Текст книги "Мстислав Великий"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

2

В конце лета со стороны Берестья прискакал гонец – в Волынскую землю вторглось огромное войско. Ляхи, угры, чехи шли вместе с червенскими полками, а вёл их Ярославец Святополчич. Волынский князь решил отвоёвывать свою землю.

Накануне жена Андрея Владимировича, краснея и мило коверкая русские слова на половецкий лад, поведала, что ждёт ребёнка. Оба супруга были молоды – Андрею шёл двадцать второй год, его жене двадцатый. Повенчанные по молодости лет, они первое время жили, как брат и сестра. Первый ребёнок, рождённый во Владимире-Волынском вскоре после вокняжения Андрея, умер через год, и потом судьба не баловала молодых супругов детьми. И вот наконец-то...

Молодой князь испугался и несметной рати, что двигалась навстречу и вот-вот должна была подойти к городу, и боялся за свою жену и ребёнка, и того, что придётся воевать. Бояре в один голос говорили, что будут сражаться за него до последнего вздоха, но Андрей пропускал их слова мимо ушей. Опасаясь не выстоять в одиночку, он послал гонца в Киев и затворился во граде, ожидая, когда придёт помощь.

Огромное войско двигалось не спеша – слишком велико было оно. По утрам передние уже двигались с места, а задние ещё затаптывали костры и запрягали обоз. Вечером княжеская дружина садилась у костров вечерять, а ополчение только подтягивалось, одолевая последние поприща. Небольшие отряды конников без устали рыскали по окрестностям, таща всё, что плохо лежит.

Земля не ждала нашествия – повсюду в разгаре была уборка урожая, с полей на боярские дворы возили хлеб, начинали пахать озими. Согнанные в ополчение смерды вздыхали – чехи, ляхи и угры, не говоря уж о червенцах, хорошо понимали волынян, ибо у простых людей заботы всегда похожи.

Братья Ростиславичи, кроме Ярославца и его сына Всеволода, были единственными князьями – и Болеслав Польский, и Вратислав Чешский прислали вместо себя воевод. Только Стефан Венгерский решил сам ехать на войну, надеясь после победы выхлопотать у Ярославца западные пределы Волыни. Он уже сейчас по-хозяйски озирался по сторонам, прикидывая, что сколько Стоит.

   – Сколь обилен сей край, – вздыхал Володарь, ехавший во главе дружины рядом с братом. – Если бы ты мог видеть эти нивы, поля и луга! А стадо, которое пригнали вчера из деревни! Одних коров сотня с малым! И больно думать, что всё это предано разору! И чьему – ляхов и угров!

   – И мы принуждены действовать заодно с врагами, – поддакнул Василько.

   – Ты прав, брат. Надеюсь лишь на одно – что сынам не придётся расплачиваться за наши дела!

Так беседовали меж собой братья Ростиславичи. Что же до Ярославца Святополчича, то он меньше всего думал о боли, причиняемой земле. Волынь предала его, переметнулась к Мономашичам – и её следует покарать за это.

На десятый день войска подошли к Владимиру-Волынскому, окружая его со всех сторон. Ярославец призвал союзников на совет. Трое князей, король Стефан и воеводы наёмников выехали на холм над Гучвой, глядя с берега на стольный град Волынской земли. Даже отсюда было видно, что он готов к приступу.

   – Зрите все! – воскликнул Ярославец. – Се град мой, отнятый Мономахом! Мои же бояре меня предали! Они смеялись, выгоняя меня из города! Ничего! Скоро я посмеюсь, когда отдам их земли и богатства вам!

   – Сей град, – можновладец Йозеф Вук, посланный Болеславом, смотрел на стены и посад, – зело велик. Его непросто будет взять!

   – Ничего, – покачал головой Стефан Венгерский. – Вышлем вперёд пеших, а потом ударим конницей. Силы у нас много. Мы размечем эти стены по брёвнышку!

   – Кроме того, град можно зажечь, – вставил чех. – Если разобрать избы посада и начать метать через стену зажжённые стрелы...

   – Не дам жечь мой город! – воскликнул Ярославец. – Свои крепости сжигайте! Владимир-Волынский не дам!

   – Значит, остаётся приступ, – сказал Стефан. – Но стоять придётся долго. Ты не боишься, князь, что на помощь придёт ваш царь?

Упоминание о Мономахе заставило Ярославца помрачнеть. Хоть и неблизок путь от Киева до Волыни, но ближе Белгород, где сидит бывший его тесть. Мстислава Мономашича бывший волынский князь боялся так же, как его отца.

   – Мы должны успеть взять город до того, как подойдут полки киевлян. Тогда, затворившись во граде, можно будет дать бой. Нас много, у Мономаха нет столько силы.

Гонец из Владимира-Волынского вовремя достиг Киева и повестил Владимиру Всеволодичу о войне. Мономах забеспокоился. Со своими князьями он бы справился, но ляхи, чехи и угры вместе являли грозную силу. Действовать нужно было немедля. Он кинул клич, собирая большое войско, а покамест выслал вперёд себя Мстислава – дабы устрашить врагов и ободрить союзников.

Меж тем осада началась. Волыняне отбили несколько приступов и попытку зажечь город. Несмотря на перевес сил, они сражались отчаянно, и Ярославец час от часу становился раздражительнее.

В субботний день его терпение истощилось. Где-то по его душу спешат полки Мономашичей, а он теряет время, пытаясь отворить ворота родного города! Приказав войскам готовиться к решительному штурму, Ярославец поскакал под стены Владимира.

Местами почерневшие от пожаров, облитые смолой и утыканные стрелами, они являли собой неодолимую преграду – но не для огромного войска, приведённого Святополчичем. Стоило ему отдать приказ о приступе, и Владимир-Волынский был бы взят за один день. Дело было в другом – при штурме город неизбежно бы пострадал, а Ярославец не хотел губить стольный град своей земли.

Он выехал к стенам один – только два верных дружинника, Некрас и Фёдор, сопровождали его. Ярославец был в себе уверен – у кого поднимется рука на князя здесь, на его земле, когда за спиной огромное войско! Рысью переправившись через брод, он подъехал к воротам и вздыбил коня.

   – Эй! Кто там есть? – закричал он. – Кто там у вас нынче князем? Кликните-ка его сюда!

Андрей Владимирич был на стене вместе с дружинниками и волынским тысяцким Бреславом Заславичем. Десятник, узнавший Ярославца, прибежал и доложил, что бывший волынский князь выкликает его на беседу.

   – Ишь ты, до чего осмелел! – возмутился боярин Бреслав. – Князя зовёт, словно смерда какого!

   – Он и сам князь, – попробовал возразить Андрей. Он последнее время пребывал в мучительном раздумье – успеет ли помощь. Рать под стеной стояла неисчислимая.

   – Да какой он князь, – стоял на своём боярин. – Изгой он, без рода и племени! От таких все беды!

Андрей чуть ли не с испугом покосился на боярина, который пережил на волынском столе четверых князей и служил пятому.

   – Где князь Ярославец? – спросил он десятника, стоявшего поодаль. Спросил больше от желания досадить старому боярину. – Проводи меня на стену!

Святополчич всё гарцевал, разъезжая вдоль стены и разглядывая заборолы. Где-то тут давно стрела нашла грудь его брата Мстислава – единственного человека, которого сын Святополка Изяславича по-настоящему любил.

   – Кто тут звал князя Андрея? – раздался голос со стены.

Ярославец развернул коня, ища, откуда донёсся голос, и увидел в щели юношу ненамного старше его сына Всеволода. Дружинник держал рядом щит, и Ярославец горько рассмеялся – трусит, видать, князь Андрей или же волынцы наконец-то научились беречь своих князей.

   – Я князь Андрей Волынский! – закричал юноша. – Почто звал?

   – Это мой город! – крикнул в ответ Ярославец. – И пришёл я своё достояние воротить! Коли хочешь быть цел, отопри ворота!

   – А если не отопру?

   – Тогда назавтра узнаешь, какова у меня сила! И тогда уж пощады не проси!

Андрей отпрянул от бойницы. Дружинник тут же поднял щит, загораживаясь от стрел. Ярославец заметил этот жест и рассмеялся, кивая своим:

   – Крепко боятся! Эх, вояки...

   – Кабы назавтра они нам жару не дали! – озабоченно промолвил Фёдор.

   – Трусишь? – вскинулся князь. – Да мы их завтра опрокинем! Видал, какая силища нагнана? По бревну размечем!

   – Так-то оно так, – кивнул Фёдор, – а только боязно на свои-то стены лезть!

   – Ничего, – скривился Ярославец. – Андрей трусит. Мономах далеко, Мстислав, тестюшка мой, только и может подоспеть. К тому времени Волынь отопрёт мне ворота. А дома и стены помогают. Вот увидите – завтра мы въедем в город!

И Ярославец тронул коня, не спеша объезжая стену. Он знал, чем рискует – всегда сыщется чересчур рьяный или просто удачливый стрелок, который может попытаться убить одинокого всадника. Но под опашенем была надета добрая кольчуга с подбронником, а под шапкой – кольчужный капюшон, подарок Болеслава Польского.

3

Андрей Владимирич задержался на стене. Молодого князя терзали сомнения. Бывшие Ярославцевы бояре в один голос говорили, что не отступят и будут биться за Мономашича, но на душе было тревожно. Многие жили здесь слишком давно, успели прикипеть к городу, накопили богатства. Они готовы согнуться перед любым князем – лишь бы не трогали их имения. Сейчас они ещё хорохорятся, но завтра, испугавшись за свои животы, растворят ворота, сдаваясь на милость победителя. А что победителем будет Ярославец, сомнений не было. Вон как бегают глаза у Бреслава Заславича – боится старик, кабы не вспомнил Святополчич его измену! Ивор Вакиевич так вовсе сбежал.

В тяжких раздумьях Андрей спускался со стены. Он не был воином, подобно старшим братьям. Ни жёсткость Юрия, ни сила Мстислава, ни неистовство Ярополка не были ему даны. Неужто так бесславно окончится его княжение?

Рядом кто-то выступил вперёд, ломая шапку.

   – Кнес...

Андрей остановился. Судя по безбородому лицу и нездешнему платью, перед ним был не русич.

   – Кто таков и что тебе надо?

   – Павел я, в дружине твоей служу, – с заметным иноземным выговором ответил дружинник. – Лях я родом.

   – А, помню тебя, Павел-лях, – кивнул Андрей. – Чего тебе?

   – Дозволь, кнес, службу тебе сослужим, я и брат мой Петро.

   – Какую службу?

   – Слышали мы, назавтра кнес Ярославце на приступ идти хочет? Так что будет, коли не пойдёт он на твой город?

   – Как это можно? У него вон какая сила, да и жаждет он снова на стол сесть!

   – А ежели заместо стола он в домовину ляжет? Он там сам-третей, войско его далече...

   – Да ты что? – догадался Андрей. – Князя убить?

   – Кнес Анджей, – лях поклонился, прижимая руки к сердцу, – на войне всяко бывает. Кнес сейчас один. Пустить стрелу – и всё.

   – А полки?

   – Войско не пойдёт. Куда оно без кнеса Ярославеца?

Андрей задумался. Честь не позволяла ему решиться на убийство князя – пусть и изгоя, пусть и мятежника. Будь на его месте Мономах или кто из старших братьев, они бы давно сами отдали такой приказ. Но молодой волынский князь колебался.

   – Никто не проведает, что по твоему приказу, – продолжал увещевать Павел. – Сами выйдем, сами дело сделаем. А ежели попадёмся, так сумеем за себя постоять.

   – Что ж. – Андрей поднял глаза на видневшиеся купола собора, перекрестился. – Полагаюсь на Господа.

Лях ещё раз поклонился и тихо отошёл.

Незаметно братья выскользнули из города и перебежками скрылись в зарослях над рекой. Брод был в нескольких шагах от засады. Осталось дождаться, когда Ярославец Святополчич поедет мимо.

Братья успели накоротке переговорить между собой. Петро был сильнее и ловко метал копьё. Ему и надлежало исполнить главное дело, в то время как Павлу придётся подсобить и, самое главное, – удержать дружинников, не дать им помешать Петру. Приготовив копьё и лук со стрелами, братья ждали.

Они издалека услышали топот копыт – Ярославец Святополчич ворочался в стан. Но, к досаде поляков, князь проехал слишком далеко от засады – через поле и прямиком направился к броду, обойдя кусты с другой стороны. Братья услышали, как зачавкал илом его конь, входя в реку.

Павел первым выскочил из засады:

   – Кнес! Кнес Ярославце!

Святополчич придержал коня:

   – Кто там?

   – То мы, из Володимера-города! – Павел выбежал, взмахнул руками. – До тебя прибегли!

   – Из Владимира? С чем пришли?

   – Слово у нас есть к тебе, кнес! Неспокойно в Володимере. Людство шумит – хотят ворота отпереть. Кнес и паны того не желают.

Ярославец тронул коня, выезжая обратно на берег.

   – Народ, стало быть, за меня? – улыбнулся он и оглянулся на своих дружинников.

И тут из засады выскочил Петро. Фёдор прежде князя угадал опасность и рванулся вперёд, закрывая Ярославца собой, но Павел кинулся коню наперерез. Всего один миг была заминка, но этого хватило, чтобы Петро с силой метнул копьё.

Кольчуга, не смогла остановить мощного удара. Острое жало пробило бок, Ярославец вскрикнул и, взмахнув руками, стал падать с седла.

Фёдор вздыбил коня над Павлом, занося меч, но Некрас подхватил заваливающегося на бок князя, вскинул его на седло и погнал к броду. Не желая остаться один против двух ляхов, Фёдор последовал за ним.

Вячеслав Ярославич не поверил своим глазам, когда увидел истекающего кровью отца. Бледный, как полотно, он лежал на руках Некраса. Спешившись первым, Фёдор принял тело князя и с бережением отнёс в шатёр.

Тотчас весь стан ожил, захлопотал. О несчастье поспешили доложить союзным князьям. Стефан Венгерский, воевода Йозеф Вук и братья Ростиславичи пришли сразу, как только узнали о случившемся.

Ярославец потерял много крови, по мнению лекаря, была повреждена печень. Посиневший, с кругами под глазами и с запёкшейся на губах кровью, волынский князь-изгой еле дышал. Вячеслав сидел над отцом и не сводил глаз с его лица. Грудь князя охватывала тугая повязка, которая пропиталась кровью. Кровь всё никак не хотела уняться. Волынский князь был в забытьи. Союзники постояли немного, послушали тяжкое дыхание, а потом один за другим потихоньку покинули шатёр.

В ту же ночь Ярославец Святополчич умер. Только на минуту он пришёл в себя, нашёл взглядом сына и прошептал тихо: «Прости...»

А ещё через два дня стало известно о подходе войск Мстислава Владимирича Белгородского.

Наёмники, оставшись без главы, пребывали в сомнениях. Стефан Венгерский среди них был самым именитым – подле него молчали даже братья Ростиславичи, которые почувствовали облегчение, узнав, что не придётся сражаться против своих. Осиротевший Вячеслав бросился за помощью, и король угров наутро решил всё-таки штурмовать Владимир-Волынский, но чехи заколебались, червенцы – так вовсе отказались. Выказывали сомнение и некоторые ляхи. Только угры стояли за своего короля. Однако, без союзников, на чужой земле, Стефан из освободителя превратился бы в завоевателя, чего ему не хотелось.

– Ты пойми, – говорил он понурившемуся Вячеславу, – у меня не с тобой – с твоим отцом был заключён ряд. Ныне Ярослава-князя нет в живых, а на нас идёт грозная сила. Мы же города не взяли и отсидеться за его стенами не сможем. Мириться надо.

   – Мириться? – вскинул голову Ярославин. – С кем?

   – С теми, кто сильнее. Мстислав идёт с войском, а отец его, Владимир Мономах, следом.

   – Мириться с ними не хочу, – отрезал Вячеслав. – Они отца моего доли, в Русской земле лишили!

   – Сказано в Писании: «Дети неповинны в грехах отцов своих»! Поклонись князьям, авось смирятся. Я со своей стороны пришлю даров. Умирим тебя с Мономашичами!

Василько и Володарь Ростиславичи горячо поддержали короля Стефана. Оба князя чувствовали свою вину за то, что были вынуждены сражаться на стороне врагов против Руси. И хотя после прошлогоднего пленения Володаря ляхами казна Перемышля и Теребовля была пуста, сумели наскрести немного даров – две золотые чаши из священных церковных сосудов, ляшские брони и десяток гривен. Всё это вместе с дарами от ляхов, чехов и угров, прихватив часть отцовой казны, Вячеслав и отвёз Мстиславу Мономашичу.

Понурый, стоял он, глядя в землю и еле найдя в себе силы поприветствовать сына Владимира Мономаха. По возрасту Мстислав был почти равен Ярославцу Святополчичу, а по старому лествичному праву стоял даже ниже, ибо после смерти Мономаха именно Ярославцу пришёл бы черёд наследовать Киев. Пока был жив отец, Вячеслав надеялся на справедливость людскую и божескую, но смерть поколебала в нём эту уверенность. Но ему было только шестнадцать лет, хотелось жить и надеяться на лучшее, и поэтому он сумел кое-как выговорить унизительные слова извинения.

Мстислав Владимирич был доволен. Он сверху вниз смотрел на юношу с малиновыми от смущения ушами и на разложенные дары – несколько дорогих иноземных броней, три связки мехов и золотые и серебряные сосуды, расставленные на дорогом шёлке.

   – И прости меня за деяния отца моего и замолви за меня слово перед великим князем киевским, дабы не лишал меня доли в Русской земле, – бормотал Вячеслав, чувствуя, что готов провалиться сквозь землю от стыда.

Мстислав наконец махнул рукой, прерывая сбивчивый поток покаянных речей.

   – Добро, – сказал он. – За то, что повинился, дарует Владимир Мономах, царь всея Руси, тебе прощение. И даёт в кормление город Клецк. Живёт там уже вдова отца твоего, княгиня Елена Мстиславна, с братом твоим Юрием. Иди туда и будь подле них.

Вячеслав вскинул голову. Как так? У него не будет своего города?

   – А коли не любо тебе сие, так мы никого на Руси силком не держим, – добавил Мстислав.

Сын Ярославца склонил голову:

   – Я согласен на Клецк.

4

Мир был ознаменован свадьбой. Ещё на Пасху пришла из Новгорода радостная весть – Всеволод Мстиславич снова ходил на емь и снова вернулся с победой.

На примере Ярославца Святополчича поняв, что князья-изгои – а таковыми на Руси были все, кроме детей Мономаха, – могут обидеться на попрание родовых прав и поднять новый мятеж, Владимир Мономах принял решение женить внука. Выбор пал на дочь Святоши Давидича, Анну Святославну. Совсем отрешившийся от мира после смерти отца, Святоша ненадолго покинул обитель, чтобы благословить дочь на брак, и снова затворился в монастырских стенах. Святоша понимал, что ему бы ни за что не удержать старшинства в роде – слишком слаб был духом его отец и слишком сильны прочие князья. Он радовался, что отдал дочь за внука самого Мономаха, и считал, что сие есть единственный путь для потомков Святослава Ярославича Надменного.

Анна уехала в Новгород к мужу, а на другой год Ярослав Святославич Муромский, заменивший в Чернигове Давида Святославича, сосватал за второго своего сыновца, Всеволода Давидича, польскую княжну Марию. Дочь Болеслава и Сбыславы Святополковны с восторгом приехала на Русь. Ярослав Святославич тоже понимал, что без сильных союзников ему не удержаться на черниговском столе.

Узнав об этом, Всеволод Ольгович только заскрипел зубами. Что же, стрый Ярослав, мы ещё посмотрим, кто кого!

Некоторое время спустя в Белгород прибыли послы из Новгород-Северского, от Всеволода Ольговича.

Во главе посольства был старый боярин Пётр Ильич, служивший Олегу, пока тот был черниговским князем, и уехавший с ним вместе в Новгород-Северский, а также боярин Борей, который с Олегом когда-то сидел в Тьмуторокани и пришёл оттуда на Русь. В своё время оба ходили с черниговскими полками против общих врагов Руси. Мстислав знал их как умелых воевод и здравомыслящих мужей – именно их советов и слушался неистовый Олег, не уважавший даже старшего брата.

Пётр Ильич повёл речь издалека. Он упомянул, что ещё отцы и деды нынешних князей любили Русь и всё делали для её блага. А те, кто думает только о своём благе, рано или поздно получают по заслугам. Вспомнил Святополка Окаянного и Святополка Изяславича, не забыл Владимира Мономаха и своего князя Олега. Дескать – хоть и восставал он на братьев с мечом, но лишь для того, чтобы вернули ему отцово достояние и долю в Русской земле. А когда стал князем, так сразу и переменился.

– Но ныне появилась иная поросль, – продолжал боярин Пётр. – Мы, кто помнит деяния отцов ваших, смотрим на внуков великих князей и ужасаемся. Князь мой, Всеволод Ольгович, Руси верный сын. Он готов служить отцу твоему и тебе, Мстислав Владимирич. Но двухродные братья его всё на сторону глядят.

   – Что же, крамола в Чернигове зреет? – прищурился Мстислав. Он с самого начала ждал, когда боярин начнёт возводить напраслину на соседей, и дождался. Но Пётр Ильич замахал руками и перекрестился.

   – Не желаю на князей клепать, ибо и я грешен есмь и должен милосердия и страха Божьего ради терпеть. Однако же князь Ярослав Святославич Муромский, что сидит старейшим в Чернигове, сына своего Святослава женил на полоцкой княжне, а сыновца Всеволода Давидича – на польской. Полоцкие князья от веку были противниками Киева и в будущем ещё принесут немало бедствий. Что же до ляхов, то с ними брат твой Андрей Волынский в ссоре. Помни – ляхи извечно были враги Руси, нападали на западные пределы. И враг твой, Ярославец Святополчич, у ляхов черпал силу. А ныне его племянница, Мария, дщерь Сбыславы Святополковны, на Русь приехала. Вот и промысли – за просто ли так Болеслав-король отдал дочь на Русь. И ведь не за твоего сына, а за Давидова!

Мстислав задумался. Всеволод женат на черниговской княжне. Известно, что живут они душа в душу, готовы стать родителями. Не случится ли так, что впрямь послушает жены его первенец и не станет ли помогать черниговским князьям? Что Болеслав семью дочери не оставит, сомнений не вызывало. А тут ещё полоцкие князья... Поневоле промыслишь о будущем.

   – Мы в Новгород-Северском денно и нощно молимся о здравии венценосного отца твоего, Владимира Всеволодича Мономаха, – продолжал боярин Пётр. – Дабы продлил Господь его дни на земле. Но ведь великий князь не вечен. Рано или поздно, а призовёт его к себе Господь в райские кущи. И не случится ли тогда, что раздерётся Русь вся, как бывало прежде? Кто тогда станет за тебя и братьев твоих?

   – Володаревы сыны, – вспомнил Мстислав червенских князей. – Да и сами Мономашичи сильны.

   – Э, Мстиславе, на всякую силу находится сила большая. Встанет Муром да Рязань – и брата твово, Юрия, отрежут от Южной Руси. Двинет полки Болеслав – и Андрей, другой твой брат, не сможет выйти из Волыни. Прознав, что отец ваш умер, выйдут из степи поганые половцы – и Ярополку Владимиричу в Переяславле туго придётся. На Вячеслава Владимирича и тебя навалятся полоцкие князья да Чернигов – вот и не станет Руси. Ищи, Мстислав Владимирич, верных людей, которые за тебя встанут.

   – Уж не твой ли князь такой верный?

   – Всеволод Ольгович ещё после смерти отца своего, Олега Святославича, Киеву в верности клялся и готов клятву ту соблюсти, ради Руси пойдя против родичей.

Мстислав думал. Он не слишком верил Всеволоду – тот был похож на своего отца, хитрого, умного и решительного. Греческая изворотливость смешалась в нём с русской удачливостью. Но важно было другое – с помощью Всеволода вбить клин в род черниговских князей. Пока были живы старшие Святославичи, их дети держались друг дружки, и одолеть их было трудно. Но сейчас...

Радовало ещё и то, что бояре новгород-северского князя обращались к нему как к будущему великому князю всея Руси. Это было хорошо – значит, признают его власть.

Пётр Ильич выждал время и, наклонясь вперёд, заговорил другим тоном, прижимая руку к сердцу:

   – Княже! Дозволь от себя слово молвить! По обычаю, о таких делах старший в роду должен печься, но Ярослав Святославич на сыновцев своих, Ольговичей, косо смотрит и вовек о том не побеспокоится. Мой же князь, Всеволод Новгород-Северский, сознает твоё старшинство и сам просить о том не смеет. Так уж я по-свойски просить тебя хочу – отдай за князя моего дочь свою, Рогнеду. Я Всеволода с младых ногтей помню – весь он в отца пошёл. Олег-то Святославич вторую жену свою, половчанку, не слишком любил, женился в уплату за помощь. Но верность ей хранил и родню свою половецкую тоже не обижал. Всеволод в этом на отца похож. Станет он твоим зятем – верно тебе будет служить!

Не о такой судьбе мечтал Мстислав для младшей дочери. Родилась Рогнеда, когда Мальфрида, старшая Мстиславна, была невестой Сигурда Норвежского, возрастала, когда её старшие сёстры птицами из родного дома улетели. Сыновей Мстислав любил, но именно дочери были для него напоминанием о Христине. Потому так тяжело было ему расставаться с Добродеей-Евпраксией, потому так лелеял он и брошенную мужем Елену. И Рогнеду любил с удвоенной силой – за мать. Девочке было уже тринадцать, в её годы многие уже были невестами, а то и жёнами, а Рогнеда всё не была сговорена. Но, может, пора пришла?

– Добро, Пётр Ильич, – кивнул Мстислав. – Промыслю я над речами твоими. И ответ дам.

Отпустив послов, Мстислав отправился на женскую половину терема. Сейчас там со своими холопками, мамками и прислугой жили всего двое – Агаша Завидична, вторая жена Мстислава, и дочь Рогнеда.

Агашу Мстислав не любил. Жалел, как отец свою Анастасию, но любви меж супругами не было. Новгородская боярышня всем была хороша – телом пышна, лицом румяна, – а не лежала душа. Приходя к ней в постель – не каждую ночь, а лишь как удавалось себя заставить, – Мстислав боялся назвать её именем Христины. И Агаша чувствовала, что муж тяготится ею.

Пасынки и падчерица тоже обходили мачеху стороной. Святополк и Ярополк так вовсе по-детски дерзили, забывая княжье достоинство. Агаша сперва надеялась, что удастся растопить хотя бы сердце Рогнеды, но девочка притопнула ногой, воскликнув: «Я по рождению княжна, а ты – боярышня. И не мне – тебе меня слушаться!» – и Агаша от неё отстала. Она и теперь одиноко сидела в своей светёлке, вышивая и вздыхая о своей доле, а Рогнеда качалась на качелях в саду вместе с подружками-боярышнями.

Она прибежала на зов отца раскрасневшаяся, свежая, весёлая, и у Мстислава сжалось сердце. Рогнеда, в отличие от своих старших сестёр, мало взяла от матери, что в облике, что в норове. Дочь шведки, внучка англичанки и правнучка гречанки, она была истинной славянкой.

   – Кликал ли, батюшка? – спросила с порога.

   – Кликал, дочь. Присядь подле.

Девочка послушалась, расправляя на коленях подол розового расшитого летника и теребя косу в жемчужном накоснике.

   – Послы ко мне намедни приехали, дочь, – сказал Мстислав. – Из Новгород-Северского.

   – Из Новгорода? – вскинула бровки Рогнеда.

   – Из Новгород-Северского. Это на Черниговщине, на реке Десне. Там княжит Всеволод Ольгович. Он мне клятву давал, что будет в руке моей ходить.

   – Ольговичи, – Рогнеда нахмурилась. – Ты про них сказывал. Они нам враги?

   – Нет, дочка. – Мстислав подивился её памяти. Если про черниговских князей что и было говорено, то явно вскользь и давно. – Всеволод Ольгович нам союзник. А послы от него пришли сватать тебя за него.

   – Ой! – Рогнеда вскочила было, но тут же села, всплеснув руками. – Ой, тятюшка! Замуж, да?

   – Замуж. За Всеволода.

Девушка замерла, прижав руки к щекам. Если бы она разрыдалась или начала просить отца не отдавать её или просто испугалась, он бы ответил отказом. Но Рогнеда вдруг подняла на отца сияющие глаза:

   – Правда замуж?

   – Правда.

   – Я согласная.

Сватовство справили быстро. Всеволод Ольгович не стал отказываться от руки внучки Мономаха – в борьбе против стрыя Ярослава Святославича все средства были хороши! После того как боярин Пётр привёз ему согласие белгородского князя отдать свою дочь, перед старшим Ольговичем забрезжил луч надежды. Вот чего он ждал все эти годы! Вот на что надеялся!

По дороге в Новгород-Северский Рогнеда не находила себе места. Давняя встреча на дворе сгладилась в её памяти. Осталось лишь воспоминание о неземной, чуть ли не ангельской красоте и слово – Новгород-Северский. Она и запомнила его потому, что он был похож на другой Новгород, где она родилась и откуда уехала совсем маленькой. Тот или не тот Всеволод должен стать её мужем?

Рогнеда очень надеялась на чудо и, когда в нескольких вёрстах от Новгород-Северского, на высоком берегу Десны, свадебный поезд встретил сам князь со свитой, не утерпела и откинула полог возка.

Сперва она увидела широкую грудь и крепкие ноги рыжего жеребца. Потом подняла глаза выше и разглядела гарцевавшего подле возка всадника. Это был он! И подумать только – этот красивый витязь будет её мужем! При мысли об этом сердце Рогнеды застучало часто-часто, и она, не обращая внимания на возмущённое шипение мамки, улыбнулась и махнула жениху рукой.

Оставшиеся до свадьбы дни Рогнеда так и лучилась, на свадьбе была счастлива и в первую ночь прильнула к мужу с такой ласковой доверчивостью, что Всеволод не мог не ответить ей нежностью.