Текст книги "Петербургское дело"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

10

Мальчишка едва плелся с большущей бутылкой кока-колы под мышкой. Время от времени он останавливался и сморкался в лужи, находя в этом, по всей видимости, огромное удовольствие.

– Слышь, пацан? – окликнул его Андрей.

Мальчишка остановился и угрюмо посмотрел на Андрея. Под глазом у него багровел большой синяк.

– Чего? – пробасил он.

– Поговорить с тобой хочу. Найдется свободная минутка?

Мальчишка ковырнул пальцем в носу и угрюмо ответил:

– Мне домой надо.

– Брось! – весело сказал ему Андрей. – Чего тебе дома-то делать?

– Эти… уроки учить.

Ложь была настолько очевидной и беззастенчивой, что Андрей не выдержал и рассмеялся:

– Ну ты даешь! Мне-то не заливай. Ты уроки с прошлого года не делал!

– А ты откуда знаешь? – подозрительно сощурился пацан.

– А у тебя это на лице написано.

– Где?

– Под глазом.

Парнишка поднял руку, потрогал пальцем синяк и сморщился от боли.

– Это от шайбы, – объяснил он. – Витька Самойлов из угла влепил. Мне фонарь в лицо светил, поэтому я не заметил.

– Понимаю, – кивнул Андрей. – Больно было?

– Щекотно, – сострил пацан и, по-взрослому смачно сморкнувшись в лужу, повернулся, чтобы идти дальше.

– Слышь, подожди!

Мальчишка слегка сбавил шаг, но не остановился. Он упрямо топал вперед, сжимая под мышкой огромную бутылку..

– Эй! Тебе родители деньги на карманные расходы дают?

Пацан резко затормозил. Обернулся:

– А что?

– Ничего. Просто у меня лишние сто рублей завалялись. Вот, думаю, на что бы их потратить?

В глазах у мальчишки появилось сомнение:

– А ты не знаешь, что ли?

Нет, – покачал головой Андрей. – Может, посоветуешь? Будь у тебя сто рублей, на что бы ты их потратил?

Мальчишка сдвинул вязаную шапочку на ухо и задумчиво почесал голову.

– Сто рублей мало, – изрек он. И, алчно сверкнув глазами, в растяжечку добавил – Вот если бы пятьсот…

– И что бы ты на них купил? – поинтересовался Андрей.

– Много чего, – ответил пацан. – А что?

– Ты знаешь, что такое товарно-денежные отношения?

Он покачал головой:

– Не-а.

– Это когда один человек что-нибудь дает другому, а тот взамен платит ему деньги.

Мальчишка, явно не понимая, о чем речь, но, смутно догадываясь, что ему может перепасть целых сто (а может, даже и пятьсот!) рублей, посмотрел на свою бутылку и сказал:

– Кока-кола столько не стоит.

– Мне она и не нужна. Мне нужно, чтобы ты мне кое-что рассказал.

Пацан похлопал ресницами:

– А я ниче не знаю.

– Правда? – Андрей вздохнул. – Ну, значит, я в тебе ошибся. Топай домой, а я заплачу пятьсот рублей тому, кто знает.

Андрей повернулся и сделал вид, что хочет уходить.

– Эй! – громко сказал пацан.

– Что?

– А ты правда заплатишь?

– Зуб даю, – пообещал Андрей.

На лице мальчишки отразилась глубокая задумчивость и усиленная работа мысли. Он раздумывал не меньше полминуты и наконец сказал:

– Только на друзей я стучать не буду. За это могут и в глаз дать.

– Ясное дело, – согласился Андрей. – На друзей бы и я не стал. Пойдем-ка сядем.

– Куда?

– Да вот, на скамейку.

Пацан поморщился:

– Так она же мокрая.

– Ничего. Я тебе пакет постелю.

Мальчишка вздохнул и, по-прежнему не выпуская из-под мышки бутылку с колой, двинулся к скамейке.

– Как тебя зовут? – спросил Андрей, когда они расположились на скамейке.

– Ну Леха.

– Меня – Андрей. Будем знакомы. Слушай, Леха, ты слышал про девушку, которую убили в вашем дворе?

– Э-э… – Алчный огонек вновь вспыхнул в глазах у мальца. – Про какую? – быстро спросил он.

Андрей усмехнулся, достал из кармана сотенную бумажку и положил ее на скамейку:

– Это аванс.

Сотенная бумажка со скоростью света исчезла у Лехи в кармане.

– Так как? – переспросил Черкасов. – Слыхал?

– Ну слыхал.

– Ты в тот вечер играл во дворе, так?

– Ну.

– И ты видел ее, эту девушку?

Мальчишка шмыгнул носом и угрюмо поинтересовался:

– А ты не из милиции?

– А какая разница?

– Если ты из милиции, то получится, что я стукач, – резонно ответил мальчишка. – А если нет, то нет.

– Нет, я не из милиции. Я из студенческого поискового отряда.

– А что это?

– Долго объяснять. Но даю тебе слово, что стукачом ты не будешь. – Андрей подкрепил свое обещание еще одной сотенной купюрой. – А теперь рассказывай, как было дело.

– Мы с Витькой Самойловым в хоккей играли. Видел там коробку?

– Ну.

– Вот там мы и были. Сперва Саня Петров шайбой в фонарь кинул – просто так. Ну и попал. Фонарь погас, и все пацаны разошлись. Только мы с Витькой остались – шайбу погонять. Я особо не хотел, но у Витьки дома отчим… Короче, пока отчим спать не ляжет, он домой не приходит. Вот и я с ним…

– Давай ближе к делу.

– Ближе так ближе. Она вон от того дома шла. – Леха показал рукой. – По дорожке. А на скамейке парни взрослые сидели.

– Ты их знаешь? – нетерпеливо спросил Андрей.

Пацан покачал головой:

– Не. Они не местные. Хотя… – Мальчишка нахмурил конопатый лоб. – Одного я, кажись, и раньше видел. Только не помню где.

– Рассказывай дальше! – потребовал Андрей.

– Дальше так дальше, – пожал Леха плечами, но прежде, чем продолжить, красноречиво покосился на карман Андрея.

Тот дал ему еще сотню, предупредив:

– Остальное получишь, когда расскажешь все до конца.

– Ладно, – нехотя согласился мальчишка. – Их несколько было. Но за телкой этой увязались трое. Мы с Витькой из-за бортика смотрели. Интересно было, как они ее завалят.

– За базаром следи, – предупредил Андрей.

– Ну… закадрят. Короче, догнали они ее и стали клеить. Типа – «девушка, давайте познакомимся» и все такое. Один, чисто по приколу, под хачика закосил. Говорит: «Меня Кикабидзе зовут, а вас как?» Только она им не отвечала. Топала по дорожке и даже не оглядывалась. Мы еще после этого с Витькой на бутылку колы поспорили – даст она им или нет. Я сказал, что даст, а Витька, что…

– Ближе к делу, – хмуро сказал Андрей.

– Ну, короче. Один из этих придурков вокруг телки обежал и завопил: «Она ж узкоглазая!» Тут и остальные подвалили. Как узнали, что она узкоглазая, стали стебать ее. Че-то типа того, что она из Чучмекистана приехала, чтобы русских мужиков сифаком заражать…

Кулаки Андрея сжались до хруста. Глаза стали пустыми и мертвыми. Мальчишка удивленно раскрыл рот, потом сглотнул и тихо воскликнул:

– Оба-на! Так ты че, знал ее, что ли?

– Не твое дело, – процедил сквозь зубы Андрей. – Рассказывай дальше.

– Ну че дальше? Дальше они ее завалили и бить стали. А потом, когда она отключилась, к гаражам оттащили… Ну там я уже не видел, это в темноте было. Да и струхнули мы с Витькой сильно, за бортик залегли. Выглянули, только когда они ушли. Я хотел поближе подойти, но Витька меня за рукав оттащил. Сказал, что если подойдем – отпечатки останутся, и телку на нас повесят.

Мальчишка замолчал.

– Это все? – тихо спросил Андрей.

– Да вроде все. Потом мы сразу по домам ушли.

– Вы кому-нибудь об этом рассказывали?

Мальчишка покачал головой:

– Не-а.

– Почему?

– Так никто и не спрашивал.

Мальчишка помолчал, искоса поглядывая на бледное лицо Андрея. Потом сказал:

– Слышь, парень… Ты только не рассказывай никому, что мы с Витькой там были. Вдруг менты и правда все это дело на нас повесят. А у меня мать больная. Если что, у нее ж сразу инфаркт будет.

– Не расскажу, – пообещал Андрей. Он вынул из кармана бумажник и отсчитал мальчишке еще две сотни: – На, держи. И забудь о том, что меня видел, понял?

– Понял, – кивнул тот. – А почему забыть-то?

– Потому. Потому что кончается на «у».

– Детский прикол, – усмехнулся мальчишка. Он взял со скамейки бутылку колы, выжидательно посмотрел на Андрея. – Ну че, я тогда пойду?

– Подожди. Ты разглядел лица этих парней?

– Только одного. Того, которого раньше где-то видел.

– Опиши мне его.

– Ну… – Мальчишка наморщил лоб и напряг память: – Рожа такая… как у вампира. Бровей как будто нет, одни глаза. И губы длинные – до ушей. И еще я запомнил – руки у него были красные.

– Как это – красные? – не понял Андрей.

– Да так. Будто с мороза. У других нормальные, а у этого – красные. У меня такие бывают, когда я в снежки без перчаток играю. Больше ничего.

– Он был лысый, этот парень?

– Не знаю, он в шапке был. Остальные – точно лысые, а этот…

– Во что он был одет?

– Да Не помню я уже. Ну, куртка такая черная… Джинсы. И шапка тоже черная.

– Ты бы смог его узнать, если бы встретил?

Мальчишка подумал и ответил:

– Наверно. А может, и нет. Может, я вообще все перепутал. Фонарь там был слабый, да и сидели мы с Витькой далеко. – Мальчишка с тоской посмотрел на Андрея. – Слышь, я пойду, а? Мать волноваться будет. А мне еще колу эту Витьке тащить. Я ж проспорил.

– Иди, – разрешил Андрей.

– Ты это… – Мальчишка явно замялся. – Ты не расстраивайся. Мне мать всегда говорит, что жизнь – штука сложная. Сегодня геморрои, а завтра – Гималаи.

– Иди уже, советчик, – усмехнулся Андрей.

И мальчишка побрел по асфальтовой дорожке, держа под мышкой свою драгоценную кока-колу.

11

А вечером Андрей напился в компании Гоги и Герыча, которые вызвонили его прямо на лекции по проблематике современной истории и потребовали, чтобы он выставился. Парням задержали выплату гонораров до следующего вечера, а у них, по меткому выражению Гоги, «нутро горело так, что даже пукать страшно!»

Собрались в одном пивном подвальчике на Гаванской. После двух кружек разговор друзей свернул в философское русло. Обсуждали вопросы бытия, любви, смысла жизни и секса. Впрочем, как всегда. Но когда – по предложению Гоги – друзья отполировали пиво водкой, беседа стала несколько агрессивной. Началось все с заявления Гоги о том, что еврей – самая мудрая нация в мире.

– Потому что приспосабливаться умеют? – уточнил Герыч.

Гога покрутил головой:

– Нет. Приспособиться любой дурак может.

– А, понял, – вновь кивнул Герыч. – Они не только выживут в любой пустыне, но и зацветут там буйным цветом. Так?

– Опять не угадал. Выжулить миллиончик-другой – дело не хитрое.

– Что-то у тебя не слишком получается, – заметил на это Андрей.

Гога небрежно махнул рукой:

– Любой русский мог бы стать миллионером, если б не был лентяем и не увлекался вот этой отравой. – Гога щелкнул пальцем по графину с водкой.

– Тогда в чем дело? Почему твои евреи – самые умные? – не унимался Герыч.

– Не умные, а мудрые. А мудрые они потому, что их главный жизненный принцип – талион!

– Это еще что за байда? – нахмурился Герыч, который терпеть не мог, когда Гога корчил из себя умника.

– Талион – это месть, – ответил Андрей. – Око за око.

– Точняк! – кивнул Гога. – Я, мужики, так считаю. Если ты чужую жизнь отнял, то должен заплатить своей собственной. Ограбил кого-то – пускай и твои шмотки реквизируют. Тогда каждый, прежде чем соседу нагадить, будет эту кучу дерьма на себя примерять.

– Чушь! – фыркнул Герыч. – Если по твоему талиону жить, то люди насмерть перегрызутся. Как звери!

– У зверей талиона нет, – веско напомнил Гога. – Это чисто человеческое изобретение.

– Это не человеческое изобретение, а человеческая дурость, – сказал Герыч. – Дурость и жестокость.

– Без талиона люди тем более перегрызутся, – не сдавался Гога. – Как, по-твоему, люди должны выяснить отношения? Как они должны жить в общем доме под названием Земля, а?

Герыч икнул и сказал:

– Они должны прощать друг друга. Подставлять другую щеку.

– Нормальный разворот! – хохотнул Гога. – Так тебя же по этой твоей щеке и долбанут! Так, что все зубы к чертям повылетают!

– Раз долбанут, два долбанут, а на третий задумаются, – сказал Герыч. Повернулся к Андрею и уточнил: – Правильно я говорю, Андрюх?

Тот вздохнул и пожал плечами:

– Не знаю, Гер. Может, Гога и прав. Может, подонки заслуживают того, чтобы их стирали с лица земли.

– Во-во, и я о том же! – обрадовался Гога. – Слушайте, у меня предложение. Давайте накатим еще по сотке и пойдем патрулировать улицы!

– Как это – патрулировать? – не понял Герыч.

– Как-как, просто. Как дежурные раньше патрулировали. Будем ловить хулиганов и асфальт их рожами полировать! И так каждую ночь.

Герыч поморщился и сказал:

– Дурак. Ты до первого мента только и дойдешь.

Последняя реплика заставила Гогу задуматься.

Около минуты он сидел, шевеля бровями, потом вздохнул и сказал печально:

– Н-да. Нет у нас еще твердой смычки между властью и представителями интеллигенции.

– Это ты, что ли, представитель? – уточнил Герыч.

– Ну не ты же, – так же печально ответил ему Гога. Потом повернулся к Андрею и сказал: – А вообще, Андрюх, я тебе так скажу: не грузись ты всеми этими делами. Жизнь – штука сложная. В ней всякое бывает.

– Я сегодня это уже слышал, – сухо ответил ему Андрей.

– От кого?

– От одного пацана. Такой же, блин, умный, как ты.

– Правда? Ну, вот видишь. Одна голова хорошо, а две лучше. Если тебе две головы за один день об этом сказали, значит, так оно и есть.

– Две головы – это толпа, – не совсем кстати изрек Герыч. – А толпа всегда не права. Правы только гении-одиночки.

– Я об этом и говорю, – не смутился Гога. – Ты, Андрюх, настоящий талант. А это значит, что ты должен поступить… э-э… Герыч, как этого хрена зовут? Про которого ты мне на прошлой неделе рассказывал?

– Я тебе про многих рассказывал.

– Ну тот, который про «блябидо» писал.

– Не «блябидо», а либидо, – невозмутимо поправил Герыч. – Это Фрейд. Немецкий психиатр, специалист по таким дуракам, как ты.

– Оскорбляй, оскорбляй, – хмыкнул Гога. – Я на провокации не поддаюсь. Нас дерут, а мы крепчаем. Так вот, Андрюх, Фрейд писал, что художник… если его, допустим, баба обломала, должен целиком отдаться творчеству! Понял? Там еще слово такое есть… почти матершинное. Гер, как байда называется?

– Сублимация, – ответил Герыч.

– Точно! Вот и направь свой негатив в граффити! Тогда тебе сразу полегчает. Я по себе знаю. Когда мне Наташка Котова не дала, я потом три дня страдал. А размалевал стену универмага – и все как рукой сняло! И такую я на стене вещь забацал, что даже Николаич восхитился и премию мне на мороженое подкинул.

– Да, мощная была вещь, – подтвердил Герыч. – Даже чересчур. Мы потом с Павлушей Трухиным три дня эту фигню закрашивали, когда «старшаки» ее увидели.

– Искусство должно будоражить умы, – ничуть не смутившись, заметил Гога. – Должно шевелить обывателя.

– Ты их так расшевелил, что нам чуть ноги не переломали.

– Что он там хоть нарисовал-то? – поинтересовался Андрей.

– Это… – начал было Герыч и вдруг замялся. – Приличного названия этой штуке нет, а неприличное я произносить не хочу.

– Пижон! – обозвал его Гога. – Это всего-навсего… всего-навсего… – Толстое лицо Гоги налилось краской смущения. – Да не важно это. Главное ведь, не что нарисовано, а как! Правильно я говорю, Андрей?

– Правильно, – усмехнулся Андрей. – Ладно, мужики, пойду я домой. Мне завтра с утра на первую пару.

– Ученых свет, а неученых – тьма, – изрек Герыч.

– Век учись, а все равно дураком помрешь, – внес свою коррективу Гога. – Хотя иди. Должен же хоть кто-то на стенах без ошибок писать.

12

В прихожей Андрей старался не шуметь. Мать наверняка уже спит. Или ждет его у телевизора. Если так, то нужно заглянуть, пожелать ей спокойной ночи. «Не слишком она обрадуется, увидев мой пьяный хариус», – усмехнулся про себя Андрей.

Возле двери в мамину комнату он остановился и прислушался. Телевизор работает – значит, мать не спит. Андрей вздохнул и постучал в дверь.

– Входи уже! – отозвалась мать из-за двери.

Андрей вошел.

«О, тяжело пожатье каменной десницы!» – прохрипел телевизор голосом Высоцкого.

– Ма, что за ужасы ты смотришь? – делано удивился Андрей.

– «Каменный гость», – отозвалась Мария Леопольдовна.

– Гость? А, знаю. Это по Пушкину, да? С Высоцким в главной роли?

– Да. – Мать положила спицы в корзинку и обернулась. – О господи! Ты что, пьян?

Андрей хотел нахмуриться, но вместо этого глупо улыбнулся:

– Чуть-чуть. Два бокала пива, не больше. С пацанами в баре посидели.

Мать посмотрела на Андрея поверх очков:

– Хорош, ничего не скажешь. Ты хоть соображаешь, который сейчас час?

– Ну.

– «Ну», – передразнила мать. – Я себе места не нахожу, все думаю, не случилось ли чего. А ты в баре с друзьями сидишь.

– Ма, я…

– Телефон почему отключил?

Андрей вздохнул:

– Аккумулятор накрылся. Если бы не он, я бы…

– И у пацанов твоих тоже накрылся? Ладно, не оправдывайся. На этот раз прощу, но чтобы впредь не повторялось! Умывайся и ложись спать.

– Я так и сделаю.

Внезапно у Андрея закружилась голова, и он слегка пошатнулся. Мать этого не заметила, но, похоже, вид у сына был не ахти, потому что она встревоженно проговорила:

– Ты бледный. У тебя ничего не болит?

Андрей мотнул головой и поморщился от накатившего головокружения:

– Нет, ма. Просто устал.

– Хочешь, я дам тебе аспирин?

– Да нет. Я же говорю – я в порядке. Сейчас лягу спать, а завтра утром буду как огурчик. Спок ночи, ма!

– Спокойной ночи… сынок.

Умываться Андрей не стал. Голова кружилась, к тому же ноги выделывали такие круголя, что Андрей боялся сделать лишний шаг. «Главное – экономить силы», – сказал он себе и аккуратно, словно по нарисованной линии, двинулся к кровати.

Лежа в постели, Андрей протянул руку и выключил свет. Сразу стало легче. Все проблемы и мысли стали уплывать куда-то, становясь все прозрачнее и невесомее, пока не исчезли совсем. Уснул Андрей с блаженной улыбкой.

Физиономии Гоги и Герыча плавали в тумане, как два пенопластовых поплавка в реке Самаре. Совсем как в те благословенные времена, когда Андрей и Тая удили в этой реке линей, подлещиков и шустрых, серебристых верховодок. (Господи, как давно это было!)

– Привет! – сказал поплавок-Герыч. – Хорошая сегодня погода. Только клева все равно не будет. Рыба ушла вверх по реке.

– Точняк! – подтвердил, подпрыгивая на воде, поплавок-Гога. – Клева сегодня не будет. Клево было вчера!

Гога запрокинул голову и заржал как конь.

– Пошли вон! – прикрикнул на них Андрей, и физиономии-поплавки исчезли.

День был солнечный, и блеск речной воды так больно резанул Андрея по глазам, что ему пришлось отвернуться. И тогда он увидел Таю. Она стояла с удочкой в руке, внимательно глядя на свой поплавок. Ее лоб и щеки были бледнее, чем обычно. Однако на скулах розовел румянец, а черные глаза блестели так азартно, что Андрей рассмеялся.

Тая повернулась к нему и сердито сказала:

– Тише, Андрюш! Всю рыбу распугаешь!

И вдруг оказалось, что они не на берегу реки, а на краю крыши какого-то дома. Над городом сгустились сумерки. Внизу, поблескивая фарами и маячками, текла бесконечная вереница автомобилей.

– Тая, – тихонько окликнул Таю Андрей. – Это не река. Это шоссе.

Однако на девушку его слова абсолютно не подействовали. Она продолжала рыбачить.

– Тая… – словно окликнул ее Андрей.

И тогда она повернулась. Глаза у нее были пустыми и бессмысленными, как у зомби. На обескровленных губах застыла мертвая улыбка.

– Зачем ты отпустил меня? – Опросила Тая. – Я была одна. Совсем одна в этом страшном, черном городе.

– Но я не мог тебя проводить, – неуверенно сказал Андрей. – И ты сама запретила мне выходить.

Тая медленно, словно это движение доставляло ей чудовищную боль, растянула бледные губы в усмешке:

– Ты обещал мне, что никогда меня не забудешь, – тихо выговорила она.

– Обещал, – согласился Андрей.

Тут вдруг лицо Таи снова наполнилось жизнью, губы дрогнули, и она ласково произнесла:

– Знаешь… не обязательно держать слово. Ты ведь живой, а пока ты жив, с тобой всякое может случиться. Например, встретишь красивую девушку и…

– Не говори глупости! – рассердился Андрей. – Зачем мне другая, если у меня есть ты?

Тая вздохнула:

– Да, это правда. Но ты согласен умереть ради меня?

– Умереть? – растерянно переспросил Андрей.

Тая кивнула:

– Да. Иначе мы не сможем быть вместе.

Лицо ее как-то странно затрепетало, словно его показывали по телевизору, и сейчас по экрану пробежала рябь помех.

– Тая, – позвал Андрей.

Она не отвечала. Лицо ее по-прежнему трепетало, то растягиваясь, то сжимаясь, и выглядело это жутковато.

– Я… – начал было Андрей, но Тая не дала ему договорить.

– Ты задумался! – Она усмехнулась. – Разве жить – так уж приятно? Что тебя держит в этой жизни?

– Много чего, – неуверенно ответил Андрей. – Например, мать. Что с ней будет, если я умру? Да и… – Голос его окончательно упал, – …граффити…

– При чем тут граффити? – удивилась Тая.

– Мне нравится рисовать. Когда я рисую, я чувствую себя счастливым. Я знаю, ты мне скажешь, что это просто баловство. Что ничего общего с искусством это не имеет. Ты ведь мне всегда об этом говорила.

– И ты со мной соглашался. Ты сам говорил, что занимаешься этим только ради денег!

– Да, но… – Андрей смутился. – Я не говорил тебе всю правду. Нет, деньги – это, конечно, важно. Но… Как бы это объяснить?… – Он задумался. – Понимаешь, когда у меня в руках пульверизатор, я чувствую себя… свободным, что ли? Например, когда я рисовал этого демона, я…

– Подожди! – встревоженно оборвала его Тая.

Андрей оборвал свою речь на полуслове, прислушался и испуганно спросил:

– Что?

Тая прищурилась:

– Ты ничего не слышишь?

Андрей снова прислушался, еще тщательнее, чем прежде.

– Да вроде нет. Хотя… – Он услышал в отдалении какой-то шум. Или, вернее, грохот. Словно где-то на стройке вбивали сваи. Но это были не сваи. – Как будто какие-то шаги? – неуверенно спросил Андрей.

Тая поежилась:

– Да, шаги. Это за мной. Я должна идти.

При этих словах сердце Андрея сжала чудовищная тоска.

– Ты не можешь просто так уйти! – крикнул он. – В конце концов, я тебя просто не отпущу!

Тая грустно улыбнулась.

– Ничего не поделаешь, любимый… – (В глазах ее было столько нежности и грусти, что к горлу Андрея подкатил ком.) – Ничего не поделаешь… – тихо повторила она.

Андрей хотел схватить ее за руку, но в этот момент дверь с грохотом раскрылась, и на пороге, в ослепительном сиянии, возникла огромная страшная фигура.

– Не-ет! – простонал Андрей, заслоняясь рукой от света.

Демон двинулся к нему. Его шаги грохотали все ближе и ближе. Наконец он остановился. Глаза Андрея привыкли к яркому свету, и теперь он мог разглядеть лицо демона. Мертвенно-бледная кожа, надбровные дуги без бровей и длинный, словно прорезанный в лице бритвой, рот. И тут Андрей узнал его!

– Так это ты? – изумленно воскликнул он. И – проснулся.