Текст книги "Наполеон"

Автор книги: Фредерик Бриттен Остин

Соавторы: Алан Патрик Герберт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

Через тёмный, наполовину средневековый, наполовину ренессансный город Бонапарт поехал обратно в штаб. Худшее осталось позади. Он переправился через По и занял плацдарм на другом берегу. В случае завтрашней атаки Липтая Даллемань, Лагарп и Ожеро сумеют удержаться своими силами. Да, но каков Болье? Значит, этот семидесятилетний противник был вовсе не такой дурак, как думалось, и вовсе не такой ротозей, как хотелось верить. Вполне возможно, что он с основными силами маршировал где-нибудь неподалёку. Конечно, гонцы Липтая уже давно неслись к нему, чтобы сообщить о появлении французов на северном берегу По и об угрозе австрийским коммуникациям. Если бы Болье уже выступил, не нашлось бы никакой возможности перерезать его пути снабжения, и тогда австрийцы могли бы спокойно готовиться к генеральному сражению. А он сумел бы собрать свои силы не раньше двадцать первого флореаля, то есть через три дня, когда к Пьяченце подошли бы дивизии Массена и Серюрье, форсированным маршем двигавшиеся из далёкого тыла. И даже те войска, артиллерия и обоз, которые были с ним, закончат переправу не ранее завтрашнего дня. Успех рискованного предприятия всё ещё висел на волоске.

Прибыв в штаб, он продиктовал несколько приказов. Срочный приказ Лагарпу он впервые позволил сформулировать и подписать Бертье, поскольку буквально валился с ног и намеревался перехватить часок-другой сна.

«Главнокомандующий уполномочил меня, мой дорогой Лагарп, предупредить вас, что вы должны собрать всех солдат и не позволять им заниматься грабежом, дабы не случилось так, что они будут разбросаны, когда появится враг и начнёт беспокоить их. Успех нашего перехода зависит от дисциплины, которую вы установите в своих войсках. Соберите также всю кавалерию; позвольте только одним лазутчикам удаляться от своих частей; займите позиции возле переправы – в том месте, которое покажется вам наиболее удачным. Проявите заботу о том, чтобы ваши дозорные не спали; как вы понимаете, всякая ложная тревога, когда за спиной река, может стать очень опасной, если войска не соблюдают строжайшего порядка».

Был ещё один приказ, адресованный Кильмэну:

«Генерал Кильмэн отдаст приказ генералу Бомону немедленно переправиться через По и взять на себя командование всеми кавалерийскими отрядами по мере того, как они будут переправляться на другой берег. В намерения главнокомандующего входит то, чтобы генерал Кильмэн остался на переправе, где должен присутствовать для обеспечения порядка и ускорения перехода всей кавалерии – за исключением одного полка, остающегося при штабе. Переправа будет продолжаться всю ночь».

Было ещё несколько приказов сходного содержания, продиктованных и оставленных Бертье. День затянулся. Бонапарт оставался на ногах с двух часов ночи, а следующий день тоже совсем не годился для отдыха...

Через полчаса глубокий сон главнокомандующего был прерван: пришло письмо от испанского министра в Парме. Не поднимаясь с постели, он быстро продиктовал ответ.

«Месье, я получил ваше письмо. Поскольку ни в моей душе, ни в намерениях французского народа нет ни малейшего желания причинять бессмысленное зло другим народам, я соглашаюсь приостановить все военные действия против герцога Пармского и отказаться от наступления на Парму (у него никогда не было ни малейшего желания наступать на Парму), однако герцог должен в течение ночи прислать ко мне своего представителя для заключения перемирия. Я с несколькими полками кавалерии и бригадой пехоты стою в трёх милях от Пьяченцы (это напугает их); это не должно причинять герцогу Пармскому никакого беспокойства с того момента, как он примет условия, о которых мы договорились (ни о чём они ещё не договорились; он только представил герцогу свои краткие условия). Я несказанно рад предоставившейся мне возможности засвидетельствовать вам свои чувства глубокого уважения, почтения и прочее.

Бонапарт».

Он не собирался позволять испанскому правительству вмешиваться в его частное маленькое дельце с герцогом Пармским. Пусть почтенный министр поймёт это.

Он подписал поданный секретарём листок. Ординарец доложил, что на другом берегу всё тихо и что кавалерия продолжает переправляться.

Он повернулся на другой бок и мгновенно уснул.

Глава 15

Стояло жаркое майское утро. Бонапарт и Бертье осторожно двигались по длинному, колеблющемуся мосту из лодок, по которому вчера переправились дивизия Лагарпа и кавалерия. За ними поспевали адъютанты и эскорт с лошадьми в поводу. Люди Андреосси, призвав на помощь сотни рабочих из Пьяченцы и трудясь всю ночь, так и не успели навести более надёжный мост на более надёжных опорах. За мостом раскинулась подозрительно тихая местность. Он знал, что на том берегу должны быть австрийцы, но те не выдавали себя ни единым мушкетным выстрелом. Не было и намёка на то, что тысячи французов находятся совсем рядом. Посадки тополей, обрамлявшие полузатопленные рисовые поля, скрывали равнины северного берега. Поля, разделённые сетью оросительных каналов, местами достаточно широких и глубоких, по сообщению разведчиков, представляли собой серьёзное препятствие. Дороги и просёлки тянулись по дамбам. В этой местности, где было невозможно развернуться, численность войск почти не имела значения; даже маленький, но решительный отряд трудно было бы выбить с занимаемой им позиции. Прямо перед ними, на небольшом удалении от столбовой дороги, тянувшейся от Пьяченцы до Лоди, раскинулись две деревни – Гвардамилья и Фомбио; справа от Фомбио лежало большое селение Кодоньо. Через Кодоньо с запада на восток тянулась главная коммуникация Болье, связывавшая его с Павией.

Разведчики доложили, что шесть-семь тысяч австрийцев под командованием Липтая превратили занятые им деревни Гвардамилья, Фомбио и Кодоньо в сильно укреплённый лагерь. Пока ещё оставалось время, нужно было немедленно выбить их оттуда и перерезать коммуникации Болье. Судя по донесениям, сам Болье находился где-то на западе, довольно далеко отсюда.

Миновав мост и собираясь сесть на лошадь, Бонапарт с удивлением заметил высокую фигуру Лагарпа, появившуюся из каких-то кустов. Что Лагарп делал здесь, вдали от своей дивизии? Это было на него не похоже. Лагарп всегда был впереди своих людей, в самом опасном месте. Бонапарт был поражён странно изменившейся внешностью дивизионного генерала. Обычно спокойный и жизнерадостный, теперь он выглядел бледным, осунувшимся и расстроенным.

   – Что случилось, Лагарп? – окликнул его Бонапарт.

Лагарп подошёл и отдал честь.

   – Что-то мне не по себе, генерал. – Его взгляд странно блуждал по сторонам, а затем остановился на лице командующего. – Сегодня я не в своей тарелке – сам не знаю почему... – Он на секунду запнулся и поднёс руку ко лбу. – Должно быть, предчувствие...

Бонапарт коротко хохотнул, пытаясь подбодрить его.

   – Ерунда, генерал! У каждого солдата временами бывают предчувствия, но это ровным счётом ничего не значит. Где ваша дивизия?

   – В полумиле отсюда, на дороге, генерал. Впереди кавалерии.

   – Скорее возвращайтесь к своим. Сейчас я найду Даллеманя и отдам ему приказ немедленно атаковать Гвардамилью и Фомбио. Вы окажете ему всемерную поддержку. После взятия Фомбио свернёте направо и захватите Кодоньо. Я отдам приказ кавалерии одновременно обойти Кодоньо справа. Через час ваша дивизия должна быть готова к атаке, – Он смерил Лагарпа испытующим взглядом.

Да, определённо, сегодня утром тот был не в себе. Возможно, заболевал. Очень жаль, если так. Лагарп был незаменим.

Он улыбнулся генералу.

   – Как всегда, вы смело поведёте их вперёд и завоюете новую славу. Сегодня Кодоньо должно быть в наших руках. Я полагаюсь на вас. – Его тон был подчёркнуто сердечным. Бонапарту искренне нравился Лагарп.

Лагарп отдал честь; его взгляд слегка прояснился.

   – Хорошо, генерал. Я вас не подведу.

Дивизионный генерал заторопился к лошади, которую держал под уздцы конный ординарец, прыгнул в седло и галопом поскакал по дороге, поднимая облако пыли.

Бонапарт и Бертье сели верхом и рысью затрусили вперёд. Позади них позвякивали уздечками адъютанты и эскорт.

   – Я никогда не видел Лагарпа в таком состоянии, – сказал он Бертье. – Надеюсь, он не заболеет. Прекрасный офицер! У него большое будущее. – Его мысли тут же вернулись к предстоящему делу. – Передайте Ожеро, чтобы он тщательно разведал местность, но не менял позиции, пока не получит новый приказ.

Ожеро форсировал реку левее и по-прежнему держался вблизи неё. Он занимал хорошую позицию для поддержки выдвинутых вперёд отрядов. Поэтому Бонапарт не хотел, чтобы Ожеро ввязывался в самостоятельный бой с Болье, который мог неожиданно появиться с запада. Первым делом следовало очистить дорогу.

Бертье придержал коня, набросал приказ, подозвал адъютанта и велел ему живо скакать к Ожеро.

Они проезжали мимо кавалеристов Кильмэна. Солдаты расположились между тополей, справа и слева от дороги; за исключением нескольких кукурузных полей, в округе не было ни клочка твёрдой земли, на которой можно было бы встать лагерем. Он послал офицера разыскать Кильмэна. Новый командир кавалерии был неважной заменой погибшему Стенжелю. Ни он, ни его заместитель Бомон не обладали той инициативой, которая требовалась от начальника кавалерии. Никто из них не любил риска. Тем не менее Кильмэн был толковым парнем со склонностью к штабной работе. При первой же возможности надо будет перевести его в подручные к Бертье...

Кильмэн рысью подъехал к нему. Это был суровый с виду, но приятный в общении ирландец со светлыми волосами, живыми голубыми глазами и лицом, слегка побитым оспой.

   – Кильмэн, авангард при поддержке Лагарпа должен сейчас же атаковать Гвардамилью, Фомбио и Кодоньо. Немедленно перебросьте вашу кавалерию по просёлку на правый фланг и обойдите Кодоньо. Вы встретите там австрийскую кавалерию. Пусть ваши парни померятся с ними клинками. Им нужно обрести уверенность в себе. Без задержки перебрасывайте ваши эскадроны. Я жду, что они проявят храбрость.

Кильмэн вспыхнул от скрытого упрёка и отдал честь.

   – Хорошо, генерал.

Начальство вновь зарысило вперёд. Эта кавалерия была почти бесполезна, она не могла воевать. Конечно, в самом начале кампании против Пьемонта их лошади представляли собой ходячие скелеты, но в последнее время фуража хватало. Чего ей не хватало, так это боевых офицеров. Солдаты есть лишь то, что делают из них офицеры...

Они подъехали к пехотинцам Лагарпа, толпившимся справа и слева от насыпи. Очевидно, Лагарп уже прибыл и принял командование. Трубили горны, били барабаны. Люди бросали свои импровизированные биваки, бежали и строились в колонны.

Неподалёку от Гвардамильи Бонапарт встретил Даллеманя в сопровождении двух его заместителей – Ланюсса и Ланна. Даллемань – огромный, плотный, с толстыми, гротескно выпяченными губами – сообщил ему, что враг забаррикадировался не только в стоявших в центре деревни колокольнях, но и в некоторых домах. А на просёлочной дороге у Фомбио занимали позицию австрийские пушки.

Бонапарт коротко кивнул и посмотрел на раскинувшуюся впереди местность, расчерченную дамбами.

–Отлично! Немедленно атакуйте, генерал. К вам на помощь движется Лагарп.

Даллемань тоже присмотрелся к ландшафту.

   – Очень хорошо, генерал. Я ждал приказа. В атаку пойдут три колонны: Ланюсс по дороге, Ланн по обочине слева, а я сам – по тропинкам справа.

Даллемань был самым подходящим человеком для того, чтобы командовать авангардом. Он никогда не мешкал и никогда не перечил.

   – Отлично, генерал! Выступайте!

Бонапарт натянул поводья и съехал на обочину. То же сделала и свита. Карабинеры и гренадеры уже построились в шеренги. Не составило труда сформировать из них три колонны. Через несколько минут густые цепи карабинеров бегом двинулись вперёд, смело ныряя в раскинувшиеся перед ними рвы и переходя вброд затопленные рисовые поля. Дав карабинерам отдалиться, на пыльную дорогу ступила центральная колонна. Неистово били барабаны, люди возбуждённо смеялись и кричали, предвкушая близость схватки. Справа и слева по обочинам продвигались другие колонны; голубые мундиры солдат мелькали среди тополей.

Сидя верхом, он ждал и шутливо говорил Бертье:

   – Я слышал, что наши интенданты очень удобно устроились в Пьяченце. Наверно, они думают, что мы собираемся здесь зимовать. Как же, должно быть, разочаруются эти вороватые канальи, если завтра мы уйдём отсюда! – Внезапно он стал серьёзным. – Это мне кое о чём напомнило. Пошлите приказ нашему другу наместнику Пьяченцы – пусть не обращает внимания ни на какие требования или счета за реквизиции, не подписанные либо главнокомандующим, либо начальником штаба, а также главным интендантом или Саличетти. Пусть не принимает требования интендантов или их поставщиков. Если те будут настаивать, пусть немедленно предупреждает военного коменданта, то¥ арестует их и направит в штаб-квартир! Это подрежет им крылышки; Рано или поздно мне придётся повесить кое-кого из этих мошенников. – Он посмотрел на Бертье, который заканчивал набрасывать проект приказа. – Добавьте, что губернатор должен немедленно, сообщать мне обо всех замеченных проступках, чтобы я мог принять соответствующие Меры. Сообщите ему, что я настоятельно приказываю уважать права личности, собственность и религиозные убеждения.

Прошло около часа. Даллемань был далеко впереди; лишь несколько разрозненных мушкетных выстрелов выдавало его присутствие. Теперь мимо них проходила передовая полубригада Лагарпа. Проехал и сам Лагарп верхом на коне. Бонапарт помахал рукой отдавшему честь дивизионному генералу.

   – Удачи, генерал! Вы идёте за новыми лаврами!

К нему галопом подскакал адъютант.

   – Генерал Даллемань докладывает, что враг покинул Гвардамилью и отошёл к Фомбио. Сейчас генерал направляет свои колонны к Фомбио и будет атаковать деревню с ходу.

В этот миг землю сотрясла мощная канонада. Началась битва за Фомбио.

   – Едем, Бертье! – воскликнул Бонапарт. – В Гвардамилью! – Нужно было взглянуть на происходящее с высоты колокольни.

С адъютантами и свитой позади они рысью поскакали по дороге, обгоняя маршировавшую пехоту Лагарпа. Эти ветераны, чей дух окреп после победоносного форсирования По, были настроены по-боевому.

   – Да здравствует генерал! – кричали они ему. – Да здравствует Бонапарт! Эй, Малыш, у тебя нет для нас ещё одной реки?

   – Да здравствует Республика! Вперёд, мои храбрецы! – кричал он в ответ.

Эти оборванные пехотинцы начинали понемногу заражаться его духом.

Гвардамилья была убогой деревушкой, состоявшей из нескольких тонувших в навозе лачуг и совершенно неотличимой от других таких же жалких селений. Дверь колокольни была открыта. Высоко в стенах были пробиты амбразуры, но австрийских наблюдателей возле них уже не было. Труп одного из них валялся у церкви. Бонапарт и Бертье вошли в колокольню, по пыльным ступенькам вскарабкались туда, где между стропилами висел колокол, И в крошечное окошко стали вместе наблюдать за Фомбио.

В той деревне разыгрывался нешуточный бой. Оттуда доносился слитный треск мушкетных выстрелов, перемежавшийся тяжёлыми ударами пушек, которые скрывались под пологом поднимавшегося ввысь белого дыма. Казалось, эти залпы как ветром сдули центральную колонну: дорога была пуста. Насколько можно было различить, левая колонна, которую вёл Ланн, сверкая штыками, бежала к ближайшим домам. Им навстречу вырывались тонкие струйки дыма. Справа по всему полю наступали батальоны Даллеманя, проводившие обходной манёвр.

Видимо, колонна Ланна ворвалась в деревню, потому что внезапно оттуда донёсся шум, едва различимый с такого расстояния. Затем показались французы и преследующие их австрийцы в белых мундирах. Откатившись на сотню ярдов, люди Ланна остановились, сбились в нестройную колонну и, дав несколько залпов, снова ринулись вперёд. Колонна опять ворвалась в деревню, опять послышались сдавленные крики рукопашного боя, а затем во второй раз французы беспорядочно откатились назад. Бонапарт видел офицеров с обнажёнными шпагами, пробивавших себе дорогу среди отчаянно толкавшихся солдат, видел гренадеров, шеренга за шеренгой сплачивавшихся в колонну. Должно быть, где-то посреди этой кутерьмы сыпал чудовищными гасконскими проклятиями Ланн. Гренадеры снова двинулись вперёд; теперь они рассыпались на отдельные отряды, наступавшие справа и слева. Казалось, на сей раз Ланн сумел обеспечить командование и повёл атаку более методично.

Бонапарт перевёл подзорную трубу вправо. Даллемань всё ещё наступал, всё ещё окружал Фомбио. Казалось, за деревней, ближе к Кодоньо, вела бой кавалерия; в дело вступил Кильмэн. Там же виднелись небольшие кучки беломундирной пехоты Липтая. Враг явно намеревался защищать Кодоньо.

Он снова посмотрел на Фомбио. Похоже, Ланн одерживал верх: деревня постепенно переходила в его руки. Желтовато-белый дым больше не вздымался над крышами домов, мушкетная пальба стихала. Колонна Ланюсса свернула с мощёной дороги направо и по просёлку двинулась к Кодоньо. Бросив взгляд вниз, он увидел, что у подножия колокольни собираются солдаты Лагарпа и выступают по главной дороге.

Пора было самим переходить в Фомбио. Они с Бертье поспешно спустились по ступенькам колокольни и сели на лошадей.

Селение, пропахшее пороховым дымом, усыпанное трупами солдат – главным образом французов, – переполненное ранеными, окончательно перешло в руки Ланна. Однако эта победа далась дорогой ценой. Не обращая внимания ни на погибших, ни на взывавших о помощи раненых товарищей, гренадеры уже ломились в запертые дома. Казалось, все жители деревни в панике бежали.

Он поскакал направо, к Кодоньо, откуда доносилась яростная мушкетная пальба – резкие хлопки французских ружей и характерные дружные залпы австрийцев. Однако прежде чем он успел достичь деревни (оказавшейся куда больше, чем можно было ожидать), стрельба стала стихать и отдаляться. Его разыскал офицер Даллеманя и доложил, что два батальона в панике бегут на север, в направлении Лоди, а остальные – во главе с самим Липтаем – организованно отступают к Пиццигеттоне.

Нельзя было позволить им найти укрытие в крепости. Сойдясь в схватке с австрийцами, он твёрдо решил рассеять их как пыль по ветру, не дать им времени опомниться, Он приказал Лагарпу преследовать врага, а Кильмэну – галопом скакать к Пиццигеттоне и попытаться до подхода отступающих взять крепость штурмом. Это была крошечная и плохо укреплённая цитадель; никто и предположить не мог, что сюда придут французы...

Позднее, когда солнце уже клонилось к закату, он сам поехал в Пиццигеттоне. Батальонам Липтая удалось сдержать натиск Лагарпа и прорваться в убежище. Драгуны Кильмэна столь яростно наседали им на плечи, что едва не ворвались в крепость: нескольких кавалеристов сбросили прямо с поднимавшегося моста. Кильмэн докладывал, что крепость можно будет взять только правильной осадой. Нужно было съездить и взглянуть на неё самому.

Уже в сумерках он подъехал достаточно близко, чтобы рассмотреть высокие каменные стены со старыми брешами, заложенными кирпичом. К цитадели, стоявшей на другом берегу Адды, вёл деревянный мост. Подъёмный мост надо рвом торчал вверх; над парапетом развевался австрийский флаг. Не успела многочисленная свита главнокомандующего остановиться, как полдюжины стоявших на стенах пушек с грохотом изрыгнули пламя и дым. В воздухе раздался вой, скрежет, и пушечные ядра взрыли землю вокруг отряда. Лошади встали на дыбы, испуганные штабники рассыпались в стороны. Снова взревели крепостные пушки, снова в воздухе раздался угрожающий свист и железные ядра ударили в землю. Он оглянулся и увидел, что остался один. Трусы! Как будто они не знали, что человека нельзя убить, пока не настал назначенный ему час! Бонапарт в сердцах обругал этих малодушных вояк. Он в одиночку поехал дальше, остановил лошадь там, откуда крепость была видна лучше всего, и придирчиво оглядел её стены с выступающими бастионами. Пушки на парапетах продолжали греметь, изрыгая языки пламени. Вокруг свистели и завывали падающие ядра, ударялись в землю и выделывали смертельные рикошеты. Не обращая внимания на обстрел и сдерживая испуганную лошадь, он продолжал разглядывать крепость. Надо было показать пример этим штабным крысам. Ещё не отлито то ядро, которое убьёт его! Он с досадой понял, что рапорт Кильмэна был верен. Насколько можно было понять при этом скверном освещении, Пиццигеттоне нельзя взять одним генеральным штурмом.

Он повернул лошадь и присоединился к свите, прятавшейся за какими-то сараями.

– Прекрасно, господа! – ехидно заметил он. – Кажется, вы ещё не привыкли к пушечным ядрам. На войне частенько приходится сталкиваться с ними. Однако, как видите, шуму от них больше, чем вреда.

До утра здесь делать было нечего. Он приказал дивизии Лагарпа располагаться на ночлег в Кодоньо, а Бертье со свитой велел оставаться в Гвардамилье (на предмет каких-нибудь ночных недоразумений). Сам же он вернётся в Пьяченцу. Завтра утром надо будет подписать это пресловутое перемирие с герцогом Пармским.

На следующее утро к нему в Пьяченцу прибыл Бертье с горестной вестью. Всё произошло до ужаса нелепо. Едва закончился вчерашний бой, люди Лагарпа, как обычно, бросились грабить Кодоньо и близлежащие хутора. Около десяти часов вечера в Кодоньо, не встретив по дороге ни одной живой души, вступила небольшая австрийская колонна, посланная с запада на подкрепление к Липтаю и ничего не знавшая о разыгравшемся сражении. В то же время на главную улицу Кодоньо вошла французская Девяносто девятая полубригада, продвигавшаяся вперёд без всяких предосторожностей. После взаимного изумления началась яростная пальба. Услышав треск выстрелов, Лагарп, ужинавший в доме, который он выбрал для постоя, выбежал наружу, вскочил на лошадь и в сопровождении поскакал на площадь. Ночь была хоть глаз выколи. Кто-то догадался зажечь солому. На большой площади шло отчаянное сражение. Французы рассыпались на одном её конце, австрийцы сбились в кучу на другом, у лавок. Девяносто девятая полубригада стреляла залпами. Австрийцы, которых было всего около трёх сотен сапёров, сдались. Только после этого хватились, что Лагарп куда-то исчез. Его нашли мёртвым, убитым в сердце шальной пулей – французской пулей.

Однако другая часть австрийской колонны сражалась почти всю ночь. Бертье, прискакав из Гвардамильи, собрал пьяных солдат, метавшихся в панике, и вызвал на подмогу две полубригады, расквартированные в Фомбио. Наконец австрийцы, разбитые в беспорядочном бою на тёмных улицах, отступили к Касальпустерленго – несомненно, для того, чтобы соединиться там с войсками Болье.

Он хмуро внимал этому подробному рассказу. Опять это проклятое мародёрство! Как будто недостаточно было Дего и Сан-Микеле! Но на сей раз оно стоило ему Лагарпа. Это была ужасная потеря. Бедный Лагарп! Его предчувствие оказалось верным. Значит, ему действительно было на роду написано погибнуть глупо, случайно, от руки собственного солдата, в бессмысленной потасовке. Ирония судьбы! А вот он сам уцелел под градом ядер, сидя на коне у стен Пиццигеттоне. Жизнь – тайна; смысл её скрыт от нас пеленой. Видно, такова была судьба Лагарпа – бесславно погибнуть в этой глухой деревне. А для чего хранила судьба его, Бонапарта? Давала себя знать суеверная корсиканская натура. Бедный Лагарп! Эта утрата болью отдавалась в его сердце; смелый и честный, Лагарп был рыцарем без страха и упрёка. Траурным крепом оказалась повита его победа при форсировании По. «Траурным крепом» – именно так он выразится, докладывая об этом Директории. Что ж, волей-неволей придётся сделать перестановки. Надо будет отдать дивизию Лагарпа Менару, а Мессена назначить командующим всей ударной группировкой.

Он тут же засадил Бертье за работу. Французские патрули, которым было поручено не только поддерживать порядок в Пьяченце, но и собирать отставших, отправляя их в части, оказались совершенно беспомощными. Среди сброда, следовавшего за армией, царило самое разнузданное воровство. Был арестован французский офицер, дочиста разграбивший охраняемый им обоз и продавший большинство товаров на сторону.

Приходилось командовать ордой разбойников! Эти свиньи даже понятия не имели о том, что такое воинская честь. Поразительно, что он ещё чего-то добился с такими людьми...

Вошёл ординарец и доложил, что прибыло представительство от герцога Пармского. Бонапарт потёр ладони.

Сейчас они подпишут договор! Он не уступит им ни гроша и получит свои два миллиона и те двадцать картин!

Он улыбнулся Бертье:

– Теперь мы докажем Парижу, что действительно одержали множество побед!