Текст книги "Наполеон"

Автор книги: Фредерик Бриттен Остин

Соавторы: Алан Патрик Герберт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Глава 3
МАРИЯ-ЛУИЗА

Брак с Марией-Луизой означал больше, чем просто женитьбу на девушке королевских кровей. Он делал Наполеона законным членом семьи монархов. Он мог говорить о Людовике XVI, как о «своём дяде», о Марии-Антуанетте – как о «своей тётушке», поскольку Мария-Луиза являлась племянницей последнего короля и королевы Франции. Он становился одновременно Бурбоном и Габсбургом и получал право вести беседы о высокородных братьях и кузенах, беседы, так любимые монархами.

Дочь короля Австрии пользовалась успехом – интересная, не очень красивая и не очень грациозная, однако молодая и свежая, с чарующим выражением лица. Ей было всего восемнадцать. Мадам Фурье в Египте привила Наполеону вкус к молодости, а Мария Валевская укрепила его. Она была почти такого же роста, как Наполеон. Светло-каштановые волосы кудрями ниспадали на её лоб. У неё были голубые глаза, полные губы «австрийского типа», плотный решительный подбородок и слегка выдающиеся белоснежные зубы. Широкие плечи, полная грудь, тоненькие руки с хрупкими пальцами и прекрасные ножки дополняли картину. Графиня с удовольствием приняла известие о том, что «у неё есть оспинки, но не очень заметные».

Эрцгерцогиня была неприметной безучастной смиренницей, хотя под самый конец и обманула доверие своего мужа. Вся её недолгая девичья жизнь напоминала жизнь парникового растения.

Одно упоминание о замужестве по любви глубоко потрясло бы её. От неё тщательно скрывали, что мать-природа создала два различных пола. Во внутренних двориках дворца были только куры – петухов держать не позволялось, в саду – только павлины-самки и суки, в клетках содержались только крольчихи и самки обезьянок, а в парке – только оленихи, которых не тревожили самцы. Гувернантка не покидала её ни днём ни ночью, просматривала её книги, вырезая ножницами целые страницы, параграфы или отдельные слова. Иногда эрцгерцогиня, увидев дыру в странице, искренно удивлялась, однако ей не позволяли удивляться дольше положенного. Ей разрешали поливать цветы, кормить птичек, навещать престарелых дядюшек, которые развлекались рисованием и игрой на флейте.

В один из таких переездов в придорожной гостинице ей случайно открылся ужасный факт, что муж и жена спят, оказывается, в одной постели. Вскоре после этого ей сказали, что она должна выйти замуж за Наполеона Бонапарта – за человека, наводившего ужас на всю Европу, за чудовище, которым пугали маленьких детей. Когда ей было шесть, мать рассказывала ей, как месье Бонапарт бежал из Египта, бросив там свою армию, и сделался турком. Она твёрдо верила, что он бьёт своих министров и что он убил двух своих генералов. «Я бы сошла с ума, – писала она одной своей подруге, – если бы мне пришлось обедать с одним из его маршалов». Услышав о разводе Наполеона с Жозефиной, она написала той же подруге, что не боится за себя. Отец слишком хорошо к ней относится, чтобы заставить сделать что-нибудь ужасное. «Мне только жалко ту принцессу, которую выберет это чудовище».

Но в следующем письме она просто написала: «Молись за меня», – потому что родители нанесли ей один из своих редких визитов и попросили согласиться выйти замуж за Наполеона.

– Бонапарт! – прошептала она, – Ведь он же антихрист! Мама, ты сама мне говорила! – И она перекрестилась.

   – Чепуха, моя маленькая.

Она взглянула на своего отца. Четыре раза Бонапарт вторгался на его территорию, четыре раза опустошал её. Дважды он вступал победителем в Вену, выгоняя тем самым её любимого отца из столицы. Однажды он вынудил его императорское величество прийти в свой шатёр и молить о мире. И теперь отец хочет, чтобы она вышла замуж за это чудовище и – о, ужас! – может быть, легла с ним в одну постель.

Отец сказал ей:

   – Луиза, ты выполнишь свой долг.

Она не заплакала, как заплакала бы Мария, – её слишком хорошо готовили к подобной ситуации. Она с покорностью приняла свою судьбу, но, будучи невестой, в огромную карету вошла с ужасом. Единственным её утешением стало удивительное приданое, которое этот монстр ей прислал: двадцать дюжин сорочек из батиста, вышитых и отороченных кружевом, двадцать четыре дюжины носовых платков, двадцать четыре лифчика, тридцать шесть нижних юбок, двадцать четыре ночных чепца, головные повязки, ночные блузки, пеньюары, подушечки для иголок и булавок, полотенца, постельное бельё, кружева и алансонская шаль в три тысячи франков. А ещё – много платьев: одно – расшитое золотом и серебром, другое – розовым тюлем и третье – светлыми кружевами; а также три дорогих английских платья и шестьдесят четыре платья от мадам Леви. Кроме того, она получила семнадцать кашмирских шалей, двенадцать дюжин пар чулок и шестьдесят четыре пары туфель и ботинок на шнурках, любых цветов и из всевозможных материалов. Все они были сделаны в соответствии с размерами, присланными из Вены. Они были так малы, что Наполеон, рассматривая их, не мог поверить своим глазам. «Чудовище» осмотрело каждый из предметов туалета, и они были упакованы в его присутствии.

Наполеон чрезмерно заботился о своей внешности в надежде понравиться высокородной невесте. Его сестра Полина придумала для него дворцовое платье – такое тяжёлое от украшений, что он с трудом мог его носить. Новому сапожнику были заказаны прекрасные новые туфли. Он взял несколько уроков вальса, после которых испытывал головокружение. Двор был восхищен всем этим.

Где бы невеста ни останавливалась на ночь, её всюду встречали камергеры и посланники с письмами, ей преподносили цветы и другие подарки. Вся программа была разработана тщательно. Наполеон и его семья должны были торжественно встретить невесту 28 марта в Компьени. Войска, шатры, мэры и члены советов – всё было готово. Но вдруг, подобно пылкому юнцу, император потерял терпение. За день до назначенного срока он надел старое платье, вскочил на лошадь и вместе с Мюратом, в дождь, отправился встречать свою даму. Он обнаружил её карету в Курселле, где ожидалась замена восьми лошадей. Промокший до нитки, он вошёл в карету, представился и обнял трепещущую невесту.

– Вы очаровательны, – сказал он. – Вы устали? У вас достаточно пледов?

Далее они ехали вместе. Без остановок они добрались до Компьени, проскочили мимо мэров, стоящих на помостах с готовыми речами в руках, мимо напуганных девушек с букетами цветов, мимо удивлённых членов советов и деревенских жителей, одетых во всё самое лучшее, мимо расстроенных поваров, солдат и жителей Суассона, где кортеж должен был остановиться на ночь. В Компьени они приехали уже ночью, незадолго перед рассветом. Вся программа рухнула. Представление невесты членам семьи было скомкано, так как Наполеон прервал приветственные речи и повёл Марию-Луизу в её комнату, где и остался сам. В конце концов, с гражданской точки зрения, их брак уже состоялся. Официальные церемонии были ему неинтересны, поскольку назавтра его могли убить. Утром он заказал завтрак на двоих.

Мария с нежностью улыбнулась, вспоминая эту историю. Теперь она почти с материнской снисходительностью относилась к безумным выходкам Наполеона.

Он никогда не забывал, никогда не прекращал любить свою первую Марию. Но теперь он стал внимательным, верным и даже преданным мужем второй Марии – Марии-Луизы. Испуганного ребёнка осыпали драгоценностями. Будучи здоровой и уравновешенной девушкой, она вскоре забыла все свои страхи и, так как в родительском доме вела строгий образ жизни, теперь наслаждалась положением императрицы. Платья, бриллианты, диадемы – все богатства Парижа были к её услугам. Наполеон лично руководил обустройством её комнат – всё было отделано по-новому, чтобы не осталось никаких следов Жозефины. В каком бы из дворцов она ни находилась, в нем непременно присутствовали все мелочи её туалета, чтобы она всегда могла чувствовать себя дома.

Императрица была щедрой, и теперь у неё появилась возможность осыпать дорогими подарками своих родителей, сестёр, братьев и немногочисленных друзей в Вене. Наполеон ей в этом не препятствовал.

Дома она никогда не совершала выходов в свет, чтобы посмотреть пьесу или послушать музыку. Теперь она могла слушать и смотреть что ей захочется. Они ходили вместе в театр, либо актёры выступали во дворце. Суровые правила поведения сохранялись, однако сейчас она могла потребовать всё, что не противоречило этикету: щенков, редких птичек, учителей музыки и рисования.

Через три месяца подобного существования Мария-Луиза крайне удивила Меттерниха[42]42
  Меттерних (Меттерних-Винненбург) Клеменс (1773—1859) – князь, министр иностранных дел и фактический глава австрийского правительства в 1809—1821 гг., канцлер в 1821—1848 гг. В 1806—1809 гг. был австрийским послом в Париже. Во время Венского конгресса (1814—1815) подписал секретный договор с Англией и Францией против России и Пруссии. Проводил антироссийскую политику.


[Закрыть] следующим высказыванием:

   – Я не боюсь Наполеона, но мне кажется, что он боится меня.

В её словах что-то было. Император попался в свою собственную ловушку. Он был уверен, что Мария-Луиза готова исполнить его бесстрастный и великий замысел, ради которого он её приобрёл. Но этого ему было недостаточно. Мария-Луиза никогда не пробуждала в нем такой страсти, как Мария Валевская или опытная Жозефина. Его удовлетворяла (даже слишком, по словам доктора) свежесть её кожи и красота её тела. В сорок один год, король и, по словам многих, чудовище, в интимных делах он был похож на ребёнка, которому нравится, когда его любят. Он ждал от неё наследника, но рассчитывал также завоевать её сердце. Кроме того, он хотел, чтобы о нём хорошо отзывались при дворе в Вене, к которому он по счастливой случайности стал близок. Возможно, именно поэтому он разрешил или даже сам устроил общение императрицы с Меттернихом.

Император превратился в затворника. Летом и зимой он любил, когда в его комнатах горит камин. Мария-Луиза, выросшая в огромных, холодных дворцах около Вены, не переносила жару. Иногда он нежно шептал ей:

   – Пойдём ко мне, Луиза.

Она отвечала ему холодно и по-немецки:

   – Там слишком жарко.

Тогда он приходил в её комнату и, дрожа от холода, приказывал одной из дам в красных мантиях зажечь огонь. Но императрица запрещала им это делать, а её слово здесь было законом. Возможно, нет ничего удивительного в том, что она не забеременела до июня.

Наполеон привык к лёгким завтракам в одиночестве, теперь – по крайней мере на год или два – вынужден был перейти к обильным завтракам в установленные часы. Обычно они состояли из супа, первого блюда, жаркого, двух конфет, закуски и десерта.

Вслед за завтраком следовала верховая езда. Так как Мария-Антуанетта выезжала на прогулки, Мария-Луиза должна была делать то же самое. Наполеон помогал ей забраться в седло и шёл рядом с лошадью, одной рукой придерживая жену до тех пор, пока она не устраивалась удобно в седле. Потом он тоже вскакивал на лошадь и ехал за ней, иногда даже позабыв надеть ботинки для верховой езды. В шёлковых чулках, заляпанных грязью, он мальчишескими выкриками подгонял лошадей, подшучивая над тихими командами императрицы. На всём протяжении аллеи, ведущей ко дворцу, в определённых местах стояли помощники конюхов, готовые прийти на помощь царственной особе в случае падения с лошади. Главный конюх Винсент заметил однажды:

   – Они как дети – он и она.

Иногда он позировал ей, а она рисовала его профиль – ни одной другой особе он бы не позволил этого. Она старательно играла ему на рояле немецкие сонаты, которые были ему не очень по вкусу, но он их терпеливо слушал. Он восхищался образцами вышивки и шитья, сделанными ею с помощью мадам Руссо. Он проявлял интерес ко всему, что она делала, стараясь сделать свою милую Марию счастливой. И ей было приятно, когда он находился рядом с ней. Император был властелином мира людей, но не себя самого.

Раньше он проводил целые дни в седле, на охоте и возвращался во дворец, когда хотел. Теперь был вынужден тратить на это меньше времени и считал необходимым присутствовать во дворце на всех церемониальных трапезах, которые так много для неё значили. Раньше, когда он выезжал за границу с Жозефиной, императрица ждала у двери, пока император оденется. Теперь, когда он ехал с Марией-Луизой (в дальнейшем вместе они совершили ещё пять продолжительных поездок – в Нормандию, Бельгию, Голландию, на Рейн и в Дрезден), она никогда не была готова вовремя, и Наполеону приходилось терпеливо ждать её во дворике, нескладно напевая себе что-то под нос и ударяя хлыстом по булыжникам мостовой. Он никогда не жаловался. Лишь однажды, огорчившись каким-то незначительным проступком императрицы, он обратился к австрийскому послу, чтоб тот поговорил с ней. Он не хотел выглядеть вздорным мужем.

Из своих походов он регулярно писал ей, иногда дважды в день, давая важные инструкции.

«Моя дорогая Луиза, победа! Я разбил 12 русских полков, взял в плен 6000 человек; 40 единиц артиллерии, 200 повозок, командующего, всех его генералов и нескольких полковников; сам я потерял не более 200 человек. Проследи за тем, чтобы они дали салют у Дома Инвалидов и напечатали новости во всех общественных изданиях...

Нап».

«Шампобер, 10 февраля 1814 г.,

7 часов вечера

Мой друг, пошли за герцогиней Кастильоне. Попроси её написать своему мужу, чтобы он не спал. Он уже должен был нанести удар в сторону Монлана и Эн и разбить противника. Пусть она напишет ему в таком духе и скажет, чтобы он сражался как мужчина. Я здоров, погода хорошая, но немного свежо. Прощай, моя любовь. Всех тебе благ. Поцелуй маленького короля.

Нап».

«Реймс, 15 марта,

3 часа после полудня

Мой друг, вчера я переправился через Об и Сену...

Напиши своему отцу, что идея пойти на унизительный мир, в результате чего мы лишимся Антверпена, совершенно неприемлема... Они будут разгромлены, и империя будет сильна как никогда прежде. Убеди его не жертвовать империей из-за жадности Англии. Всех тебе

«Plancy, 20 марта,

1 час утра

(Эта привычка внимательного мужа писать письма однажды принесла страшный вред. Неустанно преследуемый противником, но всё ещё полный сил и надежды, он довольно неосмотрительно, не применяя шифра, написал Марии-Луизе о своих основных планах).

Мой друг, все эти дни я провёл в седле; 20-го я занял Арсэ-на-Об. Противник атаковал меня в 6 вечера; в тот же самый день я разбил его... Я захватил два их орудия, а они – два моих. Поэтому мы квиты (расчёт полный). 21-го армия противника... Я решил предпринять марш в сторону Марны и их коммуникационных линий, чтобы выбить их из Парижа и вернуться в свою опорную базу. Вечером я буду в Сен-Дизье. Прощай, мой друг. Поцелуй от меня моего сына.

Нап.».

Это письмо было перехвачено и отдано Блюхеру. Он прочёл его, созвал военный совет, а затем направил его дальше Марии-Луизе вместе с выражениями почтения и, как говорят некоторые, охапкой цветов. Не исключено, что именно это супружеское послание подсказало врагам императора направление последнего похода на Париж и поставило точку в драме.

Для Наполеона Мария-Луиза превратилась из возможной матери наследника в уважаемую и горячо любимую жену, но её имя ничего не значило для народа и не внушало людям ни страха, ни стремления изменить положение, когда над страной нависла угроза измены и катастрофы. Но Наполеону всё ещё нравилось думать, что она умело правит страной, когда он совершает свои походы, и каким-то образом выступит как средство его спасения.

Мария Валевская об этом мало что знала. Она просто удивлялась: «Почему Марии-Луизы здесь нет? Где же сын императора, король Рима?»

Мария-Луиза не сразу оправдала репутацию семьи, Но в то время, когда Наполеон находился в раздражении но этому поводу, пришли вести из Польши: у графини Валевской родился мальчик. Император был обрадован, но всё ещё пребывал в раздражении. Лишь на короткое время ум великого человека, вынашивающего секретные замыслы, отвлекли разговоры о детях. Через несколько недель поступили известия о родовых схватках Марии-Луизы. Император был вне себя от счастья, его раздражение исчезло. Ещё бы! Две Марии и два ребёнка – возможно, оба мальчики. Вот он какой!

Осторожные доктора спросили императора, кого спасать, если возникнет критическая ситуация – мать или ребёнка? Кто должен остаться в живых? Обычные люди с большим спокойствием решают подобную дилемму. Но это был император, помешанный на создании династии. Ведь его жена, как породистая кобыла, была выбрана только с одной целью – для размножения. Естественно, жестокий и эгоистичный монарх мог бы дать только один ответ. Но император сказал: «Делайте так, как вы поступили бы в другой семье. Сначала спасите мать...» К счастью, всё обошлось хорошо.

С самых первых дней жизни прекрасный король Рима стал объектом настоящего поклонения со стороны своего отца. По утрам Мария-Луиза, за спиной которой стояла нянька с ребёнком, стучала в дверь кабинета, где работал Наполеон, и сообщала, что король Рима пришёл по вызову. Никому, даже няне, не позволялось входить в кабинет. Когда он брал дитя из рук няни, Мария-Луиза нервничала, и Наполеон, что редко встречается среди отцов, учился умело обращаться с ребёнком и с восхищением прижимал его к своей груди. Он садился на свой любимый диван рядом с камином под бронзовыми бюстами Сципиона и Ганнибала и держал сына на одном из колен, а государственные бумаги – на другом.

Но Наполеон никогда не забывал первую Марию – свою верную графиню. Вместе с сыном Александром он вызвал её в Париж. Взяв мальчика на руки, он провозгласил его графом империи и подарил его матери дом. В своей обычной манере он забросал её потоком вопросов, не дожидаясь ответов:

– Как его кормят? Сколько весит? Как ты думаешь, он похож на меня? Как себя чувствуешь? Ты не ревнуешь? Где ты хочешь жить?

Валевская поздравила его с новостями относительно другой матери.

Наполеон не был способен заливаться краской, однако сейчас он почувствовал, что покраснел.

Действительно, мысль о том, что ребёнок Валевской был зачат в те счастливые месяцы, которые они, как победители и захватчики, провели во дворце Шёнбрунн, законном месте жительства Марии-Луизы, которая покинула его по той же причине, его смутила.

Два года спустя, во время сурового перехода из Москвы, Наполеон спешил домой впереди своей замерзшей, истерзанной, гибнущей армии. На перекрёстке дорог польской равнины он приказал остановиться двум саням, в которых ехал он сам и его приближённые, и взглянул на карту. До замка Валевского было недалеко. У него возникло желание повернуть и навестить Марию. Он хотел увидеть её и мальчика, которому сейчас – сколько? – два с половиной года. Казаки преследовали его. В каждом вражеском штабе имелся его портрет и приказ о задержании. Кроме того, до него дошли известия, что в Париже не спокойно. Сопровождающие напомнили ему о поджидающей их опасности и настаивали на том, чтобы он не терял времени. Но он хотел видеть Валевскую и спорил с ними. В конце концов они добились своего. Мария любила, когда он рассказывал ей эту историю, и всякий раз просила его её повторить. Раз от раза история эта становилась всё более захватывающей.

– Ты бы только видела лицо Коленкура[43]43
  Коленкур, Луи (1773—1827) – маркиз, один из немногих французских аристократов, ставших приверженцами Наполеона. В 1807—1811 гг. посол в России. В период «100 дней» – министр иностранных дел.


[Закрыть], когда я объяснил ему, почему мы должны повернуть! Я сказал, что у меня встреча с дамой. «Ваше величество», – закричал он, сделавшись белее снега, – но казаки!» Я повторил: «У меня встреча с дамой». Дарю сказал, что в лесу есть волки. Я ответил: «Тогда волкам придётся съесть казаков. Дорога открыта!» Ха! В конце концов, я пожалел их, но сожалею, что не настоял на своём. Я никогда не был у тебя дома. А граф был там? Думаю, он бы сожрал меня, как русский волк.

Нет, она не жаловалась на свою судьбу. Но императрицу мягко упрекала. Что толку от королевской крови, если она не приходит на помощь в минуту королевской скорби или опасности? Если бы она была настоящей императрицей, император не сидел бы сейчас в такой задумчивости. Она бы обязательно была рядом с ним. И где все они – Жозефина, Мария-Луиза, Мария-Полина – его любимая сестра, Летиция – легендарная, героическая мать, Жозеф, Жером, Луи, – вся эта прекрасная семья, которой он пожаловал столько корон и королевств, герцогств и изумрудов? Она одна ждала у его двери, и она одна не имела права в неё войти.

Глава 4
ВОЛАН

Во многом винят до сих пор Марию-Луизу, и некоторые обвинения, конечно, верны. Но в то тяжёлое время, в 1814 году, она не более виновна в непостоянстве, чем волан, летающий между двумя ракетками. Противоречащие друг другу приказы, решения, желания и толкования бросали её из одной стороны в другую. Наполеон оставил её регентшей в Париже ещё в январе, когда повёл армию в последней ураганной попытке отбросить силы Европы, вторгшиеся на территорию Франции. Он умело маневрировал от Блюхера к Шварценбергу и обратно, но хотя его попеременные удары и заставили их на момент дрогнуть, всё же они продолжили наступление.

18 марта он писал:

«Мой друг, вчера от тебя не было писем. Погода, наконец, опять отличная. Я двигаюсь вперёд, чтобы обрушиться на противника. Здоров. Прощай, всего тебе наилучшего.

Нап.».

31 марта объединённые силы монархов – русского Царя, короля Пруссии и австрийского принца Шварценберга (император Франц деликатно отказался присутствовать при вступлении казаков в столицу своего зятя) – выступили на Париж. За два дня до этого Мария-Луиза с сыном бежали, и с её бегством исчезли все помыслы о сопротивлении захватчикам. Наполеон сокрушался, поскольку это вовсе не входило в его планы. Ум солдата, привыкший к кристальной ясности команд, в данном случае утратил былую чёткость. Он заранее оставил своему брату Жозефу два письма. Нельзя было допустить, чтобы регентша и маленький сын попали в руки врага. В письмах напомнил об ужасной участи Астианакта, сына Андромахи[44]44
  Андромаха – в греческой мифологии супруга троянского героя Гектора, воплощение идеала преданной и любящей жены.


[Закрыть], которого греки сбросили со стены города, когда захватили Трою. «Я бы предпочёл видеть сына мёртвым, чем взращённым в Вене одним из австрийских принцев. Если случится самое худшее, если ты услышишь о том, что битва проиграна, – говорилось в письме, – и получишь известие о моей гибели, если противник подойдёт к Парижу с такими силами, при которых любое сопротивление станет невозможным, – говорилось в другом, – то не только императрица и её сын, но также министры, сенат и высшие офицеры государства должны покинуть Париж и собраться где-нибудь на Луаре». Совет, находясь в полной растерянности, и под впечатлением истории об Астианакте решил, что настал момент выполнить указания, изложенные в письмах императора. Императрица и её сын были отосланы из Парижа с многочисленным эскортом солдат.

Однако они не поняли его приказов. Когда он в спешке прибыл к Парижу, войска противника находились между ним и столицей. «Дайте мне четыре дня, – кричал он над своими картами, – и я их сокрушу. Сам Бог направляет их в мои руки».

Члены Совета не просто неправильно поняли его приказы, они им не подчинились. Ранее он дал недвусмысленное указание, что вместе с императрицей Совет, сенат и правительство должны также покинуть Париж. Это не было сделано. В результате одной ошибки дух сопротивления был сломлен, в результате другой союзники получили в неприкосновенности государственный аппарат. «Там, где меня нет, – в ярости говорил он по дороге к Парижу, – ничего, кроме глупости, не делается».

Однако сравнение с Астианактом и пылкая отцовская любовь сыграли свою роль. И это можно рассматривать как предупреждение сильным мира сего избегать классических сравнений и гипербол в тех случаях, когда необходима кристальная ясность.

Дальнейшие печальные события хорошо известны: замученные маршалы, предатель Мармон, безжалостные монархи, последние судорожные попытки сопротивления и два отречения от престола. Мария-Луиза продолжала делать то, что ей было велено, но как-то всё время оказывалась не там, где надо.

Третьего апреля он написал ей: «Дай понять своему отцу, что пришло время нам помочь».

Его надежды не оправдались. Из-за её отца им никогда более не суждено было жить вместе. Седьмого апреля полковник Галбуа привёз короткое печальное письмо от Наполеона и известие о его окончательном и безоговорочном отречении от престола.

«Прощай, моя милая Луиза. У меня сжимается сердце, когда я думаю о твоих страданиях. Всего тебе наилучшего.

Нап.».

На следующий день пришло другое письмо, более длинное и подробное, простое и трогательное:

«Россия хочет, чтобы я стал сувереном острова Эльба и жил там, а ты и твой сын владели бы Тосканой. Это позволило бы бывать со мной столько, сколько захочешь, а также жить в стране, подходящей для твоего здоровья. Но Шварценберг от имени твоего отца протестует против этого. Кажется, твой отец стал нашим самым заклятым врагом. Поэтому я не знаю, каково будет решение... Я бы покончил с этой жизнью, если бы не знал, что это удвоит твои страдания...

Прощай, моя милая Луиза. Мне тебя очень жаль. Напиши своему отцу и попроси его отдать тебе Тоскану. Мне вполне достаточно острова Эльба.

Прощай, мой друг. Поцелуй своего сына.

Нап.».

Мария-Луиза была тронута: намёк на самоубийство взволновал её, и как истинная жена, она была намерена сразу поехать к нему.

Супружеские порывы Марии-Луизы встретиться с мужем погасили с удивительной лёгкостью. Полковник Галбуа заметил, что поездка может оказаться небезопасной, хотя ей предоставят эскорт, что по дорогам шныряют отряды казаков. Мадам Монтебелло, имевшая на неё известное влияние и испытывавшая неприязнь к Наполеону, также высказывалась против поездки, мотивируя это тем, что она должна посоветоваться с отцом.

Мария Валевская не послушала бы никого из них.

Эта безуспешная попытка настоять на своём, возможно, внушила ей неприязнь к горячей корсиканской крови человека, за которого она вышла замуж. В конце концов, она: покинула двор Вены не для того, чтобы жить на маленьком острове, быть может, с неудобствами и в окружении грубых корсиканцев. Она ответила Наполеону, но не поехала к нему. Сообщают, что она также написала своему отцу и попросила себе убежища в Австрии, где хотела спокойно жить и воспитывать своего сына. «Своего сына». Но он был также сыном Наполеона. Казалось, теперь уже это ни для кого ничего не значило.

Но ей пока не суждено было обрести покой. Русский царь с большей теплотой относился к Наполеону как к человеку, чем император Австрии – к своему зятю. Царь приехал в Париж на белой лошади, которую ему подарил Наполеон. Это было странной, но хорошо продуманной любезностью. Он хотел взять на себя заботу о судьбе жены и ребёнка низвергнутого императора и послал графа Шувалова сопровождать императрицу до Орлеана, что находился в шестидесяти милях, а затем до Фонтенбло – это ещё пятьдесят миль. Обнадеженная этим Мария-Луиза была готова выполнить свой долг и написала отцу, что уезжает в Фонтенбло «завтра».

Она отъехала в Орлеан девятого числа в окружении свиты Бонапартов и лошадей. Казаки ограбили те экипажи, которые двигались в конце процессии, но Шувалов проследил за тем, чтобы всё вернули.

В Орлеане начался период новых сомнений. Важные, но противоречащие друг другу послания направлялись в разные стороны. Австрийский император Франц твёрдо решил, что его дочь и внук должны находиться под его опекой, и ему было глубоко наплевать на отцовские чувства Наполеона. Всё уже было решено. Но в Орлеане Мария-Луиза всё ещё питала иллюзию, что ей дадут возможность поступить согласно своей воле и выполнить свой долг.

Братья Наполеона Жером и Жозеф не меньше Шувалова настаивали на том, чтобы она ехала. Наполеон, преодолев депрессию и отбросив мысли о смерти, предлагал Марии-Луизе совместную поездку в Парту. В первом письме от 11-го числа он писал.

«Здоровье моё хорошее. Я полон уверенности в себе, особенно если ты в состоянии смириться с тем злым роком, который меня преследует, и найдёшь в себе силы убедить себя, что можешь ещё быть счастлива в данной ситуации. Прощай, мой друг; я думаю о тебе, и твои страдания для меня безмерны. Всего тебе наилучшего.

Нап.».

Что ещё мог сказать низвергнутый монарх? Но письма Марии-Луизы были полны «отговорок» и сообщений о плохом здоровье.

«Я был крайне обеспокоен (писал Наполеон 12-го числа в 10 утра), узнав о том, в каком плачевном и скверном состоянии находится твоё здоровье... Мы поедем, как только ты поправишься. Прощай, моя милая Луиза, повороты моей судьбы волнуют меня только потому, что они касаются также и тебя. Люби меня и никогда во мне не сомневайся».

По словам австрийских посланников, сейчас она собирается ехать на север, в Рамбулье, для встречи с отцом.

Возможно, она верила в благие намерения своего отца, но ясно одно – она была рада встрече с ним. Во всяком случае, она подчинялась его приказам.

Мария Валевская, даже если бы у неё было четыре отца, злых или добрых, поехала бы к своему мужу в любое, самое отдалённое место.

Следующее письмо Наполеона не было доставлено Коленкуром адресату. Оно датировано 13-м числом, тремя часами утра.

«Моя милая Луиза, я получил твоё письмо. Я одобряю твоё решение поехать в Рамбулье, где тебя встретит твой отец. Это для тебя единственное утешение во всех несчастиях. В течение восьми дней я ждал этого момента. И я был готов к этому. Твой отец был не прав и жесток по отношению к нам, но он будет хорошим покровителем тебе и твоему сыну. Коленкур прибыл. Вчера я направил тебе копии соглашений, которые он подписал. Они гарантируют статус твоего сына. Прощай, моя милая Луиза. Только тебя я люблю больше всего на свете. Все мои беды имеют для меня значение только потому, что они приносят горе тебе. Всю свою жизнь ты будешь любить нежнейшего из мужей. Поцелуй сына. Прощай, моя Луиза. Всего тебе наилучшего.

Наполеон».

В последний раз он подписывался полностью «Наполеон» в начале 1810 года, ещё до того, как они стали мужем и женой, до того, как встретились.

Говорят, что после этого Наполеон пытался покончить жизнь самоубийством.

Она всё же ответила ему, и к 17-му числу он знал достаточно, чтобы никогда больше не говорить о встречах и поездках с женой.

Как раз вечером 17-го числа Мария Валевская стояла и ждала у двери, за которой находился Наполеон. Он был в состоянии капитана, наблюдающего гибель своего любимого корабля. С опущенной головой и с крошкой нюхательного табака на груди он взирал на угасающее пламя.

Где же Констан? Убежал, наверно, как проклятый мамелюк. Всё, всё ушло от него – и жена, и сын, и его маршалы, и его армии, и те огромные территории, которые он завоевал для Франции. И всё ушло из-за чужой глупости и злого умысла. Как многие из тех, кто имел продолжительный успех, он не мог поверить в то, что может быть разгромлен, и причину поражения видел в предательстве и обмане. Он знал, что прав, знал, что непобедим – все они думали так. Трагедия в России? Это из-за погоды. Как он мог управлять снегопадом? Падение Парижа? Это он объяснял слабоумием Жозефа и Совета, трусостью сената, члены которого охраняли свои заседания двумястами тысячами солдат. Роковую роль сыграли предательство Мармона, робость и усталость его маршалов, которые хотели домой. Если бы они дали ему шанс, он бы отнял Париж. Ему было нужно всего четыре дня. Все планы у него в голове. Он знал, что русские и австрийцы хорошо воюют, когда имеют численное превосходство. Он бы атаковал союзников, жестоко потрепал их и отошёл к Монмартру. Он поиграл бы с ними часа два, продвигаясь вперёд с тридцатью батальонами гвардии и восьмьюдесятью единицами артиллерии до одного из рубежей, лично возглавляя наступление, – что могло бы их остановить? Потом походным порядком он предполагал направиться к крепостям на Лауре и усилить свою боевую мощь людьми из пригорода. Всё это он мог бы сделать. Он может сделать это сейчас, но это будет началом гражданской войны. Он отбросил эту идею во имя Франции. Теперь всё было кончено. Он остался один, всеми покинутый. Даже его маршалы уехали домой к своим жёнам. Мария-Луиза – пленница. Что там говорил Констан? Мария – милая Мария – пришла во дворец. Это было так на неё похоже. Но он не может увидеться с ней. Никто не должен видеть его в этот тяжёлый час – обманутого и поверженного. В соответствии с договором ему оставили звание и титул. Он всё ещё был императором – императором без державы. Он должен был ехать на маленький остров, чтобы стать королём Эльбы – островка размером с кашмирский платок. Он, правивший половиной мира! Где только не были известны его победы? Где только не боялись его орлов? Какую столицу, за исключением Лондона, он не видел? Он вставал лагерем в Назарете и мог бы провести ночь в Иерусалиме; он слышал, как его горны трубят у пирамид. В Париже, Риме, Брюсселе, Вене, Варшаве, Мадриде, Москве королевские дворцы были местом его жительства. Он сместил и выслал Папу. Целый месяц он простоял на берегу Ла-Манша, готовясь к вторжению в Англию, но его нерадивые моряки сорвали его планы. Он установил повсюду справедливые французские законы, он создал величайшее королевство в истории.