Текст книги "Мстислав Великий"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

5

После подавления мятежа Скарбримира польский король Болеслав наконец смог обратить внимание на своих врагов. Было их много – во-первых, брат Збигнев, который не давал покоя, во-вторых, червенские князья Ростиславичи, продолжавшие тревожить окраины Польши войной. Ну и изгой Ярославец Святополчич. В Венгрии он не прижился – вдова казнённого Коломаном Альмоша, мать его ослеплённого сына Бэлы, Предслава ничем не могла помочь брату, а новый король Стефан был слишком занят своими делами. Он обещал прислать войска, посоветовал обратиться к чешскому королю Братиславу за подмогой, но этим его помощь и ограничилась. И Ярославец перебрался в Польшу, где вторая его сестра, Сбыслава, была королевой и матерью наследника.

Однако и при дворе Болеслава пришлось долго ждать благоприятного момента. Король не хотел давать родственнику войска – собственные границы нуждались в охране. Володарь Ростиславич подхватил стяг войны, выпавший из руки ослеплённого Василька, и превратил ляхов в своих врагов. Улучив момент, он собрал огромную армию и двинулся на Польшу, разоряя города и сёла и угоняя жителей в Приднестровье. Небольшие отряды городского ополчения не могли его остановить.

В тревоге за судьбу страны король Болеслав призвал на совет своих можновладцев. Князь Ярославец тоже был там как родственник, надеясь, что этот случай поможет ему добиться своих целей.

   – Ростиславичи – сильные враги, – говорил Болеслав. – Володарь – сват Мономаха, они союзники. Эта война может дорого обойтись Польше. Если Володарь попросит у Мономаха полки...

   – Не попросит, – покачал головой Ярославец. – Они более не в родстве.

   – Вот как? – оживился король. – Он, как и ты, поссорился с Мономахом?

   – Нет. До меня дошли вести, что князь Роман Мономашич, который держал мою Волынь, умер. Он был мужем Володаревой дочери. После его смерти княгиня постриглась в монахини, ибо детей у них не было.

   – Значит, Ростиславичи больше не связаны с Мономахом?

   – Нет. И их можно повоевать.

   – Ты хочешь просить у меня войска на две войны? – нахмурился Болеслав. – Вспомни, в прошлом году ты уже ходил на Червень. Но посадник Мономаха выбил тебя из-под города. Ростиславичи сильны. Правду молвить, я бы хотел видеть их нашими союзниками, а не противниками в предстоящей войне. Но время упущено!

   – Отнюдь, ясновельможный король! – вступил в беседу Пётр Власт, долгое время бывший послом Польши на Руси и многое сделавший для того, чтобы усмирить мятежника Скарбримира. – Именно сейчас и можно сделать Ростиславичей союзниками!

   – Как? Послать тебя, чтобы ты повинился перед Васильком за серебро, которое мой отец заплатил Давиду Волынскому за то ослепление?

   – Нет, – покачал головой Пётр Власт. – Признаю, что на стороне Володаря сейчас не только половцы, коих он ведёт на нас, но и наши заклятые враги, поморяне и пруссаки. Что им стоит даже без помощи Мономаха разгромить Польшу? Даже если мы и выстоим, Збигневу достаточно будет чуть-чуть подтолкнуть – и ты будешь свергнут, мой король! Твой брат только того и ждёт. А есть ещё ятвяги, которые в любое время могут выйти из своих лесов.

   – Что ты предлагаешь?

   – Мы не должны воевать с Володарем, – твёрдо сказал Пётр.

   – Вот как? Да ты изменник, Пётр Власт! – вскочил с места Болеслав. – Ты слишком долго прожил на Руси, а после того, как женился на русской, вовсе стал её доброхотом! Ты думаешь, что после разгрома Польши русские князья оделят тебя княжеским венцом?

Услышав гневную речь короля, Ярославец напрягся. От Власта Болеслав мог легко перекинуть мостик к самому волынскому изгнаннику, не посмотрев на то, что женат на его сестре и имеет от него племянника-полуляха. Но Пётр Власт улыбнулся.

   – Мой король, я лишь хотел сказать, что в открытой войне нам не победить Ростиславича. Он слишком силён. А там, где отступает сила, приходит черёд хитрости. Вспомни, как перед походом на Польшу был захвачен его брат Василько – и войны тогда удалось избежать. Сейчас война уже идёт, да и Володарь научен горьким опытом. Но всё ещё можно исправить. И я готов это сделать.

Болеслав помнил, сколько раз Пётр Власт помогал ему советами, как ловко он сумел усмирить Скарбримира и даже завладел его невестой, русской княжной Марией Ольговной, и согласно кивнул.

На другой день в сопровождении всего тридцати дружинников Пётр Власт выехал из Кракова к Володарю Ростиславичу. Вскоре прискакал гонец, который передал, что Власт объявил себя изгнанником и предложил свои услуги Володарю в обмен на посадничество в любом из захваченных польских городов.

6

Три дня лили дожди, превратив дороги в месиво, и войско было вынуждено приостановиться. Это раздражало Володаря – где-то на севере действовали его союзники, пруссы и поморяне, но из-за непогоды он не мог вовремя прийти к ним на помощь, буде что случится. А в Кракове Болеслав собирал войска. Узнав о задержке, он может ударить и попытаться разбить врагов по частям. Да и союзные половцы начинали понемногу роптать. Они уже третий день топтались на месте. Окрестности были разграблены подчистую – не осталось ни ветошки, ни горшка, ни курёнка.

От разора уцелела только эта деревенька – да и то потому лишь, что в ней стоял сам князь Володарь. На месте оставался и кое-кто из жителей – должен же кто-то топить печи, стирать княжье исподнее и варить обед.

Володарь Ростиславич не находил себе места. Кабы не распутица, он бы уже подошёл к предместьям Кракова и смотрел бы на него с холма Вавель. Князь мерил шагами тесную горенку, когда вошёл с поклоном Пётр Власт.

В появлении в войске этого ляха Володарь видел для себя добрый знак. Власт говорил, что многие можновладцы не довольны королём Болеславом. Есть союзники его брата Збигнева, и тот будет только рад, если червенские князья разгромят Польшу. По матери Власт был русским, на этом языке говорил чисто и в боярском платье и доспехе был совсем не похож на ляха. Он уверял, что Збигнев удовольствуется только западной частью Польши. Север пусть берут себе пруссы и поморяне, возродив величие Арконы, а южные и восточные пределы отойдут Руси, как того хотел ещё Василько.

   – Князь, – поклонился Пётр, – прибыл мой гонец.

Позавчера Власт послал одного из своих людей разведать, что да как. Володарь согласился – один лях мог незамеченным пройти там, где не пройдут десять русских дружинников.

   – И каковы вести?

   – Вокруг Кракова всё тихо. В сам город мой человек не заезжал, но расспросил местных жителей, и ему сказали, что король накануне куда-то уехал.

   – С войском?

   – Со свитой. Не иначе, в Варшаву или Познань.

   – Бросил свой город? Возможно ли?

   – Возможно, если на севере дела сложились слишком худо.

   – Господи, – Володарь перекрестился в угол на икону, – услышал Ты молитвы наши. Отомщён будет брат мой Василько, сбудутся его устремления.

   – Аминь, – кивнул Пётр. – Но, княже, у меня для тебя ещё весть. Так, даже не весть, а просто... – Он слегка замялся. – Проезжая пущей, видел мой гонец туров. Большое стадо – два быка, больше двадцати коров, есть телята. И бродят совсем рядом, над речкой!

Река была всего в трёх вёрстах от околицы. Было удивительно, что осторожные туры подошли так близко к человечьему жилью. Но тем заманчивее было попытаться добыть свежее мясо.

И вот охота уже рысит по мокрому лесу. Дождь почти закончился – только с веток шумно срывались тяжёлые капли. Загонщики растянулись по кустам, углубляясь в чащу и отрезая туров от пущи. Где-то вдалеке перекликались рога – пока ещё охота не вышла на след зверя.

Володарь сперва скакал наравне со всеми, но потом сдержал бег коня – сказывались годы. Как-никак, ему шёл шестидесятый. Много воды утекло, тело утратило ловкость и былую силу, потускнели глаза, седина побила волосы, на темени всё шире была лысина. Перемышленский князь знал, что это – его последняя война, и хотел выжать из польского похода как можно больше. Сколько он ни проживёт потом, разбираться с делами предстоит его сыновьям.

Немногие бояре ускакали вперёд, подле князя осталось пятеро отроков, и Пётр Власт с половиной своих людей. Остальные ляхи ушли вместе с загонщиками.

Князь ехал шагом, прислушиваясь к звукам охоты.

   – Почто остался со мной? – спросил Володарь у ляха. – Ты молод, тебе только на коне скакать да с турами сражаться.

Пётр Власт в самом деле был молод – ему едва миновало тридцать. Был румян, свеж и подтянут. Тяготы войны не сказывались на нём совершенно.

   – Твоя правда, князь, – кивнул он. – Хочется сразиться с туром один на один. Но и подле тебя побыть хочу. Устал я. Мать моя родом с Руси. Я сам на Руси рождён. Правда, вырос в Дании, но туда нас с матерью увезли силой, когда я совсем маленьким был. Возможно, отец мой среди вас, русичей. И наверняка он не простого рода – ведь в Дании я воспитывался как маленький принц, ни в чём не знал отказа. Мать рано умерла, не успела правду мне поведать. Зачахла на чужбине, как цветок без солнца. А я дал себе зарок, что ворочусь в землю, откуда она родом. Болеславу я стал служить потому, что его жена была родом с Руси. Когда Ярославец Святополчич к нему прибежал, я сперва возле него был, а потом отошёл, ибо сей князь чужими руками ляхов, чехов и угров хочет русские земли повоевать. Ты – наоборот, князь Володарь. Ты жаждешь Руси процветания. Я сам три года назад побывал в Чернигове, жену взял русскую. Мне ещё пуще после того захотелось вернуться. Поэтому я был против, чтоб король с тобой воевал. И к тебе потому пришёл, что мечтаю Руси быть полезен. И тебе, князь, особенно. Всё-таки ляхов я знаю хорошо, а тебе на новых землях нужен свой человек.

   – Ты прав, Пётр. – Володарь окинул взглядом лес. Он редел, спускаясь к речке. На другом её берегу была деревенька и дорога на Краков. – Трудно будет сломить ляхов. Гнуть их придётся долго, а я стар. Ты мог бы сынам моим быть полезен.

   – Я готов служить тебе, князь!

Вдалеке снова запели рога, но голос их был другим.

   – Туры! – Пётр даже подпрыгнул в седле. – Туров нашли!

Рога доносились из самой пущи – видимо, звери почуяли неладное и уходили прочь.

   – Поскачем, княже? – Пётр так и загорелся. – Уйдут звери!

   – Уйдут! – Володарь пришпорил коня.

Они поскакали на голос охотничьих рогов. Княжеские отроки держались подле, но Пётр Власт следовал за князем, как на привязи, и его люди тоже не отставали. На скаку отроки сами не заметили, что ляхи вдруг оказались ближе к Володарю, чем они.

Впереди всё ближе пели рога, слышался глухой топот ног. Хрипло взревел бык, и князь забыл обо всём, охваченный азартом погони. Он ещё пришпорил коня и оторвался от всех. Только Пётр Власт скакал рядом.

А потом наперерез выскочили всадники – десятка два. Володарь Ростиславич сперва даже не взглянул на них и, лишь когда его окружили со всех сторон, опамятовал, озираясь по сторонам. То были ляхи.

Чья-то рука крепко схватила повод коня.

   – Что это значит? – воскликнул князь. – Где все?

   – Далеко, князь. Далеко... Взять его!

Коня сдавили с боков чужими конскими спинами, несколько рук вцепились в локти. С пояса сорвали меч. Князь забился, пытаясь освободиться, едва не свалился с седла, но его удержали, прикручивая запястья к задней луке седла. Пётр Власт смотрел с усмешкой.

   – Предатель, – выкрикнул ему Володарь в лицо. – Как ты можешь! Ты – русский!

   – И что с того? – скривился тот. – Болеслав щедро платит мне. А на Руси для меня места нет.

Он гикнул и поскакал вглубь пущи. Ляхи, везущие пленного, поспешили за ним.

Оставшиеся без князя отроки скоро подняли тревогу, и об исчезновении его стало известно, но было уже поздно.

7

Василько был в своём Теребовле, молился за успех братнего дела, когда прискакал гонец из Перемышля от старшего Володарева сына, Владимирка. С отцом случилось несчастье – воюя в Польше, он был захвачен на охоте и силой увезён в Краков, в плен королю Болеславу.

Васильку стало страшно. Несмотря на то что многие годы прошли с той поры, он живо помнил своё пленение. Тогда тоже собирался поход на ляхов, и они сумели остановить его. Какая участь ожидает брата? Не худшая ли, чем его слепота? Ведь его, Василька, ляхам тогда всё-таки не отдали!

В гостях у Владимирки сидел ляшский гонец. Им оказался сам Пётр Власт.

   – Мой король говорит, что сохранит жизнь князю Володарю, если русские полки не будут немедля уведены из Польши, – объяснял он сыну и брату пленного князя. – Ибо мой король сам взял жену с Руси и желает сохранить мир с великой страной и её царём Владимиром Мономахом.

   – Полки будут уведены, – кивал Василько и по молчанию догадывался, что Владимирко с ним согласен. – И мы поклянёмся никогда не нарушать польских пределов. Но пусть взамен король отпустит моего брата.

Пётр сделал вид, будто задумался.

   – Князь Володарь сделал много зла Польше, – сказал он наконец. – Приведённые им половцы опустошили целые волости, пожгли много сел и городков, угнали тысячи людей, а многих убили. Как стране жить после этого?

   – Мы готовы заплатить выкуп, – твёрдо ответил Василько.

   – Не знаю, не знаю, – качал головой Власт. – Цена, назначенная за голову князя Володаря, может оказаться слишком высока... Неизвестно, сможете ли вы её уплатить!

   – Я готов отдать всё, что имею! – пристукнул кулаком Василько.

   – За отца не пожалею ничего, – поддержал Владимирко.

   – Я поведаю королю Болеславу, что вы согласны уплатить выкуп, – улыбнулся Власт.

Болеслав, конечно, не упустил такую возможность. Вскоре другой гонец привёз королевскую грамоту, в которой было названо, сколько сотен гривен просит польский король за жизнь червенского князя. Услышав, сколько он требует, Василько сокрушённо покачал головой – после уплаты выкупа Ростиславичам долго не придётся воевать, ибо казна окажется пуста. Что помешает ляхам на это серебро нанять венгров и чехов, чтобы те пошли и отняли у разорённых князей их города?

Василько заколебался. Владимирко, видя его сомнения и уважая отцова брата как старшего, с тревогой следил за напряжённым лицом слепца.

   – Мы ведь не оставим отца у ляхов? – в который раз вопрошал он, когда князья сидели при свече над королевской грамотой. Над Перемышлем была ночь, отдыхал польский гонец, спали бояре и горожане, только два князя и ночная стража не смыкали глаз.

   – Они убьют отца, – повторял Владимирко. – Стрый, мы не можем его оставить на растерзание врагам!

   – Не можем, – кивал Василько.

   – Вспомни – когда ты попал в беду, мой отец всё сделал, чтобы спасти тебя!

   – Да, я помню.

   – Неужели ты бросишь его в беде?

Василько выпрямился, расправив костистые плечи.

   – Мы не бросим твоего отца. Но я боюсь, как бы ляхи не пришли на нашу землю и не разорили её, когда у нас не будет чем ответить!

   – Господь на нашей стороне, он не допустит!

Несколько дней спустя, забрав в качестве выкупа всю казну обоих братьев Ростиславичей, в Краков отправилось червенское посольство. Вместе с боярами Кснятином и Иваном Хиличем вёл его Владимирко.

Ярославец Святополчич навестил пленного князя в порубе. У Болеслава польского порубы были не такие, как на Рус, – в каменных подвалах его замка имелось много ям. В одну из них и бросили Володаря Ростиславича. Когда вспыхнул факел, узник зашевелился на соломе, позвякивая цепью на запястьях. Всякий раз, когда раздавались шаги, он чувствовал, что это пришли за ним. Память о судьбе младшего брата не давала покоя, а полная неизвестность разъедала душу посильнее любых язв.

Володарь нахмурился, увидев незнакомца. Если князья когда-то и встречались, то было это слишком давно, и память успела присыпать лица пеплом забвения.

   – Кто ты? – спросил Володарь по-польски. – Почто пришёл?

   – Як тебе, князь-брат, – на русском ответил Ярославец. – Принёс весть с Руси.

   – Кто ты? – повторил пленник.

   – Ярослав Волынский, сын великого князя Святополка Изяславича. Три года назад Владимир Мономах изгнал меня из моего города, лишил удела в Русской земле.

   – Ведаю. С чем пришёл?

   – Брат твой, Василько Ростиславич, и сын твой Владимирко прислали за тебя выкуп. Сын твой сам привёз его.

   – Владимир? – Володарь вскочил на колени, звякнув цепями. – Он здесь?

   – Он только что говорил с королём Болеславом, просил отпустить тебя на Русь и не причинять вреда. Болеслав хотел и тебя ослепить, чтоб с червенских пределов никогда не исходила угроза для Польши. Ещё – он недоволен присланным выкупом. Говорит, этого мало. Твой брат и сын пожалели за тебя свои богатства.

   – Этого не может быть, – покачал головой Володарь. – Василько не мог...

   – Я ведаю, – кивнул Ярославец. – В выкупе были священные сосуды из церквей. Твои родичи действительно отдали всё. Но король не верит.

Он помолчал, глядя на лицо пленника. Поверит или нет? Должен поверить – перед глазами пример брата. Перед глазами – которых он тоже может лишиться.

   – Я могу помочь тебе, Володарь Ростиславич, – продолжил Ярославец. – Прежде мы были соседями и неплохо ладили. У меня есть дочь, у тебя два сына. Владимирко мне нравится, я бы породнился с тобой. Но прежде мне нужна помощь. Болеслав мой родственник, я уговорю его отпустить тебя – под крестное целование, помогать мне.

   – Что ты хочешь?

   – Вернуть Владимир-Волынский. Стефан Венгерский обещал мне полки, Болеслав может дать дружину, там уговорю и чехов. Если ты согласишься пойти со мной, король отпустит тебя.

Володарь опустил голову, глядя в земляной, грязный пол своей тюрьмы. На Волыни сидит Мономашич. Прежде там был молодой князь Роман, женатый на его дочери. Роман мёртв, дочь в монастыре оплакивает своё недолгое замужество. Пойти против Мономашича значит пойти против всей Руси. Но свобода и жизнь дороже.

Часть 3
В РУЦЕ ЕДИНОЙ

Глава 10

1

  конце зимы умер Давид Святославич Черниговский.

Старый князь резко сдал в последнее время. До этого он казался много моложе и здоровее своего младшего брата Олега, и все пророчили ему долгую жизнь. Он и впрямь был крепок телом – словно в отместку за то, что не отличался крепостью духа. Четверо сыновей собрались над остывающим телом отца. Из монастыря пришёл Святоша Давидич – с недавних пор он оставил в миру жену и дочерей и полностью посвятил себя трудам духовным. Другие сыны были не женаты – Всеволод, Владимир и самый младший Изяслав. Имея перед глазами пример смирного отца и неистового стрыя, они сами выбрали для себя стезю, жили каждый в своём городце, кормились с его сел и были готовы в любой день послушаться старшего в роду. В те дни был в Чернигове и старший Ольгович, Всеволод. Став новгород-северским князем после смерти отца, Всеволод железной рукой подчинил себе братьев, раздав им крошечные городки по берегам Десны. Будучи летами намного младше, братья во всём слушались Всеволода.

Пока старый князь умирал, в тереме ходили на цыпочках, боялись вздохнуть и скрипнуть половицей. Из покоев Давида неслось бормотание – Святоша Давидич читал отцу псалмы, готовя к загробной жизни.

Всеволод Ольгович не находил себе места. Он прискакал один, с отцовым боярином Петром Ильичом.

   – Что порешили, братья? – подсел он к своему тёзке Всеволоду, тоже старшему среди братьев. – Кто стол наследует? Святоша Давидич или...

   – Отец уже всё решил. Стрый Ярослав Святославич в роду теперь старший – ему и честь.

   – Ярослав Муромский? – ощетинился Всеволод. – Как же он будет в Чернигове сидеть? У него мордва и мурома есть! Мы сами тут управимся! Неча чужих звать!

   – Ярослав Святославич нам не чужой, – возразил Давидич, – а стрый наш. По Русской Правде он в роду старейший и должен стать нам вместо отца.

   – Ярослав Муромский слишком далёк от Чернигова, – гнул своё Ольгович. – Он наших бед не ведает, наши чаяния ему далеки. Сколь годов его не видать, не слыхать!

   – Не твоя печаль. – Давидич поднялся, отходя от Ольговича. – Отец наш жив покамест, и ты тут воду не мути!

Новгород-северский князь остался один. Несколько минут спустя отворилась дверь, и в палату вступил Святоша Давидич. Он был в монашеском платье, шёл, низко наклонив голову.

   – Батюшка... скончался...

Трое младших Давидичей сорвались с места, бросившись к телу отца. Святоша посмотрел им вслед. Только что он был там и возвращаться не хотел. К нему и подошёл Всеволод Ольгович.

   – Кто в Чернигове сядет? – спросил он. – Всеволод или...

   – Отец ещё раньше призвал брата своего Ярослава, – отчуждённо, ибо им овладевали заботы духовные, ответил Святоша. – Гонец был из Мурома – князь уже в пути. Вот-вот должен приехать!

Ольгович скрипнул зубами и вышел, хлопнув дверью.

На другой день, загоняя коней, примчался с малой дружиной, далеко обогнав бояр и свой обоз, Ярослав Святославич, поспев как раз к похоронам брата. Четверо осиротевших Давидичей встретили его, готовые повиноваться. Но Всеволода Ольговича не было в Чернигове.

Молодой новгород-северский князь от отца унаследовал деятельный, живой ум, жажду власти и признания собственных заслуг, а также честолюбие и непримиримость к врагам. От матери-гречанки ему досталась красота, изворотливость и неразборчивость в средствах. Родня мачехи-половчанки тоже много дала старшему сыну Олега Святославича. Он тяжело переживал раннюю смерть отца – с нею умерли надежды когда-нибудь стать черниговским князем. Проживи Олег ещё лет пять-десять, и всё могло бы быть по-другому. Если бы Олег пережил брата Давида, не Ярослав Муромский, неопытный в делах Киева и Черниговщины, – сын Олега стал бы новым князем. Уж он бы не упустил города. При нём Давидичи и пикнуть бы не посмели!

Второй брат, Святослав, встретил Всеволода в Новгород-Северском. Он держал маленький городец Сновск, но только ему Всеволод мог доверить стольный град своих земель. Святослав кинулся было ко Всеволоду с расспросами, но взглянул на его мрачное лицо и смолчал.

Всеволод заговорил сам, когда немного отдохнул с дороги и выпил мёда. Братья сидели в горнице.

   – Обошёл нас Ярослав Святославич Муромский, – уставясь в стол, начал Всеволод. – Давид Черниговский перед смертью ему оставил старейшество в роде.

   – А разве не так?

   – Не так! Стрый Ярослав в наших делах не смыслит ничего. Зрел я его прежде, когда батюшка в Рязани жил. И после, когда приезжал по княжеским делам. Он с мордвой-то уладиться не умеет, а тут не мордва – тут покрепче взяться надо. Кроме того, сам понять должен – стрый Ярослав моложе и Давида, и отца нашего. Он ещё много проживёт, а после него Давидичам наследовать. Долго ждать придётся! Я же сейчас править хочу!

   – Не по Правде это, – осторожно возразил Святослав.

   – Кабы всё по Правде вершилось, – скривился Всеволод, – то умер бы стрый Давид великим князем! А ныне на золотом столе сидит Мономах. Его отец нашего деда Святослава Ярославича оболгал, нас изгоями сделал. Сам Мономах отца нашего оболгал, свободу у него отнял, не токмо Чернигова лишил. Посчитай, сколько раз Владимир Мономах Правду нарушал? Он помрёт – и не кто-нибудь, сын его власть наследовать будет. А прочие князья – побоку! Мы – изгои, Всеславьичи и Ростиславичи тож, последних наследников, Святополчичей, искореняет... И сыны его – яблоко от яблони недалеко падает.

   – Отольются кошке мышкины слёзки, – попробовал вставить слово Святослав.

   – Отольются – на том свете. – Всеволод опрокинул кубок мёда, крикнул, пристукнув по столу: – Любава!

Вошла молодая статная девушка в нарядном платье, внесла кувшин с мёдом. Оделяя князей, как бы невзначай коснулась локтем Всеволодова плеча. Тот ласково сгрёб девушку в охапку, лаская свободной рукой пышные бедра. Девушка отстранялась, смущаясь гостя.

   – Ну чего ты? Чего жмёшься? – Всеволод потянулся губами. – Поцелуй меня!

Любава наклонилась, коснулась его уст, но тут же высвободилась.

   – Добро, поди, – кивнул Всеволод. – Постель мне взбей!

Святослав промолчал, глядя вслед девушке. Братья знали, что красавец Всеволод не пропускает ни одного подола, бабы и молодые девки сами висли на горячем и пылком князе.

Всеволод снова помрачнел.

   – Вот узришь, брате, – сказал он, прихлёбывая мёд, – опосля смерти Мономаха святым объявят, а нас всех его врагами выставят. Дескать, только он о Руси радел, а мы одно на уме держали – как бы ему вред учинить.

   – Не может такого быти! Господь, он...

   – Богу до нас дела нету! – фыркнул Всеволод и допил мёд. – Нет, брате, нам надо самим о себе помыслить.

Ярослав Святославич ещё не успел прийти в себя после вокняжения в отцовском Чернигове, ещё не оплакал старшего брата и ещё не прошёл сороковой день после похорон Давида Святославича, а Всеволод Ольгович уже был в Белгороде, у князя Мстислава Владимирича.

   – Ведомо мне, ведомо, что помер стрый твой, Давид Святославич Черниговский, – говорил Мстислав. – Князь сей был мудр и благочестив, землю свою любил, почитал старших и супротив великого князя не шёл.

   – Истинно так, – кивал Всеволод, – но не таков брат его, Ярослав Святославич. Он далеко жил, в Муроме и Рязани. Заботы наши ему не ведомы, половцы его земли не зорили, а с мордвой он управляться не великий воин. Сколько раз бивала его мордва!

   – Ты, никак, жалуешься на стрыя своего? – угадал Мстислав. – Но ведь и мне он не чужой, и, кабы не отец, а Ярослав Святославич был великим князем, я бы подчинялся ему, как старшему потомку Ярослава Мудрого.

   – Княже, – Всеволод опустил голову, словно каясь, – Ярослав Святославич не чужой мне, да токмо не лежит у меня душа под его рукой ходить. Отец твой моего отца хоть и не любил, а как старейшего князя уважал. И когда он умер, со мной, как с его сыном, новые Уставы устанавливал. Вот и желаю я теперь не под стрыевой рукой ходить, а под твоей. Тебе быть союзником и во всём за тебя стоять.

Мстислав был озадачен. Он не мог взять в толк, с чего это вдруг Всеволод, гордый сын неистового Олега, воспылал любовью к роду Мономахову. Но это всё-таки был князь из рода Святославичей. Иметь среди них верного слугу было делом нужным. Коли взбунтуются дети младшего Ярослава или потомки Давида, всегда можно их приструнить. Да и половецкую угрозу не стоит забывать – Владимир Мономах сколько лет мечтал вывести Олега против половцев! То, что не удалось отцу, удастся его сыну.

   – И я, и братья мои, все за тебя стоять будем, – решил Всеволод.

Ольгович задержался в Белгороде на несколько дней – Мстислав Владимирич наладился дать пир в честь обретённого союзника, отослать гонца в Киев к отцу и потешить гостя охотой.

Всеволод любил жизнь. Пиры, охоты и развлечения были смыслом его существования. Княжеские заботы оставляли мало места для развлечений, но с тем большим пылом он предавался им в свободное время. Вечером предстоял пир, но покамест гость был предоставлен сам себе и отправился побродить по терему в надежде на приключение. Услышав в отворенное оконце девичий смех, Всеволод пошёл на голоса.

Красавец Ольгович не оставлял равнодушным ни одно женское сердце. Сперва боярыни умилялись над красивым отроком, потом девки-холопки увивались вокруг юного княжича. Привыкнув к женским прелестям сызмальства, Всеволод не мог и мысли допустить, чтобы какая-то устояла перед его чарами. Но девушки быстро надоедали ему. И тогда Ольгович спешил найти новую подружку. Вот и сейчас он отправился на женские голоса, гадая, кто попадётся в его сети здесь. Сама мысль о том, что он находится в гостях, придавала приключению особый привкус.

На дворе молоденькие девушки играли в горелки. «Горела» девочка лет двенадцати в зелёном летнике, расшитом золотой нитью. Она была мила, и Всеволод подумал: года через два превратится в красавицу. Кому достанется? По богатому платью он признал княжну.

Выкрикнув припевку, две девочки бросились бежать. Одна кинулась прямо на Всеволода, стоящего на крыльце. Князь шагнул со ступенек, и девочка, взвизгнув, шарахнулась прочь. Бежавшая за нею княжна остановилась и подняла глаза на незнакомца. Заметив изумление в её лице, Всеволод рассмеялся.

   – Ты кто таков? – прошептала девочка.

   – Всеволод Новгород-Северский. Князь, – ответил он. – Гостем я у Мстислава Владимирича.

   – А я – Рогнеда, дочь его.

Подбежали две боярыни, опекавшие княжну, и Всеволод поклонился, отступая на крыльцо. Девочка не сводила с него внимательных глаз.