и от волнения не чувствуя холода. Что скажет десятник Жизномир? Не порешит ли наказать строптивицу?

Велга уже замёрзла и устала ждать, но тут двери гридницы распахнулись, и на двор высыпали хмельные княжеские дружинники. Молодецкая сила, взбодрённая мёдом, пивом и иноземными винами, горячила головы. Всяк хотел показать свою удаль, всяк спешил похвастаться перед друзьями. Одинокая девичья фигурка у крыльца сразу привлекла внимание. Велга не успела опомниться, как её окружили рослые ражие парни, многие в одних рубахах, несмотря на холод.

   – Эге, девка!.. Красивая... А ну, подь сюды. Да не боись, не замаем! – зазвучали клики. – Поцелуй, красивая! Меня первым!

Смутившись, Велга только отворачивала лицо, что ещё больше раззадоривало дружинников. Её уже начали хватать за руки, когда вышел и Жизномир. Недовольный тем, что пришлось покинуть пир, он не спешил подходить, но Велга, отчаянно ища защиты от новой опасности, углядела его и с криком бросилась навстречу.

   – А ну, стой! Куда! – Молодшая дружина кинулась по пятам и налетела на Жизномира. – Почто девку замаешь?

   – Моя девка, – спокойно ответил Жизномир. – Холопка моя.

   – А-а... – Гонор парней как ветром сдуло. С чужими холопами шутки плохи: причинишь вред – плати виру, а за женщину – вдвойне.

И надо ж было такому случиться, что мимо проходила княгиня Христина.

Гита задержалась у сына на праздники – слабое здоровье мешало ей сразу пуститься в путь. Женская половина терема тоже праздновала Святки – хотя и не так, как Князевы дружинники и простой люд. Обе женщины побывали на пиру у Мстислава, где сидели вместе с его боярами и ворочались к себе, чтобы приготовиться к вечерним игрищам. Гита ушла вперёд, а Христина чуть задержалась.

   – Почто шум? – окликнула она воев. Те склонились перед княгиней.

   – Вот, девка моя. – Жизномир распрямил спину и легонько толкнул красную, как маков цвет, Велгу. – До меня прибежала, – видать, случилось что...

   – Твоя? – Христина впилась взглядом в лицо девушки.

   – Моя. На днях в Плескове купил.

   – Ой ли? – прищурилась Христина. – А сдаётся мне, что не твоя то холопка. Велгой ведь её звать, так?

Покрасневшая так, что даже слёзы брызнули, Велга не могла больше молчать и повалилась на колени:

   – Матушка княгиня... не виноватая я...

   – Взять! – прозвучал холодный приказ. Дружинники застыли как вкопанные.

   – В поруб татя! – последовал новый окрик, и опомнившиеся парни схватили Жизномира за локти. Он был так ошеломлён, что даже не подумал сопротивляться и послушно дал себя увести.

5

О том, что Христина велела посадить в поруб его дружинника, Мстислав узнал почти сразу – у княгини не было от мужа никаких тайн. В тот же день она улучила минутку и вызвала князя на беседу.

Отцом и Богом данную жену Мстислав любил – не только потому, что она родила ему двух детей – ещё с первой ночи, когда испуганная девочка подняла на него глаза, в сердце своём решил Мстислав беречь и холить шведскую принцессу. Христина платила мужу так же щедро любовью и лаской.

Мстислав был удивлён, узнав, что один из его людей оказался вором. Более того – обокравшим княжескую семью.

– По «Правде» он за бесчестье тебе виру выплатить должен, – сказал Мстислав, выслушав жену. – А я его в дружине своей видеть не хочу. Вот опосля Святок ворочусь на Ярославово дворище – там суд и учиним.

Большего Христина от мужа не добилась – шли праздничные дни, никто в такую пору не станет вершить суд. Тем более что дело семейное – украл-то рабыню свой дружинник, не вольный новгородец, хотя и таких было в дружине достаточно. Да и не только в краже было дело – Мстислав помнил, как убивалась Христина по своей любимой холопке. А ведь она тогда была в тягости! Вот случилась бы беда, потеряла бы княгиня младенца – что тогда? Отвечать бы Жизномиру ещё и за убийство. А с таким преступлением не вдруг расплатишься – хоть самому в холопы продавайся!

Обрадованная Христина обняла мужа, жарко поцеловала в губы и тихо выскользнула вон. А Мстислав тряхнул головой, прогоняя непрошеные думы, и воротился к пирующим.

На чужой роток не накинешь платок. Не только бабы у колодца – мужики языками почесать тоже горазды. Многие видели, как брали Жизномира в оковы по слову княгини. Ещё больше людей услышали от тех, кто сам вязал дружинника. Новость росла снежным комом. Подробности – что обвинён Жизномир Гюргич в краже княжеской холопки – облетели всю дружину. Никто не хотел верить – особливо те, кто сам был в Курске, откуда он был родом. Дружинники единодушно порешили, что это навет.

Едва выдалась передышка в череде пиров и праздников, как к князю Мстиславу пришла без малого вся дружина. Пришёл даже кое-кто из бояр – своих, новгородских, не переданных Владимиром Мономахом. Мстислав принимал их в гриднице, где вчера ещё пировали.

   – Княже, – сняв шапку, отдал поклон сотник Бермята, – слово от дружины есть к тебе.

   – Говорите. Слушаю.

   – Третьего дни по слову твоему велено было взять воя твово, Жизномира, да в поруб заточить. Челом бьём – пусти его.

   – А почто я пускать его должен? Жизномир холопку у княгини моей увёл – ему за покражу надлежит ответ держать. Попался тать – пущай сполна расплатится!

   – Невиновен он, княже! – воскликнул сотник Бермята, и все согласно загалдели. – Это наговор! Не может Жизномир татем быть!

   – Поручимся за него все, коли надо, – вставил другой сотник, Прокоп.

   – Поручитесь?

   – Как один, княже, – загомонили дружинники, старые и молодые. – С тем и пришли.

   – Мы с Жизномиром не первый год знакомы, – протолкался вперёд курянин Олешка. – Вместе из Курска за тобой пришли, княже. Домы наши в Курске на одной улице стояли. Мы с Жизномиром росли приятелями, сызмальства друг друга знаем. Головой ручаюсь – не крал он холопки. А как она к нему попала – ума не приложу.

   – Должно, купил краденую, – высказался Бермята.

Мстислав задумался. Он верил жене – сам дарил эту Велгу Христине, потом видел её в покоях. Но и дружинникам своим не верить не мог – отец учил всегда разбираться во всём, не судить с налёту. А вдруг да правда – не виновен Жизномир?

   – Добро, – кивнул он наконец. – Пущу Жизномира из поруба. Но пущай дознается, откуда к нему попала девка, да кто покрал! А не сумеет дознаться – что ж, ответит по «Правде»!

Жизномир не мог сидеть в порубе спокойно. То, что купленная Микулой рабыня оказалась краденой, ошеломило его только в первые часы. Потом на ум пришло, что теперь с него спросят как с татя.

Но долго терзаться сомнениями не пришлось – уже через несколько дней его выпустили. У поруба, когда вытащили на свет и кузнец сбил оковы, его встречали приятели-дружинники.

   – Свободный ты, Жизномире, – весело оскалился, хлопая его по спине, Олешка, – дружина за тебя поручилась!

   – Все к князю ходили, – поддакнул Бермята. – Послушался нас князь. Холопку твою княгине воротили, а тебя велено пустить и зла на тебя не держать.

Все вокруг были радостны, гомонили, сыпя шутками и наперебой предлагая, как провести остаток дня – ведь часть Святок их приятель просидел в холоде и темноте поруба. Но Жизномиру было не до праздников, и даже мысль о тёплой гриднице и свежей медовухе не грела душу. Его ославили татем, и теперь он должен оправдаться. Законы Ярославовы давали совет – вести дело самому. Ежели купил вещь, признанную кем-то ворованной, надлежит найти того, кто эту вещь тебе продал. Пущай отвечает тот, кто её продал, и либо платит виру, либо ведёт до третьего свода. А уж там всё сначала. И либо сам свод продолжает поиски, либо выставляется ответчиком.

   – Нет, братцы, – остановил он друзей, уже тянувших его к дружинной избе, – погодьте пока. Недосуг мне.

Не так богат был Жизномир, чтобы оставить дело. Хоть и рад был свободе, но жаль было потраченных денег. Да и худая слава, раз прилепившись, не скоро отстанет. Отделавшись от приятелей, он отправился к клетям, добыл у ключника бересты и быстро набросал Микуле грамоту:

«От Жизномира к Микуле. Купил еси робу в Плескове. А ныне меня за то взяла княгиня. А ныне дружина за меня поручилась. Пошли к тому мужу грамоту, есть ли у него роба. А се хочу, коня купив да княжьего мужа взяв, ехать на своды. А ты, если не взял куны, не бери ничего у него». (Текст грамоты не выдуман. – Прим. авт.)

6

Свод надлежало проводить в Городище, так как были затронуты интересы самого князя Мстислава. Он же собирался присутствовать на своде, следя, чтобы всё было по закону. От Новгорода прибыл приглашённый Жизномиром Гюрята Рогович. Он приехал на коне, важный и гордый. Представлявший князя сотский Гордята Данилыч был в сопровождении сына Ставра. Парню шёл двадцатый год, пора было приставлять к делу. А что может быть лучше, кроме как наглядный пример.

Велгу привели под охраной. Девушка испуганно озиралась по сторонам и немного успокоилась, только когда увидела рядом Жизномира. За несколько дней, что прожила в его доме, она успела привязаться к молодому дружиннику, а мысль о том, что он пострадал из-за неё, только разогревала в её душе нежные чувства. Она не сводила с него глаз, но Жизномир не замечал взглядов, погруженный в свои мысли.

Купец Ольстин Садкович пришёл не один – с многочисленной родней, помощниками, сидельцами в лавках и товарищами по ремеслу. Вместе они заняли почти половину двора.

Выждав, пока все соберутся, Гордята Данилыч поднял руку, призывая к тишине.

   – Ныне судится княжий вой Жизномир купцу Ольстину, – заговорил он.

   – Истец здесь. Ответчик тут ли?

   – Вот он я. – Купец шагнул вперёд. – Почто звали?

   – Вызывает тебя княжий вой Жизномир за то, что продал ты ему рабу, которую у княгини Мстиславовой Христины покрали. Вот сия раба, – по знаку сотского вперёд вытолкнули Велгу. – Признаешь ли ты сие?

   – Рабу сию признаю, – коротко глянул в сторону девушки Ольстин. – А в покраже не признаюсь. Не я крал! Не моя вина!

   – А кто же? Назови того, кто продал тебе рабу.

   – Евсей Олексич, – без запинки ответил Ольстин. – У него летось прикупил я товару в Плескове. Усадьбы наши тамо рядом, вот он мне по-соседски и удружил. У него купил я рабу. Десять кун отдал. Пущай вам Евсей ответ держит, не я!

   – А ты что скажешь? – кивнул Гордята Велге. – Сей ли муж тебя крал да продавал?

   – Продавал он, его человек, – Велга мотнула подбородком, смущаясь взглянуть на Жизномира. – А крал не он. Не его люди.

   – Добро, – кивнул сотский. – Призовём на суд и Евсея Олексича. Что он скажет?

За Евсеем Олексичем пришлось ездить в Плесков, и приезда второго свода ждали три дня. Сызнова всё повторилось. Опять вперёд вытолкнули Велгу, и Гордята Данилыч вопросил, признает ли Велга обидчика. Девушка дрожала от страха и не могла вымолвить ни слова.

   – Чего с сопливой девки спрашивать? – скривился купец. – Инда блаженная головой-то трясёт!

Велга схватилась за голову. Что она могла сказать? Крали чужие люди, продали помощнику купца, а самого хозяина она в глаза не видала.

   – Погляди, девица, – наклонился к ней Гюрята Рогович, – открой глаза-то. Авось признаешь кого?

   – Чего ей глядеть-то? – Евсей Олексич стоял гоголем. – Не виновен я. Это всё завистник мой, Ольстин, напрасно клепает! Смотри, Ольстин, как бы самому не заплакать за мои слёзы-то!

   – Попался – так молчи, – крикнул из толпы Ольстин, пришедший посмотреть на позор своего соперника. Кабы присудили Евсею виру – не скоро поднялся бы купец. Добрая слава лежит, а худая бежит. Что в Плескове-городе, что в самом Новгороде языки болтливы. Прознают, что Евсей изгойством занимается (здесь – перепродажей рабов. – Прим. авт.), никто к его товарам близко не подойдёт. А Ольстину от того прибыток.

Велга тихо плакала.

   – Нет, нет, – повторяла она.

   – Чего скажешь теперь, Евсей Олексич? – подался вперёд Гордята Данилыч. Князево добро, за него хоть с кого – а взыщи.

   – То и скажу, что напраслину возводят! Не я крал!

   – Так, может, ты продавал? У кого купил сию девку?

Евсей Олексич уже собрался было ответить, но заметил, что из толпы ему подают какие-то знаки. Один из его помощников протолкался вперёд и отчаянно махал руками. Купец прищурился, вопросительно дёрнул головой. Суд это заметил.

   – Чего это там? – Гюрята Рогович подался вперёд.

   – Человек мой, – быстро ответил Евсей. – Из дома весть принёс.

Уже не таясь, сдёрнув шапку и поклонившись Мстиславову сотскому, помощник вышел вперёд и нагнулся к уху купца.

В это время Велга, которую оставили в покое, успела немного прийти в себя, подняла глаза и ахнула.

   – Он! Он! – воскликнула девушка, тыча пальцем в Евсеева собеседника. – Его люди меня крали! Ему отдали!

   – Чего она орёт? Блаженная! Уберите дуру! – воскликнул тот, отмахиваясь.

Но Ольстин замахал руками:

   – Так то ж Иванок! Евсеев зять! Они на пару торгуют – один в Плескове, второй – в Нове-Городе! Небось и краденое так переправляют – тамо украл, а тут продал!

   – Взять! – кивнул Гюрята Рогович.

Оба – тесть и зять – закричали дурными голосами, когда на них накинулись приставы.

Гордята Данилыч встал.

   – За обиду, учинённую княгине Мстиславовой, – возвестил он, – взыскать с татей десять гривен княгине и десять гривен княжьему мужу.

   – А ещё пять гривен суду, – добавил Гюрята Рогович.

Осуждённые заспорили было, но их никто не слушал.

На том всё и кончилось. Десять гривен Христина на радостях пожертвовала Божьему храму, куда ходила молиться. Жизномир воротился к прежней жизни, став богаче на десять серебряных монет. Купец Ольстин ходил важный, гордясь победой над соперником...

Вечером Христина была одна. Детей унесли мамки, княгиня сидела на постели, расчёсывая светлые волосы и раздумывая, придёт ли к ней Мстислав. Она любила мужа – его крепкие руки, мятно пахнущие губы, широкую грудь, сильные плечи... мысли княгини потекли в греховном направлении. А чего? Оба молоды, друг друга любят, а пост ещё далеко, успеют натешиться лаской. Задумавшись, Христина не сразу услышала странные звуки. Совсем рядом кто-то тихо всхлипывал.

Нашарив босыми ногами лёгкие ночные чёботы, княгиня выскользнула из ложницы. В углу маленькой каморки обнаружила светлое пятно – холопка. Скорчившись на полу у лавки, Велга зажимала себе рот кулаком, чтоб не разбудить госпожу плачем.

   – Ты что? – Девушка так и подпрыгнула от звуков голоса. – Хвораешь ли?

Та замотала головой.

   – Так что же? Отвечай мне! Иль не рада, что назад воротилась? Чем тебе тут плохо?

   – Матушка, – Велга бросилась к Христине, обнимая её ноги, – матушка княгиня... Прости меня, прости! Люблю я его!

   – Кого?

   – Ж... Жизномира... Гюргича. Прости, матушка княгиня! Прости!

   – Чем же он мил тебе? – Не ожидавшая этого, Христина уселась на лавку. Велга устроилась у её ног, всхлипывая и утирая слёзы кончиком косы.

   – Он... он такой... он всех лучше, – только и вымолвила она. – Ой, матушка! Ой, прости! Я подле него себя не сберегла!

   – Что? – наклонилась к ней Христина.

   – Непраздна я.

   – Да ты что! – Несмотря на поздний час, Христина хотела бежать к мужу, жаловаться, что причинен новый ущерб – холопка ждёт дитя. Конечно, раба должна родить детей – она потому и ценится в два раза больше раба-мужчины, – но чтобы её Велга, только-только вороченная от обидчика? Девушка вцепилась ей в подол, останавливая.

   – Матушка-княгиня! – заголосила она чуть не на весь покой. – Христом-Богом заклинаю – не тронь его! Я сама! Сама к нему пришла! Сама того пожелала! Люб он мне! Не тронь его!

Выпустив подол княгини, Велга распростёрлась на полу, давясь слезами. Христина молча стояла над нею, раздумывая, что теперь делать.