Текст книги "Наполеон"

Автор книги: Фредерик Бриттен Остин

Соавторы: Алан Патрик Герберт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

Глава 3

Альбенга. Позади остались три дня утомительного пути по идущей вдоль берега извилистой узкой дороге, когда-то считавшейся знаменитой дорогой римского императора Августа. Улеглось беспокойство, с которым он всматривался в просторы Средиземного моря, боясь увидеть там английский флот, перехватывающий французские транспортные суда. Английские корабли могли обстрелять и эту дорогу, по которой они тащили пушки практически волоком и на которой артиллерия не сумела бы быстро занять боевую позицию. Но все обошлось благополучно, и из нового штаба в Альбенге он писал, как делал это каждый день.

«Альбенга, 16 жерминаля.

Час ночи. Мне только что принесли письмо. Оно печально. Моя душа глубоко скорбит. Шове мёртв. Он был главным интендантом моей армии. Ты могла видеть его у Барраса. Любовь моя, я нуждаюсь в утешении... Что есть будущее? Что есть прошлое? Какая таинственная пелена окружает нас и скрывает то, что нам важно знать? Мы проводим наши дни, живём и умираем среди непостижимого...

Тем не менее я, как последний глупец, проливаю слёзы над нашей с ним дружбой, и кто дерзнёт сказать мне, что я не должен этого делать? Душа моей жизни, пиши мне с каждым курьером. Иначе я не смогу жить.

Я здесь очень занят. Болье двинул свою армию. Мы на чужой территории. Я немного устал. Целый день приходится ездить верхом.

Прощай, прощай, прощай. Я отправляюсь спать, ибо сон меня утешает. Он приносит тебя ко мне. Я сжимаю тебя в объятиях. Но увы, пробуждаясь, я по-прежнему оказываюсь страшно далеко от тебя!..

Бонапарт».

Два дня спустя он написал ей ещё одно письмо.

«Альбенга, 18 жерминаля.

Я получаю от тебя письмо, прерванное на полуслове, чтобы, как ты пишешь, поехать в деревню; и после этого ты делаешь вид, что ревнуешь меня – меня, который завален здесь делами и падает от усталости.

Ах, моя дорогая возлюбленная!.. Весна в деревне прекрасна; несомненно, там у тебя есть девятнадцатилетний любовник. Где уж тут тратить драгоценное время на письма тому, кто находится на расстоянии в три сотни лье, кто живёт только памятью о тебе, кто набрасывается на твои послания, как голодный охотник, проплутавший шесть часов по лесу, набрасывается на любимое кушанье. Я недоволен. Твоё письмо всего лишь дружеское. Я не нашёл там хотя бы искры страсти, которая, как мне иногда доводилось видеть, зажигается в твоих глазах... Страх быть не любимым Жозефиной, страх убедиться в её непостоянстве... но я сам придумываю себе беды и несчастья. Существует столько реальных несчастий! Неужели нужно самому создавать их? Не может быть, чтобы ты вдохнула в меня столь пылкую, столь безграничную любовь, не разделяя её сама. Имея такую душу, такой ум, ты не можешь в ответ на мою глубокую привязанность и абсолютную преданность нанести мне смертельный удар.

Ты ничего не говоришь о твоём обычном несварении желудка, наступающем в деревне. Я ненавижу его. Прощай, до завтра, моя сладкая любовь. Я желаю только двух вещей на свете – чтобы моя единственная жена помнила обо мне и чтобы исполнилось то, что определено мне судьбой. Думается, тот, кто каждое мгновение думает о тебе, тоже достоин памяти.

Мой брат здесь. Он с радостью узнал о нашей свадьбе и горит нетерпением познакомиться с тобой...

Ты получишь апельсины, духи и душистую воду из флёрдоранжа, которые я посылаю тебе.

Жюно и Мюрат почтительно кланяются.

Целую тебя ниже груди».

Глава 4

Ночь тонула во мраке. Дождь лил как из ведра.

Он стоял на круто вздымавшейся над деревушкой Альтаре высоте, обозначенной на карте как Капа-Бьянка, и смотрел на проплывавшие мимо клубы тумана, заметные только благодаря фонарю, который держал один из его помощников.

Время от времени до него доносился глухой звук выстрела австрийской пушки. Перед ним шла колонна пехотинцев, прятавших головы от дождя, ругавшихся, спотыкавшихся, скользивших, падавших, но всё же продвигавшихся по узкой неровной дороге. Офицеры подгоняли их криками. Люди возникали в тусклом свете фонаря и снова исчезали во тьме подобно привидениям. Вода ручьями стекала по его плащу. Он прокричал им: «Вперёд! Вперёд, мои храбрецы!»

Перед ним, растянувшись от Савоны до Кадибонского перевала, проходили промокшие от дождя батальоны Массена. Их командир стоял рядом и кричал офицерам, чтобы те велели колонне сомкнуться. Вдали, в темноте, к востоку от них, вверх и вниз по каменистым горным дорогам, которые дождь превратил в настоящие ручьи по щиколотку глубиной, тянулась дивизия Лагарпа. А на западе, довольно далеко отсюда, сражалась с ещё более трудными тропами, которые вели к Альтаре, дивизия Ожеро. Связной предупредил его, что выступление Ожеро задержалось из-за раздачи поздно прибывшей амуниции и оружия. К чёрту этих интендантов! Нервы его были на пределе. Казалось, сама ночь полна тревоги, ожидания и предчувствия важного события. Близился рассвет двадцать третьего жерминаля (или двенадцатого апреля).

Однако самое страшное уже произошло. Неизбежные задержки с доставкой продовольствия, реорганизацией войск, экипировкой солдат заставили его перенести начало кампании и назначить наступление, которое должно было немало удивить противника, на двадцать шестое жерминаля. Однако удивиться пришлось ему самому. Позавчера Болье атаковал его бригаду, стоявшую в Вольтри. Впрочем, это было не так уж страшно. Ожидая от австрийского главнокомандующего подобного шага, он заблаговременно дал соответствующие указания; бригада отступила и вчера днём благополучно вернулась в Савону. Там он произвёл ей смотр, заставил забыть об усталости и подбодрил людей горячей речью, проявив к ним доверие и поделившись всем, что его волновало и беспокоило. Однако более серьёзным – если не катастрофическим – было иное: его укреплённый аванпост в Монтеледжино, находившийся на высоте, с которой контролировались дороги его будущего наступления на Монтенотте и Каркаре, был совершенно неожиданно атакован и на целый вчерашний день осаждён австрийцами д’Аржанто.

Он никогда не думал, что у старого Болье столько прыти. Если бы Монтеледжино пал, весь план кампании рухнул бы не начавшись. Но Монтеледжино не пал. Занимавший его отряд под командованием доблестного Рампона (об этом офицере он отправит Директории похвальный отзыв и попросит для него повышения) героически выстоял. Опасность миновала. Войска д’Аржанто, прибывшие из района Акви, находились вдали от основных австрийских сил, штурмовавших Вольтри, и не смогли атаковать в полную силу. Болье, как обычно, не сконцентрировал части в решающем месте. У Бонапарта ещё было время, вполне достаточное для осуществления задуманного прорыва. Но двинуться пришлось тотчас, не думая о готовности частей. Весь вечер в его штаб-квартире, находившейся теперь в генуэзском порту Савоне (Генуя, придерживавшаяся в этой войне нейтралитета, невинно предоставила французским войскам только тамошнюю крепость), он проработал с Бертье, посылая курьеров со срочными распоряжениями дивизиям немедленно выступить в поход. Сам штаб ещё не прибыл из Альбенги; это сильно затрудняло им жизнь. Несмотря на опасность их положения, Бонапарт ни на мгновение не терял самообладания и решительности. Получая рапорты, прибывавшие каждую минуту, принимая приходивших за приказами и новыми сведениями генералов, склоняясь над разложенной на столе и освещённой несколькими свечами картой, он был энергичен, собран и... счастлив. Он быстро рассеял звучавшие в голосах генералов нотки тревоги и пессимизма. Риск и опасность всегда оживляли Бонапарта, приумножая силы его ума и воли. (Едва ли этого ждали от него Массена и другие старые генералы. Скорее наоборот: Наполеон был уверен, что они ухмылялись, довольные тем, что выскочку, не предусмотревшего действий противника, наказали по заслугам). В час ночи он сел на лошадь и вместе с Бертье и гражданином Саличетти поехал по ведущей вверх тёмной горной дороге через Кадибонский перевал, к тому месту, откуда открывался хороший обзор.

Теперь, стоя на этой окружённой тьмой высоте, мимо которой непрерывным потоком шли солдаты Массена, он мог чётко представить себе все силы, изготовившиеся к схватке. Он видел чётко и ясно. Болье бросил в атаку на Вольтри десять тысяч человек и остался там. Старикашка сам вышел из игры. Теперь он не сумел бы повлиять на события даже в том случае, если бы с риском для себя попытался штурмовать Савону. Ещё девять тысяч оставалось в резерве около Алессандрии, где от них было проку как от козла молока. Д’Аржанто мог получить подкрепление из Вольтри не раньше, чем через несколько дней, ибо оно должно было бы идти через Акви. Согласно заслуживавшим доверия донесениям, д’Аржанто готовился возобновить атаку на Монтеледжино и имел для этого около семи или восьми тысяч солдат. Против этих частей стоял хорошо окопавшийся Рампон с двумя с половиной тысячами; сейчас к нему на помощь шёл Лагарп, который вёл с собой ещё десять с половиной тысяч. Одновременно с этим четыре тысячи солдат Массена продвигались к высотам восточнее Каркаре, чтобы затем спуститься и обойти правый фланг д’Аржанто. У них был приказ ударить в критический момент, когда бой австрийцев с дивизией Лагарпа войдёт в решающую фазу. Можно было математически точно доказать, что д’Аржанто будет разбит. Ещё раз, продемонстрировав молниеносный расчёт и проницательность, Бонапарт превращал неудачу в преимущество.

Тем временем пять тысяч солдат дивизии Ожеро и бригады Доммартена двигались слева, чтобы выйти через Каркаре к Кайро и вбить клин в промежуток между австрийцами и пьемонтцами, который непременно возникнет с разгромом д’Аржанто. Если бы только Ожеро смог наверстать потерянное время и достичь Кайро в течение дня, он не только отрезал бы австрийцам путь к отступлению, но и непременно смял бы слабый, всё ещё разбросанный по фронту в четыре лье австро-пьемонтский центр. Далеко к западу, в районе Ормеа и Гарессио, мрачный старый Серюрье дал приказ провести ложные атаки и напугать пьемонтцев под командованием Колли, чтобы заставить их остаться в своих укреплённых пунктах для защиты Чевы.

С тайным восторгом он охватывал мыслью все эти дальние и невидимые передвижения огромных масс войск. Это была первая самостоятельно проводимая Бонапартом операция, первое сражение, вся ответственность за которое целиком ложилась на него. Он ясно представлял весь механизм этих передвижений и включил его, предварительно точно рассчитав взаимодействие частей, чтобы полностью парализовать волю врага. И хотя он был уверен в успехе, ночь перед рассветом должна была показать, оправдается ли его внутреннее убеждение в превосходстве французской армии. Хотя он тщательно предусмотрел все неожиданности, но даже идеально спланированные битвы проигрывались иногда по чистой случайности. Этой ночью, когда тьма скрыла от него всё, кроме проходивших мимо промокших войск, он сознательно бросил вызов судьбе, таинственному и неясному будущему. Нынешний феерический успех, о котором он мечтал, будет означать доверие Директории, будет означать всё. Его мысли перескочили на Жозефину, которая в этот час мирно спала в своей уютной, увешанной зеркалами спальне на улице Шантерен. Видела ли она его во сне? Он мог представить своего курьера, скачущего к ней по улицам Парижа с новостью о победе.

За его спиной один из штабных офицеров умудрился разжечь дымный костёр, прикрывая пламя плащом. Он отступил к огню, у которого обнаружил закутанного по уши в шарф Бертье. Тот был бодр, как всегда, несмотря на непрерывную работу в течение последних двадцати с лишним часов, и, как всегда, имел в голове чёткое представление о точном расположении каждого подразделения. Он был как раз таким начальником штаба, какой ему был нужен: точным и неутомимым. Единственное, чего хотел бы от него Бонапарт, это не грызть ногти. Вид толстых пальцев Бертье бросал главнокомандующего в дрожь. Он обменялся с начальником штаба несколькими бодрыми восклицаниями; говорить было не о чем. Их планы уже действовали, и вносить в них что-либо новое было поздно. Оставалось только ждать.

К нему подошёл Массена и заявил, что отправляется в авангард своих войск. Его голос, обычно такой язвительный, сейчас звучал необычно доброжелательно. Бывший контрабандист знал эти горы как свои пять пальцев. Бонапарт так же бодро попрощался с ним:

– До свидания, Массена. Помни, что надо дождаться, когда Лагарп займёт позиции – и тогда победа!

Но придётся вытерпеть ещё несколько часов. Нет, он не спустится вниз и не укроется в Альтаре, как предлагает Бертье. Он не мог отсутствовать ни минуты, это его дело. Он огляделся вокруг и заметил крестьянина средних лет, брата кюре из Альтаре, который очень неохотно проводил их до этого места. Очевидно, беднягу мучили подозрения, не являются ли эти французы, атеисты и смутьяны, посланниками самого дьявола. Чтобы преодолеть упрямство, пришлось пригрозить ему пистолетом. Говорить с ним, как и с любым человеком из простонародья, было очень трудно, и Бонапарту пришло в голову, что этому следовало бы специально учиться. Он подозвал к себе крестьянина и резким тоном задал ему несколько вопросов. В каком состоянии дороги, ведущие из Акви через Кайро и Дегр? Хороша ли дорога из Каркаре в Миллезимо? Каковы прилегающие дороги и мосты? Какой урожай был у них в прошлом году? Много ли осталось в амбарах? Есть ли в окрестностях богатые землевладельцы? Насколько сильны революционные настроения среди крестьян? (Согласно донесениям пьемонтских революционных агитаторов, которых он встречал в Ницце и Альбенге и которые щедро субсидировались Фейпу из Генуи, весь Пьемонт только и ждал сигнала к началу якобинского восстания). Как ладили они с австрийцами?

Крестьянин пытался отвечать как можно лучше, постоянно вдаваясь в путаные объяснения, которые приходилось прерывать. Он попросту очень боялся Бонапарта и мучился от терзавшего его беспокойства. Думает ли «синьор генерал», что сражение развернётся в Альтаре? Его жена, беременная шестым ребёнком, только что слегла в постель, и её нельзя вывезти. Большинство жителей деревни уже удрало. Французы, не в присутствии signor generale будь сказано, творили жуткие вещи, когда были там в позапрошлом году, несмотря на то что битва происходила далеко от этого места, в Дего. Жена его племянника сошла с ума из-за того, что они с ней сделали, а племянник повесился.

Наполеон сам побывал здесь в те времена, командовал артиллерией и хорошо помнил все эти сцены мародёрства и насилия. Он изо всех сил старался переубедить бедного селянина, говорил, что не допустит подобного и что не планировал никакого сражения в Альтаре.

Крестьянин покорно поблагодарил его и перестал трястись от ужаса при виде тщедушного молодого генерала, так хорошо говорившего по-итальянски.

– Покорнейше благодарим, signor generale! Я часто думаю, почему Господь допускает войну? В бытность моего дедушки здесь тоже шла война. Чужеземные солдаты приходят и убивают друг друга в наших деревнях. Конечно, война – это их дело, но сгорают наши дома, гибнет наш урожай и наши женщины подвергаются поруганию. Мой брат, священник, говорит, что на все воля Божья, но случаются вещи, signor generale, которые нельзя понять.

Бонапарт не мог объяснить ему, что здесь сталкиваются крупные национальные интересы, и эти конфликты не могут быть решены иначе как с помощью войны, уничтожающей их мирные поля с таким же равнодушием, как это делает сильная буря. Война является лишь частью тайны бытия. Почему его призванием стала именно война и почему она так разрушительна? Какие мистические силы проявляли себя в Александре Великом или в Цезаре? Он подумает об этом позднее, когда будет время пофилософствовать. Раньше он часто занимался этим, пока одиноко ютился в своей мансарде...

   – Войны никогда не прекратятся, мой друг, – сказал он как можно мягче. – В один прекрасный день ты ещё похвастаешься тем, что помог мне одержать мою первую победу.

Он отвернулся и пошёл к Бертье. Лагарп уже должен был выйти на нужную позицию и соединиться с Рампоном. Австрийцы тихо залегли где-то в темноте к северу и северо-востоку. Если, конечно, не ускользнули под покровом ночи! Но нет, это невероятно. Д’Аржанто, получив достаточное подкрепление, попытается вновь атаковать эту стратегически важную высоту. Тем более что после вчерашнего боя число защитников Монтеледжино сильно поредело. Возможно, к нему подойдёт Болье, но войска из Вольтри старик подтянуть уже не успеет. Все произойдёт так, как он и наметил. Главнокомандующий с нетерпением ждал курьера от Ожеро с подтверждением того, что его войска приближаются и будут на месте вовремя, чтобы сыграть решающую роль в окончательной победе.

В небе забрезжил бледный рассвет. На горизонте среди низких облаков начали слабо прорисовываться вершины гор, а внизу всё было покрыто клубами тумана. Дождь прекратился. Ординарец принёс ему горячий кофе и кусок чёрствого хлеба. Хорошо! Он нуждался в этом. Бертье тоже выпил немного кофе и пожевал корочку. Снова появился Саличетти, давно отправившийся вниз поискать укрытия в Альтаре. Кое-кто расседлал лошадей и положил сёдла вокруг костра. Они с Бертье сидели на них и пили кофе. Оставалось только ждать. Саличетти, с беспокойством вглядываясь в туман, шагал взад и вперёд. Наконец он подошёл к командующему:

   – Австрийцы странно притихли, Бонапарт. Не обходят ли они нас со стороны Савоны, чтобы отрезать путь к отступлению?

Он только рассмеялся в ответ. Саличетти, который доложит Директории всё, что он скажет или сделает, должен доверять ему полностью.

   – Об отступлении не может быть и речи, мой друг, вот увидишь. Своё первое сражение я не проиграю, – бодро сказал он, хотя принял все меры предосторожности для этого отступления, если оно станет Необходимым.

Уже совсем рассвело. Бледно-золотистые лучи мутного солнца с трудом пробивались сквозь облака. Долины внизу были ещё полностью покрыты белёсым туманом. Шесть часов утра. Мимо прогрохотало несколько пустых санитарных повозок. Рядом с ними шли хирурги, направлявшиеся к месту своей будущей работы. Проследовали Телеги с продовольствием. На них вперемежку с бочонками коньяка тряслись взъерошенные маркитанты, которые подгоняли своих мулов и ослов, выкрикивали непристойные шутки и ругательства. Семь часов. Долины всё ещё полны тумана. Собравшиеся наверху напряжённо ждали, когда грянут первые выстрелы и раздастся пушечная канонада, но всё было спокойно. Зловещая, ничем не нарушаемая тишина нависла над всем вокруг. Лагарп ужасно запаздывал. Ему был дан приказ начать атаку за час до рассвета.

Внезапно, пронизывая эту тишину, прозвучал одиночный выстрел. Затем второй... третий, четвёртый, всё чаще и чаще. Началась невидимая в тумане перестрелка, словно пуля была лучшим средством нащупать едва различимого врага. Все повскакали с мест и, напряжённо прислушиваясь, стали вглядываться в том направлении, откуда доносились звуки. Австрийцы возобновили штурм Монтеледжино! Он поглядел в сторону этой высоты, выделявшейся среди зелёных холмов и окутанной по краям клубящимся маревом. На ней не было видно никаких признаков жизни. По долинам прокатилось эхо трёх или четырёх пушечных залпов. Австрийская артиллерия. В бинокль он увидел, как маленькое белое облачко выросло и на вершине Монтеледжино. Затем, спустя короткое время, которое он мог сосчитать, до него донеслись два раската. Отвечали две пушки, которые он распорядился затащить туда вчера вечером! Ещё несколько австрийских пушек открыло огонь, и залпы покатились вдогонку один за другим. Затем послышалась мелкая отдалённая трескотня мушкетных выстрелов.

Раздались три стройных оружейных залпа, и трижды по холмам и долинам прокатилось раскатистое эхо. На фланге Монтеледжино, чуть повыше полосы тумана, появилось облако белого дыма. Мало что можно было разглядеть, но он угадывал происходившее. Защитники Монтеледжино оставили свой редут и всеми силами контратаковали наступавших австрийцев. Это значило, что Лагарп занял свои позиции. Да! Внизу, слева, из туманной долины внезапно донеслись отрывисто-протяжные звуки артиллерийских залпов, и тотчас прозвучали ответные. Лагарп начал атаку. Бонапарт ничего не мог разглядеть в этом невидимом под покровом тумана столкновении. Артиллерия продолжала стрелять. Грохот выстрелов становился всё более и более частым. Вперемежку с орудийными залпами трещали мушкеты. Что происходит там, внизу?

Прискакал один из штабных офицеров и сообщил, что Ожеро смог выступить лишь в четыре часа утра. Он очень опоздал и сумеет захватить Каркаре не раньше полудня. Следовательно, его продвижение в Кайро наперерез возможному отступлению д’Аржанто в Дего и Акви будет возможно лишь вечером. Д’Аржанто будет разбит и начнёт отступление задолго до этого срока. Бонапарта охватило раздражение. Он научит эту армию, как проводить марш-броски! Но сейчас опоздание – это факт, которого нельзя изменить. Как бы то ни было, Ожеро окажется на таком расстоянии, с которого сможет быстро прийти на помощь. Решение можно будет принять позже. Он продолжал вглядываться в покрытые туманом долины, откуда всё ещё доносились и треск мушкетов, и тяжёлые раскаты артиллерийских залпов.

Как быстро летело время в напряжённом ожидании! Перевалило за восемь, почти половина девятого. На мгновение ветерок разогнал облака. Солнце, пробившись сквозь туман, быстро рассеяло его в клочья, и через несколько минут низина, лежавшая между двумя высотами, стала отчётливо видимой. Он мог разглядеть синие колонны французов. Их передние ряды, наступавшие разрозненными группами, были словно оторочены дымками выстрелов. По другую сторону виднелись беломундирные австрийцы. Их аккуратные ряды были выстроены под углом к французам. На заднем плане виднелось несколько домов селения Верхнее Монтенотте.

Синие колонны рвались вперёд. На таком расстоянии казалось, что они движутся очень медленно, но в действительности, как ему было известно, они атаковали с неистовой яростью. Он представлял себе их бешеные крики и бой барабанов. Аккуратные белые шеренги австрийцев, славившихся выправкой, были накрыты залпами. Французы стреляли побатальонно. Бухала артиллерия: неизвестно откуда в воздухе появлялись клубы дыма. Когда эти клубы поднимались и редели, он видел поле, кишмя кишевшее маленькими человечками, которые смешивались друг с другом, соединялись, разбегались, и всё это шевелилось в клубах дыма, озарявшегося оранжевыми вспышками пушечных выстрелов. Появляясь то здесь, то там, синие колонны продолжали пробиваться вперёд. Кое-где австрийцы явно отступали. Выстрелы мушкетов и канонада пушек указывали на ярость боя. Но не этот непрерывный грохот решающего сражения замечал он во время битвы. Эти неравномерные залпы, этот конвульсивный треск мушкетов были только внешним выражением многочисленных схваток, происходивших повсюду на очень большом пространстве.

Было уже почти девять. Солнечный свет заливал холмы и низины. Одетые в белые мундиры австрийские батальоны передвигались на новые позиции. Очевидно, д’Аржанто собирал их для последующей атаки. С другой стороны были видны разворачивавшиеся широкими рядами колонны французов. Дивизия Лагарпа сражалась отлично. И в этот момент бинокль Бонапарта уловил блеск оружия, сверкнувшего на холмах слева. Солнце высветило длинную вереницу людей, что появилась в рассеивавшемся тумане. Это был Массена!

Конечно, противник тоже увидел их и почувствовал угрозу справа. Шум сражения не стихал, но неожиданное усиление обстрела говорило, что австрийцы начали контратаку. Время от времени он видел, как полки Массена прорывались вперёд и сбрасывали с холмов группы солдат в белой форме. Затем они спускались в долину и исчезали сами: поле сражение целиком затянуло дымом. Всё смешалось так, что ничего нельзя было разобрать.

Он стоял слишком далеко от сцены. Нужно подобраться поближе, чтобы ясно видеть всё происходящее. Отдав приказ Бертье спуститься в штаб в Альтаре, он забрался на свою маленькую белую лошадь и велел проводнику показать наблюдательный пункт, откуда можно было бы легче наблюдать за сражением. После нескольких минут раздумий и сомнений крестьянин наконец сказал, что знает одно такое место.

   – Кастелло-делла-Селла, signor generale! Оттуда обе деревушки Монтенотте как на ладони.

   – Тогда быстрей!

Саличетти решил отправиться вместе с Бертье. Сопровождаемый только полудюжиной кавалеристов из своего эскорта – все адъютанты уже разлетелись с приказами, – Бонапарт направил лошадь по каменистой тропе, спускавшейся с этой высоты. Крестьянин торопливо семенил возле стремени.

Дорога была чудовищной. С неё сражения не было видно вообще. Канонада и мушкетная пальба всё не стихали, однако интервалы между залпами увеличились, да и грохот стал слабее. Путь казался бесконечным, но проводник уверял, что с Кастелло-делла-Селла он сможет увидеть всё.

Наконец они достигли этого места, представлявшего собой заброшенное строение в складке гор. Отсюда по-прежнему не было видно ни Монтенотте, ни поля сражения. Казалось, бой почти прекратился. Были слышны только отдельные залпы артиллерии. Бездействие доводило его до бешенства. В ярости он грозился повесить проводника. Пришедший в ужас крестьянин предложил отправиться по другой тропе. Рискуя жизнью, они двинулись по ней между скал и деревьев, пока та не исчезла в лесу.

Заикаясь от страха, крестьянин признался, что он заблудился. Бонапарту хотелось убить этого придурка. Не слушая больше никаких оправданий, он повернул лошадь. Он должен сам найти тропу и любой ценой выбраться куда-нибудь, откуда сможет увидеть, что происходит.

Они нашли другую дорогу. После небольшого подъёма тропа спускалась вниз и становилась неровной и крутой, почти непроходимой. На повороте стоял монах-доминиканец.

   – Куда ведёт эта дорога? – спросил Бонапарт дрожащим от гнева голосом.

Доминиканец поднял глаза от чёток и, равнодушный к близкой битве, ответил:

   – Она ведёт в простую лачугу, синьор офицер. Чуть подальше путь непроходим для лошадей.

Отчаявшись, Бонапарт развернулся и поскакал вверх. Крестьянин, спотыкаясь, бежал следом. Это было уж слишком. Просто абсурд! В ярости Бонапарт проклял всю нелепость своего положения. Не видеть собственного сражения! Как только он снова повернул к Кастелло-делла-Селла, то увидел скакавшего навстречу молодого штабного офицера, совсем мальчика. Лицо юноши почернело от пороховой копоти, рваный мундир покрылся грязью Он явно побывал в гуще сражения. Юный офицер радостно махал шляпой.

   – Победа! Полная победа, генерал! – с восторгом кричал офицер, – Генерал Массена приказал мне найти вас и сказать, что разбитый наголову враг в беспорядке бежит к Дего. Мы взяли тысячи пленных, знамёна и пушки!

Тут мальчик опомнился, отдал честь, достал из кармана послание Массена и вручил его главнокомандующему. Всё было так, как он сказал. Массена докладывал о полной победе и тысячах пленных.

   – Это была великолепная атака, генерал! – сказал мальчишка, которого всё ещё распирало воодушевление боя. Он смеялся, опьянённый победой. – Вы бы только видели этот штурм, этих голодранцев, карабкающихся по заросшим каменистым склонам с криками: «Да здравствует Франция! Да здравствует Республика!» Всё было сделано на бегу. Австрийцы улепётывали как зайцы. Едва кто-то поворачивался и пытался оказать сопротивление, его тут же обходили с флангов и окружали. Чудесно было оказаться там, генерал! Сегодня Итальянская армия одержала свою первую победу!

Испытывая огромное облегчение, Наполеон на мгновение замер на лошади. Австрийцы бегут к Дего. Какая досада, что там нет Ожеро, чтобы отрезать им путь к отступлению, как он задумал! Сделан лишь первый шаг на том пути, который отчётливо вырисовывался в его сознании. Нужно было отдать огромное количество срочных приказов.

   – Назад, в Альтаре! – скомандовал он. – И как можно быстрее! Кратчайшей дорогой!

Крестьянин на лету поймал брошенную ему серебряную монету. Бонапарт дал бы и золотую, но такой не имел. Две тысячи золотых луидоров – всё, что сумела выделить ему казна при отправке – были давно истрачены на нужды армии. Даже своим генералам он не смог дать больше четырёх луидоров каждому.

С отчаянной удалью, едва не падая с лошадей на мокрых, крутых поворотах тропы, переходя всюду, где только было можно, на размашистый галоп, они неслись по склону вниз, к Альтаре. Победа! Его первая победа! Он едва осознавал, едва верил в это. Всё казалось таким маленьким и незначительным, таким далёким от него... Но это был свершившийся факт, открывавший перед ним огромное поле будущих свершений. Он раздавил врагов в месте их основного соединения, на гребне Апеннин. Внизу раскинулись долины Италии. Солнце вновь спряталось за низкие тёмные тучи. Сырой туман полз по сумрачным холмам, но для него весь мир казался расцвеченным яркими красками. Бонапарт был готов смеяться от переполнявшего его ликования. Он нёсся вскачь, и плащ развевался у него за спиной. Победа! Его первая победа! Вся его предыдущая напряжённая жизнь была только подготовкой к этому моменту. Его ждала новая судьба.