Текст книги "Петербургское дело"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

19

Профессор Киренко вошел в дом и опустил тяжелые пакеты на пол.

– Привет, Андрей! – зычно поприветствовал он своего молодого гостя. – Ну как ты тут? Не голодаешь?

– Здравствуйте, Николай Андреевич! Оголодать тут невозможно. Скорей уж потолстеть! В вашем холодильнике запасов на неделю хватит.

– Это верно, – с улыбкой согласился профессор. – Люблю, когда холодильник забит под завязку. Вероятно, таким образом я избавляюсь от детских комплексов. Видишь ли, когда я был ребенком, мы с мамой жили в Сибири. Мы – это я, мама и два моих брата. Мама работала медсестрой, а после смены еще и санитаркой подрабатывала. Но денег все равно, катастрофически не хватало. Другим детям по ночам снятся полеты в космос, а мне постоянно снились сосиски и котлеты. Смешно, правда?

Андрей поднял пакеты и потащил их к холодильнику.

– Мне в детстве еда тоже снилась, – сказал он, распихивая продукты по полкам. – Но только в виде шоколада и петушков из жженого сахара.

Уложив продукты в холодильник, Андрей включил чайник и вернулся к столу.

Профессор Киренко вытер потный лоб платком, озабоченно посмотрел на Андрея и сказал:

– Я узнал насчет генерала Костырина. Он действительно генерал-майор и действительно дядя Дмитрия Костырина. Так что в милицию я соваться побоялся. Однако я узнал и кое-что обнадеживающее. Несколько дней назад в Питер приехала следственная группа из Москвы. Там у них главный следователь с такой смешной фамилией… Как же его… – Киренко наморщил лоб и защелкал пальцами. – Что-то восточное… А, вспомнил! Турецкий! Так вот, мне обещали достать телефон этого Турецкого. Думаю, ему я и позвоню.

Андрей с сомнением покачал головой:

– Не знаю, Николай Андреевич, можно ли верить этим москвичам?

Профессор махнул платком:

– Не волнуйся. Сначала я сам с ним встречусь. Поговорю, выясню, что он за человек. Мне кажется, я умею разбираться в людях. Ну а потом, если пойму, что все в порядке и Турецкому можно доверять, привезу его сюда. Как тебе такой план?

Андрей вздохнул и признался:

– Не очень. Утешает лишь то, что вы действительно умеете разбираться в людях.

– Это не. единственное, что я умею. Давай-ка зажги плиту. Сейчас я буду готовить шикарный обед. Называется мясо по-неаполитански!

Андрею стало стыдно.

– Николай Андреевич, может, не стоит? – смущенно сказал он. – Мне, например, и бутербродов хватит.

– Бутербродами можно набить желудок. Но получить удовольствие от пищи – это увы и ах! Разжигай огонь!

Андрей зажег плиту, но продолжал смущенно бубнить:

– Да, но нужно напрягаться, тратить время. А у вас наверняка много дел.

Профессор улыбнулся:

– Милый мой, если бы приготовление обеда было напряжением сил, я бы за это не взялся! Но для меня это – просто развлечение. Причем развлечение долгожданное, поскольку готовлю я не часто. Но весьма и весьма охотно.

Николай Андреевич переоделся, помыл руки и, закатав рукава, взялся за работу.

Готовя, он напевал себе под нос:

 
Жил Александр Герцевич,
Еврейский музыкант.
Он Шуберта наверчивал,
Как чистый бриллиант.
 
 
И всласть с утра до вечера,
Заученную вхруст,
Одну сонату вечную
Играл он наизусть…
 

Андрей усмехнулся:

– Не знал, что вы поклонник творчества Пугачевой.

– Я, молодой человек, главным образом, поклонник творчества Мандельштама.

– Знакомая фамилия. А кто это?

Пришел черед профессора усмехаться:

– Темные вы люди, молодежь! Осип Мандельштам – величайший русский поэт двадцатого века.

– Гм… А разве величайшие – это не Есенин с Маяковским?

Киренко повернулся к Андрею и, помахав перед лицом ложкой, как указкой, сказал:

– Знаешь, что Ахматова писала о Есенине? «Быть Есениным просто!» А что касается Маяковского… – Профессор небрежно пожал плечами. – Он хорошо писал, пока был мальчиком. Взрослые, умные вещи ему не давались. Возможно, поэтому он заменил глубокую мысль революционным напором.

Николай Андреевич снова повернулся к плите и снова замурлыкал себе под нос:

 
Что, Александр Герцевич,
На улице темно?
Брось, Александр Сердцевин!
Чего там? Все равно!
 

Андрей подумал и смущенно спросил:

– А Ахматова – она тоже поэтесса?

– Да, мой темный друг! Да! А ну-ка, подай мне перец! Вон он, на полке, в зеленой баночке.

Андрей подал профессору перец. Ему было неудобно за собственную темноту и он сказал:

– Вообще, я люблю стихи. Но больше японские. Хайку, танка…

– Басе, Масе, – насмешливо продолжил Киренко. – Где это ты понахватался?

– От Таи. Они ей нравились.

– Понятно, – кивнул Киренко, помешивая ложкой соус. – Хорошие поэты, что и говорить. Но русской душе они, на мой взгляд, немного чужие. Тэк-с… Лавровый лист!

– Есть!

Андрей подал лавровый лист.

Вскоре они уже сидели за столом и уплетали мясо по-неаполитански. Вернее, уплетал Андрей, а профессор лениво ковырял свой кусок вилкой.

– Что это вы не едите? – удивился Андрей.

– Не люблю.

– Не любите мясо? – еще больше удивился Андрей.

– Не люблю есть. Быстро наедаюсь.

– Не повезло вам! – улыбнулся Андрей. – А я так ничего, на аппетит не жалуюсь.

Киренко самодовольно улыбнулся:

– Нравится?

Андрей зажмурился и покачал головой:

– Вкуснотища!

– Так накладывай еще! Не пропадать же добру!

Андрей не заставил себя уговаривать.

– А как это у вас получается? – спросил он, резво и с видимым аппетитом доедая второй кусок мяса.

– Что получается?

– Так вкусно готовить.

– А-а. Видишь ли, в юности я мечтал стать поваром. Даже намылился после восьмого класса в кулинарный техникум.

– А что же вам помешало?

– Мать была против. Ей казалось, что повар – это не мужская специальность. В самом деле, крутиться с утра до вечера на кухне, греметь кастрюлями и тарелками – это как-то не вязалось с образом настоящего мужчины.

– Насколько я знаю, почти все шеф-повара в ресторанах – мужчины, – заметил Андрей.

– Сейчас да, – согласился профессор. – А в то время в моде были поварихи. Этакие тети в центнер весом и с толстыми, красными щеками. Матья пытался переубедить, но напрасно. Помнится, я даже хотел уйти из дома. Да-да, не улыбайся!

– И часто вы это? Готовите?

Николай Андреевич грустно покачал головой:

– Не очень. Я человек одинокий. Кашеварить мне особо не для кого. Берусь за кастрюли, только когда гости приходят.

Андрей вытер рот салфеткой и сказал:

– И все же… Если бы вы стали поваром, на свете было бы на одного хорошего препода меньше. Поваров в наше время хватает, а вот хороших профессоров… – Тут Андрей красноречиво покачал головой.

– Думаю, найдется немало студентов, которые не захотят разделить твою точку зрения, – сказал на это Киренко.

– Может быть, – согласился Андрей. – Но я таких пока что не встречал. Кстати, Николай Андреич, а вы помните, как поцапались с Костыриным на лекции?

Лицо профессора помрачнело.

– Да, прекрасно помню.

– Он тогда говорил убедительно.

– Он нес чушь!

– Да. Но эту чушь хотелось слушать.

Николай Андреевич удрученно вздохнул:

– В том-то и беда, Андрей, в том-то и беда… Зло всегда убедительно. Потому что зло апеллирует к самому простому и основательному, что есть в человеке, – к его животным инстинктам. Знаешь, один умный человек сказал как-то: если человек не стремится стать богом, он превращается в обезьяну. Так вот, путь к обезьяне гораздо короче пути к богу.

– Я бы понял, если бы все скины были, как Бутов или Федчиков. Этим фашизм помогает самоутвердиться. Почувствовать себя не просто тупицей, а частью чего-то великого и истинного! Но ведь Костырин – парень начитанный. Он любит живопись, читает книги по философии. Какого черта он во все это полез? И не просто полез, он ведь у них вождь!

Профессор ответил серьезно и вдумчиво:

– Видишь ли… В Библии сказано: люди созданы по образу и подобию божьему. Если бы бог был университетским профессором, тогда было бы понятно, что означают эти слова. Тогда бы все ходили за истиной не в церковь, а в университет. Но образованность – это не страховка от зла. На свете великое множество умных и образованных негодяев!

– Значит, люди по своей природе злы?

Киренко покачал головой:

– Не совсем. Люди в равной степени расположены к добру и злу. Но они предпочитают легкие решения, а совершать зло легче, чем творить добро. Тем более если это зло оправдано идеологически. Когда бритоголовый негодяй насилует темнокожую девочку, он в глубине души чувствует, что совершает огромное и недопустимое зло. Но разум говорит ему: она чужая, следовательно, она не такая, как я. Следовательно, один из нас двоих совсем не человек, или не совсем человек. Признать себя самого недочеловеком трудно – амбиции не позволяют. И разум подсказывает легкое решение: недочеловек – это она! А раз она – недочеловек, то я, соответственно, сверхчеловек! И все шито-крыто. Это и есть легкое решение.

– Значит, разум подталкивает человека на дорогу зла?

– Часто именно так и бывает.

– Гм… – Андрей задумался. – Тогда почему вы служите разуму? С такими взглядами на жизнь вы должны быть не профессором, а священником.

– Видишь ли, Андрей, священник – это пастырь. Он указывает людям путь к свету. Его ошибки слишком дорого стоят. Я не могу взять на себя такую ответственность. Чтобы показывать путь другим, ты сначала должен сам найти этот путь.

– А ваша преподавательская деятельность? Разве вы не показываете нам путь?

– Задачи университетского профессора намного проще. Он должен научить студента думать. – Николай Андреевич пожал плечами. – Вот, в общем-то, и все.

– А как же передача знаний? – удивился Андрей.

– Девяносто процентов того, что я говорю вам на лекциях, вы и сами можете прочесть в учебниках и первоисточниках. Значение имеют только оставшиеся десять процентов.

– Ясно. Я бы не сказал, что ваша задача проще, чем задача священника.

– Видишь ли, Андрей, дело в том, что я…

Вдруг Андрей поднял палец и настороженно прислушался. Профессор осекся.

– Что это? – тревожно спросил Андрей. – Вы слышали?

Профессор рассеянно качнул головой:

– Нет. А что случилось?

– Как будто кто-то по двору ходит… Или мне показалось?

Профессор нахмурился.

– Здесь никого, кроме нас, нет. Пойду посмотрю.

Он подошел к окну и выглянул на улицу. Не поворачиваясь, покачал головой:

– Да нет, все тихо. – Профессор откинул пальцем щеколду рамы и открыл створки окна. В комнату ворвался свежий, прохладный воздух улицы. Николай Андреевич высунул голову в окно, повертел ею туда-сюда. Затем повернулся к Андрею и с облегченной улыбкой произнес: – Тебе показалось. Так на чем мы остановились?

– Профессор, сзади! – крикнул Андрей.

Киренко (никогда в жизни не занимавшийся спортом) отпрыгнул от окна с такой молниеносной скоростью, что ему мог бы позавидовать сам Майк Тайсон. И сделал это как раз вовремя – две растопыренные пятерни схватили вместо него воздух. В следующее мгновение над подоконником показалась бритая, круглая, как шар, голова. И туг Киренко снова удивил Андрея. С быстротою ковбоя он схватил с кухонного столика сковородку и, коротко размахнувшись, метнул ее в лысый череп, зависший над подоконником.

Сковородка ударил захватчика прямо в лоб.

– А-а, суки! – взвыл незваный гость и отвалился от подоконника, как сбитый таракан.

– Андрей, в спальню! Быстро! – крикнул профессор.

Перепуганный Андрей опрометью понесся в спальню. Профессор Киренко затопотал следом за ним. Ворвавшись в спальню, Киренко закрыл дверь на щеколду, быстро оглянулся по сторонам и сказал:

– Хватаем комод!

Они взялись за старинный дубовый, окованный медью комод и вдвоем подтащили его к двери. Из кухни послышался звон разбитого стекла, затем грохот тяжелых башмаков, а затем и разъяренные крики:

– Где они?

– Куда делись?

При звуках знакомых голосов Андрей выхватил из кармана нож. Страх первых минут ушел, на смену ему пришла ярость. Теперь он готов был драться насмерть. Профессор увидел нож, нахмурился и качнул головой:

– Это не выход.

Затем, на секунду задумавшись, метнулся к шкафу. Между тем шаги бритоголовых приближались к спальне. Кто-то тяжелым, подбитым железом ботинком громыхнул по двери.

– Бача, они здесь! – заорал Федчиков. – Открывайте, суки! Дверь выломаю!

– Убирайтесь к черту! – прорычал в ответ Андрей. – Слышишь ты, лысый! Бери своего жирного дружка и валите отсюда на хрен! Пока я вам кишки не продырявил!

Профессор, ищущий что-то в платяном шкафу, с удивлением посмотрел на Андрея, но ничего не сказал.

Возня за дверью на несколько секунд затихла – видимо, скинхеды совещались, насколько серьезна угроза Андрея. И чем он собрался дырявить им кишки. После чего Федчиков крикнул:

– Эй, ты! Печальный Скинхед! Будь мужиком – вылазь оттуда! Мы тебе ничего не сделаем!

– Димыч просто хочет с тобой поговорить! – встрял в перебранку толстяк Бачурин. – Он тебя не тронет!

– Передайте этому ублюдку: если хочет со мной поговорить, пускай звонит мне по телефону! Мне на его скользкую рожу смотреть противно!

Выдав эту тираду, Андрей отвел гневный взгляд от двери и посмотрел на профессора. Тот стоял возле шкафа с охотничьим ружьем в руках и, переломив его через локоть, впихивал дрожащими пальцами патроны.

– Ну все, гнида, ты покойник! – крикнул за дверью Бачурин. И тут же новый удар, гораздо сильнее прежнего, потряс дверь спальни.

Профессор Киренко зарядил наконец ружье и направил его дулом на дверь.

– Андрей, тебе надо уходить, – деловито и хладнокровно сказал он.

– Без вас я не уйду, – угрюмо ответил Андрей.

– За меня не волнуйся. У меня еще целая коробка патронов. Стрелять буду мерзавцам по ногам.

– Нет, я…

– Не перебивай. За колодцем, на заднем дворе, есть калитка. Как только выйдешь на улицу, увидишь метрах в двухстах полуразрушенное кирпичное здание. Беги к нему!

Бритоголовые снова с воплями и матом задолбили по двери. Киренко поморщился и продолжил, чуть повысив голос:

– Это старинное здание, построенное еще при императоре Павле Первом. Там во второй от входа комнате – слева, за остатками камина – есть дыра. Если постараешься, сможешь пролезть! Это вход в туннель. Пройдешь туннелем полкилометра, затем он обрывается. В тупике будет еще одна дыра. Раскидаешь кирпичи и выберешься наружу. Ты будешь аккурат возле дороги. Там поймаешь попутку и…

Большая щепка отлетела от двери и царапнула профессора по щеке. Он зашипел от боли и схватился за лицо ладонью.

– Давай в окно! – морщась от боли, сказал он Андрею. – Как только выйдешь за калитку, звони в милицию. Телефон у тебя с собой?

Андрей хлопнул себя по карману.

– Да, на месте.

– Беги! А я с ними разберусь!

Андрей замер в нерешительности. От следующего удара от двери отлетел еще один кусок, и в образовавшейся дыре мелькнуло лезвие топора.

– Беги! – крикнул Киренко и, вскинув ствол ружья к потолку, нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел, на голову профессору и Андрею посыпались куски штукатурки и известковая пыль.

Выстрел вывел Андрея из оцепенения, он повернулся и бросился к окну.

20

Громыхнувший выстрел охладил пыл осаждающих. Они затихли. Профессор прислушался, не раздадутся ли с улицы крики, но там все было спокойно. Тогда Киренко сгреб из коробки, стоявшей на полу, горсть патронов и запихал их в карман куртки. Затем он подошел к окну с намерением вылезти наружу.

– Эй, вы, там! – крикнули из-за двери. – Бросайте ствол! Хуже будет!

Профессор остановился и посмотрел на дверь.

– Не бросим, – крикнул он, но голос у него сорвался, и он закашлялся.

– Пусть Черкасов сам это скажет! – вновь потребовали из-за двери.

– Убирайтесь вон! – крикнул профессор. Но тут в горле у него снова запершило, и он опять закашлялся. Откашлявшись, Киренко поднял голову и вдруг с каким-то иррациональным ужасом увидел, что в дыру, проделанную топором, таращится чей-то глаз. Киренко вскинул ружье, и глаз моментально исчез.

– Старик там один! – крикнул один из молодчиков. – Черкасов смылся! Все во двор!

Несколько голосов ответили молодчику яростным матом, и тяжелые ботинки загрохотали прочь от двери. По всей вероятности, вся честная компания побежала к выходу. Профессор Киренко раздумывал недолго. Бандиты побежали на двор. Андрей был практически безоружен перед лицом этой бешеной своры. Он не мог позволить им схватить Андрея!

Профессор бросил ружье на кровать и, упершись ладонями в медные углы комода, стал отодвигать его от двери. Комод был стар и тяжел. Киренко тоже был далеко не молод. И все же комод медленно – сантиметр за сантиметром – отъехал в сторону. Двигая эту монолитную древность, профессор здорово устал, но на отдых не было времени.

Где-то вдалеке звякнуло стекло. Киренко понял, что это на веранде. Он схватил с кровати ружье, закинул его на плечо и, откинув щеколду, распахнул дверь.

Обладая отменной реакцией, Николай Андреевич успел заметить черную тень, несущуюся ему навстречу, подобно птице, и даже успел отшатнуться. Однако недостаточно. Тяжелый обух топора ударил его в грудь. Профессор отлетел назад и, ударившись бедром об комод, повалился на кровать.

В комнату ворвался лысый и жилистый скинхед с безбровым, бледным лицом. Морщась от боли, Киренко попытался стянуть с плеча ружье, но у него не получилось.

– Попался, сука! – победоносно крикнул бритоголовый молодчик, затем размахнулся и ударил профессора обухом по лицу. Киренко успел прикрыться рукой, но это мало помогло. Обух топора переломил пальцы профессора, как сухие ветки, и с треском раскрошил ему переносицу. Киренко вскрикнул от боли, но сознания не потерял. Он вновь попытался достать из-за спины ружье, но сломанные пальцы не слушались его, а глаза заливало кровью.

Видя его бесплодные попытки, белолицый молодчик зашелся хохотом. Николай Андреевич собрал волю в кулак и, взревев от дикой боли, выдернул-таки из-под себя ружье. Хохот оборвался. Скинхед больше не играл. Профессор дрожащей рукой направил на негодяя дуло, но выстрелить не успел. Лезвие топора врезалось ему в голову.

21

Выбравшись из дома, Андрей выждал несколько секунд, опасаясь, что подельники Федчикова и Бачурина затаились рядом с домом. Однако все было тихо. Тогда Андрей стал осторожно, по стенке, пробираться на задний двор, туда, где стоял бревенчатый сруб колодца. Обогнув угол дома, услышал отдаленные голоса, а затем – грохот. Вероятно, бритоголовые вновь принялись крушить топором дверь. В какой-то момент Андрей остановился и подумал, не вернуться ли ему? Но потом он убедил себя, что профессор вооружен, а значит, может постоять за себя. Федчиков и Бачурин, конечно, идиоты, но все же они не настолько тупые, чтобы нарываться на пулю.

Андрей мысленно досчитал до пяти, чтобы успокоиться, затем рванул вперед. Добежав до колодца, он пригнулся и спрятался за сруб. Подождал несколько секунд, прислушиваясь, не раздадутся ли звуки погони. Однако во дворе было тихо. Лишь из дома по-прежнему доносились звуки голосов и грохот топора.

«Почему он не стреляет?» – тревожно спросил себя Андрей. – Ведь у него целая коробка патронов».

Однако размышлять на эту тему было некогда. Андрей высмотрел среди сухих веток акации ветхую калитку из потемневших штакетин, набрал в грудь побольше воздуха и, выпрямившись в полный рост, пулей понесся к этой калитке.

По счастью, она оказалась незаперта. Через несколько секунд Андрей оказался за изгородью. Укрывшись за заборчиком, он достал из кармана телефон. Дисплей осветился голубоватым светом, но индикатор аккумулятора показывал, что телефон на последнем издыхании.

– Господи, только бы хватило на одну минуту, – взмолился Андрей.

Он набрал «02» и приложил трубку к уху. Телефон пискнул у него в руке и с мелодичным звуком отключился. Аккумулятор разрядился окончательно.

– Черт! – прорычал Андрей.

Старый полуразрушенный дом, о котором говорил Николай Андреевич, больше походил на развалины. Развалины эти и в самом деле находились в нескольких сотнях метров от участка профессора. На углу улочки стоял знакомый Андрею микроавтобус. Тот самый, в котором Костырин и его шайка перевозили оружие в штаб партии «Союз славян». За рулем кто-то сидел. Андрей не видел, кто это и куда он смотрит. Оставалось надеяться на то, что водила либо дремлет, либо таращится на ворота. В противном случае Андрей пропал.

«А, будь, что будет!» – решил он и обернулся, чтобы посмотреть на дом профессора, и в последний раз он подумал о том, чтобы вернуться и помочь Николаю Андреевичу, однако мысль о ружье и на этот раз оказала свое магическое действие.

«Ничего, отобьется», – успокоил себя Андрей. И более не раздумывал.

Вскоре он был уже возле развалин.

«Это старинное здание, построенное еще при императоре Павле Первом. Там, во второй от входа комнате – слева, за остатками камина – есть дыра. Если постараешься, сможешь пролезть. Это вход в туннель».

Дыру Андрей нашел быстро. Протиснуться в нее было сложновато, пришлось даже снять свитер и тащить его за собой. Но после двух или трех метров туннель расширился. Дальше можно было ползти на корточках.

В туннеле было темно и холодно. Пальцы загребали мокрую грязь. За шиворот капала вода. Пару раз из-под руки Андрея с писком метнулись крысы.

«Господи, когда же это кончится?» – морщась от отвращения и страха, думал Андрей.

Однако до конца было еще далеко.

Сердце колотилось как бешеное. Несмотря на то что в туннеле было холодно, рубашка Андрея взмокла от пота и прилипла к спине. Пот катился по лбу и разъедал глаза. Тогда Андрей зажмурился и стал размеренно перебирать руками, помогая себе японскими трехстишиями, которым научила его Тая.

 
Холодный дождь без конца.
Так смотрит продрогшая обезьянка,
Будто просит соломенный плащ.
 

Пять метров. Десять. Пятнадцать.

 
Прощальные стихи
На веере хотел я написать, —
В руке сломался он.
 

Андрею вдруг показалось, что за ним кто-то ползет. Он даже услышал чье-то прерывистое дыхание у себя за спиной. Черкасов остановился и прислушался. Однако, кроме стука собственного сердца, он ничего больше не услышал. Туннель был такой узкий, что обернуться назад было невозможно.

– Это все пустяки. В туннеле никого, кроме меня, нет, – вслух сказал он.

Звук собственного голоса немного успокоил его. Андрей собрал волю в кулак и пополз дальше.

 
Бабочкой никогда
Он уж не станет… Напрасно дрожит
Червяк на осеннем ветру.
 

Еще десять метров. И дальше, дальше.

«Когда? Когда? Когда?» – билось сердце в груди Андрея.

«Пройдешь туннелем полкилометра, затем он обрывается», – вспомнил он слова профессора.

– Господи, ну когда же он кончится? – чуть, не плача, взмолился Андрей.

Едва он об этом подумал, как где-то вдалеке замерцало маленькое бледное пятнышко. Это прибавило сил. Он пополз в два раза быстрее, обдирая пальцы в кровь об острую, мокрую щебенку.

Пятно становилось все больше. Оно уже было таким ярким, что на него нельзя было смотреть без слез. Наконец Андрей дополз до дыры и в изнеможении ткнулся лбом в старую кирпичную кладку. Несколько секунд Андрей отдыхал. Дыхание с тяжелым хрипом вырывалось у него из груди.

«Раскидаешь кирпичи и выберешься наружу, – прозвучал в голове Андрея голос профессора Киренко. – Ты будешь аккурат возле дороги».

Андрей поднял голову и взялся за работу. Мокрые грязные кирпичи скользили под пальцами, но он не останавливался. И вскоре его упорство было вознаграждено.

Черкасов сунул в образовавшуюся дыру голову, затем, упираясь ногами в дно туннеля и в наваленные грудой кирпичи, стал выбираться наружу. Торчащий из окоема камень впился ему в плечо. Андрей что было сил дернулся вверх. Рубашка с треском порвалась. Еще несколько усилий, и Андрей был наверху.

Выбравшись, Андрей уселся на остатки каменной кладки и огляделся. Метрах в двадцати от себя он увидел серую полосу асфальта. Андрей поднял с земли свитер и хотел протереть им глаза и лицо, но тут острая боль пронзила его правое предплечье. Он посмотрел на руку и увидел, что правый рукав-рубашки промок от крови.

«Камень!» – понял Андрей.

Он так поспешно выбирался из туннеля, что потерял всякую осторожность. И вот вам пожалуйста!

Стараясь не шевелить рукой, Андрей тщательно оглядел рану. Кожа на предплечье была сильно разодрана. Однако рана оказалась неглубокой, и Андрей немного успокоился. Он вынул из кармана платок и как мог перевязал кровоточащее предплечье. Затем обмакнул свитер в лужу и вытер лицо.

Где-то неподалеку затарахтел мотор машины. Андрей поднялся с камня и, прихрамывая, медленно побрел к дороге.