Текст книги "Петербургское дело"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

4

Герыч слабо застонал, и при звуках этого немощного стона в душе у Александра Борисовича внезапно проснулась задремавшая на время кросса совесть.

– Ох, черт! Прости!

Он наклонился к поверженному противнику и помог ему подняться на ноги.

– Пойдем-ка сядем, марафонец.

– Куда?

– Да вот хоть сюда, на ящик.

Они сели на ящик. Турецкий достал из кармана сигареты, но, секунду поколебавшись, убрал их обратно. Потом повернулся к Герычу и, все еще тяжело дыша, сказал:

– Никогда так больше не делай.

Граффер нагловато усмехнулся:

– Почему?

– Потому что это невежливо. И потом, я мог заработать инфаркт.

– Нечего тогда было гнаться.

– Незачем было убегать.

Мужчины посмотрели друг на друга и заухмылялись с таким выражением, как будто ничего смешнее в жизни не видели.

– Вам повезло, что я споткнулся, – сказал Герыч.

– Согласен. И тем не менее я тебя поймал. Итак, начнем разговор. И начнем мы его с самого главного, пока ты снова не удрал.

– Попробуйте.

– Твоему другу, Андрею Черкасову, угрожает беда.

– Не понимаю, о ком вы говорите.

– Н-да, – задумчиво протянул Турецкий. – Я считал, что ты ему действительно друг. А ты, я вижу, только о себе печешься.

Герыч вспыхнул.

– Что за бред! Когда это я о себе пекся?

– Ты боишься, что у тебя будут неприятности из-за Андрея, поэтому не хочешь о нем говорить. А между тем речь идет о его жизни. Но ты, вместо того чтобы помочь Андрею, сидишь тут, поджав хвост от страха за собственную шкуру, и…

– Бред! Мне плевать на себя! Я об Андрее забочусь! Если я скажу вам, где он, вы тут же его…

Герыч осекся и, испуганно выпучив глаза, закрыл рот ладонью. Но было поздно^Он проговорился.

– Может быть, я и ошибаюсь, – сказал Турецкий, словно не заметив его оговорки. – Может быть, ты и вправду хороший друг. В таком случае слушай внимательно: я знаю, что вы боитесь питерскую милицию. И догадываюсь о причинах этого страха. Но я приехал сюда из Москвы. Можешь считать, что у меня нет никакой личной заинтересованности в этом деле. – Александр Борисович вздохнул и добавил: – За исключением тревоги за жизнь Андрея. Если его убьют, я буду упрекать в этом прежде всего самого себя. Понимаешь?

Герыч недоверчиво посмотрел на Турецкого.

– На словах все гладко выходит, а на деле… – Внезапно взгляд его «прояснился». – Постойте… Подождите… Так вы тот самый Турецкий из Москвы?

Александр Борисович спокойно кивнул, словно эта загадочная реплика нисколько его не удивила:

– Да, я тот самый. Андрей уже знает обо мне?

– Ему про вас говорил профессор.

– Киренко?

– Да.

– Понятно. – Турецкий, чтобы заполнить паузу (гнать коней было опасно, парень мог снова замкнуться), достал-таки из кармана сигареты. Затем не спеша закурил.

– А вы с, каким заданием в Питер приехали? – спросил Герыч.

– Моя задача – борьба с молодежным экстремизмом в Санкт-Петербурге, – соврал Турецкий. – Можешь считать меня эмиссаром.

– Значит, вы сюда приехали бороться со скинами?

Александр Борисович кивнул:

– Угу.

– И как успехи?

– Успехи есть, – сухо и уверенно ответил Турецкий. – Я бы хоть сейчас прошелся по Питеру большим сачком и заковал в кандалы бритоголовых. Но мне не хватает доказательной базы. Мне не хватает тех сведений, которыми владеет Андрей.

Герыч все еще раздумывал. Турецкий продолжал давить:

– Если у меня не будет веских улик, этих негодяев отпустят на следующий же день после того, как я их задержу. И тогда они просто рассмеются мне в лицо. Но если я добуду улики – им никакие адвокаты не помогут. Уж это ты мне поверь. Тогда уже смеяться будем мы с вами.

Александр Борисович специально употребил этот оборот – «мы с вами». И не пожалел об этом. Лицо Герыча стало заметно мягче, он уже смотрел на Турецкого не таким отчужденным и недоверчивым взглядом.

– Возможно, я могу вам помочь. Я могу узнать… могу попробовать узнать, где сейчас Андрей.

Александр Борисович сурово качнул головой:

– Медлить нельзя. Итак уже упущено слишком много времени. Люди гибнут.

– Но скины уже несколько дней не нападают, – неуверенно возразил Герыч.

– Пока. Мне удалось договориться с их руководителями, но долго это продолжаться не может. Они не успокоятся, пока не поймают и не убьют Андрея. И это не только месть. Скины боятся, что я доберусь до него первым. И тогда им конец. – Александр Борисович затянулся сигаретой, выпустил лохматое облако дыма, пристально посмотрел на граффера сквозь дымную пелену и веско сказал:

– Думай, Георгий. Сейчас все зависит от тебя. И только от тебя.

Еще минута прошла в тишине. Долгая, томительная минута.

– Хорошо, – проговорил Герыч. – Я решил. Я приведу вас к Андрею.

– Отлично. Идем немедленно!

Турецкий вскочил со скамейки.

5

Настя Колманович, двоюродная сестра Андрея, несколько минут стояла перед зеркалом и разглядывала свое лицо. Лишь вдоволь наглядевшись, она соизволила наконец скинуть туфельки и пройти на кухню, где Мария Леопольдовна уже готовила для нее кофе. Судя по довольному выражению Настиного лица, она осталась вполне удовлетворена осмотром.

На кухне пахло кофе и пирожками. Настя с удовольствием втянула трепетными, тонкими ноздрями этот аромат, улыбнулась и спросила:

– Теть Маш, а когда Андрей вернется?

Мария Леопольдовна стояла к Насте спиной, поэтому девушка не увидела, как цепенело ее лицо.

– Скоро, – тихо проговорила Мария Леопольдовна. – Уже скоро.

– Как у него дела? Получил первый приз?

– Первый приз? – Женщина обернулась и удивленно посмотрела на Настю.

– Ну да, – кивнула та. – Он ведь на конкурс художников-графферов уехал. Или… нет?

– Ах, да, – так же тихо сказала Мария Леопольдовна. Кивнула и выдавила из себя улыбку: – Конечно, на конкурс.

– Долго у них что-то конкурс длится, – недовольно нахмурилась Настя. – Не понимаю, чего там раскрашивать, в этой Ялте? Горы, что ли?

– Не знаю, Настенька. Не знаю.

Мария Леопольдовна поставила на стол две чашки кофе. Настя отметила про себя, что за последние дни тетя здорово сдала. Лицо ее, и до того довольно худое, осунулось еще больше. Морщины избороздили лоб и щеки. А взгляд у тети Маши стал какой-то потерянный. Словно она забыла, зачем живет на свете. Да и с волосами был непорядок: седоватые локоны выбились из прически и торчали во все стороны.

– Теть Маш, а вы случайно не болеете?

– А что? – слабо улыбнулась Мария Леопольдовна. – Я так плохо выгляжу?

– Нет, но… – Настя пожала плечами. – Вам надо побольше бывать на свежем воздухе.

– Не знаю, Настенька, поможет ли.

– Конечно, поможет! На свежем воздухе кровь насыщается кислородом, и кислород через кровь питает кожу. Я про это в «Космо» читала. Неужели Андрей вам не рассказывал? Он ведь у нас такой начитанный!

Настя усмехнулась, ожидая улыбки и от тети Маши. Однако та вдруг погрустнела. Она устало опустилась на стул, взяла чашку обеими руками и стала пить кофе маленькими глоточками.

– Вы прямо как маленький ребенок пьете, – засмеялась Настя. – Ой, кто это?

Из прихожей донеслись мелодичные переливы дверного звонка.

– Кажется, к вам гости, теть Маш?

– Кажется, да.

– Хотите, я сбегаю открою?

– Если тебе не сложно, Настенька.

Настя поставила чашку и упруго поднялась со стула. В движениях ее стройного, гибкого тела было что-то кошачье.

В прихожей было темно, но свет Настя решила не включать. Она повернула ручку замка и открыла дверь. На пороге стоял молодой человек в модной куртке и стильном берете. Не сказать, чтобы красавец, но и далеко не урод. Настя приосанилась и выпятила вперед роскошную грудь.

– Вам кого?

Молодой человек улыбнулся, прищурив серые глаза:

– Здравствуйте! Мне бы Марию Леопольдовну. Она здесь?

– Да. Проходите.

– Ой, а я не один, – весело сказал сероглазый. Он посмотрел куда-то вбок и качнул головой в сторону двери. Появились еще два парня. Эти были пострашнее первого, да и одеты похуже. Оба в дурацких бейсболках. Один бледный, худой и длинный. Второй, наоборот, приземистый и толстенький, с дурацкими тонкими усиками, которые совершенно не шли к его щекастой физиономии. Бледный ей совершенно не понравился. Во-первых, он держал во рту спичку и вальяжно ее пожевывал, что было верхом пошлости. Во-вторых, он таким сальным и наглым взглядом окинул аппетитную фигуру Насти, что ее слегка покоробило.

– А вы…

– Мы друзья Андрея, – сказал сероглазый пана стул, взяла чашку обеими руками и стала пить кофе маленькими глоточками.

– Вы прямо как маленький ребенок пьете, – засмеялась Настя. – Ой, кто это?

Из прихожей донеслись мелодичные переливы дверного звонка.

– Кажется, к вам гости, теть Маш?

– Кажется, да.

– Хотите, я сбегаю открою?

– Если тебе не сложно, Настенька.

Настя поставила чашку и упруго поднялась со стула. В движениях ее стройного, гибкого тела было что-то кошачье.

В прихожей было темно, но свет Настя решила не включать. Она повернула ручку замка и открыла дверь. На пороге стоял молодой человек в модной куртке и стильном берете. Не сказать, чтобы красавец, но и далеко не урод. Настя приосанилась и выпятила вперед роскошную грудь.

– Вам кого?

Молодой человек улыбнулся, прищурив серые глаза:

– Здравствуйте! Мне бы Марию Леопольдовну. Она здесь?

– Да. Проходите.

– Ой, а я не один, – весело сказал сероглазый. Он посмотрел куда-то вбок и качнул головой в сторону двери. Появились еще два парня. Эти были пострашнее первого, да и одеты похуже. Оба в дурацких бейсболках. Один бледный, худой и длинный. Второй, наоборот, приземистый и толстенький, с дурацкими тонкими усиками, которые совершенно не шли к его щекастой физиономии. Бледный ей совершенно не понравился. Во-первых, он держал во рту спичку и вальяжно ее пожевывал, что было верхом пошлости. Во-вторых, он таким сальным и наглым взглядом окинул аппетитную фигуру Насти, что ее слегка покоробило.

– А вы…

– Мы друзья Андрея, – сказал сероглазый парень. – Художники. Вот приехали из Ялты и сразу к вам. С весточкой от Андрея!

– Ну проходите, – сказала Настя и посторонилась, пропуская молодых людей в прихожую.

– Настена, кто там? – крикнула из кухни Мария Леопольдовна.

– Друзья Андрея! Из Ялты! – ответила Настя и затем обратилась к парням: – Разувайтесь здесь. Тапочек на всех не хватит, но здесь теплые полы. Проходите на кухню.

– А мы вас не стесним? – спросил сероглазый парень, весело глядя на Настю.

Глаза у него определенно были красивые. Да и сам молодой человек был ничего. Его немного портил рот – он был узкий, тонкогубый и длинный. Но даже в этом был определенный шарм.

Настя улыбнулась парню и Собралась сказать в ответ что-нибудь остроумное, но тут он стянул с головы берет, и она обомлела. Парень был лысый. То есть совершенно! Но еще больше она обомлела, когда два других парня тоже сняли свои бейсболки. В прихожей стало на две лысины больше!

– Это что? – сказала Настя и кивнула на лысины. – Так нынче модно?

– А то! – ухмыльнулся толстощекий с усиками. – Все художники так нынче ходят!

– Что-то я не замечала. Ну ладно, проходите.

Сероглазый и толстый прошли на кухню, а бледный замешкался в прихожей.

При виде молодых людей Мария Леопольдовна вскочила со стула и прижала руки к груди.

– С Андреем что-нибудь случилось? – воскликнула она взволнованным голосом.

Сероглазый улыбнулся и покачал головой:

– Нет. Пока. Нам надо срочно с ним поговорить. Это вопрос жизни и смерти.

– Но… разве вы не от него?

– Мы не виделись несколько дней. Так уж получилось. Наши пути разошлись.

Мария Леопольдовна опустила взгляд и вдруг вздрогнула. На руке у толстяка она увидела бледную татуировку. Это был лиловый крест с загнутыми краями. Почти как фашистская свастика, только изгибы более плавные. Толстяк проследил за взглядом женщины и небрежно спрятал руку в карман. Мария Леопольдовна медленно подняла глаза. Лицо ее стало еще бледнее, темные глаза широко распахнулись.

– Так это вы… – тихо проговорила она. – Так это из-за вас он прячется?

Толстяк достал из кармана руку и ощерился:

– Догадливая старуха! Да, Димон?

– Заткнись, болван, – недовольно поморщился сероглазый.

Однако было поздно. И Мария Леопольдовна, и Настя с ужасом смотрели на руку толстяка. Но напугала их не лиловая татуировка, а нож, который толстяк сжимал в жирных пальцах.

– Что ж, тем лучше, – смягчился неожиданно сероглазый. – Теперь можно расставить все точки над «и». Дело в том, Мария Леопольдовна, что ваш сын, ваш Андрей, задолжал нам большую сумму денег. Мы давали ему отсрочку, но срок ее истек. Мы не хотим ему зла, но нам необходимо с ним поговорить. Деньги были не наши, и теперь его долг повесят на нас.

– Деньги… – рассеянно пробормотала Мария Леопольдовна. – Какие деньги? За что?

– Карточный долг, – деловито сказал толстяк. – А карточный долг – святой!

Вдруг Настя, до сих пор молча стоявшая у дверного косяка, вскинула руки и гневно крикнула:

– Крутые нашлись, да? Покруче вас друзья найдутся! Вы не знаете, с кем имеете дело, уроды поганые!

Сероглазый повернулся к ней, смерил ее холодным взглядом и сухо произнес:

– Успокойся, девочка. Или будет плохо.

– Это тебе будет плохо, шпана подзаборная! А ну пошел отсюда вон! И жирного своего забери! Я кому говорю!

Настя, как мегера, вцепилась толстяку в рукав куртки и рванула его в сторону выхода. Она была сильной и рослой девушкой, и толстяк едва не потерял равновесие.

Сероглазый слегка отвел правое плечо назад и вдруг ударил Настю кулаком по лицу. Глухо охнув, она отлетела к стене и с тихим стоном сползла на пол. Из носа на подбородок потекла струйка крови.

Мария Леопольдовна негромко вскрикнула. Сероглазый мгновенно повернулся к ней и процедил сквозь зубы:

– Я ее предупреждал. Будете кричать – мой друг выпотрошит девчонку, как свинью.

В подтверждение этих слов толстяк присел рядом с Настей и поднес к ее горлу нож.

– Что я должна делать? – дрогнувшим голосом спросила Мария Леопольдовна.

– Раздеться и встать в позочку, – ухмыляясь, выдал толстяк.

Зрачки женщины расширились от ужаса. Сероглазый слегка покраснел. Он откашлялся в кулак и тихо сказал:

– Я прошу прошения за моего коллегу. У него было тяжелое детство. – Затем повернулся к толстяку и бросил: – Следи за базаром.

Настя вытерла кровь с подбородка, насупилась и с ненавистью произнесла:

– Мои друзья найдут вас… Слышишь, ублюдок? Считайте, что вы оба уже трупы. И тот, в прихожей, тоже.

Костырин посмотрел на нее пристально и серьезно. Раздал узкие губы и хрипло проговорил:

– Смелая девочка, вся в брата. И, увы, такая же глупая. Лучше тебе молчать, малышка. Из-за твоей невоздержанности может пострадать Мария Леопольдовна. Если вы не поможете нам встретиться с вашим сыном, эту милую девушку ждет большая беда.

– О-очень большая! – весело подтвердил толстяк. – Сантиметров этак на двадцать!

– Если через лупу смотреть, – усмехнулась Настя окровавленными губами. – С десятикратным увеличением.

– Настя! – с горечью в голосе сказала Мария Леопольдовна. – Не спорь с ними. Ты же видишь, они не намерены шутить.

Настя фыркнула:

– Да плевать я на них хотела.

Толстяк посмотрел на Костырина. Тот кивнул в ответ. Толстяк повернулся к Насте, быстро схватил ее за волосы и, чиркнув ножом, отсек толстую длинную прядь. Настя хотела закричать, но толстяк ткнул ее кончиком ножа в горло. Настя замерла. В том месте, куда уткнулся нож, выступила капелька крови.

– Теперь ты видишь, что мы не шутим? – спокойно спросил Настю Костырин.

– Теперь – вижу, – ответила она сдавленным голосом.

– Вот и хорошо. Сейчас я дам вам ручку и бумагу. И вы напишете то, что я вам скажу.

Костырин достал из кармана лист бумаги и ручку и положил их перед Марией Леопольдовной.

– И помните, – холодно сказал он, – если вы выкинете какой-нибудь фокус, я сделаю из вашей племянницы ремни. Но сначала отдам ее на обработку моим друзьям. Они знают, как доставить удовольствие девушке с помощью нехитрых приспособлений.

– Это точно! – отозвался толстяк. – И в секс-шоп бегать не придется! Бутылка и нож в руках профессионала способны делать настоящие чудеса!

Он раскрыл пасть и засмеялся таким смехом, что у Марии Леопольдовны похолодело внутри.

6

Кабинет банкира Владимира Геннадьевича Кожина не изменился с тех пор, как в нем побывал Дмитрий Костырин. Тот же портрет президента на стене, та же фотография мэра на столе. Тот же кожаный диван, те же мягкие кресла, в одном из которых восседал хозяин кабинета, а в другом – его гость, ветеран и политик Кирилл Антонович Садчиков. Коллеги пили коньяк, закусывая его тонко нарезанным лимоном, и беседовали.

Садчиков пришел час назад. И за этот час коллеги многое успели обсудить. Теперь они подошли к главному вопросу сегодняшнего дня, к тому, что им обоим было неловко и неприятно обсуждать.

– Кирилл, мы не можем рисковать, – говорил бархатным баритоном Кожин. – Слишком многое поставлено на карту. Если они ухватятся за ниточку, то легко размотают клубок. И тогда нам с тобой непоздоровится.

– Это я и без тебя понимаю, – мрачно ответил Садчиков. – Лучше скажи, что ты предлагаешь?

Кожин повертел бокал вхоленых загорелых пальцах и сказал:

– Я считаю, что мы должны подстраховаться.

Садчиков прищурился:

– На что ты намекаешь?

– Сам знаешь на что.

– Ты хочешь ликвидировать Костырина?

Кожин улыбнулся и кивнул:

– Именно.

Кирилл Антонович задумчиво потер пальцем белесый шрам, четко проступающий на багровом вспотевшем лбу.

– Вряд ли это понравится Костырину-старшему, – сказал он наконец. – Генерал в последнее время и так не в себе.

– Генерал будет помалкивать. Он сам по уши в дерьме.

– Генералы – люди непредсказуемые.

– Напротив, – возразил Кожин. – Генералы – самые сговорчивые люди на свете. Особенно с тех пор, как погоны пошли на продажу.

Говоря «погоны пошли на продажу», Владимир Геннадьевич Кожин конечно же выражался не в буквальном, а в переносном смысле. Имея в виду продажность некоторых генералов, которые всегда готовы поменять честь мундира на что-нибудь более выгодное и осязаемое.

– Не знаю, не знаю, – проговорил Садчиков. – Дмитрий – хороший парень. Он мне почти как сын.

– Хороший. Кто спорит? Мне он тоже всегда нравился. У него есть воля и хватка. И есть харизма. Но он допустил оплошность. Большую оплошность! Посуди сам: где гарантия, что он не расколется, если его хорошенько прижмут к ногтю?

– Но ведь его еще не прижали. И потом, этот парень-граффер до сих пор в бегах.

Банкир Кожин отхлебнул коньяк и сухо сказал:

– Ты меня удивляешь, Кирилл. Когда прижмут – будет уже поздно. Мне ли тебе об этом говорить? Даже если ты выйдешь сухим из воды, на будущее в качестве большого политика тебе рассчитывать больше не придется. А если дело приобретет огласку, как обещал этот хлыщ из Генпрокуратуры, тогда и на партии можно будет поставить крест. Слишком многое поставлено на карту, Кирилл… Слишком многое.

Садчиков вновь потер шрам и мучительно поморщился.

– Да, ты прав. И все же – не по душе мне это дело. Очень не по душе.

Банкир пожал плечами:

– Мне тоже не по душе. Я ведь не палач. Но иногда приходится делать неприятные вещи. Если хочешь, я возьму реализацию на себя.

Садчиков покачал головой:

– Нет. Дмитрий – мой воспитанник, я все сделаю сам. Тут нужно действовать с умом. Дима хитер как лис. А после прокола с мальчишкой-граффером он стал еще хитрее.

– Справишься?

– Справлюсь, не волнуйся. А ты держи на мушке генерала. Денег не жалей.

– Не буду, – пообещал Кожин. Он поднял бокал. – Ваше здоровье, коллега!

7

Садчиков был далеко не маленького роста, но рядом с громилой Бутовым выглядел почти подростком.

– Садись, Бутов. Выбирай, где тебе удобнее.

– А можно я в кресло сяду, Кирилл Антонович?

– Садись.

Бутов сел и вытянул перед собой длинные, обутые в тяжелые ботинки ноги. Они занимали почти пол-кабинета.

«Ну и верзила», – подумал Садчиков. После того как Бутов уселся (уменьшившись, таким образом, в росте на пол метра), Кирилл Антонович почувствовал себя немного комфортнее. Он обошел стол и уселся на свое место.

– Э-э… Прости, но я что-то забыл, как тебя зовут.

Бутов улыбнулся, обнажив крупные щербатые зубы:

– Зовите просто Бутов. Или Бут. Мне так больше нравится. Звучит почти как Буч. Так звали Брюса Уиллиса в «Криминальном чтиве».

– В «Криминальном чтиве»? – не понял Садчиков. – А, ты про кино?

– Ну да, – кивнул Бутов.

Кирилл Антонович усмехнулся:

– Любишь кино, да?

– Не всякое. Только толковое. «Бумер» три раза пересматривал. И «Бригаду» видел. Только в «Бригаде» все фуфло и лажа. Реальные пацаны в таких польтах не ходят. Это все красивости.

– Гм… Значит, ты синефил.

– Чего?

– Кинолюб.

– А, ну-да.

Садчиков достал из стола бутылку виски и два стакана. Разлил виски, пододвинул один стакан Бутову.

– Я вообще-то виски не очень… – начал было тот, но вспомнил, где находится, и замолчал.

– За наше дело! – сказал Садчиков.

– За наше дело! – горячо поддержал его Бутов.

Они чокнулись. Бут выхлебал свою порцию залпом.

Кирилл Антонович ополовинил стакан и поставил его на стол. Глаза у Бутова заблестели, по щекам разлился румянец.

– Ты читал устав объединения «Россия для русских»? – спросил его Кирилл Антонович.

– Конечно! Только у меня это… память не очень. Я наизусть не помню.

– Ничего страшного, – успокоил громилу Садчиков. – Так вот, Бут, в уставе записано, что главное для любого члена объединения – это общее дело. И если общему делу что-то угрожает, каждый член обязан пожертвовать всем, что у него есть, но партию спасти!

– Да! Я это помню!

– И еще там написано, что если на пути у объединения появилось препятствие, то святой долг каждого члена партии сделать все от него зависящее, чтобы это препятствие исчезло. Так или не так?

– Так! – пафосно кивнул Бутов и сглотнул от волнения. Он понимал, что разговор этот – чрезвычайный, и был страшно польщен тем, что с ним так серьезно разговаривают. К этому добавлялось и огромное уважение, которое он испытывал к Садчикову, который служил в Афгане, был героем, он по-настоящему – десятками, а может, даже сотнями! – мочил черномазых недоумков.

Садчиков наморщил лоб и задумчиво продолжил:

– Дело в том, Бут, что сегодня для тебя настал решающий момент.

– Решающий?

Садчиков кивнул:

– Да. Сегодня предстоит выяснить, чего ты стоишь в роли защитника интересов русского народа. Судьба объединения в твоих руках!

Бутов посмотрел на шрам, украшавший лоб Садчикова, и снова сглотнул:

– Правда? А что я должен сделать?

– Ты готов выслушать?

– Да!

– И готов исполнить то, что потребует от тебя объединение? Не отвечай сразу, Бут, подумай. Это очень важно. От этого зависят жизни многих истинно русских людей.

Бутов для проформы изобразил задумчивость (он все понимал слишком буквально, и если его попросили подумать, он обязан был подумать) и затем выпалил:

– Я готов! Что нужно делать?

– В наших рядах появился предатель, Бут. Крыса! Он работает на милицию. Сливает им информацию. Он стучит обо всем, что мы делаем. Он хочет упрятать нас за железную решетку. Как псов. Как рабов.

– Ра… рабов?

– Да. У него есть досье на всех наиболее активных и действенных членов организации. В том числе и на тебя.

Бутову польстило, что его имя было в списке активных и действенных, однако одновременно он не на шутку встревожился. За решетку ему не хотелось.

– Нужно убрать этого предателя! – жестко сказал Садчиков. – Ликвидировать его! Убрать с дороги партии, пока он не наделал гадостей! – Он замолчал, пристально посмотрел на Бутова и сказал: – Как думаешь, сможешь?

– Я?

Садчиков важно кивнул:

– Ты, Бут. Для этого дела нужен человек сильный, решительный и надежный. Мы долго совещались, прежде чем остановились на твоей кандидатуре. Ты – лучший!

Бутов перевел дух.

– Я должен его замочить? – сказал он севшим голосом.

Садчиков, по-прежнему пристально глядя Бутову в лицо, кивнул:

– Да.

– А… как?

– Это мы обговорим. Мы обставим все так, что тебе ничего не будет угрожать.

– Ну хорошо, – неуверенно произнес Бутов. – Тогда я согласен. А кого надо замочить? Кто крыса?

– Его фамилия Костырин. А зовут Дмитрий.

Бутов кивнул и повторил:

– Костырин. Дмитрий. А кто он та… – Вдруг Бутов осекся. И без того лошадиное лицо его вытянулось еще больше. – Ко… Костырин? – заикаясь, повторил он. – Че-то я не догнал. Как Костырин? Почему Костырин?

– Ты все понял правильно, Бут. Дмитрий Костырин – предатель и враг. Нам стоило огромных трудов вычислить его.

Бутов отупело смотрел на Садчикова.

– Но ведь он… наш вождь. Он не может быть предателем.

– В тот-то и дело, Бут, в том-то и дело. Костырин предал нас. Он предал тебя, меня и всех наших братьев по оружию. Посуди сам: кто привел в нашу организацию этого граффера?

– Печального Скина?

– Да.

– Вообще-то его привел Костырин.

– Вот именно. Он приблизил к себе этого ублюдка, вместо того чтобы выделять своих парней. Если честно, то я давно рекомендовал назначить тебя на должность секретаря партии. Но Костырин был против. Он говорил, что ты полезен только в роли «живой машины». А вот для новичка граффера он сразу сделал исключение. Так?

– Вообще-то… да.

– Он называл его своим другом?

– Точно, называл. – Бутов подозрительно прищурился. – Я сейчас начинаю вспоминать… Однажды они заперлись в кабинете Ди… то есть Костырина. И что-то долго там обсуждали. И еще, Костырин не хотел меня слушать, когда я говорил ему, что графферу нельзя доверять. Это ведь тоже признак, да?

Садчиков грустно кивнул:

– Да. Костырин хитер. Но от такого наблюдательного парня, как ты, его мелкие промахи не укрылись.

– Это точно! Черт! – Бутов хлопнул себя по коленке. – А ведь я и раньше его подозревал! Честное слово, Кирилл Антонович! В нем всегда было что-то… подозрительное. Например, эти его дурацкие философии.

Садчиков поднял брови:

– Философии?

– Да! Он даже нас заставлял их читать. Ницше, потом этот как его… Шестин? Или Шестов? Да, Лев Шестов! Название еще у книги такое сложное… как же его… Типа «Апофигей» и что-то там еще…

– «Апофеоз беспочвенности»?

– Во! Точно!

Садчиков тяжело вздохнул:

– Этого и следовало ожидать.

Теперь уже глаза Бутова сверкали неприкрытой злобой и мстительностью.

– То-то он так с этим граффером спутался! Про картинки художественные с ним разговаривал. Я сразу понял: что-то тут не так.

– И ты был прав, – кивнул Садчиков. – Черкасов, которого вы прозвали Печальным Скинхедом, был у Костырина связным. Костырин передавал ему информацию о нашей организации, а тот доносил ее до ментов. Так, в паре, они и работали.

Бутов сокрушенно покачал головой:

– И много наших они успели сдать?

– Да, Бут, много. Но вся эта информация ничего не стоит, если нет свидетеля.

– Значит, нужно убрать Костырина и граффера, и все будет тип-топ? – догадался Бутов.

Кирилл Антонович облегченно кивнул:

– Я рад, что мне не пришлось объяснять тебе этих простых вещей. Ты ведь понимаешь, Бут, как тяжело мне с тобой обо всем этом говорить? Давай-ка лучше выпьем. За то, чтобы нервы у нас с тобой были крепкими, а дух – свободным и безжалостным к предателям.

Садчиков разлил виски по стаканам, и они выпили. Бутов хлопнул стаканом об стол и решительно спросил:

– Когда я должен это сделать?

– Чем скорей, тем лучше.

– В таком случае, пора обговорить детали.