Текст книги "Петербургское дело"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Фридрих Евсеевич Незнанский
Петербургское дело

Часть первая

Глава первая СМЕРТЬ И ДЕМОН

1

Длинный дубовый стол, такой старый, что его и раздвинуть-то удалось лишь со второй попытки, ломился от яств. Салаты «мимоза» и «оливье», селедка под шубой, маринованные огурчики – какое русское сердце не вздрогнет и не затрепещет при одном лишь упоминании об этих традиционных для любого русского застолья (но от этого не менее вкусных и желанных) закусках.

Андрей Черкасов – виновник торжества – обожал «оливье» с детства. Даже кулинарные изыски азиатских шеф-поваров, все эти «сашими» и «ласточкины гнезда», которыми его в последние месяцы потчевала подруга Тая, не смогли вытравить из его сердца (а скорее, из желудка) страсть к салату «оливье». Зная слабость Андрея, друзья поставили перед ним целые две салатницы! И к тому моменту, как Семен Кондаков поднялся со своего места и постучал по бокалу вилкой, Андрей успел уже здорово объесться.

Семен был здоровенным, рыжеволосым детиной.

И голос у него был под стать фигуре и масти– громкий, зычный…

– Минуточку внимания! – пробасил Семен. Дождался, пока возгласы и смех в комнате затихнут, оглядел публику веселым хитрым взглядом и продолжил спич:

– Господа студенты, мы собрались с вами, чтобы отметить день рождения нашего друга Андрея Черкасова! Что я могу сказать об этом человеке? Много, очень много! – Семен покосился на Андрея, чуть заметно усмехнулся и добавил: – Правда, что-то ничего подходящего случаю на ум не приходит. Но ничего. Достаточно просто посмотреть на Андрюху, и вы поймете, что слова тут просто не нужны! Он молод, умен и чертовски привлекателен. А теперь я вас спрошу: чья в этом заслуга?

– Мамы и папы! Окружающей среды! Президента! – со смехом отреагировала публика.

– В общем, верно, – согласился Семен. – Но не только. Мама и папа родили Андрея. Это факт, с которым глупо спорить. Так сказать, произвели на свет кусок хорошей глины, из которой еще предстояло вылепить шедевр. А шедевром его сделал кто?

– Кто? – вопросила публика.

– Мы с вами! Его друзья и товарищи!

– Правильно, Семыч! Верно говоришь! Ай да Кондаков!

Семен вновь постучал вилкой по бокалу. Когда возгласы улеглись, он продолжил:

– Но это еще не все, господа. Даже мы с вами не в состоянии были бы слепить из Андрея Мистера Совершенство, если бы не еще один человек. А именно… – Семен посмотрел на худенькую, черноволосую девушку, сидящую рядом с Андреем, и прищурился. – Тая, поднимись, чтобы все тебя видели!

Тая смущенно покачала головой.

– Да встань, не бойся! – настаивал Семен.

Она посмотрела на Андрея.

– Встань, все равно ведь не отвяжется, – усмехнулся Андрей.

Тая встала – невысокая, хрупкая, черноволосая, с миндалевидными азиатскими глазами.

– Вот она! – сделал широкий жест рукой Кондаков. – Боевая подруга именинника – Тая!

Раздались аплодисменты. Тая смешливо наморщила носик и весело поклонилась присутствующим. Семен вновь постучал вилкой по бокалу.

– Тая, скажи честно, тяжело ли тебе было работать с этим куском глины?

– Нелегко, – весело призналась Тая. – Но трудности меня никогда не пугали.

Гости засмеялись, а Кондаков качнул на весу бокалом и громогласно изрек:

– Итак, господа студенты… алкоголики и тунеядцы, выпьем за Таю! За девушку, в руках которой простой кусок глины по имени Андрей Черкасов превратился в прекрасное творение рук человеческих!

– Ура! – крикнул кто-то.

– Long live, Тайка!

Гости весело зашевелились, раздался звон бокалов. Затем вилки бодро застучали по тарелкам.

Андрей Черкасов, худощавый, светловолосый и нетерпеливый, повернулся к профессору Киренко и продолжил начатый пять минут назад разговор:

– Николай Андреевич, а как же мнение академической элиты о том, что эволюция давно остановилась и теперь человечество регрессирует? Поэтому и жизнь делается все хуже и хуже.

– Как это – «легресирует»? – не поняла Настя Колманович, двоюродная сестра Андрея, дородная блондинка, больше блиставшая красотой, чем интеллектом.

– Становится хуже, – объяснила ей Тая.

– Это точно, – согласилась Настя. – Взять хотя бы эти титановые каркасы!

– Титановые каркасы? – недоуменно переспросил Андрей, изумляясь, что сестре знакомо слово «титан», да и каркасы тоже.

– Ну да, – кивнула Настя. – Я читала в «Космополитене». Их теперь вставляют в грудь вместо силиконовых имплантантов. Я считаю – это просто варварство, пихать женщине внутрь какую-то проволоку!

– Полностью согласен, – немедленно откликнулся Семен Кондаков, известный на факультете матерщинник и бабник. – Зачем пихать в женское тело проволоку, когда можно запихать в него…

– Семен! – строго сказал профессор Киренко.

– А я что – я ничего! – лучезарно улыбнулся Кондаков.

Тая тронула профессора за рукав:

– Так как вы считаете, Николай Андреевич? Жизнь и правда с годами становится хуже?

Профессор Киренко поправил пальцем очки и задумчиво сдвинул брови. На губах у него застыла рассеянная, полупьяная улыбка. (Профессор был чрезмерно восприимчив к алкоголю, поэтому позволял себе бокал-другой сухого вина лишь по самым выдающимся поводам.)

– Э-э… Вы знаете, ребята, я никогда не был оголтелым адептом научно-технического прогресса, но… – профессор замялся, – но я со всей ответственностью могу сказать, что благодаря науке уже в следующем веке люди будут жить минимум по двести лет. А значит, у них будет больше времени, чтобы заниматься своим интеллектуальным и нравственным совершенствованием.

– Николай Андреевич, да вы у нас романтик! – воскликнул Семен и погрозил профессору пальцем.

А Андрей икнул («проклятый «оливье»!») и сказал, стараясь говорить трезво и обстоятельно:

– Ваш тезис о нравственном совершенствовании сомнителен. Он требует серьезной критики. Но об этом мы поговорим позже. Мне интересно, почему вы думаете, что люди будут жить по двести лет?

– А я знаю почему! – вновь влезла в беседу грудастая Настя. – Из-за клонирования! Я читала в «Космо»: когда у человека отказывает какой-нибудь орган, ему вживляют новый, сделанный из его же клеток. Я даже название этих клеток запомнила – «стволовые»! Правильно, Николай Андреевич?

– Ну ты даешь, Колманович! – весело и восторженно воскликнул Семен. – Бывают подпольные гении, а ты у нас – подпольная вундеркиндка! Может, ты уже и кандидатскую защитила?

– Защитила, и тебя не спросила, – фыркнула в ответ Настя.

Профессор Киренко рассеянно улыбнулся и, потерев пальцем высокий лоб, тихо произнес:

– Выращивание живых органов в пробирках с последующей их пересадкой – это лишь первый шаг, Настенька. Самое грубое приближение к мечте человечества. Уверяю вас, что в следующем веке человеческий организм будет способен практически к неограниченной регенерации. Он сам будет обновлять себя. Причем без всяких потерь.

– Что, даже без пластических операций? – не поверила Настя.

– Без какого бы то ни было хирургического вмешательства, – заверил ее Киренко.

Настя широко открыла глаза: перспектива вечной молодости захватила ее.

– Это значит, мы не будем стареть до самой смерти? – воскликнула она.

Профессор кивнул:

– Именно. Но не мы, а наши потомки. Мы с вами до этого, боюсь, не доживем, – заключил Николай Александрович и улыбнулся, заметив, как трагически дрогнули ресницы Насти и как поблек огонь энтузиазма в ее прекрасных глазах.

– Вот так вы все – ученые, – обиженно протянула она. – Сначала поселите в сердце человека надежду, а потом сами же ее и растопчете.

– Такова жизнь, – с грустной улыбкой кивнул Киренко. Затем поднял руку и посмотрел на часы. – Однако мне пора, друзья мои.

– Как пора?

– Почему пора?

– Вечеринка ведь только началась!

Профессор развел руками:

– График, друзья мои. Мне нужно еще пару часов поработать, а потом – стакан теплого молока и на боковую.

– У-у, как это скучно! – протянул кто-то из ребят.

Профессор усмехнулся:

– Кому как. В размеренной жизни тоже есть свои преимущества. С возрастом вы это поймете.

– Да уж придется, – вздохнула ветреная Настя. – Если только к сорока годам я не накоплю себе денег на пластическую операцию.

– Лучше накопи себе денег на новые мозги, – искренне посоветовал ей Кондаков.

Настя замахнулась на него кулачком, но он с хохотом уклонился.

Андрей, Тая и мама Андрея – Мария Леопольдовна – вышли в прихожую проводить профессора.

– Спасибо, что присматриваете за нашим оболтусом, Николай Андреевич, – улыбнулась Мария Леопольдовна.

– Это скорей он за мной присматривает, а не я за ним, – отшутился профессор, натягивая туфли, и, покачнувшись, схватился за ручку двери, чтобы не упасть.

А Андрей веско возразил матери:

– Для кого оболтус, а для кого и «надежда российской науки». Спасибо, что пришли, Николай Андреевич. Жаль, правда, что мало посидели. Кстати, разговор о нравственном совершенствовании человечества мы с вами еще продолжим.

– Обязательно! – пообещал Киренко и пожал Андрею руку.

– Не стой на сквозняке, «надежда науки», – с напускной строгостью сказала сыну Мария Леопольдовна. – Ногу застудишь!

Профессор, собравшийся было, по своему обыкновению, долго и церемонно раскланиваться, посмотрел на загипсованную ногу Андрея, быстро пожелал всем спокойной ночи, наградил Таю и Марию Леопольдовну лучезарной улыбкой и вышел из квартиры.

С уходом профессора за столом стало еще оживленней. Не то чтобы кто-то стеснялся пить в его присутствии, но уважение, которое ребята испытывали к своему педагогу, заставляло их проявлять настоящие чудеса деликатности. (И это при том, что в обыденной жизни никто из присутствующих особой щепетильностью не отличался.) Теперь же над столом витал тот особый дух раскрепощенности, который появляется в любой компании молодых людей, стоит им только избавиться от навязчивою присутствия взрослых.

Проводив профессора Киренко, Мария Леопольдовна ушла к себе в комнату, где уселась в любимое кресло и, положив вязание на колени, продолжила смотреть сериал, постукивая спицами и время от времени поправляя очки на узкой переносице.

Примерно через час она услышала, как дверь «детской» с тихим скрипом отворилась и вслед за тем – тихие голоса Андрея и Таи. «Решили уединиться», – поняла Мария Леопольдовна, затем вздохнула и, покачав головой, продолжила вязать.

Когда Андрей впервые привел Таю в дом, Мария Леопольдовна была слегка ошарашена. До того вечера сын ни разу не обмолвился о том, что его девушка – вьетнамка. (Пусть по отцу, но все же.) В своем воображении Мария Леопольдовна успела нарисовать портрет избранницы сына, и портрет этот был сильно похож на ее собственный, тридцатилетней давности. (Русоволосая девушка с большими синими глазами и толстой пушистой косой.)

И в тот момент, когда Андрей ввел в комнату Таю, у Марии Леопольдовны тревожно засаднило в сердце. Конечно же Тая была чудесная девушка, но она была чужая. Русская кровь матери никак не отразилась ни на лице, ни на повадках девушки. Смуглая желтоватая кожа, узкие черные глаза, широкие скулы – нет, не такой представляла себе Мария Леопольдовна свою будущую невестку.

Однако Андрей души не чаял в Тае, и Марии Леопольдовне пришлось смириться. За все время знакомства с Таей она ни словом, ни полсловом не усомнилась в выборе сына.

Постепенно Мария Леопольдовна привыкла к Тае, но изредка, вот как сейчас, сердце ее посещала тревога. Что с ними будет дальше? Как они будут жить? Ответа на эти вопросы не было. Оставалось лишь вздыхать и качать головой.

Андрей и Тая заперлись в комнате. Они долго целовались, потом легли на диван и, продолжая ласкать друг друга, стали тихо переговариваться.

– Как твоя работа? – спросил Андрей, нежно проводя губами по Таиной щеке.

Она слегка поежилась от удовольствия:

– Нормально.

– В последнее время ты выглядишь очень усталой. Может, тебе послать эту работу к черту? Чем вы там хоть занимаетесь?

– Выборами, ты же знаешь.

Андрей поцеловал Таю в краешек губ и сердито произнес:

– Странная какая-то работа. Никогда ее не понимал. И как это происходит?

– Просто. Обращается к нам какой-нибудь дядечка и говорит: «Хочу стать депутатом городской думы». А мы ему: «С вас три рубля за услуги». Он нам платит, и мы помогаем ему осуществить мечту.

– И что, это так просто?

– Не всегда. Иногда у человека нет никаких шансов.

– И тогда вы отказываете ему в своих услугах?

Тая покачала головой:

– Нет. Человека трудно убедить в профнепригодности. К тому же он готов платить. А ни один пиарщик не откажется от денег, которые сами плывут ему в руки.

– Слово-то какое придумали – «пиарщик», – усмехнулся Андрей. – Как сварщик. Слушай, а если этот дядечка…

Тая положила ему пальчик на губы и улыбнулась:

– Хватит. Мне не хочется об этом говорить.

Андрей улыбнулся в ответ:

– Ты права. Чего нам обсуждать каких-то кретинов! Скажи мне только одно: из-за этой твоей работы у тебя не может быть неприятностей?

– Нет.

– И мне нечего опасаться?

– Нет, конечно! Хотя… – Тая улыбнулась. – Знаешь, со мной работает один парень – Денис Бычихин. По-моему, он в меня влюблен..

– Вот как? Завтра же вызову его на дуэль!

Тая тихо покачала головой:

– Не стоит. Он очень милый и хороший. И постоянно взваливает на свои худые плечи львиную часть моей работы.

– Трудолюбивый, значит?

– Угу.

– И красивый?

В лице Таи появилось что-то кокетливое.

– Ну… – протянула она. – Симпатичный. Но главное не это. Главное, что он похож на Маяковского.

– А я похож на Блока, и что с того?

Тая чмокнула Андрея в щеку и со смехом шепнула:

– Блок мне нравится гораздо больше Маяковского!

Они еще немного поболтали: Тая – шутливо кокетничая, Андрей – так же шутливо изображая ревность. Потом он привлек девушку к себе, поцеловал ее в губы и сказал:

– Ты знаешь, мне сегодня приснился дурацкий сон.

– Какой?

– Как будто ты куда-то уехала. Навсегда.

– Дурачок, – ласково сказала Тая и ткнула его пальчиком в лоб. – Куда я могу от тебя уехать?

– Мало ли, – пожал плечами Андрей. – Вдруг твой отец решит вернуться на историческую родину. И увезет тебя в ваши дикие вьетнамские джунгли.

– Во-первых, вьетнамцы не живут в диких джунглях, он живут в городах и деревнях, – назидательно сказала Тая. – А во-вторых, я не хочу ни в какие джунгли. Мне больше нравится сосновый бор у вас под Кулебовкой. Возьмешь меня туда на летние каникулы?

– Еще бы! Если я тебя не возьму, меня бабушка со свету сживет. Она тебя обожает. Иногда мне даже кажется, что она не моя, а твоя бабушка. Я. ревную!

– И правильно делаешь. Твоя бабушка – просто золото! – Тая улыбнулась и добавила: – Но тебя я все-таки люблю больше.

На лице Андрея появилась блаженная улыбка.

– Только не зазнавайся, – насмешливо сказала Тая. – Ты не единственный красивый парень на свете.

– Может быть, – согласился Андрей. – Но ведь я еще и та-лант-ли-вый. К тому же никто и никогда не будет любить тебя так, как я. Иди ко мне!

Тут в дверь постучали.

– Эй, вы там, голубки! – раздался луженый басок Семена. – Хватит миловаться! Народ скучает и требует именинника!

– Кондаков, иди к черту! – крикнул ему Андрей.

Семен гоготнул за дверью, стукнул для порядка еще раз, затем по коридору зашлепали его удаляющиеся шаги.

Тая вздохнула:

– Мне надо Идти.

Она стала подниматься с дивана, но Андрей удержал ее за руку:

– Подожди. Поцелуй меня. И пообещай, что никуда от меня не уедешь.

Тая наклонилась и нежно поцеловала Андрея. Стерла пальцами помаду с его губ и сказала:

– Обещаю!

Голос Марии Леопольдовны звучал по-матерински ласково:

– С ребятами не попрощаешься?

Тая застегнула курточку и сказала:

– Нет, Мария Леопольдовна. Вы же знаете, я люблю уходить по-английски. Андрюша передаст им привет.

Мария Леопольдовна вздохнула:

– А может, останешься? Ну куда ты пойдешь в такой дождь?

Андрей сложил руки лодочкой и сделал умоляющее лицо:

– Правда, Тай, оставайся, а?

– Оставайся, – вновь улыбнулась Мария Леопольдовна. – Переночуешь в моей комнате, на диванчике.

Тая покачала чернявой головой.

– Нет, Мария Леопольдовна, не могу. У меня папа после операции. Я и на день рождения-то с трудом вырвалась.

– Я тебя провожу! – заявил Андрей, прихрамывая; прошел к вешалке и протянул руку за курткой.

Однако Мария Леопольдовна крепко взяла его за запястье и строго сказала:

– Врач говорил, что тебе еще пару дней нельзя выходить. Потерпи. Гипс снимут, и будешь гулять сколько влезет.

– Мам, не нагнетай, а! – протянул Андрей.

Но тут к уговорам матери присоединилась Тая.

– Андрюш, – ласково сказала она, – я сама быстрей добегу. Ты же знаешь, мне недалеко… Да и рано еще. И метро, и автобусы ходят.

– Да, но дождь… – неуверенно проговорил Андрей.

– Я ведь с зонтиком, не растаю!

Андрей колебался. Тогда Тая подбавила строгости и в свой голос:

– Если не хочешь, чтоб я обиделась, слушай маму. И береги ногу, она нам всем еще пригодится! А я тебе позвоню, как только приду домой. Честное слово!

– Ну хорошо, – нехотя сдался Андрей. – Но держись поближе к фонарям. И не вздумай идти на метро или автобус. Поймай тачку. Сейчас… – Андрей сунул руку в карман куртки, достал сотенную купюру и протянул ее девушке: – Держи!

Тая сделала протестующий жест, но Мария Леопольдовна на этот раз поддержала сына:

– Бери, Таечка. А не то мы тебя никуда не отпустим.

– Спасибо. – Тая смущенно взяла деньги и сжала их в ладошке. – Ну я пойду. До свидания, Мария Леопольдовна! Еще раз с днем рождения, милый!

Она чмокнула Андрея в щеку («Какая деликатная», – подумала про себя Мария Леопольдовна), повернулась и, махнув на прощание рукой, вышла из квартиры.

Мать вздохнула, потрепала Андрея по волосам и ушла к себе в комнату. Некоторое время он стоял в прихожей, задумчиво глядя на дверь. На душе было тревожно.

– И все-таки я должен был ее проводить, – пробормотал он себе под нос. – Мало ли что может случиться. – Однако тут же опомнился и, будучи таким же суеверным, как и его мать, быстро сплюнул через левое плечо и пристукнул костяшками пальцев по деревянному дверному косяку.

Затем повернулся и, припадая на больную ногу, направился в гостиную.

– А вот и виновник торжества! – веселым ревом встретили его гости.

2

На улице было сыро и ветрено. Накрапывал дождь, не сильный, но противный. Тая зябко поежилась и раскрыла зонт. Несколько секунд она постояла, вслушиваясь в перестук дождевых капель, решая, какой дорогой ей лучше пойти. Можно через освещенные дворы – к шоссе. Там легко будет поймать машину. Другая дорога, темная и страшная, пролегала через небольшой сквер и вела к метро.

«Держись поближе к фонарям. И не вздумай идти на метро или автобус. Поймай тачку», – вспомнила она строгий голос Андрея.

Тая улыбнулась. Чертовски приятно было сознавать, что о тебе кто-то заботится. Кто-то? Совсем не «кто-то»! А самый лучший, самый любимый человек. Тая подняла голову и посмотрела на освещенные окна квартиры Андрея, в глубине души надеясь, что он стоит у окна. Его, конечно, не было.

«Гости не позволили бы ему торчать у окна и таращиться на улицу», – подумала Тая и, еще несколько мгновений поколебавшись, двинулась в сторону шоссе. Она шла, вспоминая Андрея, его улыбку, его голубые, как лазурь, глаза и тихо бормотала под нос свои любимые стихи:

 
Как жить я могла, скажи,
Долгие, долгие годы,
Пока не узнала тебя?
Теперь я едва живу,
А мы лишь вчера расстались…
 

Это были стихи из книги Сэй Сенагон «Записки у изголовья», любимой книги Таи. Дело в том, что ее отец, вьетнамец по национальности, всю жизнь увлекался японской поэзией и культурой, а в молодости даже проходил стажировку и жил в Японии – года два или два с половиной. Он и сейчас частенько наведывался туда и изредка брал с собой дочь. Будучи «папиной дочкой», та с детства была увлечена картинами Хокусая и стихами Басе.

В России отец Таи оказался двадцать два года тому назад. Он приехал читать лекции по восточной культуре в Ленинградском (тогда еще) университете и сразу влюбился в эту страну. И не только в страну, но и в одну из студенток – Инну Осеневу. Через несколько месяцев они поженились, а еще через год на свет появилась Тая. Так отец остался в Санкт-Петербурге навсегда, о чем впоследствии иногда жалел. Он никогда не говорил об этом вслух, но и Тая, и ее мама знали, что это так.

 
Пенистый след —
Это рыбак плывет домой…
Смотришь – до боли в очах.
Нет, лягушка упала в очаг!
Это курится легкий дымок.
 

– Я как та лягушка, – говорил иногда отец с невыразимой грустью в голосе, – прыгнул в жаровню и сгорел в огне. От моей прежней жизни остался один дымок.

Сказав так, папа вздыхал и уходил к себе в комнату. Тая знала, что там он перебирает фотографии своих родителей и открытки с видами родного города.

Задумавшись, Тая не сразу заметила компанию молодых людей, распивающих пиво на скамейке. Их лиц не было видно, одни фигуры. До Таи долетел смех и пара скабрезных слов, отпущенных, вероятно, в ее адрес.

«Не обращай внимания», – сказала она себе, но шаг не ускорила. Это было бы слишком постыдно.

Краем глаза она увидела, как трое парней отделились от компании и двинулись за ней. Но даже тогда Тая не пошла быстрей. Зачем показывать этим придуркам, что она испугалась? Да и не было никакого испуга. Подумаешь, компания подвыпивших малолеток!

– Эй, красавица! – услышала она у себя за спиной– Куда спешишь, а? Давай познакомимся!

Девушка шла не оглядываясь. Она была уверена, что в этом, оживленном районе, в ярко освещенном дворе, ей ничто не угрожает. Но все равно – сердце учащенно забилось.

«Дура, – сурово сказала себе Тая. – Нашла кого бояться. А ну-ка, быстро успокойся!»

Будучи смелой девушкой, она заставила себя успокоиться, но шаг все-таки ускорила. Подростки подростками, но кто знает, что у них на уме.

– Слышь, дэвушка! – не унимался один из преследователей. – Давай познакомимся, а? Меня Кикабидзе зовут, а тебя как?

Компания глумливо заржала. Тая пошла еще быстрее. До дороги оставалось всего метров двести.

Неожиданно один из парней обогнал ее и преградил путь. Тая увидела перед собой заурядную глуповатую физиономию с темными маленькими глазками, похожими на пуговицы.

– Вау! – ошеломленно протянул он. – Братва, да она ж из Чучмекистана!

Тая молча обошла хулигана и, еще больше ускорив шаг, пошла к освещенному шоссе.

– У-у! – по-волчьи взвыли за ее спиной голоса.

От неожиданности Тая споткнулась и, вскрикнув, упала на дорожку. Руки неприятно заскользили по грязи. Пока она поднималась на ноги, трое парней догнали и окружили ее.

– Во, е! А девочка-то косоглазая! – весело изумился один.

– Ты че, братела, в уши долбишься? – возмутился тот, с глазами-пуговицами. – Я тебе еще час назад об этом сказал!

Тая поднялась на ноги и попыталась сделать шаг вперед. Однако долговязая фигура преградила ей путь.

– Что, сука, – прошипел незнакомец, – плохо тебе в Чуркистане жилось? Приехала грабить русского человека?

Сделав над собой усилие, Тая посмотрела подонку прямо в глаза и, с трудом подавив в груди волнение и страх, твердо сказала:

– Я коренная москвичка. Иду к себе домой. Мне не нужны неприятности, и вам, я думаю, тоже. Поэтому давайте разойдемся по-хорошему.

Долговязый изумленно раскрыл рот, затем повернулся к широкомордому и сказал:

– Слыхал? «По-хо-ро-ше-му». – Затем снова повернулся к Тае и произнес с глухой усмешечкой: – Ладно, подруга, нессы. Сейчас потопаешь к себе домой. Но сначала ответь на один вопрос. Ответишь – отпущу.

Тая молча ждала. Тогда долговязый подмигнул широкомордому и громко спросил:

– Слышь, подруга, а че, правда, у китаез стручки по три сантиметра?

Тая, скрипнув от ярости зубами, двинулась прямо на долговязого. Но он не отступил. Девушка остановилась в нескольких сантиметрах от хулигана. Долговязый спокойно ее разглядывал.

– Слышь, братва! – вновь обратился он к своим подельникам. – А ниче телка, да? Может, ей вправить?

– Братан, ты че, с дуба рухнул? Она ж косоглазая. Хочешь сифак или спидвей подцепить? – возмутился с глазками-пуговицами.

Долговязый усмехнулся, не спуская с Таи гнусного взгляда.

– А может, пронесет? – сказал он.

– Идиот, их же к нам специально засылают. Чтобы они русских парней заражали. У нее там знаешь какой букет? На роту солдат хватит.

Тая задрожала от бешенства. Она сощурила глаза, превратив их в две черные блестящие прорези, и по-кошачьи яростно прошипела:

– Уйди с дороги, мразь.

Это было так неожиданно, что долговязый невольно отступил. Однако не успела Тая сделать и двух шагов, как ублюдок пришел в себя. Он схватил Таю за локоть и, дернув, развернул ее к себе лицом. Рывок едва не опрокинул ее на землю. Рукав куртки пронзительно затрещал.

– Отпусти! – крикнула девушка. – Кому говорю, пусти!

И тут третий, тот, лицо которого Тая не успела разглядеть, вышел из тени под фонарь. Его губы исказила звериная усмешка. Он плюнул себе под ноги и тихо приказал:

– Вали суку!

Что-то больно ударило Таю по голени, земля ушла у нее из-под ног, и в следующий момент, не успев даже понять, что случилось, она с размаху упала на мокрый асфальт, больно ударившись спиной. Вскрикнув, Тая попыталась подняться, но в то же мгновение чья-то сильная рука заткнула ей рот, а вторая как железное ядро ударила в живот. Боль пронзила все тело. Дыхание перехватило, в глазах засверкали полосы и пятна. К горлу подкатила тошнота и, почувствовав, что теряет сознание, Тая услышала:

– Тащи ее к гаражам.

Перед глазами у нее все поплыло, и она погрузилась во тьму.

Лишив Таю сознания, Бог сжалился над ней. Она не чувствовала, как холодный крепкий кулак бил ее по лицу, как лезвия ножей втыкались ей в живот и грудь, не слышала и вопрос, который один ублюдок задал другому:

– Ну че там? Еще дышит?

В ответ тот сплюнул Тае на куртку, затем схватил ее за волосы, отогнул голову и, коротко размахнувшись, ударил ножом в шею. Затем выдернул лезвие, увернулся от фонтанчика крови, ударившего из разреза, и, разогнув спину, удовлетворенно произнес:

– Теперь точно не дышит. Двигаем отсюда!

Убийцы отвалились от тела девушки, как грифы или коршуны. Поднялись на ноги и, зыркнув по сторонам, быстро двинулись в глубину двора.