Текст книги "Мстислав Великий"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

5

Ярослав Святославич затаился в Муроме, унеся в сердце обиду на Киев и Чернигов, но о нём вскоре забыли, ибо сидел он далеко, на окраине Руси, рядом с мордвой и муромой, и помешать остальным князьям не мог. Но кроме него нашлись недовольные.

Девять лет назад в заточении у Владимира Мономаха умер Глеб Всеславьич, князь минский. Когда-то Мономах уже брал этот город и, отдав своим воям на разграбление, не оставил в нём ни человека, ни скота, велев сжечь и самые стены. Прошли годы, но тяжёлая злая ревность к возродившемуся Минску не давала Мономаху покоя. Он воспользовался расколом среди Всеславьичей и захватил сей град, уморив в порубе князя и посадив в полоцком граде своего посадника.

Всеславьичи не могли простить такого самоуправства. Узнав в свой черёд, что Мономаха нет в живых, они стали мстить за отнятые земли. Дружины выходили из лесов и нападали на приграничные селения – Смоленские, Пинские, южные Новгородские земли скоро отведали полоцкого набега. Занятый сперва спором с Новгородом, а потом усмирением черниговской замятии, Мстислав не сразу обратил внимание на полочан, но, после того как от грабежа пострадала Смоленская волость, только что выделенная им в кормление сыну Всеволоду, решил, что пришла пора примерно наказать ослушников. Кроме того, киевский князь в душе тяготился тем, что пришлось уступить Чернигов Ольговичу, и жаждал отыграться в другом месте. Великий князь должен оставаться великим.

По его знаку добрая половина Руси поднялась в поход. Мстислав отправил братьев Вячеслава Туровского и Андрея Владимиро-Волынского, Всеволодко Мстиславича, мужа сестры Агафьи Владимировны. Это были надёжные князья. Четвёртым, после недолгого колебания, стал Всеволод Ярославич, внук Святополка Киевского. Проверяя верность Всеволода Ольговича, Мстислав послал его к Борисову, а в подмогу и надзирание за черниговским князем отправил старого воеводу Ивана Войтишича. Получили свои полки и трое старших сыновей – Ростислав со смольянами отправился на Друцк, Изяслав с киянами – на Лагожск, а Всеволод должен был ударить во главе новгородцев с севера.

Получив от отца большой полк, Изяслав Мстиславич, не теряя времени, устремился в поход. Он знал, что все князья выступят в единый день, чтобы ударить разом и за бабье лето покончить с непокорными полочанами. Но молодости не свойственно медлить. Изяславу не пришлось сразиться с половцами, когда те пришли к Чернигову, – короткая сшибка с послами не в счёт, – и он ждал боя. Далеко обогнав прочие дружины, Изяслав скоро подошёл под стены Лагожска, затерянного в пущах и перелесках городу на реке Гойне.

Всеславьичи успели узнать, что Мстислав ведёт на них рати – шила в мешке не утаишь. Привыкнув в соседстве с литвой целыми днями не снимать оружия, они скоро собрались и приготовились к отпору. Силы были почти равны – другое дело, что между князьями Всеславова дома не было единства, и каждый воевал сам за себя.

Брячислав Давидич вёл свою дружину вдоль берега Березины на помощь осаждённому киянами Изяславлю. Отец послал его за лагожской дружиной, чтобы отбить осаду. Брячислав вспоминал оставшихся в осаждённом городе жену и сына и недоумевал, какая муха укусила его тестя Мстислава Владимирича, что он пошёл войной на свою родню. Впрочем, память подсказывала – порой бывало и хуже.

На земле ещё было лето – только-только отпраздновали Медовый Спас, и в воздухе разливалась благо дать. Солнце бросало наземь сквозь ветви золотые нити, деревья вяло шевелили тёмно-зелёной листвой. Лес подрёмывал, нежась в тепле позднего лета. Брячислав был молод и полон сил и жизни. К чему война, когда есть свой дом и семья, а в семье достаток! Но отец позвал на подмогу, и он отправился в путь.

Топот копыт вырвал князя из мечтаний. Подскакали дозорные, посланные узнать, ушли ли в берега мелкие реки и ручьи, питавшие Березину и Гойну близ Лагожска, и нет ли поблизости врага. По лицам всадников Брячислав понял – что-то случилось.

   – Ну, чего видали?

   – Княже, – десятник дозора, Михрюта, поклонился в седле до конской шеи, – кияне близко!

   – Брешешь!

   – Пёс брешет, княже, – обиделся Михрюта, который по возрасту годился Брячиславу в отцы. – Сам видел, да и парубки мои соврать не дадут.

   – Много их?

   – Тьма! И идут сюда, нам наперерез!

Брячислав сжал поводья до дрожи в кистях. Вот дурак! Размечтался! Кияне уже небось и Лагожск взяли! Он с тревогой обернулся на свой полк. Большинство были лагожанами. Что они почувствуют, узнав, что их град взят? И что делать ему? Идти к отцу или ворочаться и освобождать Лагожск?

Двое воевод придвинулись к князю ближе. Один был лагожанин, второй свой, из Изяславля. Оба были в тревоге – кияне обложили с двух сторон. И оба понимали – за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

   – Чего робить-то станем, княже? – вопросил один.

   – Идти! – воскликнул Брячислав. – Не стоять!

Но куда – он сам не ведал. Молодой князь терялся в догадках. Идти к отцу – значит бросить Лагожск, да и станут ли лагожане драться, ведая, что родимые дома взяты врагом? Бросить отца, жену и сына он тоже не мог.

Среди дружинников и пешцев тем временем пополз слух, что кияне вот-вот выйдут на Лагожск. Дружинники перешёптывались, пешцы угрюмо молчали. Даже бояре насупились, выжидательно глядя.

   – Куда идти-то, княже? – наседали они. – Взад аль вперёд?

Стены Изяславля были высоки. Лагожск, за малостью своей не имевший князя, без помочи непременно падёт, а отец за такое по голове не погладит. Брячислав зажмурился, вспоминая жену...

   – В Лагожск! Напрямки!

И первым заворотил коня. Торопя жеребца, он мчался по частому лесу, разбрызгивая ручьи и ломая кусты. С хрустом ворвался в прибрежные заросли Гойны, одолел неширокую речушку, не потрудившись спуститься на пару вёрст ниже, к броду, чуть задержался на луговине, ожидая, когда к нему подойдёт отставшее войско – пешцы при всём желании не могли сравниться с конными, – и опомнился, только когда увидел совсем близко впереди чужих всадников.

Изяслав вёл своих киян самым коротким путём к Лагожску. Только что они миновали брод, до коего было недосуг ехать Брячиславу, и столкнулись нос к носу с ним на луговине над излучиной Гойны. С обоими князьями была только ближняя дружина, но Изяслав опомнился первым. Повинуясь его приказу, кияне со главе с Ольбегом Ратиборычем налетели на лагожцев и их князя, отрезая от Гойны и беря в кольцо.

Брячислав был сбит с толку. Он не успел опомниться, как оказался в окружении киян. Рядом зло скалил зубы Михрюта, тиская в руке меч и готовый к сече. Остальные лагожцы спешно ощетинились, но сам князь сидел как громом поражённый.

Изяслав выехал вперёд. Он узнал Брячислава – тот приезжал свататься за сестру Ксению. Да и перед сватовством молодые князья тоже видались. Поэтому курский князь не спешил обнажать оружия.

Деверь и шурин смотрели друг на друга. Оба были в броне, но без шеломов. Изяслав был моложе и не решался заговорить первым. Но за ним стояла сила, поэтому он чувствовал себя уверенно. Надо было что-то сказать или сделать. Ольбег Ратиборыч уже вопросительно косился – приказывай! пора!

   – Ты мой пленник, князь, – наконец сказал Изяслав.

Брячислав попытался поверх голов киевских дружинников рассмотреть, где его лагожане, но заметил только заполоняющие излучину дружины с ангелами на стягах – киян.

   – Выходит, пленник, – сглотнув комок в горле, промолвил он.

Стало горько и обидно. Эх, и зачем он только не поспешил к Изяславлю! Поражение в битве всё-таки почётнее такой нелепой сдачи!

   – Прикажешь вязать меня?

Ольбег Ратиборыч даже расправил плечи от предвкушения удовольствия, но Изяслав покачал головой.

   – Как... – выдохнул он, – как там сестра моя?

   – Сын у нас, – ответил Брячислав. – Василько. Два года зимой сравнялось.

И как-то сразу спало напряжение. Ольбег Ратиборыч сердито заворчал, досадуя, что не придётся сейчас воевать, лагожане перевели дух, и даже подозрительный Михрюта спрятал меч в ножны. Изяслав кивнул, махнул рукой, и кияне окружили лагожан. Брячислав оказался рядом с Изяславом. Шурин снисходительно улыбнулся деверю, и они вдвоём отправились к берегу Гойны, где остальная лагожская дружина только начинала переправу, сразу попадая в руки киян.

6

Три дня спустя молодые князья так же вдвоём направились к Изяславлю, городу, где ещё недавно княжил Брячислав и где его ждала жена и сын. Позади остался Лагожск – горожане, видя под стенами обоих князей и всю свою дружину, сдались на милость победителя. Брячислав сам переговорил с лагожским посадником, оставленным стеречь город, и тот снабдил киян припасами. Дабы не искушать простых ратников, для которых война означала грабёж, Изяслав пробыл под Лагожском два дня и двинулся на Изяславль.

В пути оба князя держались вместе – сидели у костра, ели из одного котла, в дороге ехали рядом и мирно беседовали. И только по тому, что распоряжался всем Мстиславич, можно было угадать, что Брячислав не гость его, а пленник.

Когда до Изяславля оставалось всего ничего, Изяслава подкараулил, улучив миг, Ольбег Ратиборыч.

Боярина Ольбега побаивались даже свои. Ещё с юности сын посадника Ратибора отличался жестоким нравом. Не будь подле Изяслава, Лагожск был бы разграблен и сожжён дотла, невзирая ни на что. А так ратники ограничились тем, что взяли до дороге несколько деревушек – капля в море, если судить, сколько добра, скота и холопов можно было добыть в Лагожске. Мучаясь от того, что некого жечь и грабить, воевода ловил каждый миг, чтобы шептать Изяславу на ухо.

   – Княже, – начал он, отъезжая вместе с князем в сторонку, – ты только прикажи – мы лагожан вмиг повяжем. И князя тоже! И бояр! Коней в табуны пригоним, холопов наберётся – без числа! А за князя выкуп взять можно!

   – Ты что, боярин! Как можно? Сейчас...

   – Сейчас оно, верно, несподручно, – Ольбег Ратиборыч озирался по сторонам – был белый день, и войско шло вдоль берега реки Свислочи. – Но до Изяславля всего десяток вёрст. Как остановимся на ночлег, так мы их...

   – Нет, боярин. Князь мне сам сдался. Да и родич он мне. Сестра Ксения за ним замужем.

   – Тем лучше! По-родственному с княгиней о выкупе уговоритесь.

   – Нет! – повторил Изяслав. – Я слово дал!

   – Эх, княже, – покачал головой боярин. – Дед твой не таким был. Он Всеславову племени, как половецкому, никогда не верил. Зря ты лагожан свободно держишь. И оружие зря оставил. Вот увидишь – как подойдём к Изяславлю, так они на нас и бросятся!

Изяслав упрямо помотал головой, отстраняя боярина, но задумался.

Изяславль был старым городом. Основал его ещё Владимир Старый Святославич, отдав своей жене полочанке Рогнеде и назвав его по имени первенца, Изяслава. Внуком его был Всеслав Чародей, отец и дед нынешних Всеславьичей. Многое помнили старые стены города. Но впервые под ними стояло такое огромное войско. Под Изяславлем встретились полки младших Мономашичей – Вячеслава Туровского и Андрея Волынского. Вместе со своими воеводами Вратиславом и Иванком Захарьичем они уже несколько дней стояли под стенами и могли бы простоять очень долго, ибо изяславльцы приготовились защищать свою княгиню и малолетнего княжича. Кроме того, они вместе с тысяцким Гнездилой ждали подмоги от князя Брячислава.

Оба Мономашича порядком успели подустать, раз за разом посылая дружины на приступ. Можно было взять город измором, пока не начали возить жито нового урожая, но у самих осаждавших в обозе было негусто. Поэтому старшие князья обрадовались, когда к ним подошёл Изяслав.

Все встретились на окраине посада, разграбленного и местами сожжённого, над Свислочью.

   – Ну, наконец-то, – заулыбался младший из братьев, Андрей, – вовремя ты поспел, Изяслав. А мы уже отчаиваться начали. Где ж ты припозднился?

   – На Лагожск ходил, – не без гордости ответил Изяслав.

   – Взял? – чуть не хором спросили князья.

   – Зачем взял? – Изяслав немного смутился. – Лагожане мне сами ворота открыли. – И, видя недоумение на лицах стрыев, объяснил, указывая на свою свиту: – Я князя Брячислава привёл с тамошней дружиной.

Оба Мономашича мало знали изяславльского князя – видались только на перенесении мощей Бориса и Глеба двенадцать лет назад и немного позднее, на свадьбе Ксении Мстиславны. Но сразу поняли, какую выгоду сулит пленение князя.

   – Теперь Изяславль отопрёт нам ворота, – мечтательно покивал Вячеслав.

Брячислав находился в стане своего шурина почётным пленником – хоть оружие по наущению Ольбега Ратиборыча у него отобрали, прочих преград ни в чём не чинили, и он подъехал к князьям.

   – Братья-князья! Христом Богом прошу – не берите город! – воскликнул он, прижимая руку к груди. – Там жёны и дети. Не творите худа!

   – Изяславль твой ни добром, ни худом нам ворот открывать не желает, – ответил Вячеслав.

   – Как же вам ворота открыть, когда вы, войдя, за грабёж приметесь, – возразил Брячислав.

   – Да кто тебе сказал? – начал было Изяслав, но осёкся под взглядами остальных князей и бояр.

Приход киян с лагожанами поднял в стане осаждавших суету. С городских стен внимательно следили изяславльцы. Среди них было много дружинников, оставленных Брячиславом стеречь княгиню и дитя, и один из них углядел в противном стане своего князя!

От изумления вой чуть было не свалился со стены. Он решил было, что жаркое солнце позднего лета напекло голову сквозь железный шелом, протёр глаза, толканул приятеля, чтоб тоже глянул, но сомнений не было. В стане киян расхаживал Брячислав Давидич. Он беседовал с князьями и боярами, глядел из-под руки на стену и горячо спорил о чём-то со своими противниками.

Поражённые дружинники сбегали за воеводой Гнездилой, отыскали его в терему и привели на стену, показывая князя.

Поглядев и узнав Брячислава, Гнездило полез в затылок широкой пятерней.

   – И впрямь наш князь! – протянул он. – Чудеса! Пойтить княгинюшке поведать?

Кто-то из дружинников тут же сорвался с места, но воевода удержал его окриком – чему радоваться-то? Тому, что князь жив и обиды в чужом стане не терпит?.. А под стеной происходило кое-что интересное.

Брячислав спорил с князьями, отстаивая свой город. Шедшие усмирять полочан, Вячеслав и Андрей соглашались было, но многие бояре и воеводы во главе с Ольбегом Ратиборычем жаждали примерно наказать изяславльцев – мол, возьмём город, так и сами обогатимся, и весть дойдёт до Полоцка. Тогда князь Давид Всеславьич присмиреет и признает руку Киева. Если бы не князья и не волынский тысяцкий Вратислав, Ольбег Ратиборыч сумел бы настоять на своём. Но четверо князей с ближними дружинниками поехали к городским воротам.

   – Князь! Это же князь! – Тут уже все, кто был на стене, узнали Брячислава Давидича. Тот покосился на Изяслава и выехал вперёд.

   – Эй! – крикнул он. – Воеводу моего Гнёзд ил у сыщите!

   – Тута я, – сразу откликнулся тот. – Чего молвишь, княже?

   – В стане Мономашичей ни мне, ни воям моим никакой обиды не чинится, – сказал Брячислав. – Не желая крови, князья хотят, чтоб Изяславль добром открыл ворота. Тогда и осада будет снята.

К Гнездиле успели присоединиться двое-трое бояр. Они быстро посовещались, и воевода снова высунулся из бойницы.

   – Коли ты приказываешь, княже, мы ворота хоть сейчас отопрём! – крикнул он. – Да только как бы кияне не стали нас грабить! В Минске-то они, помню...

Гнездило был ровесником Давида Всеславьича и с юности запомнил, как горел по приказу Мономаха Минск.

Брячислав посмотрел на князей:

   – Готовы ли вы дать мне в этом слово?

   – Я готов, – быстро согласился Андрей, по доброте душевной заранее согласный на любой мирный исход. – И даже пошлю своего воеводу, чтоб защищал твою жену. Ксения Мстиславна мне как-никак сыновница.

   – Ия тоже, – кивнул Вячеслав, – пошлю своих людей.

Изяслав, помня Ольбега Ратиборыча и его жажду грабежей, промолчал.

   – Князья Мономашичи дают слово! – прокричал Гнездиле Брячислав.

Час спустя ворота Изяславля отворились, и во главе соединённых дружин тысяцкого Братислава и воеводы Иванка в город въехал Брячислав Давидич.

Люди встречали его как освободителя. Многие, памятуя жестокость Мономаха и уверенные, что сыновья пошли в отца, готовились стоять насмерть и с восторгом принимали сдачу. Город не будет разграблен и сожжён! Его жители не изведают рабства! Их имение не будет пущено по ветру и сотни жизней не прервутся!

Бояре кланялись князьям. Ксения Мстиславна, натерпевшаяся за дни осады – она знала, что город воюют её родичи, – с радостным визгом повисла на шее мужа и расцеловалась с братом Изяславом, ради встречи и примирения закатив пир. Для полков выставили несколько бочек мёда и вина, забили быков, овец и коней. Дружины Братислава и Иванки кормили на княжьем дворе.

И только Ольбег Ратиборыч был недоволен. Он и многие простые вой, которые шли на войну и обещали родным и близким принести добычу. Что грабить придётся своих же русских людей, мало кто задумывался – главное, чтобы тебя не убили, а там хоть трава не расти! Коли не все князья понимали Русь единым целым, что говорить о смердах и чёрном люде! Ратники поварчивали, что, дескать, изяславльцы поскупились – за то, что избавились от беды, они должны были не десяток бочек выставить, а поить все полки допьяна и кормить до отвала.

Ольбег Ратиборыч, понимая, что против князя идти опасно, лишь подначивал горячие головы – вы, мол, могли всё это взять, а теперь вам ни прибытка, ни чести. Даром только время потеряли. Мол, князья и так своё возьмут, а смерд опять ни с чем. Нас больше, уступили князья скрепя сердце. Сами небось локти кусают, на тех, кто решит их дело доделать, гневаться не станут. Он-де, боярин Ольбег, такие слова по княжьему наущению молвит. Мол, князьям крестное целование нарушать грех, а простые вои слова не давали. Князья-то и отроков своих послали в детинец для отвода глаз – чтоб после не возводили напраслины.

И уговорил! Нашлись люди, недовольные решением князей! Зелено вино сделало своё дело. И перед рассветом сотни ратников кинулись в Изяславль.

Стражи, перемирия ради, сильной не было, а те ратники, что стояли в дозоре, только и успели, что поднять тревогу. Порушив ворота, кияне с криками ворвались в город. Ночные улицы озарились огнями, послышался крик, звон оружия.

Перед рассветом сон самый сладкий. Брячислав заснул в объятиях молодой жены, утомлённый ласками, а пробудился от крика Михрюты, что колотил в дверь ложницы рукоятью меча:

   – Князь! Беда!

Брячислав скатился с постели, ощупью отыскивая порты:

   – Чего стряслось?

   – Кияне в городе! Жгут и грабят!

Вскрикнула Ксения. Брячислав кинулся к окошку, откинул ставенку – и ахнул.

Вставал рассвет, но ярче первых лучей солнца над половиной города полыхало зарево – где-то в предместьях жгли избы. Княжеское подворье полнилось шумом и гамом.

   – Княже! Они уже у детинца! – кричал Михрюта.

Ксения, как была, в одной сорочке, босая, простоволосая, птицей выскочила из постели и, отперев двери, ринулась в детскую – к Васильку. Брячислав замешкался ровно настолько, чтобы одеться и отыскать оружие.

Кияне и правда уже стучали топорами в тяжёлые створки ворот. Через стену метали стрелы и камни. Отроки Братислава и Иванка Захарьича, смешавшись с изяславльцами, с каменными лицами ждали сечи. Никто не верил, что придётся биться со своими. Но был приказ, и когда Брячислав встал среди них, стеной пошли вперёд.

Брячислав первым врубился в ряды врага. Дружинники шли за ним. И сражались против своих, и убивали, и гибли сами до тех пор, пока до остальных князей не дошла весть о ночном нападении. Вячеслав и Андрей подняли оставшихся ратников, с двух сторон вошли в Изяславль и разметали грабителей.

7

Тем временем остальные князья шли по земле Всеславьичей, не утруждая себя снисходительностью и жалостью к врагам, и полочане дрогнули. В стольном граде Всеславьичей ударило вечевое било, созывая народ на площадь перед Софией Полоцкой. Людство порешило – все беды земля терпит от князей. И не только от тех, что сейчас идут по ней с огнём и мечом, но и от своих, природных. Давид Всеславьич не сумел сберечь свою землю от нашествия – так долой его!

Полоцкий князь в те поры пребывал в горести. Вестей от сына Брячислава не было, что сотворилось в Изяславле, он узнал от гонца, а тот переврал с перепугу, и, по его словам, выходило, что князья обманом вынудили князя отпереть ворота, чтобы потом разграбить город. И когда горожане выкрикнули ему на вече: «Не люб!» – спорить не стал. Собрал верную дружину и уехал.

В тот же день Полоцк отправил гонцов сразу в две стороны. Одни помчались в Борисов, звать на княжение сына Всеслава Чародея, Рогволода, а другие, во главе с полоцким тысяцким Никодимом, поспешили в Киев.

Когда Мстиславу донесли, что в стольный град прибыли полочане и кланяются ему, он не мог сдержать гордой улыбки. Мог ли мечтать отец Мономах и дед Всеволод Ярославич вместе с братьями своими, что настанет время – и гордые полочане склонят головы! Как же велик Киев и его князь, что заставил признать свою силу!

Мстислав принял послов в большой палате. Усевшись на золотой стол в парадном облачении, долго томил бояр, стоявших перед ним без шапок. Судя по платью, Полоцк прислал своих самых именитых людей.

   – Что скажете, гости полоцкие? – наконец молвил Мстислав. – С чем пожаловали?

   – Милости твоей просим, княже. – Тысяцкий Никодим согнулся в глубоком поклоне. – Отзови свои полки, не вели зорить землю нашу! Не иди на нас войной!

   – Что я пошёл войной, за то вашего князя благодарите! – ответил Мстислав. – Давид Всеславьич в моей руке не ходит, слова моего не слушает, вот и порешил я покарать его за самовольство. Ныне я – великий князь всея Руси, а Полоцк – русский город. В Минске киевский посадник сидит. И, коли хотите мира и покоя, должны вы Киева слушаться, как было от дедов-прадедов заповедано, ибо и сам Полоцк прадеду вашего князя Киевом дарован. И Киев же может его в любой час отнять!

   – Да мы понимаем, понимаем, княже! – загомонили послы, кланяясь вразнобой. – Милости твоей просим!

   – Покуда Давид Всеславьич в Полоцке сидит, не видать вам моей милости.

   – Так, ежели прикажешь, княже, – Никодим выступил вперёд, – мы его изгоним! Наше, полоцкое, вече решило, что у Всеслава Чародея много сынов было. Иные уж померли, а иные живы. У Давида Всеславьича брат есть, Рогволод, княжит он в Борисове. Так, ежели будет твоё повеление, мы Рогволод а из Борисова и посадим заместо Давида.

Мстислав ненадолго задумался. Дело было простым. Слишком много расплодилось Всеславовя племени – семь сынов, а земли мало. Вот и шли внуки Чародея воевать окраины Руси, чтоб хоть на версту, а взять поболее. Сыновья тоже долго меж собой грызлись и до сих пор ещё не перемирились. Коли Киев поддержит одного князя в притязаниях на полоцкий стол этот князь ему в рот смотреть будет и детей к тому приохотит.

Добро, кивнул Мстислав. – Зовите на княжение Рогволода Всеславьича, да пущай он пред моим сыном и мужами моими в Святой Софии крест целует, что будет до конца дней своих держать руку Киева и во всём его слушаться!

Обрадованные послы уехали обнадёживать народ. Полочане с восторгом приняли Рогволода, и тот согласился дать любую клятву, получая взамен возможность посидеть на столе отца и деда. На клятве в Софийском соборе присутствовал Изяслав – Мстислав всё-таки не доверял полочанам и посадил любимого сына в Минске вечным сторожем и напоминанием Рогволоду и всему его роду о данной клятве.