Текст книги "Наполеон"

Автор книги: Фредерик Бриттен Остин

Соавторы: Алан Патрик Герберт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

Глава 16

На следующий день ещё до рассвета он с Бертье и Саличетти выбрался из Пьяченцы и подъехал к новому мосту, возведённому Андреосси. Мост был загромождён телегами. Он проталкивался между повозок, в то время как свита на все корки Честила медлительных, неуклюжих возниц, выкриками подгонявших своих неповоротливых тварей. Сегодня, двадцать первого флореаля, или десятого мая, предстояло свершиться великому делу.

Согласно сообщениям, враг отступал на всех фронтах, торопясь форсировать Адду, чтобы укрыться от французов за рекой. За исключением отряда Липтая, запертого в Пиццигеттоне, пунктом сбора сил Болье, очевидно, являлся Лоди. Нельзя ли перехватить его? Бонапарт был уверен, что можно. Болье всегда был медлителен. Австрийцы не умели совершать таких быстрых марш-бросков, каким он научил своих солдат.

На левом фланге наступала дивизия Ожеро. Она двигалась перпендикулярно дороге, связывавшей Лоди и Павию. Однако ни в коем случае нельзя было позволять Ожеро ввязаться в отдельное и бесполезное сражение. В авангарде уже шёл Даллемань со своими гренадерами. Должно быть, следом за ним двигалась передовая дивизия Массена, которой теперь командовал Жубер – второй по старшинству офицер. Им было приказано выступить из Пьяченцы сегодня в четыре часа утра. За Пьяченцей находилась дивизия Серюрье, торопившаяся сюда из Кастель-Сан-Джованни, которого она достигла прошлой ночью после давшегося огромными усилиями марш-броска; сегодня днём она могла бы форсировать По. Менар, которому было поручено командовать дивизией Лагарпа (бедный Лагарп!), оставался на правом фланге, прикрывая Пиццигеттоне. Бонапарт успешно управлялся со своей армией. К завтрашнему дню она будет собрана в один кулак. Но завтра Болье уже успеет пересечь Адду в районе Лоди. Бонапарт не мог ждать, пока скопятся все силы. Даллеманя, Жубера и Ожеро будет вполне достаточно, чтобы разбить Болье – если, конечно, того удастся перехватить.

Первые лучи зари начинали окрашивать ясное небо в бледно-жёлтые тона. День обещал быть чудесным, но чересчур жарким. В стоявшей у перекрёстка дорог небольшой деревне Касальпустерленго (дорога направо вела к Кодоньо и Пиццигеттоне; дорога налево уходила к Павии) он нашёл Массена и Кильмэна. Массена – холодный, сосредоточенный, намного более вежливый, чем раньше, и начавший проникаться уважением к своему поразительно молодому главнокомандующему – сообщил ему последние сведения. Несомненно, враг осуществлял генеральное отступление. Ночью Болье подошёл справа почти вплотную к Касальпустерленго; обнаружив, что дорога перерезана французами, он развернулся и куда-то исчез. Массена добавил, что вся местность ближе к Павии очень опасна, так как кишит множеством разрозненных австрийских отрядов.

Иметь с ними дело предстояло Ожеро и Кильмэну. Он дал Кильмэну чёткий и краткий приказ. Вперёд, к Лоди!

Наконец они нагнали Даллеманя, скакавшего во главе своих карабинеров и гренадеров. Бонапарт поехал вместе с ним во главе колонны, продолжавшей движение вперёд.

От Кильмэна, кавалерия которого шла слева, прибыл офицер и доложил, что в Сант-Анджело, на дороге между Павией и Лоди, они обнаружили брошенный австрийцами огромный обоз. Все его погонщики и конвой сбежали. Он посмотрел на Бертье и засмеялся. Добрый знак! Этот брошенный обоз говорил о том, что австрийцев охватила неописуемая паника. Все шпионы доносили, что страна охвачена ужасом и что при малейшем слухе о его приближении жители спасаются бегством. Этот повальный исход должен сильно затруднить продвижение австрийцев. Вперёд, вперёд! Позади гремели барабаны авангарда, выбивавшие дробь марш-броска.

Было девять часов. Внезапно впереди – там, где шли разведчики – послышался треск мушкетов. Вскоре оттуда прибежал карабинер. В маленькой придорожной деревушке стояла сильная застава австрийских гренадеров. С ними была и кавалерия.

Он обернулся к Мармону, велел ему взять полк гусар, сопровождавший авангард, и отогнать австрийскую кавалерию. Тем временем Даллемань зычно выкрикивал приказы гренадерам. Когда Мармон с гусарами скрылся в облаке пыли, вслед за ними выступил Ланн с батальоном гренадеров. Впереди ахнула пушка. Непрекращавшаяся мушкетная пальба стала громче. Очевидно, австрийский арьергард упорно держался за эту деревню, позволяя основным силам достичь моста в Лоди.

Батальон за батальоном устремлялись вперёд, мелькая между тополями и с криками преодолевая простреливаемые участки. Потянулись назад первые легко раненные. Свежие упряжные лошади промчались мимо с пушками, остановились в сотне ярдов впереди, развернулись, и залп всех четырёх орудий слился в чудовищный грохот. Массена, чьё обычное сардоническое спокойствие сменилось в громе битвы яростным возбуждением, проскакал мимо, крикнув, что он собирается разведать позицию врага. Он возвратился несколько минут спустя.

   – Противник хорошо окопался, генерал! – крикнул он. – Нужно провести обходной манёвр!

И он тут же ускакал отдавать приказы.

На манёвр потребовалось время. Провести пехоту через полузатопленные поля справа и слева от дороги оказалось тяжёлым делом. Трещали мушкеты, бухали пушки, а Бонапарт нетерпеливо ждал. Спереди доносилась яростная пальба. Этих австрийцев было не так легко выбить.

Часы тянулись невыносимо медленно. Наконец прискакал один из гусар Мармона и отдал честь.

   – Генерал, майор Мармон докладывает, что он атаковал и обратил в бегство неприятельскую кавалерию. Гренадеры захватили деревню и преследуют врага. Майор Мармон также начал преследование.

Вперёд! Вперёд! Драгоценное время уходило в песок. Вместе со свитой он рысью поскакал по дороге, миновав маленькую грязную деревушку, переполненную убитыми и ранеными; в стенах домов зияли свежие пробоины от пушечных ядер. На земле валялась всевозможная австрийская амуниция. Им даже удалось захватить одну вражескую пушку.

Вперёд! Вперёд! Миля за милей, миля за милей! То и дело впереди возобновлялась мушкетная стрельба; гусары и гренадеры Даллеманя преследовали врага, не давали ему времени опомниться, гнали его к Лоди. Жара усилилась, душила пыль, но он ни на миг не позволял себе думать о том, что можно удержать погоню; надо было захватить мост до подхода основных сил Болье.

А вот и Лоди! Внезапно он оказался рядом с древними стенами и средневековыми круглыми крепостными башнями. У подножия стен разгорячённые гусары Мармона преследовали австрийскую кавалерию. В воротах скопилась толпа австрийцев в белой форме, стремившихся пробиться внутрь; за ними гнались больше похожие на шайку бандитов, чем на регулярные войска, французские гренадеры и в жестоком рукопашном бою живо расправлялись с самыми неповоротливыми.

Австрийская пехота вместе с частью французских гренадеров оказалась в воротах Лоди. Другие отряды французов бежали справа и слева, быстро перелезали через местами обрушившиеся старые стены и исчезали за ними.

Наступил полдень. Бонапарт последовал за опьянёнными горячкой преследования гренадерами Даллеманя, ворвавшимися на узкие улицы Лоди с криками «Да здравствует Республика!», обгонявшими и уничтожавшими пулей, штыком или прикладом мушкета тех немногих австрийцев, которые пытались сопротивляться. Эта погоня привела его на большую площадь, загромождённую перевёрнутыми походными котлами. Другие австрийские отряды были захвачены врасплох во время дневной трапезы. Попав в самую гущу дико вопивших гренадеров, он вместе с; ними достиг длинной вымощенной булыжником улицы, начинавшейся под аркой в дальнем углу площади. По этой улице, заканчивавшейся средневековыми воротами, стремглав бежали австрийцы.

Пришпорив лошадь, он пробился сквозь толпу возбуждённых солдат и проехал через портал. Прямо перед ним раскинулся длинный мост через Адду. На его дальнем конце ещё виднелись последние отряды во всю прыть удиравших австрийцев.

Тут же над противоположным берегом взвился дым, и земля вздрогнула от грохота. В воздухе раздался дикий вой, и мост осыпала картечь, сразив на месте с полдюжины солдат. В диком ужасе толпа метнулась назад. Гренадеры, оказавшиеся на мосту, не чувствуя поддержки, повернулись и побежали обратно. А на другой стороне реки снова и снова раздавался тяжкий грохот, сопровождавшийся воем картечи. К нему присоединился свист пуль стрелявшей залпами вражеской пехоты. Толпящиеся, толкающиеся французы устремились обратно в ворота, ища укрытия за крепостными стенами.

Бонапарту стало ясно, что он опоздал и Болье успел переправиться, но надо было взглянуть, какие силы им противостояли. Перед мостом возвышалась статуя какого-то святого. До этого места было довольно далеко. Он придержал лошадь. На другом берегу, ещё затянутом дымом, хотя пушки перестали стрелять, он заметил выстроившуюся в колонну беломундирную пехоту. Очевидно, австрийцы всерьёз намеревались защищать мост. У них было много пушек; он ещё не мог сказать сколько. Часть их простреливала мост из конца в конец. Сам мост пока ещё уцелел, и было важно сберечь его.

Бонапарт тут же вспомнил о нескольких сопровождавших авангард пушках, которые стояли с другой стороны ворот. Но отправить приказ было не с кем: в этой толпе он оказался отрезанным от своего штаба. Бонапарт пришпорил лошадь, немного отъехал от ворот, проложил себе дорогу через толпу и увидел пушки, две лёгкие пушки со свежими упряжными лошадьми. Он пробился поближе и помахал рукой.

   – Артиллерия, вперёд!

Офицер, командовавший батареей, прокричал приказ. Погонщики щёлкнули кнутами. Стоявшие на дороге пехотинцы шарахнулись в стороны. Бонапарт снова крикнул:

   – Пушки, вперёд! Следуйте за мной! – На мгновение он снова стал простым артиллерийским офицером.

Они проехали через арку ворот и снова услышали вой и скрежет вражеской картечи, поливавшей всё вокруг смертельным ливнем. Он едва замечал это.

   – Вперёд! Вперёд!

Его опьянил азарт. Он подскакал к статуе и поднял руку.

   – Стой! Батарея, к бою! Беглый огонь! Картечью!

Упряжки развернулись и встали. Орудийная прислуга соскочила с пушек и зарядных ящиков, погонщики поспешили в укрытие. Офицер чётко выкрикивал команды. Все лихорадочно взялись за работу: одни подтаскивали ближе зарядные ящики, открывали их и доставали боеприпасы, другие наводили стволы, прочищали их банниками и шомполами, третьи торопливо подносили снаряды, прижимая их к груди. Снаряды представляли собой шарообразные связки пуль, скреплённые железными обручами. Артиллеристы бросились заряжать орудия. Два солдата чиркнули огнивами и подожгли запалы, в то время как наводчики проверили наклон ствола и прочистили запальное отверстие проволокой. Над их головами завывала картечь, рядом свистели вражеские пули. Один человек упал ничком, второй опустился наземь, как мешок.

   – Готов!.. Готов!

Офицер выкрикнул приказ:

   – Огонь!

Пушки подпрыгнули и откатились назад, из стволов вылетели два толстых жгута оранжевого пламени, и тут же всё окуталось густой пеленой дыма. Пока артиллеристы готовились к следующему залпу, банили стволы, заряжали и поджигали запалы, в воздухе снова завыла вражеская картечь.

Бонапарт властно сказал молодому офицеру, командовавшему пушками:

   – Любой ценой уберечь мост! Сейчас сюда подвезут другие пушки. Удерживать позицию до последнего человека!

Он галопом поскакал к воротам, возле которых теперь никого не было, проехал под аркой и встретил свою свиту, в гуще которой был и Бертье. Саличетти тоже находился здесь; его оливково-зелёное штатское платье, которому придавала официальность трёхцветная перевязь, странно выделялся среди военной формы окружающих.

Бонапарт крикнул своим офицерам:

   – Тащите сюда всю артиллерию, которая вам попадётся! Как можно скорее! Расставьте её по берегу реки!

Адъютанты поскакали врассыпную и мгновенно исчезли в растерянной толпе, оставив генерала наедине с Бертье и Саличетти.

Яростная решимость овладела им.

   – Они не уйдут от меня! – воскликнул он. – Мост ещё не разрушен!

Саличетти с тревогой посмотрел на него.

   – Генерал, вы что, действительно собираетесь пробиться по мосту?

Безобразное лицо Бертье стало угрюмым и налилось кровью.

   – Это будет убийственное дело, – заметил он. – Гренадеры в один голос говорят, что мост длинный и простреливается насквозь.

Бонапарт не ответил. Несмотря на твёрдую убеждённость в своей правоте, он пока не принял окончательного решения. Ещё не поздно было отступить. Он поискал Даллеманя, чья огромная фигура возвышалась над толпой.

   – Высылайте ваших стрелков, Даллемань! Пусть займут позицию на берегу и в домах, выходящих на реку! Вести беглый огонь! Не давать врагу разрушить мост!

Даллемань усмехнулся; его толстые губы растянулись от уха до уха. Даллемань любил хорошую драку, и чем она была ожесточённее, тем лучше.

   – Слушаюсь, мой генерал!

Командир авангарда зычно выкрикнул команду. Два отряда карабинеров проскочили через ворота, осыпаемые вражеской картечью. Время от времени с воем прилетали пушечные ядра и ударяли в стену, обрушивая наземь куски кладки.

Он оглянулся по сторонам в поисках места, откуда можно было бы вести наблюдение, увидел неподалёку от ворот высокую колокольню церкви Святой Магдалины и заторопился к ней, сопровождаемый Бертье и Саличетти.

Все трое поспешно взбирались по ступенькам, пока не оказались на открытом верхнем ярусе, обнесённом каменной балюстрадой; над их головами висел огромный колокол. Да, отсюда всё было видно как на ладони!

Прямо под ними раскинулся деревянный мост, протянувшийся от города до другого берега реки. На вражеском берегу у самого моста и немного правее него возвышалось несколько крепких каменных зданий. Рядом с ними, выстроившись в колонну, стояла австрийская пехота в белых мундирах. Немного поодаль, за нависавшей над мостом складкой местности, скрывавшей их от огня французов, накапливались другие австрийские войска. Там же стояла и выстроившаяся поэскадронно кавалерия. (Если это была вся армия Болье, то надо было признать, что она сильно поредела за время стремительного отступления). Справа и слева от моста, как и прямо против него, располагались австрийские батареи. Они вели беспорядочный огонь, и Бонапарт никак не мог определить, сколько же пушек защищает проход. На широком, покрытом галькой берегу в две сотни ярдов длиной, дальний конец которого, видимо, заканчивался мелководьем, рассыпались австрийские стрелки. Укрываясь за всем, что годилось для этого, они вели огонь по городу.

Французские стрелки отвечали им. Две его пушки теперь занимали позицию немного правее первоначальной, отмеченной несколькими трупами, но по-прежнему обстреливали другой конец моста, находившийся в руках австрийцев. К этим двум прибавилось несколько новых орудий. С колокольни Бонапарт увидел, что командование принял старший артиллерийский офицер. Возможно, это он приказал первым двум пушкам сменить позицию. Австрийцы, прижатые к земле непрекращавшимся огнём, даже не пытались разрушить мост.

Бонапарт увидел достаточно. Он отвернулся от балюстрады. Сам не сознавая того, он пришёл к решению, как будто это сделал за него его гений. Теперь он мог ответить на вопрос Саличетти.

– Я попытаюсь. Почему бы и нет? Солдаты испытывают упоение от победы. Они готовы на что угодно. И если они сумеют сделать это, то станут неодолимы. Австрийцы больше никогда не устоят перед нами. Вся Ломбардия поразится этому подвигу и капитулирует! Но нужно подготовиться к атаке. Пошли! – Пока они спускались по ступенькам, Бонапарт продолжал думать о главном. – Бертье, пошлите Ожеро приказ ускорить марш на Лоди. Прикажите Жуберу поторопиться: его передовая бригада должна быть на подступах к городу. Направьте приказ Бомону взять кавалерию, найти на севере, выше по течению, брод и ударить на врага с фланга!

Они вышли на улицу и присоединились к ожидавшим их офицерам штаба. Бертье отобрал адъютантов и отослал с ними приказы. На глаза Бонапарту попался командующий артиллерией.

– А вот и ты, Сюньи! Тащи сюда все пушки, какие сможешь! Ставь их справа и слева от моста! Торопись! – Он повернулся к остальным, – Давайте поднимемся на стены и оценим позиции врага с этой высоты.

Чуть левее ворот стояла круглая башня с лестницей, которая вела на крепостной вал. Сопровождаемый Бертье, несколькими офицерами и Саличетти, он поднялся по винтовой лестнице, дрожавшей от грохота стоявших совсем рядом пушек. С крепостного вала открывалась прекрасная панорама. Справа от них тянулся узкий деревянный мост на скреплённых между собой опорах, между которыми оставалось очень неширокое пространство для прохода судов. Сейчас на мосту не было ни души. На дальнем конце в безоблачное голубое майское небо вздымался белый дым австрийских батарей. Теперь они снова вели беглый огонь. Глядя в подзорные трубы, Бонапарт с Бертье пересчитали изрыгавшие картечь пушки: их было не то четырнадцать, не то пятнадцать. Шесть орудий простреливали мост; восемь или девять, разместившиеся поодаль, могли вести перекрёстный огонь. Рядом с домами всё ещё стояла колонна австрийской пехоты. Отсюда не было видно других австрийских отрядов, скрывавшихся за складкой местности. Вдоль берега расположились непрерывно палившие австрийские стрелки.

На французской стороне существенно прибавилось артиллерии. Справа и слева от моста стояло больше дюжины пушек, которые вели огонь по врагу. Другие ещё только подтягивались. Внизу, прямо под ними, лошади рысью провезли ещё четыре пушки, которые тут же заняли позицию. Позади них громоздились на склоне горы дома Лоди, возвышавшиеся над крепостным валом. С каждой крыши, из каждого окна и с берега стрелки вели непрерывный огонь по врагу. Сейчас у австрийцев шансов разрушить мост оставалось ещё меньше. Воздух дрожал от орудийных залпов, но казалось, что ни канонада, ни мушкетный огонь не причиняли серьёзного вреда ни одной из сражающихся сторон.

Он твёрдо решился захватить этот мост в опровержение всех канонов войны. Совершить обходной манёвр и форсировать Адду в другом месте можно было только в Кассано, находившемся в двух днях пути к северу. К тому времени Болье (он был уверен, что на том берегу находится именно Болье, возглавляющий остатки своей разбитой армии) ускользнёт из его рук и сохранит войска. Правда, переправившись через Адду, Болье оставил открытой дорогу на Милан. Но он и сам не рискнул бы вступить на эту дорогу, не отогнав Болье подальше от своего фланга. Раз уж он не сумел перехватить врага и покончить с ним, следовало оттеснить австрийцев с линии обороны на Адде, овладеть Пиццигеттоне и под угрозой окружения заставить Болье отступить к Минчо. Только тогда у него будут развязаны руки для захвата Милана. Если бы он выбил Болье с его позиций манёвром через Кассано, пришлось бы гнать его на восток – подальше от Пьемонта. Мирный договор с пьемонтцами ещё не был подписан, и если бы переговоры в Париже сорвались, ему пришлось бы быстро повернуть на Турин. Все эти соображения молнией пронеслись в его мозгу, пока он осматривал позиции.

Он должен взять этот мост. Внезапно экзальтация взяла верх над его обычным благоразумием, и Бонапарта охватила уверенность в победе. Как будто его демон, его гений полностью овладел им, наполнив душу безграничной дерзостью, привёл в такое состояние, когда человек с дрожью убеждается в том, что способен на всё. Не было на свете ничего, что было бы ему не по плечу. Эта оборванная армия могла добиться чего угодно, пока он вёл её вперёд, заражая солдат своим собственным, непреодолимым, как стихия, стремлением к поставленной цели. Вся Ломбардия, вся Италия, изумлённая этим беспримерным подвигом, склонится к его ногам. Его армия, со времён Дего не сталкивавшаяся в серьёзном бою с австрийцами, почувствует себя непобедимой. И напротив, австрийцы окончательно падут духом. Как он часто говорил, на войне боевой дух – это всё.

Он обернулся к Бертье:

– Нужно подождать, пока не подтянутся Ожеро и Жубер. Однако сообщите Даллеманю, чтобы его гренадеры наполняли патронами подсумки и строились в штурмовую колонну. Пусть держит их в укрытии, пока я не отдам приказ.

Бонапарт снова посмотрел в подзорную трубу, тщательно изучая все детали позиций противника. Он видел кавалерийские части, рысью скакавшие по берегу. Но неприятель не вводил в дело подкрепления – ни пехоту, ни артиллерию. Неужели ему противостоял всего лишь сильный арьергард? Он бы ни за что не сказал этого своим войскам. Пусть думают, что перед ними вся австрийская армия. Он знал, что подавляющее большинство его солдат составляют пылкие, возбудимые уроженцы Южной Франции. Если он втравит их в это дело, они должны воспламениться до безумия и свято уверовать в собственную непобедимость. Однако нельзя торопиться. Надо дождаться, когда подтянется Ожеро и когда вышедшая из Пьяченцы дивизия Жубера поддержит штурмовую колонну. Нужный момент настанет только тогда, когда его кавалерия пересечёт реку выше по течению и отвлечёт на себя правый фланг австрийцев. Час за часом грохотали пушки. Теперь на французском берегу их насчитывалось уже тридцать.

Было пять часов. Простреливаемый пулями мост всё ещё оставался пустым. Статуя святого давно лишилась головы, снесённой пушечным ядром. Бертье докладывал, что Даллемань уже сформировал штурмовую колонну и что первая бригада дивизии Жубера, еле живая после форсированного марша, входит в город. Ожеро также был неподалёку: он двигался снизу по Боргеттской дороге. Бонапарт сложил подзорную трубу. Решающий момент приближался. Он может дать Жуберу и Ожеро час на то, чтобы прийти в себя и немного отдохнуть; кавалерии Бомона он даст на отдых чуть больше времени. А пока можно спуститься к штурмовой колонне, поговорить с людьми, передать им частичку собственного духа; эта отчаянная атака моста не могла, не должна была захлебнуться.

Вместе с Саличетти и Бертье он спустился по лестнице. Когда они оказались на улице, гусарский лейтенант доложил, что Бомон нашёл брод. Он приказал передать Бомону, чтобы тот немедленно начинал переправу. Бомон был мямлей до мозга костей. Разведать брод и не решиться форсировать реку – это как раз в его стиле. Если бы на его месте был Стенжель!

Широкая эспланада между барочной церковью Сан Джакомо и воротами, выходившими на Адду, была забита пехотой, карабинерами и гренадерами колонны Даллеманя. Три с половиной тысячи солдат стояли в тесном строю. Там был и Массена, смуглое лицо которого горело от близости схватки; Даллемань, Ланюсс и Ланн заканчивали последние приготовления. Едва Бонапарт, сопровождаемый Бертье, двинулся в сторону Массена, как к командующему приблизился неправдоподобно высокий офицер с длинным, жёлтым лицом и отдал честь. Он хорошо знал этого человека. Швейцарец Дюпа командовал вторым батальоном карабинеров. Он славился на всю армию как своей смелостью, так и комичной торжественной мрачностью.

   – Что, храбрец? – спросил его Бонапарт. Он готов был обнять каждого из своих солдат.

Дюпа снова торжественно отсалютовал ему.

   – Хочу подать жалобу, мой генерал. Во главу колонны поставили гренадеров. Эта привилегия принадлежит моему отряду. Я имею честь требовать её соблюдения, мой генерал. – И гигант снова отдал честь, оставаясь предельно серьёзным.

Бонапарт улыбнулся:

   – Конечно, майор! Это право стрелков. Никто не лишит вас славы, к которой вы стремитесь. Массена! Второй батальон карабинеров настаивает на том, чтобы возглавить колонну. В такой просьбе отказать нельзя. Пропустите батальон вперёд!

Дюпа снова торжественно отсалютовал.

   – «Спасибо, мой генерал!

Этот случай потряс его до глубины души: вот тот дух, который он – и только он – сумел разжечь в этих оборванных, готовых взбунтоваться солдатах, встреченных им в Ницце. За какой-нибудь месяц они полностью переменились. С такими частями, требующими послать их на почти верную смерть, можно завоевать весь мир! Он стоял среди гренадеров, которые при его виде смеялись и громко кричали:

   – Ну когда же мы пойдём в атаку, генерал? Дьявол! Мы. схватим простуду, пока дождёмся приказа!

Он тоже смеялся, стоя в самой гуще своих солдат.

   – Конечно, я мог бы отдать приказ хоть сейчас, мои храбрецы! Но какой в этом толк? На середине моста вы остановитесь и устроите перестрелку с врагом, а тогда пиши пропало – всё пойдёт насмарку! Мне нужны парни, которые пройдут мост из конца в конец и которых ничто не сможет остановить!

Тут вся толпа громко завопила:

   – Приказывай, генерал! Приказывай! Сам увидишь! Мы не остановимся! Мы вышибем этих проклятых австрияк! Загоним им штыки в брюхо! – Они заверяли его в своём яростном желании идти в атаку, выкрикивая самые непристойные ругательства и угрозы в адрес врага. Неистовое возбуждение пылало в нем, толкало его тщедушную фигурку туда и сюда. Они с таким азартом требовали приказа, как будто их ждала не смерть, а неслыханно сладострастная оргия.

Момент приближался. Он позвал Бертье и приказал ему отправить приказ Сюньи усилить артиллерийский огонь.

Грохот пушек заглушал слова, но он всё ещё ходил между этими людьми, горячечно, фантастически возбуждёнными близостью неминуемой смерти, навстречу которой им предстояло идти.

Он смеялся, говоря с ними, и сам преображался под влиянием овладевшего им душевного опьянения.

Внезапно Бонапарт изменил тон. Он больше не шутил.

   – Ничто не может остановить нас, мои храбрецы! Что значит этот мостик, эта речушка для таких солдат, как вы? Мы выбьем австрийцев, этих трусливых наёмников, с той стороны, вышибем их из Италии! Я обещал повести вас к славе! Сегодня вы завоюете славу – славу, которая разнесётся по всей Европе и обессмертит ваши имена!

Они подхватили это слово, полное таинственного очарования, и по рядам понеслось:

   – Слава! Слава! Давай приказ, генерал! Давай приказ!

Их крики заставили Бонапарта безумно расхохотаться.

Это было общее помешательство, которое коснулось и его.

   – Ждите! Не будьте нетерпеливыми! Я отдам приказ в нужное время! Вы получите свою славу! Если что-то и принадлежит Итальянской армии, так это честь быть авангардом, честь быть элитой! Вы ринетесь по мосту, не останавливаясь ни на шаг, и сметёте этих австрийцев! Во всех французских армиях не останется ни одного солдата, который не узнает о вашей славе! Ваши дети и внуки будут греться в её лучах!

Он ощутил, что сам теряет самообладание от этого хриплого рёва:

   – Слава! Слава! Да здравствует Республика!

Было шесть часов. Наверно, Жубер и Ожеро уже готовы поддержать атаку. Он поискал взглядом командиров авангарда. Они стояли во главе колонны гренадеров, сразу за Дюпа и его карабинерами. Там был Массена со своими адъютантами, там были Даллемань, Ланн, Ланюсс, Моннье со знамёнами в руках. Незадолго до того он приказал закрыть ворота, чтобы защититься от какого-нибудь шального пушечного ядра. По приказу командиров колонна подравняла ряды и внезапно притихла, тревожно ожидая сигнала открыть ворота и рвануться вперёд. Снаружи беспрерывно громыхали пушки Сюньи; один раскат переходил в другой. Казалось, что австрийский огонь стал не таким плотным.

Момент настал. Он выхватил шпагу и взмахнул ею.

   – Барабаны, бейте атаку! Вперёд!

Его голос утонул в треске барабанов и диких, восторженных криках ринувшейся вперёд колонны. Ворота распахнулись настежь. Бонапарт видел, как в них исчезали командиры, видел, как колонна быстро заворачивала налево. Он обернулся к стоявшему рядом начальнику штаба.

   – Бертье, будьте готовы собрать их, если они дрогнут! – Крикнув это, он бегом поднялся по лестнице на крепостной вал. Саличетти последовал за ним.

   – Генерал, неужели они смогут это? – спросил Саличетти.

   – Смогут и сделают! – яростно ответил Бонапарт. Его душа была с ними.

Как они шли! С крепостного вала он хорошо различал головную часть колонны, вступившую на мост. По обе стороны от них били французские пушки. На том берегу раздался страшный грохот. Он видел, как картечь хлестала по деревянному мосту, срывая щепки, видел людей, падавших впереди, справа и слева. Но колонна рвалась вперёд, а гигант Дюпа потрясал трёхцветным знаменем, подбадривая своих неистовых карабинеров. Трах, трах, трах! Австрийская картечь взорвалась ниже, превратив голову колонны в кучу распростёртых людей. Дюпа всё ещё размахивал знаменем. Оставшиеся в живых перепрыгивали через трупы и бежали вперёд. Каждая австрийская батарея, каждый австрийский стрелок палили так быстро, что едва успевали заряжать. Клубы дыма застлали мост. В них всё ещё виднелись французские знамёна. Трах! Этот залп был оглушительным. Он с тревогой увидел, что голова колонны заколебалась и отпрянула. Вокруг стоял адский грохот.

Гренадеры попятились. Вот-вот могла начаться паника. Он увидел выбежавшего из ворот Бертье, размахивавшего знаменем, увлекавшего за собой тех, кто был рядом, и пробивавшегося вперёд.

Минуту-другую на мосту продолжалось смятение; знамёна над колонной то вздымались, то опадали. А затем карабинеры и гренадеры снова бросились вперёд. Глядя на среднюю часть моста, он увидел, что десятки людей съезжают по опорам, прыгают в воду и по мелководью бегут к берегу. Выбравшись на покрытую галькой сушу, они начинали палить по австрийским пушкам, простреливавшим мост. Орудийный огонь слабел. Главная колонна пробивалась, уже исчезая в клубах дыма. Они прошли! Если бы только в этот момент появилась кавалерия Бомона и вклинилась в австрийцев с фланга!

Однако кавалерии не было. Мост заполнился опьянёнными близкой победой гренадерами.

Бонапарт заметил, что несколько австрийских пушек уже отведено прочь.

За мостом уже закипела яростная схватка. Австрийская кавалерия атаковала гренадеров, у которых не было ни места, ни времени, чтобы построиться в каре. Гренадеры сплачивались в небольшие группы и открывали огонь, окутываясь дымом выстрелов. Когда всадники начали вылетать из седел, вражеская конница повернула назад. Тут из-за складки местности показались стройные ряды австрийской пехоты, до поры стоявшие в засаде. Французская канонада тут же усилилась; ядра, летевшие с противоположного берега, пробивали в шеренгах врага широкие бреши. В подзорную трубу Бонапарт видел, как гренадеры Даллеманя, рассыпавшись более широким фронтом и держа патроны в зубах, лихорадочно заряжали мушкеты. Схватка становилась всё более ожесточённой, берег окутался дымом. Когда же дым рассеялся, он обнаружил, что гренадеры подались назад, знамёна опали, а окружившая их австрийская кавалерия отчаянно работает саблями. Несколько улан даже въехало на мост, покрытый распростёртыми телами. Прошло несколько тревожных минут, когда казалось, что гренадеры вот-вот побегут обратно; их героизм начинал иссякать. Но французы всё же сумели перестроить свои тонувшие в дыму ряды. Их трескучие залпы отвечали залпам австрийских мушкетов. Вражеская кавалерия тоже исчезала в дыму.