Текст книги "Мстислав Великий"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

2

И всё-таки боярское упрямство сломить оказалось нелёгким делом, и когда Ставр выбрался из думной палаты, пот тек по его раскрасневшемуся лицу.

Был конец зимы, в воздухе уже чувствовалось приближение весны, но последние дни подморозило. Холодный воздух щипал ноздри, застывал инеем на усах. Но Ставр, остановившись на крыльце, даже распустил полы шубы, водя головой на толстой шее.

Отроки, ожидавшие в просторных сенях, вышли вслед за боярином. Меченоша подвёл коня и стоял, ожидая, пока Ставр спустится. Жеребец храпнул, перебирая копытами и вскидывая голову.

– Н-но, балуй мне! – баском прикрикнул юноша на коня.

Ставр, справившись с дыханием, запахнул полы шубы и стал тяжело спускаться по заметённым снегом ступеням. Двое больших бояр уже садились в возки, ещё двое показались на крыльце. Остальные задержались, обсуждая свои личные дела.

Меченоша придержал повод, и Ставр вскочил в седло. Юноша тут же бросился к своему коню, и всадники покинули широкий двор.

На воротах приостановились, пропуская возок Анисима Лукича. Старый боярин выглянул из-за медвежьей полости.

   – А всё одно – походы сии чистое разорение, – высказался он напоследок. – И ты бы, Ставр Гордятич, не доброхотствовал князю-то так шибко. Верно сказано – волка ноги кормят, а князя походы.

   – Мстислав Мономашич наш князь, – возразил Ставр. – Сами его принимали, сами вспоили-вскормили.

   – Вскормил воробей кукушонка. Тоже говорил – моё, мол, детище! Ты меня слушай, Ставр Гордятич. Чует моё сердце – покажет ещё Мстислав свой норов.

   – Как покажет, тогда поглядим. – Ставр натянул было повод коня, да старый боярин остановил его кивком головы.

   – Дай-кося полюбуюсь на конька твоего, – сказал он. – Горяч! Одно слово – огонь!

   – Из княжьих конюшен пожалован, – ответил Ставр, горяча жеребца и заставляя его плясать и выгибать шею.

   – Да и сам ты добрый молодец, – продолжал Анисим Лукич. – Однова в тебе худо – вдовствуешь... Пять годков, никак? Дочки, слышь, уже подросли?

   – Старшей пятнадцатый год на Масленую будет.

   – Небось и жених уже сыскан! Такому-то красному товару и купец нужен не простой.

Ставр навострил уши. Когда старый боярин заговорил о дочках, он сразу понял, куда клонит Анисим Лукич.

   – Так ить ишшо какой купец.

   – Купец молодец, другим не уступит! А и красного товару долго искать не станет. Там не приглянется – в другое место уйдёт... Ну, прощевай, Ставр Гордятич. Вот моя улочка!

Боярин прикрикнул на кучера, сидевшего на спине упряжного конька, и возок свернул вбок, к терему, далеко видневшемуся среди более низких строений его усадьбы.

Ставр поскакал своей дорогой, подгоняя коня и почти не чувствуя бьющих по щекам порывов ледяного ветра. Вроде околичностями говорил Анисим Лукич, однако яснее ясного. У него младший сын не женат, двадцатый год парню. Женив старшего, стал Анисим Лукич близок к посаднику через невесткину родню. Высоко взлетел сотский Ставр, коли такие люди ищут с ним родства!

Жил он в новом тереме, поставленном в прошлом году, когда князь Мстислав, радея о Новгороде, приказал заложить крепостную стену, поболее первой, дабы вместить стремительно разрастающийся город. Новый терем стоял недалеко от старого, поэтому дорога была знакома.

Хоть и мало времени провёл боярин на улице, от холода успело заломить зубы, поэтому, ворвавшись в ворота своей усадьбы, Ставр в три прыжка взбежал на крыльцо, сапогом распахнул тесовую дверь и крикнул в тёмную прохладу сеней:

   – Сбитня! Горячего!

Выскочил холоп, снял с хозяина шубу, и Ставр в одном опашене прошёл в покои, присел перед жарко натопленной, украшенной изразцами печью. Вошла ключница, поклонилась, подала чашу со сбитнем, таким горячим, что Ставр обжёгся, сделав глоток.

   – Прикажешь подавать обед, батюшка?

   – Давай, – осторожно прихлёбывая сбитень, ответил Ставр. – В Думной-то палате больше разговорами кормили. Да поведай, каково тут без меня были? Не присылали ли от судебной палаты иль от князя гонцов?

   – От судебной палаты человек тебя дожидается, – степенно ответила ключница, не торопясь уходить. – А от князя никого не было.

   – Ладно. Человека после приму, а потом накажи коня снарядить – сам ко князю поеду. – И, проглотив третий глоток, добавил: – Мстислав Мономашич на чудь в поход идёт.

   – Ой! – Ключница вздрогнула, прижала руки к груди и быстро вышла.

Ставр остался пить сбитень. Он нарочно сказал про поход. Ключница Велга, вдова Жизномира, была не холопкой – вольной и могла уйти в любой час, да сын не пускал.

После возвращения из половецких степей пять лет назад Ставр сдержал слово – сам отвёл на двор Жизномиру его коня со всем собранным приятелем добром и сам повестил, где нашёл последний приют княжий дружинник. Не оставил он семью Жизномира и после – взял юного Валдиса себе в отроки, а мать его сделал ключницей. Через полгода после этого Жизномиричу уже пришлось хлебнуть воинской доли – Мстислав в первый раз ходил походом на соседей. Ставр водил в бой сотню. Велга прощалась с сыном, выла, как по убиенному, и не верила клятвам боярина, что он сбережёт отрока. Однако слово своё Ставр сдержал – цел и невредим Валдис вернулся к матери. Он до сих пор при боярине – уже не просто слугой, а меченошей.

В том же году Ставр овдовел. Застудившись на Масленой неделе, жена его слегла и вскоре на санях к погосту свезли её в тёплые весенние дни, когда вовсю тают снега и проглядывают первые проталины, а воробьи раскалывают воздух пронзительно-задорными криками. Привыкший к жене и по-своему её любивший, Ставр огорчился только одному – что так и не дождался сына. Отец всё понукал – женись да женись, пока молодой. Ставр был согласен с отцом, но ввести в дом новую хозяйку не спешил. Что-то удерживало от спешной женитьбы – то ли подрастающие дочери, то ли служба при князе.

А у Мстислава Владимирича молодой боярин был на первом счету. Вместе с Завидом Дмитричем, Даньславом и Мирославом Гюрятиничем заседал в княжеской думе. Весь княжий суд был в его руках. Особенно близким советником Ставр стал в прошлом году, когда сумел вызнать, что случилось с княжескими конями.

В прошлом году Мстислав Владимирич, когда утвердился на Руси мир, решил по осени сходить в поход на емь и корелу – они вдруг перестали давать дань. Да нежданно-негаданно на княжеские табуны напал мор. Пока гуляли в поле, всё было хорошо. Но только встали в стойла отъедаться овсом перед походом, как – мор. В несколько дней пал почти весь табун – сотен пять голов. Пали бы и все прочие, в их числе любимый караковый жеребец самого Мстислава, отцов дар, да вовремя заметили, что в сено добавлен волчец. Душистое сено отбило запах ядовитой травы, кони и отравились. Ставр угадал, что виновен корел-конюх, захваченный в полон четыре года назад. Холопа пороли кнутом, но он так и помер под побоями, не выдав, сам ли решился на потраву или подучил его кто из бояр... Вернее, выдать-то он выдал, но князю про это знать было негоже. Были в Новгорое княжьи недоброхоты. Вредить открыто они боялись, но и сидеть сложа руки не желали.

...От мыслей о князе думки сами собой перемкнулись на предстоящий поход. В Новгороде было десять сотен – девять городских и одна княжья. Сам Ставр с памятного похода в Половецкую Степь возглавлял княжью сотню взамен Бермяты, коему в бою при Сальнице отсекли по плечо руку. Высоко взлетел сотский, не зря союза с ним ищут именитые бояре.

Вспомнив о разговоре с Анисимом Лукичом, Ставр стукнул кулаком по столу. Заглянула холопка:

– Подавать обед?

   – Подавай. Да покличь Ульяницу.

Девушка явилась, когда на столе уже дымилась миска щей и холопки расставляли заедки. Встала на пороге, опустив руки вдоль тела. Спокойная, взрослая не по годам, была первой помощницей Велги в управлении хозяйством. Несколько раз её, как дочь ближнего боярина, зазывали в княжеский терем. Там она прожила в прошлом году почти всё лето, гуляя и играя в горелки с княжнами. А когда старшую, Ксению, увезли в далёкий Изяславль замуж, воротилась к отцу. Вторая княжна, Ингеборга, была слишком мала. Ей в подружки больше годилась младшая Ставрова дочка, Милена.

   – Подь поближе, Ульяница, – сказал Ставр, принимаясь за щи. Посмотрел на подошедшую девушку. – Не скучно в дому-то?

   – Нет, батюшка. Дел много.

   – А ты бы сходила с подружками погулять. Хошь на реку, хоть на торг.

   – Коль велишь, схожу.

   – Велю. А то Пост вскорости, там не разгуляешься.

   – Хорошо, батюшка.

   – Я в поход иду – князь зовёт. – Ставр говорил, не глядя на дочь.

   – А ты за хозяйку остаёшься. Велге я накажу, чтоб вы не сидели сложа руки. Пора тебе, дочь, о будущем думать. Погуляешь с подружками – и садись шить-вышивать. Шушпан пущай тебе новый справят. А я из похода к венчику узорочья привезу. И чтоб к лету всё готово было. Всё ли поняла?

   – Все, батюшка.

   – Ну и ступай. Подыши вольным воздухом – и за дело.

Ульяница вышла, не глядя по сторонам. Ставр не сказал ни слова прямо – сговора-то ещё не было, – но умная девушка сама должна угадать, что не просто так завёл отец разговор об обновках и вольном воздухе: отдадут замуж, так не погуляешь, как прежде.

3

Пасха в том году была поздняя, и в поход выступили, не дожидаясь Масленой недели, рассчитывая обернуться скоро. Мстислав долго сердечно прощался с Христиной. Приласкал младших дочерей – пятилетнюю Рогнеду, восьмилетнюю Добродею, потрепал по светлым волосам сыновей Святополка и Ярополка. Сын, Изяслав, красивый коренастый юноша с тёмными волосами и орлиным взором глубоко посаженных глаз, стоял рядом с матерью и братьями. Он был горд и счастлив – шёл с отцом в поход. Его старший брат Всеволод на сей раз оставался дома. Он стоял чуть позади, в домашнем платье, и хмурил кустистые, от деда Мономаха, брови.

– Не горчись, Всеволод, – говорил Мстислав. – Ты старший мой, тебе городом править, когда я уйду. Привыкай, что Князевы дела не только в боевых походах, но и в мирных трудах. Дед твой, Владимир Мономах, тоже о мире радеет, и коль ходит на войну, то по необходимости. Сила не всегда в рати, но и в труде смерда.

Всеволод кивал головой. Отец в последние годы всё чаще заводил с ним такие разговоры, выбирая иногда неподходящий момент. Он понимал смысл говоримого и сердился лишь на одно – коль ему тут править, то он и должен знать своих данников.

Изяслава такие мысли не тяготили. Он был словно слепком со своего рано умершего стрыя – такой же порывистый и горячий, по-юношески пылкий и сильный. Разве что, живя при отце, был убережён им от многих опрометчивых поступков – не то наверняка кончил бы свои дни раньше срока. В новой броне княжич Изяслав был красив и гордился собой.

Мстислав последний раз обнял жену. Христина всхлипнула и припала к его груди, зарывая лицо в мех бобровой шубы. Ночью, в темноте и духоте изложни, ими были сказаны друг другу все слова, даны все клятвы любви и верности, но сейчас казалось, что главное-то они и забыли. И оба замерли, прижавшись друг к другу, пытаясь вспомнить это главное.

– Береги себя, – наконец прошептал Мстислав, поцеловал красные от слёз веки жены и, отстранившись, сбежал по ступеням.

Двое отроков держали под уздцы каракового жеребца, Князева любимца. Прошлогодний мор пощадил не так уж много коней, но этого уберёг. Жеребец всхрапнул, когда князь одним молодецким прыжком вскочил в седло и с места рванулся к воротам коротким намётом. Вслед за отцом поскакал сын, за ними – бояре и дружина. Поход начался.

Весна была ранняя, а Пасху ждали позднюю. Старики поговаривали, что быть весне затяжной, холодной и ненастной. А коли ненастья и заморозки продлятся до Троицы, быть неурожайному году. Но покамест зима ещё не торопилась уступить свои права.

Пока шли Новгородской землёй – вверх по льду Шелони, а после до Пскова и далее мимо Печёр и Изборска, двигались ходко. Здесь было много дорог – коли не по льду рек, то наезженных санных путей. Только за Изборском замедлили ход. Тут уже начинались земли чуди, подвластные Новгороду и обязанные платить дани. Но чудь взбунтовалась, и следовало её наказать.

Этого паренька Ставр заметил в ополчении сразу, как вышли из Пскова. Сперва тот прибился к последним рядам городских сотен, но на первом привале замешкался и остался один. Новгородцы собирались у костров артелями – соседи, родичи, товарищи. Паренёк бродил меж костров, видимо опасаясь попасть на глаза кому-то из знакомцев. Ставр и заметил его после того, как тот, услышав, очевидно, в кругу возле одного из костров знакомый голос, со смехом рассказывающий что-то, шарахнулся прочь и едва не налетел на сотского.

Ставр вместе с десятником проверял, как разместились люди, у всех ли в котлах булькает варево и нет ли захворавших. Парень врезался в идущих. Десятник Авдей схватил его за локоть:

   – Что, глаза дома забыл?

Парень, к удивлению всех, не стал вырываться, а постарался встать так, чтобы десятники закрыли его от чужих взглядов.

   – Никак, хоронишься от кого? – угадал Ставр.

Парень взглянул на него исподлобья и ничего не сказал. У него были большие синие глаза, мягкий, девичий рот и лишённые бороды и усов щёки. Шапка на куньем меху низко надвинута на уши. Одет добротно, не с чужого плеча. За поясом лёгкий, но опасный в бою топорик-клевец.

   – Чего молчишь? – Авдей тряхнул за плечо.

   – Может, и хоронюсь, – ответил парень. Голос у него был нарочито хриплый, и Ставр решил: не более пятнадцати годов. Такому впору дома сидеть, а не в боевой поход идти. Вот коли враг под стены подойдёт, тогда – иное дело, а пока...

   – Ты почто тут? Из дому сбег? – спросил Ставр.

   – Нет у меня дома. Один я. – Парень отвернулся, зашмыгал носом.

   – Сирота?

   – Чудь у меня отца порубила и... брата, – споткнувшись на последнем слове, ответил парень. – Одни мы с матушкой остались.

   – А там чего? Знакомцев встретил?

Парень кивнул. Он явно боялся, что его сочтут слабым и малым и воротят назад.

   – Как звать тебя? – спросил Ставр.

   – Василием.

   – А который год?

   – Пятнадцатый.

Ставр задумался. Не первый раз судьба вешает ему на шею сироту. Один вон уже вымахал – семнадцатый год, в рот смотрит, заместо отца почитает. Он оглянулся на меченошу Валдиса и кивнул Авдею:

   – Пристрой парня со своими да накажи, чтоб не забижали слишком... Ты какого рода?

   – Микулич я. Отец торговым человеком был.

   – Добро. Покажешь себя в бою, подумаю – может, приму в дружину.

Василий взглянул на боярина, – видимо, о таком он не помышлял и даже мечтать не хотел. Но слова не сказал.

Через восемь дней подошли к Медвежьей Голове.

На местном наречии она называлась Оденпе, и те, кто разумел чудскую молвь, так её и называли. Медвежьей Головой звали не столько городец, наполовину сложенный из дерева, сколько высокий холм, на котором он стоял. Внизу холма раскинулось озеро, вокруг простирались леса.

По ним и пробирались. Весна вдруг заторопилась, днём было так тепло, что снег таял и мокрыми ошмётками налипал на полозья саней. Ночами же прихватывал морозец. Старики говорили, что по приметам заморозкам быть аж до Троицы.

По пути наткнулись на три погоста чуди – на малых хуторах на полянах жило по пять-шесть семей. Их не трогали – берегли время и силы. Не сдержались лишь однажды – когда чудины вздумали пускать из засады стрелы.

К Оденпе подошли на седьмой день месяца берёзозола и обложили с трёх сторон. Городец был невелик, но стены высоки.

Мстислав Владимирич, приказав разбить стан, с ближними боярами и сыном Изяславом поехал поглядеть на город вблизи. Были в бронях, но всё равно отроки держали наготове щиты – вдруг да пустят стрелу. Осаждённые знали заранее о подходе войска – ворота были заперты, на стенах толпился люд. Иногда слышались приглушённые голоса.

   – Зришь, сыне, – Мстислав наклонился к Изяславу, – стены крепки, но невысоки. Сам холм им помогает. Но коли его одолеем, крепость возьмём. Да и сами стены неустроенны. Подскажи – почему?

   – Заборол нету, – оглядел стену княжич. – И поверхи не срублены. Только между брёвен щели.

   – Верно, – кивнул Мстислав. – Чтоб стрелу пустить, их лучник должен сам себя показать.

Они подскакали ближе, и на стене заволновались. Мелькнули шапки двух-трёх лучников, взлетели стрелы. Но лишь одна впилась в поднятый щит. Остальные достали всадников на излёте или вовсе упали, не долетев.

   – Наши боевые луки бьют дальше, – назидательно молвил Мстислав. – И стрелы калёные. А у них большинство стрел на зверя да на птицу. Хорошие, конечно, есть, да берегут, пристреливаются.

Поскакали назад, на ходу обсуждая приступ. На другой день поутру пошли в бой.

Пешцы бежали со щитами и лестницами. У многих были топоры и рогатины. Настоящие копья и мечи получили лишь те, кого вооружил князь и его бояре. Дождь стрел взвился над осаждённой крепостью. Князь Мстислав сказал правду – чтобы стрелять, чудинам приходилось высовываться из-за заборол, и их сбивали русичи. Всё-таки те ухитрялись отвечать, и, ещё не добегая середины холма, среди пешцев появились первые убитые и раненые.

Но это не остановило новгородцев. Кровь товарищей только раззадорила. Люди зверели, кричали и с перекошенными лицами лезли на стены.

Сотня Ставра вместе с ещё одной новгородской сотней прорвалась к воротам. Там стрелы летели злее всего, и люди чаще падали на снег, но зато не было ни рва, ни размётанного по бревну моста – подходи и ломай дубовые створы. В них долбили пороком, колотили топорами. Рядом приставляли наскоро сбитые лестницы, карабкались наверх. Те, кто лез первыми, скоро были сброшены на снег с пробитыми головами, но нападавших было слишком много.

Василия Ставр в этом бою оставил на Валдиса – мол, отрок всё равно за спиной будет, так пущай поближе. Сперва тот бежал вместе со всеми, размахивая клевцом и крича что-то злое, но когда со стены полетели стрелы и на снег упали первые убитые и раненые, остановился, с испугом озираясь вокруг.

   – Не стой! Чего примёрз? – рявкнул на него десятник.

   – Я это... не могу, – проблеял подросток, мотая головой.

   – Ставр Гордятич!

Боярин обернулся на крик. Валдис гарцевал на коне над Василием, которого неудержимо рвало при виде трупов и крови.

   – Чего ещё?

   – Вот! Не может он!

   – Ну так сгони в обоз щенка! Неча с ним цацкаться, – огрызнулся Ставр. Он был зол на себя и на то, что поддался и потащил мальчишку в бой. Хотя Валдис был немногим старше, он успел пройти хорошую школу. А этот – в первый раз сбежал из дома, возмечтав о славе дружинника. Нет, не будет из Василия толку!

В пылу боя боярин вскоре забыл о нём. Ворота держались стойко. Половину сотни можно было положить тут без всякой выгоды. Так бы и случилось, не приди на помощь сам княжич Изяслав.

Мстислав Владимирич не лез на стены – он был князем, ведущим в поход младшего. По давнему обычаю, не стоял в стороне, безучастно взирая на приступ, но и не спешил оказаться в первых рядах. И к воротам послал сына вместо себя, отправившись на другую стену, чтобы отвлечь чудинов.

Изяславовы дружинники решили дело. Сметая всё на своём пути, они прорвались к воротам. Стрелы отскакивали от их броней, а сами они метко били из боевых луков и сбивали сулицами наиболее ярых стрелков. Стена вмиг была очищена от защитников, и Ставровы дружинники вскарабкались по лестницам наверх. Помощь подойти не успела, и вскоре створки ворот дрогнули, отворяясь.

Русские ворвались в город. Оставшиеся в живых чудины приготовились драться до последнего, защищая своё добро и семьи. На улицах города вспыхнул и пошёл разрастаться пожар битвы.

4

Город был взят. Часть жителей была перебита или попала в полон, немногим удалось уйти. Дома стояли разграбленные, в обозе на сани горами свалили добро, мычала и визжала скотина. Покамест добытое стаскивали вместе – после князь наделит бояр, а те раздадут добычу своим людям. Надо лишь отделить десятую часть для храмов и долю горожан.

Улучив свободную минуту, Ставр приказал отыскать Василия. Парень нашёлся сразу – сидел у палатки на санях и безропотно пошёл к боярину. Сейчас стоял перед ним, по-прежнему натягивая шапку на уши и не смея поднять глаз.

   – Щенок сопливый! – бросил Ставр. – Думал, о тебе кто тут будет заботиться? Да ведал ли ты, что я мог вовсе на тебя рукой махнуть, а то и под Плесковом ещё бросить? Почто в бой полез?

   – Посчитаться... хотел... я, – еле слышно выдавил Василий.

   – «Посчитаться!» – передразнил Ставр. – Ишь, какой прыткий! На словах ты больно храбёр, а как до дела дошло – облевался и в кусты! Трус!.. Как пред боярином стоишь? – внезапно озлился он. – Шапку долой!

   – Ухи, – прошептал парень, отступая, – ухи мёрзнут...

Но боярин уже размахнулся и затрещиной сбил шапку с головы вместе с... двумя длинными русыми косами, что венцом были уложены.

Девушка шарахнулась прочь, прижимаясь к полотняной стенке шатра и тараща свои синие глаза. Но у Ставра, когда он узнал в парне девку, как-то разом прошла вся злость.

   – Как звать тебя? – только и спросил он, глядя на заливающий щёки румянец.

   – Василисой, – еле слышно прошептала девушка.

Она была чудо как хороша даже в мужской справе, в тулупе, подпоясанная по-мужски ремнём, в сапогах и портах. Ставр смотрел на её лицо, глаза и губы.

   – Какой тебе год?

   – Восемнадцать уже.

Две косы в накосниках лежали на груди, которая только сейчас стала заметной и бурно вздымалась под полушубком. Две косы вместо одной – как положено у замужней. И осознание этого против воли воротило боярина к тому, как девка попала сюда.

   – Ты чего удумала, позорище? – зашипел он, наливаясь злостью и досадой. – Ни жизни, ни чести своей не пожалела! Куда кинулась, дурища? Мужатая баба, а ума ни на мордку! (Мордка – здесь самая мелкая расчётно-денежная единица. Одна беличья шкурка с головкой – «мордкой». – Прим. авт.) Свою честь не жаль, так мужнину пожалела бы! Иль убегла от мужика свово? Ну так по «Правде» ведаешь, чего с тобой за это сделают?

   – Нету, – всхлипнула Василиса, и по алой от стыда щеке скатилась слеза. – Нету его. Обоих нету...

   – Кого?

   – Мужа мово. И батюшки...

И зарыдала так отчаянно, с завываниями и причитаниями, что Ставр перепугался, как бы на её крики и стоны не сбежалось полдружины. Дознаются, что в шатре баба, дойдёт до князя – хлопот не оберёшься. Доказывай потом, что не сам её привёз! Он бросился к Василисе, и та прижалась к его груди, стиснутая в крепких объятиях и поливая слезами опашень. Сквозь слёзы, причитания и погребальные заклички еле-еле сумела рассказать, что случилось.

...Прошлой осенью выдал её отец замуж во Псков. Был у него во Пскове дом – туда наезжал по торговым делам, ибо был купцом, – а у соседа сын подрастал. Вот и надумали приятели детей поженить. Дочь у отца была одна, сын тоже был у отца одинцом, так что дело сладилось и о приданом уговорились быстро. Микула Иваныч, Василисин отец, входил в Новгородское Сто (купеческую гильдию, куда допускались только самые богатые и именитые купцы, ибо при вступлении было необходимо заплатить вступительный взнос.– Прим. авт.), свёкор тоже был человеком немалым – княжеским данником. Ездил по чудским волостям, собирал дани для князя и посадника. Сын всегда был при отце. Уехали они вместе и в тот день, когда нелёгкая судьба свела их с чудью. Чудины взбунтовались, отказались давать дани да и убили всех – свёкра, мужа и их спутников. Лишь одному, холопу Егошке, удалось удрать. Он и принёс во Псков горькую весть.

Василиса ещё в девках была горяча нравом и хитра. Оплакав мужа и батюшку, она бросилась было ко псковскому посаднику, но что тот мог сделать? С кого требовать виру? А тут как раз князь Мстислав объявил поход на чудь. И молодая вдова решила, что в бою сумеет отомстить за смерть родных.

   – А как узрела кровь-то, так мне страшно и стало, – уже успокоившись и пригревшись в объятиях Ставра Гордятича, шёпотом рассказывала она. – Не сумела я...

   – Не бабье это дело – на войне ратиться, – без злобы, ласково укорял её Ставр. – Бабье дело дома сидеть, за домом глядеть.

   – Я в девчонках с отцом несколько раз по торговым путям ходила, – вспомнила Василиса. – В Ростове была, в Суздале. Во Владимир-на-Клязьме он меня брал. Городок махонький, только-только срублен, и брёвна ещё лесом пахнут... Даже в Смоленск однова ходили.

   – Здесь, на севере, тихо, – сказал Ставр. – А по Днепру и Дону половцы шалят. Там на купецкий обоз напасть могли поганые – и поминай как звали. Продали бы тебя за море – и никто бы такую красоту не увидел боле.

Василиса подняла на него зарёванное лицо. В глазах застыла тоска.

   – На что мне краса? – прошептала она. – Особливо теперь...

   – Ничо. Ты ещё молодая, счастливой будешь.

   – Не буду, – покачала она головой и высвободилась из его рук. Подняла с пола шапку, стала закручивать косы вокруг головы.

   – Жизнь-то иначе может повернуться. Второй раз замуж пойдёшь – всё и переменится... На меня погляди – я ведь тоже вдовец. Пять годов уже, как один. Тоже мог бы от мира уйти, да служба у меня и дочери малые.

   – А у нас с Желаном, – Василиса даже вздрогнула, вспомнив мужа, – так детей и не было... Одна мне дорога – в монастырь.

   – Ты молода, – повторил Ставр. – Не спеши в обитель-то. Авось всё к лучшему и выйдет.

Василиса покачала головой и откинула полог шатра. Она опять выглядела парнем – только заплаканные глаза и искусанные губы могли выдать.

   – И не пропадай! – строго наказал ей в спину боярин. – В Новгороде я тебя отцу твоему свезу.

Городец Медвежью Голову взяли на память Сорока Мучеников, или, по просторечью, просто на Сороки. Взяли богатую добычу – полон, скотину, зерно, шкуры, узорочье тканое и кованое. Устрашённые взятием Оденпе, окрестные чудские племена сами принесли князьям дань, молили не зорить землю. Князь Мстислав дани принял, с послами чуди говорил при сыне Изяславе, уча его науке власти, утвердил новые уроки для данников и отпустил восвояси. Велел пустить на все четыре стороны и часть полона. Только потом двинулись в обратный путь.

Весна спешила. Оттепель шла за оттепелью. Снег на полях таял под тёплым солнцем, на дорогах и холмах кое-где обнажалась земля и жадно дышала свежим сырым воздухом. Лед на реках потемнел и вздулся, так что переправлялись с великим бережением. Но на переправе через Великую уже в виду Пскова под одними санями лёд треснул. Плеснула тёмная вода. Добро-то успели спасти и коней тоже, но сами сани так и пропали. Боялись, что остальные дни тоже будет такая теплынь и мокреть, и даже придётся бросать сани на полпути, но на другой же день завьюжило, и проталины занесло мелкой снежной крупой.