Текст книги "Остров Эллис"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Она вновь и вновь повторяла себе, что, действительно, не представляла себе, что Джейми могут убить, но заставить себя поверить в это до конца никак не могла.

По мере того, как дни сменялись неделями, а недели месяцами, первое ощущение шока постепенно ослабло, но росло чувство вины. Оглядываясь назад, она поняла, что была либо полной дурой, либо слепо не замечала реальностей ирландского политического терроризма, если верила в возможность отсутствия насилия. Верно, что граф Уэксфорд олицетворял собой всю ту несправедливость, которую она отождествляла с понятием английской «оккупации» Ирландии. Верно, что род Джейми причинил много страданий ее собственным предкам. Но символ угнетения – это одно, а живой человек – совсем другое. Она была любовницей Джейми, и мысль о том, что она способствовала его насильственной смерти, независимо от того, насколько косвенно она была к ней причастна, – преследовала ее постоянно. А то обстоятельство, что она должна была держать в секрете свою причастность, только ухудшало положение. Она испытывала настоятельную внутреннюю потребность рассказать об этом кому-нибудь, особенно Джорджи, но не решалась. Кроме того, у Джорджи были свои проблемы – ей надо было адаптироваться к состоянию слепоты.

Тем не менее, жизнь продолжалась. Дядя Кейзи уплатил за обучение Бриджит в Манхэттенской школе секретарей, поскольку она решила, что хочет поработать хотя бы несколько лет до того, как посвятит себя домашнему хозяйству. Сестры все больше и больше привязывались к дяде, который, несмотря на свою первоначальную неприветливость, оказался щедрым человеком, готовым сделать все, что в его силах, для своих племянниц, особенно для Джорджи. Оба, и Кейзи, и Кетлин, стали приглашать к дом молодых людей, но Бриджит определенно не проявляла большого интереса к юношам, привлеченным ее красотой. Она вся ушла в изучение машинописи и стенографии. Что же касается Джорджи, то, хотя ее душевное состояние постепенно улучшалось, все они опасались, что из-за слепоты младшая сестра-красавица будет лишена радости испытать счастье любви и брака.

У Бриджит были все шансы выйти замуж. Однако, Син О'Мелли, которого так поддерживали Кейзи с Кетлин, оказался, по мнению Бриджит, просто «тряпкой с приятной внешностью», и Кейзи уже начал высказывать своей жене неудовольствие, что Бриджит чересчур разборчива, а это означало, что он считает ее слишком независимой для женщины. Несмотря на все возрастающее давление в пользу участия женщин в выборах, у Кейзи О'Доннелла были устоявшиеся викторианские взгляды на противоположный пол.

Бриджит не была воинствующей феминисткой, но ей нравилась относительная свобода американских женщин по сравнению с их полуфеодальным положением в Дингле. Она любила самостоятельно бродить по городу и открывать для себя новые районы Бруклина и Манхэттена.

Так случилось, что во время одной из таких прогулок она во второй раз в жизни столкнулась с доктором Карлом Траверсом. Была суббота, вторая половина дня. В книжном магазине в Гринвич Виллидж он листал роман Генри Джеймса, когда в противоположном конце магазина заметил ее. На ней был твидовый костюм, в котором она выглядела очень привлекательно. И, отбросив первую пришедшую ему в голову мысль, что она вряд ли обрадуется встрече с ним, он подошел к ней.

– Ну, и как Америка обошлась с вами? – спросил он, приподнимая шляпу.

Она повернулась и посмотрела на него.

– Вы?! – воскликнула Бриджит. – Она обошлась со мной очень хорошо, но только не благодаря вам. И яудивлена, что у вас хватило наглости подойти ко мне.

– Я тоже, – улыбнулся он в ответ. – А как ваша сестра? Как она?

«Будь осторожна», —подумала она и сказала:

– Мне совершенно неинтересно говорить с вами о чем бы то ни было. Пожалуйста, оставьте меня.

– Могу представить, что вы обо мне не очень высокого мнения, но я хотел бы, если это возможно, его исправить, – сказал он.

– Зачем?

– Ну, скажем, я должен вам по меньшей мере обед.

– Ну и характер, – взъерошилась Бриджит. – Вы полагаете, я пойду с вамиобедать после того, как вы обошлись с моей сестрой? Да я скорее пообедаю с самим дьяволом! А теперь я буду вам очень признательна, если вы оставите меня в покое. Не вынуждайте меня позвать полицейского.

– Я всего-навсего выполнял свою работу! – возразил он запальчиво.

Тут она немного смягчилась.

– Ну, может, я слишком набросилась на вас. Но имеете ли вы хоть малейшее представление о том, что значит пройти через этот отстойник для скота, который вы называете Эллис Айленд? – спросила Бриджит.

– Я прекрасно все представляю. Я нахожусь там ежедневно, и, поверьте, мне нет никакого удовольствия выносить кому бы то ни было приговор, что они не могут быть приняты в Америке. Но ведь правительство должно хоть как-то контролировать, кому оно разрешает въезд?

– Могу представить, хотя не могу согласиться, – ответила она.

– Тогда как насчет обеда?

Она подавила смех.

– А вы очень настойчивый молодой человек. Верно?

– Достаточно настойчивый. Я живу через три дома отсюда и поэтому знаю все в округе. Здесь есть замечательный итальянский ресторан на Томпсон-стрит. Вы любите спагетти?

– Не знаю. Никогда не ела. В Ирландии не так уж много итальянских ресторанов.

Он улыбнулся:

– У вас появилась возможность. Ну, как?

Она заколебалась. Он показался ей таким приятным и так разительно отличался от того, кого она встретила на Эллис Айленд, что ей трудно было представить его опять в роли страшного злодея.

– Ну, мне не следовало бы, – бросила она, наконец. – А вот, что мне следовало бы, это запустить книгой в Вашу голову. Но, похоже, я достигла того рубежа в жизни, когда просто должна попробовать спагетти.

Он вышел вслед за ней из магазина, размышляя о том, девственница она или нет.

– Полагаю, Вы не женаты? – спросила она двадцать минут спустя, когда они уселись за накрытый клеенчатой скатертью угловой столик.

– Нет, – улыбнувшись, ответил он, – но очень хотел бы быть женатым.

– Да ну! – бросила она. – Вы приятной наружности, и, думаю, у вас неплохое жалованье. И если вам так хочется обзавестись женой, неужели не нашли бы еще одной дурочки, которая бы согласилась?

Он развернул салфетку, и она заметила его беспокойный взгляд.

– Ну, это совсем не так просто.

– Почему? В таком большом городе, как этот?

– Тогда позвольте выразиться иначе: я не нашел еще такую дурочку. А как насчет вас? Вы уже встретились с любовью в Америке?

Она рассмеялась.

– Мои дядюшка и тетушка совершенно определенно пытаются подсунуть меня кому-нибудь, но пока я держусь. Я учусь в школе секретарей, и хочу сама поработать. Выйти замуж у меня еще будет время.

– Впечатляет. Значит, вы умеете печатать на машинке и знаете стенографию?

– Умею, и даже очень хорошо. Через две недели школа распределяет нас на работу. По-настоящему хорошая секретарша в наши дни может заработать хорошие деньги.

– Слышал, что это так, – сказал он, раскрыв меню, и продолжил с подчеркнутым безразличием. – Какое совпадение – я как раз ищу секретаршу.

Она выразила удивление:

– Работать с вами там,на Эллис Айленд?

– Да. Меня только что назначили начальником отдела медицинской экспертизы, и у меня будет масса административной работы. Мне нужен хороший помощник. И, возможно, какое-то преимущество будет иметь тот, кто сам знает, что значит пройти через, как вы его называете, «отстойник для скота».

Он оторвал взгляд от меню.

– Как вы думаете, вы могли бы подумать над этим предложением?

Она медленно раскрыла свое меню.

– Может, и могла бы.

Они посмотрели друг на друга с внезапно пробудившимся интересом.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

У нее было восемь настоящих племянниц и племянников, но в Хоуксвилле, в Западной Вирджинии, Эдну Хопкинс называли «тетушкой Эдной» решительно все. Это было проявлением всеобщей любви, потому что, несмотря на острый язычок, тетушка Эдна была доброй и веселой женщиной. Она вела почти тот же образ жизни, что и ее прабабушка сто лет назад. Фермерский дом, в котором она жила со своим мужем, Уордом, и дочерью Арделлой, был построен ее дедом собственными руками сразу же после окончания Гражданской войны и претерпел с тех пор очень мало изменений, если не считать новой дровяной печи, которую тетушка Эдна приобрела в 1904 году. Дом, как и у большинства живших в горах людей, был бревенчатым, состоял из четырех комнат с высокой каменной печью-камином посередине, и с большим удобным крыльцом-террасой, на которой тетушка Эдна любила восседать со своим вязаньем, штопкой или с сотней других занятий, заполнявших ее жизнь и дававших ей ощущение счастья.

От отца она унаследовала дом и свободные от долгов двадцать акров земли, и потому, хотя она редко имела наличные деньги и у нее не было ни электричества, ни телефона, тетушка Эдна по местным стандартам считалась зажиточной женщиной. Однако, по меркам богатых городских жителей, она была жалкой нищей жительницей гор.

Но ей не нужны были ни электричество, ни телефон. Как и поколения ее предков, она жила натуральным хозяйством. У нее была своя корова, свиньи, куры, летом она выращивала овощи, одежду для себя и для дочери, в основном, шила сама, пекла свой хлеб, варила мыло из купленного в магазине щелока, плела корзины и раз в год меняла перо в перинах.

Она постоянно была занята, и это ей никогда не надоедало. Любимыми развлечениями были для нее: наблюдать со своего крыльца за жителями Аппалачей, собирать разного рода сплетни и слухи, доходившие до нее от друзей и родственников, воспитывать подраставшую на ее глазах дочь, выращивать в горшках и на клумбах цветы и, конечно, читать Библию. Она никогда не уезжала далее пятнадцати миль от своего дома, почти ничего не знала, что происходит на свете, и это ее абсолютно не волновало. Весь остальной мир не имел для тетушки Эдны никакого значения. В свои сорок шесть она была здоровой и сильной, и хотя лицо ее уже чуть покрылось морщинками, а волосы начали седеть, люди невольно отдавали должное ее красоте.

Единственным, что портило ее жизнь, было то, что она вышла замуж за шахтера. Тетушка Эдна ненавидела соседнюю угольную компанию Стэнтона со всем тем, что можно было себе представить хоть как-то с ней связанным. В представлении тетушки Эдны, Монтегю Стэнтон, мультимиллионер, владевший шахтами, был чуть ли не воплощением дьявола. А постоянная возможность для ее мужа быть убитым или покалеченным на шахте мало способствовало возрастанию ее любви к профессии шахтера.

– Ну что я могла поделать, – часто говорила она своим близким. – Окаянный Уорд Хопкинс был так чертовски красив, что я в него влюбилась. У меня не хватило ума выйти замуж за фермера.

Ее манера говорить была характерна не для юга, не для среднего Запада, а сразу же выдавала в ней жительницу гор, поскольку была подпорчена определенными словечками, которые с восемнадцатого века нельзя было встретить нигде, кроме Аппалачей.

Единственное же, чего боялась тетушка Эдна, кроме смерти своего мужа, – были змеи. И она бы только рассмеялась вам в лицо, если бы вы сказали ей, что она – нестандартная американка.

Самым большим населенным пунктом, который она видела в своей жизни, был Хоуксвилл, казавшийся ей большим городом, хотя это была всего-навсего деревня с одной главной улицей и населением менее тысячи человек. Там были большой магазин, почта, занимавший одну комнату банк и белая баптистская церковь. Трехклассная школа при церкви представляла собой всю систему образования в Хоуксвилле. Арделла – или как все ее звали – Делла в прошлом году закончила эту школу.

Каждую субботу тетушка Эдна закладывала свою повозку и отправлялась в Хоуксвилл за покупками и за свежими новостями. Каждое воскресенье они вместе с Деллой и Уордом одевали свои лучшие одежды и ехали туда в церковь. В одно из воскресений октября 1909 года, когда все после службы выходили из церкви, а тетушка Эдна, как обычно, обменивалась новостями с друзьями, к ней подошли Сэм и Энн Фуллеры. Пока Сэм, работавший вместе с Уордом в шахте, разговаривал с ним, Энн спросила:

– Тетушка Эдна, вы не знакомы с нашим квартирантом?

Тетушка Эдна взглянула на невысокого молодого человека в дешевом костюме.

– Нет, но слышала о нем, – сказала она. – Не тот ли это парень из Бо-огемии?

– Да. Он живет у нас уже около двух лет. Том, это тетушка Эдна Хопкинс. Он не очень хорошо говорит по-английски, – сказала она, как бы извиняясь за это.

Том Беничек крепко пожал ее руку и сказал:

– Рад познакомиться.

– А это ее дочь, Делла. Делла, это Том Беничек.

Когда они пожимали друг другу руки, тетушка Эдна с некоторым подозрением посмотрела на обоих. Ей не понравилось, как этот парень из Богемии смотрел на ее дочь.

Холмы Аппалачей в роскошном осеннем уборе были так прекрасны, что приемная площадка, укрытая дощатым покрытием узкоколейка, контора и навесы Угольной компании Стэнтон являли собой оскорбительный вызов Богу и природе. Маленькая речушка Шепач извивалась за строениями компании, уходя в долину, где сорок построенных компанией лачуг образовывали грязную улицу. Эти лачуги, являвшиеся собственностью компании, не имели водопровода; шахтеры и их семьи были вынуждены брать воду из находившейся на улице колонки, а стирать белье прямо в речке. Лачуги эти были уныло однообразны, с крышами, покрытыми тонким шифером. Жилое помещение, казалось, было намеренно спланировано так, чтобы создать там как можно меньше удобств. Была одна главная комната, служившая и гостиной, и столовой и кухней, и еще две небольшие спальни – вот и все. Туалет находился в задней части дома, а единственным источником тепла была печь, которая, естественно, топилась углем.

Жизнь и смерть в городке регулировались гудком сирены на шахте. Ее гудок имел различные оттенки, а беспрерывно повторявшиеся гудки оповещали о катастрофах, случавшихся слишком часто, что сделало работу шахтеров в 1909 году одной из самых опасных и низкооплачиваемых в Америке.

Городок компании был назван именем Стэнтона. И как раз в Стэнтон и приехал Том Беничек два года тому назад. После того, как он покинул Эллис Айленд, в Нью-Йорке для него не нашлось работы, и тогда он подписал контракт в расположенной вблизи паромного причала конторе нескольких угольных компаний по найму дешевой иммигрантской рабочей силы. Не умея ни читать, ни писать, Том и не очень понимал, что за документ он подписывал по-английски.

Его кузен Водя, сопровождавший его в качестве переводчика, предупредил его, что плата была очень низкая: всего шестьдесят два цента за тонну, и что в контракте компании Стэнтона есть пункт, гласивший, что шахтер может быть уволен немедленно, если публично или в личной беседе будет призывать к созданию профсоюза. Том был в отчаянии, но подписал. Компания предоставила ему билет на Запад в один конец, и, таким образом, маленький чешский иммигрант оказался в Стэнтоне, где он поселился в лачуге Сэма и Энн Фуллеров, став на шахте учеником Сэма. Все лачуги были малы и перенаселены, но общим правилом было сдавать койки неженатым шахтерам. Так Том стал делить одну из спален с двумя сыновьями Фуллеров.

Сэму Фуллеру было тридцать три года. Высокий и тощий сын фермера из Кентукки, он проработал на шахте уже двенадцать лет и ненавидел ее. Он ненавидел Монти Стэнтона так же, как и тетушка Эдна, называя его лицемерным выродком ведьмы, делающим свои миллионы на несчастном существовании шахтеров. Монти Стэнтон также возглавлял и Американскую ассоциацию шахтовладельцев и являлся просто фанатичным противником профсоюзов. Ужасающие условия существования и низкая оплата труда на шахтах Западной Вирджинии сами по себе способствовали зарождению профсоюзов, но, благодаря активному противодействию Монти Стэнттона и вооруженной охране, которая была установлена повсюду, ни один из профсоюзных деятелей не мог проникнуть в шахтерскую среду. Шахтеры же боялись даже обсуждать между собой этот вопрос, чтобы не потерять работу.

В столь накаленной обстановке взрыв был неминуем, и впервые произошло то, что позднее назовут Большой войной в Западной Вирджинии, в субботу, после знакомства Тома Беничека с тетушкой Эдной и с Деллой.

Сэм и Том работали в одном отсеке шахты номер 5. У обоих на голове были закреплены лампы с открыто горевшим огнем. Сэм рубил уголь в забое, а Том наполнял вагонетку, толкая ее затем по рельсам до пункта, где уголь взвешивали. Они работали под постоянной угрозой рокового конца: либо скопление метана могло воспламениться от их ламп, либо могла сойти с рельс вагонетка и раздавить толкавшего ее шахтера. Но опасность их работы давала шахтерам некое право на гордость их профессией и способствовала зарождению под землей крепкой дружбы. Наверху они могли затеять иногда даже драку, но под землей существовало связывавшее их всех нерушимое братство. И каждый из них знал – хотя редко кто решался об этом говорить – любой, кто предаст это братство, должен умереть.

Послышался отдаленный гудок. Сэм и Том откатили последнюю вагонетку к пункту взвешивания. Затем вместе с другими шахтерами они втиснулись в подъемник, который по наклонному тоннелю глубиной триста фунтов доставил их на поверхность. Когда они совершенно черные от угольной пыли вышли из шахты, Том наполнил свои легкие чистым холодным воздухом, а Сэм сказал:

– Хотите посмеяться? Сегодня жалование.

И они пошли в контору за расчетом.

Сорок пять минут спустя они уже шагали к дому. Шли они молча, но Том знал, о чем думает его друг. Каждое жалование повторялось одно и то же, с небольшими вариациями, и сегодня все было так же. Когда они вошли в главную комнату их дома, то застали там Энн Фуллер, крупную женщину, чье бывшее когда-то красивым лицо в тридцать лет все уже покрылось морщинами. Она стояла у плиты и готовила баранину с картошкой.

Тед и Билл Фуллеры, шести и пяти лет, играли с четырьмя оловянными солдатиками, подаренными им отцом к прошлому Рождеству. Сэм вытащил из кармана полученные деньги и положил их на стол.

– Шесть долларов двадцать центов, – сказал он. – Жалование за две недели после вычетов. Хорошо, что ты вышла за меня замуж за мою красоту, а не за деньги.

Энн ничего не ответила, продолжая готовить еду и не глядя на деньги. Сэм начал раздеваться, чтобы помыться в приготовленной Энн ванне и соскрести с себя угольную пыль.

Временами он удивлялся, как это угольная пыль еще не дошла до его души.

Возможно Монти Стэнтон был чудовищем для шахтеров, но миллионы, которые он добывал их потом, он тратил с определенным шиком. Сам он жил в четырех милях от шахт в большом доме с колоннами, названным «Белль Мид» и построенным в колониальном стиле, который был расположен среди лужаек и пышно цветущих садов.

Мать Монти была из семьи Рэндольф из Вирджинии, а в 1869 году он сам женился на своей троюродной сестре Кристине Рэндольф, обретя таким образом родство с половиной аристократии Старого Юга, которые приезжали на бесчисленные барбекю, охоту и балы, постоянно устраиваемые Монти. В 1892 году он закончил Принстон, и позже вложил несколько миллионов долларов в свою alma mater [17]17
  «Мать-кормилица» (лат.)


[Закрыть], а поддерживая футбольную команду, был почти единственным ее хозяином, поэтому у него были связи с власть предержащими на Востоке.

Губернатором Западной Вирджинии был еще один его кузен, в чью выборную кампанию он вложил не менее пятидесяти тысяч долларов, кроме того он владел самой важной газетой в Чарльстоне, так что этот крупный и даже красивый мужчина был силой в штате. Он любил виски, женщин, лошадей, охоту, красивую одежду и элегантные автомобили. Он ненавидел все, напоминающее о культуре. У него был акцент «доброго парня» с Юга, он мог бывать очень шумным, и его очаровательная жена раскусила его и тайно выпивала.

Именно в этот вечер он принимал у себя в «Белль Мид» епископа из Чарльстона, редактора его чарльстонской газеты и сенатора из Западной Вирджинии. Обе супружеские пары как раз только что сели за стол, который освещали два серебряных канделябра. По сторонам стояли две великолепные китайские вазы; на стене над ними висела картина Джорджа Стаббса «Любимая лошадь герцога Бьюфорта». А напротив лошади герцога красовались два фамильных портрета Рэндольфов. Над камином висел портрет Джорджа Вашингтона. На полу лежал роскошный ковер, а на шее Кристины Рэндольф переливалось бриллиантовое ожерелье, отражавшееся в хрустале Карла X и серебряных канделябрах.

Монти, сидевший во главе стола, начал молитву.

«Благодарю тебя, Господи, —мысленно произнес он, – за то, что ты помог мне заработать сорок два миллиона».

«Хочу, чтобы он заткнулся, а я могла бы выпить», —думала Кристина.

– Аминь.

– Аминь, – хором ответили за столом.

– Ну, хорошо, – пробасил с чисто фальстафовской жизнерадостностью Монти. – Приступим к еде.

Каждую субботу вечером шахтеры и их семьи собирались в принадлежавшем компании зале красного дерева, чтобы потанцевать, пообщаться и напиться. Компания, поощряя это, предоставляла зал бесплатно и даже платила скрипачу. Эта идея принадлежала Монти. Шахтеры приходили сюда, чтобы отвести душу и хоть на какое-то время забыть о своем жалком существовании.

– Надеюсь, этот ваш постоялец не имеет никаких видов в отношении моей Деллы, – сказала тетушка Эдна Энн Филлер, сидевшей рядом с ней на женской половине комнаты.

Тетушка Эдна не любила приходить на танцы, потому что вообще не любила приезжать в Стэнтон, а Уорд любил выпить в кругу друзей-шахтеров; к тому же для Деллы это была единственная возможность потанцевать. Поэтому, скрепя сердце, тетушка Эдна соглашалась и брала с собой вязание. Однако, ей не очень нравилось, что Том Беничек танцует с ее дочерью.

– Том очень хороший молодой человек, – сказала Энн.

– Он – иностранец, который едва говорит на царственном английском, потому что он всего-навсего богемец! – возразила ей Эдна. – Кто что-нибудь слышал об этой Богемии? И красивым его тоже не назовешь. Он же ниже Деллы. Есть у него хоть какие-нибудь мозги в голове?

– О! Я считаю, у Тома светлая голова. Ему было так трудно выучить английский. У него же очень тяжелая работа, и при этом он так хорошо ладит с Тедом и Биллом. Не было бы хуже, тетушка Эдна, – добавила она.

Тетушка Эдна сморщила нос.

– Пусть только попробует обкрутить мою Деллу. Достаточно того, что он – шахтер, и этого уже хватит. Богу известно, я ужедвадцать лет замужемза шахтером, и для одной семьи этого достаточно. А что это там такое?

Энн взглянула через танцевальную площадку на мужскую половину, где шахтеры сидели за столиками и выпивали. Один из них встал и закричал:

– Это Сэм! – воскликнула Энн.

– Что-то он сегодня рано напился.

Сэм и в самом деле уже порядком опьянел. Он поднялся на сцену и попросил тишины.

– Послушайте все! – громко прокричал он, почти теряя равновесие.

– Сэм, уйди оттуда! – крикнула его жена, но он не обратил на нее внимания.

– Послушайте! – повторил он. – Мы…

Он с трудом подыскивал слова.

– Мы просто дураки. Нет, нет! Мы даже хуже. Мы – рабы.А может, одновременно и нигеры. Мы…

Он опять остановился, потому что алкоголь затуманил ему мозги. Он беспомощно размахивал руками.

– Я сегодня получил шесть долларов двадцать центов. Шесть долларов!

Он начал насмешливо посмеиваться.

– За работу за две недели! Разве это не… Вы можете этому поверить? А я должен зеленщику в магазине компании, я должен заплатить компании за дом, в котором живу, и врач компании прислал счет за визит, когда у меня болел сын…

Опять он стал размахивать руками.

– Шесть долларов и двадцать центов. Разве не свихнешься? За нашу работу – это же с ума сойти! Но как нам бороться против этого сукина сына, Монти Стэнтона? Он же богатый, у него власть… А мы кто? Никто и ничто. Вот если бы у нас был профсоюз…

– Сэм, заткнись!

Сэм, все еще размахивая руками, взглянул на свою жену и улыбнулся.

– Это моя Энни, – сказал он, указывая на нее. – Я люблю мою Энни. Я бы хотел купить ей что-нибудь красивое… но… – он остановился, и вдруг вся горечь и вся ярость отразились на его лице. – Надо, чтобы к нам приехал организатор из Питтсбурга. И пока мы этого не сделаем, мы останемся только рабами!

Среди присутствующих воцарилась тишина, когда его гневные слова эхом прокатились по комнате. Том и Делла стояли в кругу танцующих и слушали.

– Он прав, – прошептал Том.

– Да, – ответила шепотом Делла, – но это небольшое выступление может стоить ему работы.

Они пришли на следующее утро на рассвете.

Том еще в постели услышал громкий стук в дверь. Он поднялся и выглянул, дрожа в одной пижаме. Энн в запахнутом фланелевом халате выскочила из спальни и открыла дверь. Том узнал человека в темном костюме и котелке. Это был Билл Фарго, начальник службы безопасности компании и правая рука Монти Стэнтона.

– Миссис Фуллер, – сказал он, вежливо приподняв котелок, что при данных обстоятельствах выглядело, как насмешка. – Я – Билл Фарго.

– Я знаю, кто вы, – ответила она. – В чем дело?

– Дело в том, что ваш муж уволен. Боюсь, вам придется освободить дом. К полудню. Сегодня.

Ветер Аппалачей завывал по углам лачуги. Лицо Энн окаменело.

– Почему его уволили? – спросила она.

– За агитацию в пользу профсоюза. Это оговорено в его контракте. Вы знаете. Сегодня в полдень. У вас есть пять часов. Я предлагаю сразу начать упаковывать вещи.

Он опять приподнял котелок, повернулся и быстро вышел.

Энн закрыла дверь, затем прислонилась к ней спиной. Слезы потекли по ее щекам. Том вошел в комнату. Она взглянула на своего молодого постояльца из Богемии.

– Я знала, что когда-нибудь это случится, – произнесла Энн в отчаяньи.

Затем она вернулась в спальню, чтобы попытаться разбудить своего все еще пьяного мужа.