Текст книги "Остров Эллис"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

– Скажешь ты мне, наконец, что, черт возьми, происходит? – прошептал Джин. – У меня достаточно хлопот с твоими выборами, чтобы ты тут при мне еще и спятил.

Марко все еще смотрел на Джорджи. И пока она не вошла в дом Бриджит, он не заговорил.

– Это племянница Кейзи О'Доннелла.

– Брось разыгрывать меня! А она, что, слепая?

– Да.

– А какая красавица! Ты знаком с ней?

– Был когда-то.

– А почему же ты не поздоровался с ней?

Марко на мгновение закрыл глаза.

– Я бы всем сердцем желал, чтобы у меня хватило на это смелости.

Затем он открыл глаза:

– Пошли.

Оба зашагали по направлению к штаб-квартире Марко. Но мысли Марко были заняты не политикой. Он вспоминал, как целовал Джорджи в заднем ряду синематографа, как взволнованным шепотом рассказывал ей о приключениях «Алой Маски», о любви и предательстве, и о чувстве вины. Пять лет назад он пожелал денег, власти и безопасности больше, чем Джорджи.

Теперь у него были деньги и безопасность, скоро он получит власть. Но в этот момент больше всего на свете он желал взять ее за руку на заднем ряду синематографа.

У слепых обостряются другие чувства, компенсирующие потерю зрения. В течение нескольких дней Джорджи преследовало смутное ощущение, что все время за ней кто-то следует, когда она идет в библиотеку. Она отчетливо различала эти шаги у себя за спиной. На третий день она остановилась и обернулась.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросила она.

На улице были десятки прохожих, и кое-кто из них взглянул на нее с любопытством. А Марко замер и ничего не сказал, проклиная себя за то, что ведет себя, как последний идиот, при этом не имея сил заставить себя прекратить преследование.

Понимая, что его могут обвинить в том, что он пристает к женщине, он перешел на другую сторону улицы.

«Поговори с ней!», —кричало его сердце.

«Но что я смогу ей сказать?», —стучало у него в голове.

Он понимал, что чувство к Джорджи, которое вновь захлестнуло его, отнимает у него силы, необходимые для проведения предвыборной кампании, мешает ему на этом сосредоточиться. В течение трех дней он заставлял себя выкинуть ее из головы, но на четвертый день отказался от своего намерения, сказав себе, что он должен поговорить с ней, каковы бы ни были последствия. Он вышел из своей штаб-квартиры, завернул за угол на Бликер-стрит и поднялся по ступенькам маленького дома, где рядом с входом висела вывеска:

«Библиотека для слепых».

Он открыл дверь и вошел.

Пять человек, трое из них преклонного возраста, сидели за деревянными столами, водя пальцами по страницам книг, изготовленных по системе Брейля. На стенах были развешаны полки с книгами. Сквозь высокие окна солнце заливало всю комнату. В противоположной от двери стороне комнаты за таким же деревянным столом сидела Джорджи и тоже читала книгу с помощью пальцев. На ней были легкая голубая блузка и черная юбка. Она подняла глаза и улыбнулась.

– Да?

Он было начал говорить, но вдруг невероятно остро ощутил свою вину перед ней. Она была такая беззащитная! Как он мог так поступить с ней? Он продолжал молчать, глядя в ее невидящие глаза.

Она забеспокоилась.

– Кто вы? – спросила она.

Он повернулся и почти бегом выбежал из библиотеки.

– Это Марко, – сказала она сестре в тот же вечер.

Они сидели в спальне Джорджи на втором этаже в доме на Гроув-стрит. За ужином Джорджи была молчалива и чем-то озабочена. После кофе она попросила Бриджит подняться с ней в спальню.

– Марко? – переспросила Бриджит. – О чем ты?

– Всю последнюю неделю кто-то преследует меня, – сказала Джорджи, сидя на своей постели. – А сегодня он зашел в библиотеку. Не спрашивай, как я поняла, что это один и тот же человек – я просто поняла.Я почувствовалаэто. И я уверена – это Марко.

– Но зачем? Чего он хочет?

– Думаю, он хочет поговорить со мной, но боится. Его штаб-квартира за углом от библиотеки… Наверно, он увидел меня и стал ходить за мной…

Она задрожала. Бриджит села к ней на кровать и взяла ее за руку.

– Послушай, дорогая, ты не знаешь.Это все может быть воображение. Боже, может, это какой-нибудь насиль… Думаю, тебе надо сообщить об этом полиции.

– Полиции?Нет. Это Марко, и я поставлю его на место… Я заставлю его ползать…И, если он попытается как-то вернуться в мою жизнь, я причиню ему боль гораздо большую, чем он причинил мне. Большую!О, этот бесчестный, испорченный человек… со своей богатой женой…

Внезапно она разрыдалась. Бриджит крепко прижала ее к себе, и Джорджи уткнулась к ней в грудь.

– О, Бриджи, я таклюбила его, – всхлипывала она. – Я таклюбила его…

Бриджит погладила ее волосы.

– Бедная девочка, – прошептала она. – Ты все еще любишь его. Правда?

– Не знаю… Я люблю Марко, каким он был до того, как предал меня, но люди меняются. И я не знаю, какой он сейчас. Но…

– Что, дорогая?

Она подняла голову.

– Я пыталась… привыкнуть к тому состоянию, в котором я нахожусь и останусь на всю жизнь. Но, Бриджи, иногда я просыпаюсь посреди ночи, и мне так одиноко…

– Но, дорогая, ты не хочешь даже видеться с другими мужчинами…

– Я боюсь, что они тоже сделают мне больно. Понимаешь? Может, это жизньпричиняет боль? Не знаю.

Она встала, стараясь взять себя в руки.

– О, Боже, если это Марко и он снова хочет сделать мне больно, пусть его душа сгорит в огне.

Обнаженные, они стояли по пояс в лесном пруду.

Марко, протягивая руки и сгорая от желания, пошел по воде ей навстречу. Она стояла спокойно, ожидая его, ее светлые волосы рассыпались по плечам. Он обнял ее и начал целовать, лаская руками ее тело. Джорджи стонала.

– Я люблю тебя, – говорил он. – Я люблю тебя больше, чем саму жизнь…

Затем он проснулся. Он лежал в постели на третьем этаже дома на Джонс-стрит.

– О, Джорджи, – простонал Марко.

Это был его первый эротический сон с тех пор, как ему стукнуло семнадцать.

На следующее утро Нелли Байфилд Рубин, прекрасно выглядевшая в облегающем белом костюме, с белым зонтиком и в элегантной белой шляпке с белым пером, вышла из своего белого лимузина, когда ее черный шофер в белой униформе и красивых коричневых ботинках открыл перед ней дверцу. Нелли изящно поднялась по ступенькам дома на Джонс-стрит, на фасаде которого большими буквами было написано:

«Санторелли – в Конгресс».

Она вошла в офис на первом этаже. Появление известной «звезды» заставило секретарш утихнуть, а Джина Файрчайлда броситься к ней навстречу.

– Мисс Байфилд! – воскликнул он, почти не дыша. – Чем могу помочь?

Нелли подарила ему свою самую неотразимую улыбку.

– Я бы хотела поговорить с кандидатом. Мы с ним знакомы. Он здесь?

– Мы ждем его с минуты на минуту… У него митинг на Перри-стрит… Не хотите ли пройти в его кабинет?

– Спасибо.

Он провел ее в кабинет и предложил стул.

– Мисс Байфилд, не дадите ли автограф для моего сына Эдгара? Он один из ваших верных поклонников… Ему семнадцать, и он, по-моему, влюблен в вас.

– Как мило, – с улыбкой сказала она. – С удовольствием.

Джин обошел стол и из одного из ящиков достал предвыборную листовку с портретом Марко:

– Вот здесь, мисс Байфилд, – сказал он, доставая ручку из кармана.

Нелли, снисходительно глядя на него, как королева-мать, открывающая благотворительный базар, взяла ручку и написала: «Эдгару. С любовью. Нелли Байфилд».

– Вот, – сказала она, протягивая ему листовку.

– О, спасибо! Мальчик сойдет с ума!

Она улыбнулась и подумала: «Мальчик, скорее всего, кинет ее в туалет и спустит».

– А вот и Марко.

Она повернулась к входившему в дверь кандидату. На нем были плисовый костюм и соломенная шляпа.

– Нелли, – воскликнул он, беря ее за руку. – Как я рад видеть тебя. Как Джейк?

– Отлично. Мы оба так рады, что ты начал кампанию. Джейк считает, что это здорово, если ты пройдешь в Конгресс. Дело в том… – она открыла сумочку и достала оттуда свернутый листок бумаги. – Джейк написал для тебя песню. Она называется «Хотите макароны жрать, надо Санторелли выбирать».

Марко расхохотался.

– Мне нравится! – воскликнул он. – Исполнишь?

– Да, я прочитала в газете, что у тебя первая большая встреча с избирателями в следующее воскресенье. Я подумала, может, я смогу чем-то помочь тебе, если исполню ее на этой встрече?

– Нелли, это будет просто превосходно! – он повернулся к Джину. – Можно будет сообщить об этом в завтрашних газетах?

– Я уже в пути! – крикнул Джин, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь.

Марко повернулся к Нелли.

– Чем я смогу отблагодарить вас обоих? – сказал он. – Я стольким обязан Джейку. Вы – мои самые лучшие друзья.

Нелли встала.

– Может, мы пообедаем когда-нибудь вместе? – нежно спросила она. – Я бы так хотела познакомиться с тобой поближе.

Улыбка Марко сразу стала ледяной.

– Да, может быть… может быть, после выборов. Сейчас я безумно занят.

Нелли подошла поближе, якобы разгладить какие-то невидимые морщинки на его лацкане.

– А не смог бы ты освободиться всего лишь для одного обеда?

Их глаза встретились.

– Я попрошу Джина уточнить это по моему расписанию, – сказал Марко.

Зазвонил телефон.

– Извини, – он подошел к столу. – Спасибо, Нелли.

Ее глаза следили за ним.

– Это для меня – удовольствие. В какое время ты бы хотела видеть меня в воскресенье?

– Джин сообщит тебе.

Он взял трубку:

– Алло?

Она вышла из комнаты.

Когда Уна Марбери сказала Ванессе, что она закончила свое лечение в «Серебряном озере» и возвращается обратно в Нью-Йорк, Ванесса на следующий день тоже рассчиталась с клиникой, хотя пробыла там всего десять дней. Но ее физическое состояние было превосходным. Она утратила всякий интерес к спиртному, потому что теперь у нее была Уна. Красавица Уна, такая эффектная и такая испорченная. Ванесса никогда не встречала никого, кто хоть сколько-нибудь был похож на нее. Ее оригинальная манера высказываться, ее совершенно сказочные индийские и африканские украшения, ее теории в искусстве и в жизни, и весь тот экзотический мир, в котором она жила, все вместе взятое ошеломило и околдовало Ванессу, как волшебный кристалл, светившийся таинственным светом.

Понимая, что после скандала на балу у герцогини Дорсет она стала в Ньюпорте персоной нон-грата (да и не очень любя Ньюпорт), Ванесса вернулась в Гарден Корт, но на следующее же утро поездом уехала в Манхэттен, а оттуда взяла такси до Гринвич Виллидж. На Шестой авеню она вышла у здания Суда Джефферсона и, перейдя на другую сторону, направилась к небольшой группе домов, расположенных во дворе. Она прошла через двор и постучала в дверь дома, на котором была табличка:

«ГАЛЕРЕЯ СОВРЕМЕННОЙ СКУЛЬПТУРЫ»

Уна ждала ее. Она открыла дверь, сказав:

– Ты слишком рано. Приходить куда-либо рано – недопустимая оплошность. Не делай этого больше.

– Прости. Я… Ох!

Она оглядела комнату. Все было стерильно чистым, белым, даже пол, незаметно служивший фоном для скульптур, которые были расставлены в пустой комнате. И какие скульптуры! Ванесса знала о движении за современное искусство и даже посетила сенсационную выставку «Армори» в 1913 году (казалось, будто художники всего мира устроили сцену военных действий, которые начались в следующем году). Но тогда ее внутренний консерватизм отверг это модернистское направление – надо было постичь слишком многое.

Теперь же она восприняла первую металлическую абстракцию совсем по-другому.

– Как это называется? – спросила, пожирая глазами нечто, отдаленно напоминающееженскую грудь.

– Это называется «Обещание весны», – ответила Уна, закуривая сигарету с мундштуком длиной в десять дюймов.

Ее тонкую талию обвивал индийский пояс из серебра и бронзы.

– Это работа Кэрол де Витт, дорогая. Она очень… можно даже сказать, необычайно талантлива. И такая красивая. И она убеждена в том, что она вампир. Очень может быть, что так оно и есть. Я никогда не видела ее при дневном свете, и в ее квартире отсутствуют зеркала. Вполне возможно, что она мертвец с того света.

Ванесса внимательно изучала скульптуру.

– Это очень и очень… наводит на размышления, – сказала она.

– О, дорогая, ведь это эротика. Это совершенно непристойная вещь. Она порождает в голове просто непристойные мысли. И только благодаря постоянному жесточайшему самоконтролю, я смогла не поддаться искушению пригласить своих родителей и их викария на чай, чтобы они смогли увидеть это. Думаю, доктор Мак-Дональд тут же упал бы в обморок и умер. Я никогда не пойму, как он преодолел в Библии те места, где кто-то кого-то порождал. А тебе это нравится, дорогая?

– О, даже очень.

– Теперь ты понимаешь, что я подразумеваю, говоря, что это «порождает непристойные мысли»? Наводя на размышления, можно выразить гораздо больше, чем просто копируя природу; которая в лучшем случае скучна. Кого, дорогая, волнует дерево? Или какой-то там бурундучок? То, что удалось схватить и запечатлеть милой Кэрол, по-моему – это суть вожделения. А это ужасноинтересно.

– Это дорогая вещь?

– О, мой друг, это так низменно– обсуждать денежные вопросы, находясь в храме искусств! – воскликнула она. – Это стоит пятьсот долларов.

– Я возьму это.

– И ты хочешь, чтобы этот монумент дурных мыслей был доставлен в дом твоего отца?

– Да, пожалуйста. О, Уна, это все так интересно! Все так и есть, как ты говорила: новое, волнующее и совсем другое…

Уна прошла в дальний конец комнаты, где в углу стоял маленький дубовый крест. Она открыла его и достала оттуда бутылку джина.

– Ну, а теперь, дорогая, после того, как мы благополучно разделались с «Серебряным озером», может, выпьем?

Ванесса отрицательно покачала головой.

– Нет, я не буду.

– Дорогая, хорошие доктора действительно вылечилитебя! Очень жаль. Здоровье, я твердо в этом убеждена, это умеренность во всем. А слишком много даже самого хорошего может убить. Салют!

Она сделала небольшой глоток, наблюдая за Ванессой, ходившей по комнате и разглядывавшей скульптуры.

– Дорогая, – произнесла она, наконец, – тебе когда-нибудь кто-нибудь говорил, что ты очень привлекательна?

Ванесса, обернувшись, посмотрела на нее.

Первая большая встреча Марко с избирателями была назначена на дневное время в воскресенье, чтобы в ней могли принять участие рабочие-итальянцы. Его выступление должно было происходить на ступенях церкви Св. Антония на Салливан-стрит, что в самом сердце итальянского квартала. Удача улыбнулась – стоял ясный сентябрьский день. Джин Файрчайлд отлично справился со своей задачей, и толпа более тысячи человек – в большинстве своем итальянцы – заполнила площадь, желая поглазеть на итальянского зятя одного из самых богатых людей Америки. Марко сделал хорошее пожертвование церкви Св. Антония, так что местный священник, отец Пьетро Доменики, дал согласие и позволил ему использовать церковь и вывесить перед ней транспарант, где по-итальянски и по-английски было написано.

«МАРКО САНТОРЕЛЛИ, ОДИН ИЗ ВАС – В КОНГРЕСС!»

Это вряд ли способствовало карьере отца Доминики в ирландской общине, но молодой итальянский священник хотел поддержать Марко Санторелли, и потому согласился начать митинг молитвой, от чего вреда для Марко не было никакого.

Затем Марко по-итальянски объявил через мегафон:

– Друзья, я имею честь представить вам очаровательную «звезду» из «Ревю Зигфельда» Нелли Байфилд!

Появление Нелли на ступенях церкви вызвало среди итальянцев бурю оваций. На паперти церкви поставили пианино, и Джейк занял у пианино место, как только Марко произнес, – муж мисс Байфилд, знаменитый Джейк Рубин, мой старый и самый близкий друг, приехавший в эту страну из Европы вместе со мной в третьем классе. Мы вместе прошли через Эллис Айленд. И думаю, многим из вас известно, что этотакое.

Эти слова вызвали бурную реакцию.

– Джейк написал песню специально для проведения моей кампании, и сейчас Нелли споет ее для вас.

Джейк исполнил вступление, и Нелли запела, что надо голосовать за Санторели. Английский язык песни многие в толпе не понимали, но мелодия, как и во всех песнях Джейка, так легко запоминалась, что скоро все они уже подпевали Нелли. Встреча превратилась в праздник на улице.

Затем на середину площадки опять вышел Марко.

– Друзья, – сказал он в мегафон, – моя платформа очень проста: я хочу стать первым конгрессменом-иммигрантом в истории Америки. Таких, как вы и я, миллионы. Миллионы, приехавших в эту великую страну за последние двадцать лет и боровшихся за выживание в этом абсолютно новом мире, преодолевая трудности языка. Все мы брались за самую низкооплачиваемую работу, потому что мы были новичками, мы были теми, кого имеющие прочное положение американцы могли эксплуатировать. И вот пришло время для нас, иммигрантов, быть представленными в Конгрессе Соединенных Штатов, и я предлагаю вам себя…

– И таким же образом ты предлагал себя своей теще? – закричал кто-то с краю толпы.

Он говорил по-итальянски.

– Разве неправда, что она платила тебе за любовь? Эй, милый мальчик, разве ты не жиголо?

Выкрики из толпы.

– Расскажи, как тебя эксплуатировали, когда ты приехал в Америку, – крикнул кто-то другой. – Как ты заработал свой путь наверх!

Раздалось несколько пронзительных смешков, но Марко опередил спрашивающих. Он предполагал, что Кейзи О'Доннелл может использовать этот тактический прием, и был готов к ответу. Более того, это было ему даже на руку. Он использовал этот хорошо проверенный трамплин для атаки на Кейзи и Билла Райана.

– Все это ложь! – прокричал Марко через мегафон. – Тем, кто об этом спрашивает, заплатили мой противник Билл Райан и егохозяин Кейзи О'Донелл! А теперь, джентльмены, пойдите к Кейзи О'Донеллу и скажите ему, что я хорошо знаю, что он состоит в доле с владельцами клуба «Голубой Грот», известного здесь всем, как грязный притон. Я прекрасно осведомлен о его делишках в Нью-Йорке, за которые он платит магарыч, чтобы получать муниципальные контракты на грузоперевозки. Я также хорошо знаю, что представляет собой его правая рука Майк Мерфи, пускающий в ход угрозы и насилие, чтобы заставить владельцев салунов пользоваться для поставок пива только грузовым транспортом О'Донелла. У меня есть список еще двух десятков грязных делишек, которые я желал бы опубликовать в прессе. Другими словами, борьба с коррумпированностью моего оппонента, его бесчестия,Билла Райана, и его хозяина Кейзи О'Донелла, и всей ирландской компании, станет моей другойплатформой на этих выборах. Людей этого района эксплуатировали политические наемники, чьим единственным желанием является собственная нажива и закрепление в сферах власти. Я заявляю, что пришло время очиститься от этой грязи! И это говорю вам я, Марко Санторелли, который вышел из той же нищеты и трущоб, как и вы… Я клянусь, если вы выберете меня в Конгресс Соединенных Штатов, сделать все, что в моих силах, чтобы очистить этот район, и я буду честно представлять его в Конгрессе.

Он говорил эмоционально, и его речь сработала. Итальянцам он понравился, они выразили свое одобрение бурными возгласами и аплодисментами. Про задававших вопросы забыли. Прошлые грешки Марко не имели значения. Перед ними был молодой сильный человек и итальянец, проявивший себя, как лидер. Иммигранты, большинство из которых были до отчаяния бедны и утомлены нескончаемой борьбой за выживание, наконец, нашли кого-то, вселявшего в них надежду; и он будет за них бороться.

Нелли, которая ни слова не поняла по-итальянски, но уловила страстность речи Марко, была взволнована не меньше иммигрантов.

– Он действительно очень хорош, – сказала она аплодировавшему Джейку. – Он выиграет.

– Ты права, он молодец! Браво, Марко!

Толпа начала скандировать все громче и громче:

– Марко, Марко!!!

Нелли присоединилась:

– Марко, Марко!!!

«Боже мой, я непременно должна получить его, —думала она. – Он самый сексуальный и самый волнующий мужчина, которого я когда-либо встречала в своей жизни».

– Марко, Марко!!!

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
ЛЮБОВЬ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

В дождливое сентябрьское утро Виолет Вейлер вернулась домой из балетной студии мадемуазель Левицкой.

Дворецкий сказал ей:

– Ваши родители хотят вас видеть. Они в гостиной, мисс Виолет.

Она вошла в позолоченную комнату. Отец подошел к ней и обнял ее.

– Виолет, ты должна быть мужественной, – сказал он.

– А что случилось?

Ее мать, стоявшая у окна, выходившего на Пятую авеню, обернулась. Ее руки были сложены в трагическом жесте.

– Моя дорогая, мне так тяжело! – сказала она.

– Тяжело? Из-за чего?

Она уже почти кричала.

– Понимаешь, Крейг. Только что позвонила его мать. Она получила телеграмму от посла в Италии. Есть данные, что его полевой госпиталь разбомбили немцы.

Виолет окаменела. Смерть казалась почти невозможной и такой далекой в ее юной жизни.

– И он..?

Отец прижал ее к себе.

– Да.

Ей вспомнился мальчик, плававший с ней в озере Адиондек десять лет назад, и только тут она осознала, что принесла с собой Мировая война.

Она принесла смерть.

* * *

Смерть Крейга Вертхейма повергла ее в глубокую депрессию. Впервые за годы своей недолгой жизни Виолет стала понимать все уродство мира, лежавшего за пределами позолоченных стен ее богатого дома. Одно дело – читать о войне и слушать разговоры родителей о милосердии к бедным, живущим в нищете. Но Крейга убили на этой далекой от них войне. А Джейк Рубин был когда-то беден и жил в этой самой нищете. Все чаще и чаще ее мысли возвращались к сочинителю песен, предложившему ей свою любовь в китайском ресторанчике. Но чем на самом деле была эта любовь, которую он предлагал? В чем ее великая тайна? Почему о некоторых женщинах говорят шепотом? И в связи с этим, что же такого натворил Оскар Уайльд? Это что-то было так ужасно, что мама запретила упоминать в доме его имя.

Она решила, что должна это выяснить. Виолет отправилась в Публичную библиотеку и стала изучать книги по биологии. В результате она узнала об отношениях между полами у лягушек. Выбрав еще две книги, она устроилась в огромном зале и принялась изучать их.

– Ага, вот оно, —прошептала она через некоторое время.

Она попыталась представить своего обожаемого толстого папочку в момент любви с мамочкой. Представить было очень трудно, но так должно было быть на самом деле.

Она вернула книги, вышла из здания и направилась в город. Теперь она точно знала, что предлагал ей Джейк в китайском ресторанчике. Она также понимала, что, если позволит ему, это повлечет за собой такие события, которые, как говорила мама, ведут к краху. Хотела ли она этого? Ее мир, возможно, был очень ограниченным и потому не вполне реальным, но зато таким удобным. Если она нарушит установленный порядок вещей, согласившись разделить постель с Джейком Рубиным, возможно, у нее уже никогда не будет мужа, во всяком случае, из ее круга, каким был Крейг Вертхейм.

К тому моменту, когда она дошла до Пятьдесят седьмой улицы, все ее «за» и «против» довели ее до полного изнеможения. Собственно, Джейк просто пленил ее. Джейк много страдал. Джейк чувствовал гораздо больше, чем она. Джейк уже пожил. Он ей страшно нравился, а, может, она даже была в него влюблена. И, что еще важнее, она желалаего.

Но желала ли она его настолько, чтобы позвонить ему, что, возможно, разрушит ее жизнь? Желала ли она его настолько, чтобы решиться вынести оскорбления со стороны матери? Она была в полной растерянности. Если бы был хоть кто-нибудь, с кем можно было бы поговорить.

Она как раз переходила Пятьдесят седьмую улицу, когда ей пришло в голову. Ну, конечно же! Она-то должна знать, как поступить.

Разве не была она любовницей царя (как она сама утверждала)?

Надежда Михайловна Левицкая жила в трехкомнатной квартире, прямо над балетной студией в Карнеги Холл. По мнению Виолет, ее гостиная вышла прямо из произведений Достоевского. Тяжелые бархатные драпировки почти не пропускали дневного света, погружая комнату в полумрак. Настольная лампа мадам Левицкой под стеклянным колпаком едва светилась. Мебели хватило бы на шесть комнат – диваны, оттоманки, этажерки. Повсюду валялись русские журналы и книги. На крышке огромного рояля теснились фотографии. Тут и царская семья, включая ее предполагаемого любовника Александра III. Над камином портрет молодой и красивой мадемуазель Левицкой, позировавшей в костюме Одетты. А под ним сидела сама пятидесятилетняя мадам Левицкая, все еще красивая, хоть и в морщинках. Она сидела в пыльном кресле, кутаясь в шаль, и разливала чай из серебряного самовара.

– Так ты думаешь, что любишь его? – спросила она, выговаривая слова с сильным акцентом и вставляя в английский отдельные русские слова. – А кто он? Как его зовут?

– Джейк Рубин. Он композитор, – ответила Виолет, сидевшая на оттоманке рядом с самоваром. – О, мадам, он самый замечательный мужчина! Он…

– Да, да, я знаю… – прервала ее Левицкая, протягивая ей чашку с чаем. – Он красив, обаятелен, добр, заботлив – они всетакие. И еще он женат, бедняга. И из того, что я слышала, она ужасная женщина, эта Нелли Байфилд. Ты попадешь в большуюбеду. А твоя мама? Боже мой! Я даже боюсь этой мысли!

– Знаю, – простонала Виолет. – Поэтому я и пришла к вам. Я не знаю, что делать.

– Когда я была любовницей Его Величества… – она закрыла глаза и улыбнулась. – Ах, какой он был любовник! Какой мужчина! Боже мой!

Она снова закрыла глаза.

– Так вот: когда я была его любовницей, я выучила самое главное правило игры – выдвигать условия.

Виолет, казалось, была озадачена.

– Торговаться? Как?

– Сделай небольшой шаг вперед и посмотри, что он делает. Затем сделай другойнебольшой шаг. Посмотри, что он предлагает. И выдвигай условия.Не торопись, говоря «все или ничего». Иди вперед медленно. Торгуйся. Ты имеешь то, что он хочет. Заставь его за это платить.

– Но мне не нужны деньги…

– Боже мой, ты не думаешь ни о чем. Ты думаешь, что любишь его, а он уверяет, что влюблен в тебя, вот и проверь, насколько сильно он тебя любит. Настолько ли, чтобы оставить свою проститутку-жену и сделать своей женой тебя?Хм? Мы не думали об этом?

Виолет выглядела задумчивой.

– Это решило бы многие проблемы, – сказала она.

– Конечно. Ты не слишком хороша для роли любовницы, моя дорогая. Ты слишком буржуазная – никакой наступательности! Но пусть наступает он! Пусть он думает,что ты хочешь быть его любовницей. Конечно, у любовницы должна быть своя квартира. Так? Вот и посмотри, готов ли он купить тебе квартиру? И ты богатая девочка, привыкшая жить в роскоши. Значит это должна быть красиваяквартира. Вот и посмотри, что он будет делать. И при этом, дорогая, говорить всегда надо мягко, но пользовался тем, что ты имеешь. Понятно? Заставь его немножко сходить с ума. Это для мужчин всегда хорошо. Еще чаю, дорогая?

– Нет, спасибо. А что, если он согласится на хорошую квартиру? Что мне делать тогда? Мои родители не позволятмне жить в квартире, которую кто-то оплачивает…

– Совсем не обязательно там жить. Продолжай торговаться. Тебе надо, чтобы квартира была отремонтирована заново, прежде чем ты въедешь туда. Тебе не нравятся гардины. Кухня грязная. Всегда можно что-нибудь найти. И пока он вкладывает больше и больше, время идет, а он влюбляется все сильнее и сильнее, а потом ты говоришь ему, что он, похоже, женат не на той женщине. Понятно? Но держись за то, что у тебя есть. Это деньги в банке.

– Это так вы вскружили голову царю?

– С царями все по-другому. Кроме того, когда я встретила его, у меня не было ничего, что предложить.

Она, мерцая своими пятью серебряными браслетами, вновь наполнила свою чашку из Самовара.

«Выдвигать условия, —подумала про себя Виолет. Что ж, это не очень романтично, но, может, она права. Будет забавно посмотреть, что на все это скажет Джейк…».

Но, когда Виолет вернулась в родительский дом, у нее на этот счет появились новые идеи.

Рабочий кабинет Джейка на третьем этаже его городского дома раньше служил комнатой для горничной, и потому был необычайно мал, поскольку заботы о комфорте горничных не входили в планы бывших хозяев дома. Но эта комната идеально подходила для Джейка. Он перенес туда свое черное пианино, маленький столик и стул, а также диванчик, чтобы отдохнуть, когда вдохновение покидало его. Когда он работал, он наглухо закрывал окно плотной зеленой шторой, чтобы ничто не отвлекало его. Комната напоминала монашескую келью, но именно здесь Джейк написал огромное число своих песен. На Тие Пан Элли его даже прозвали «Фабрика по производству песен», и это считалось комплиментом, хотя и не очень завидным.

Джейк сидел за пианино, работая над новой песней «Я помню тебя, но почему ты забыл меня?», когда зазвонил его рабочий телефон на столе. Ожидая звонка от Абе Шульмана, он снял трубку.

– Алло?

– Джейк? Это Виолет Вейлер.

Он медленно сел. Виолет. Деликатная, необыкновенная Виолет. Прошло уже две недели с того их обеда в китайском ресторанчике и с того времени, как он не видел ее. Он решил, что ее не заинтересовало его предложение. Но звук ее голоса вернул его в прошлое, в прошлое с ней, которое было очень приятным.

– Я потерял вас, – сказал он. – Как дела?

– Я думала о вас, – ответила она, и ему показалось, что ее голос звучит как-то по-другому, может более низко, может… обольстительно? Виолет?

– Я хотела бы поговорить с вами о вашем предложении, – продолжила она.

Он был весь внимание.

– Да… хорошо! Когда я смогу увидеть вас?

– Ну, вы знаете, с моей мамой это очень сложно. Но сегодня вечером они идут в оперу, и я смогу ускользнуть.

– В какое время?

– Начало в восемь, значит, они будут выезжать в половине восьмого, – сказала она тихим голосом. – Мама любит всегда приезжать в оперу пораньше, чтобы окружающие заметили ее драгоценности. Почему бы нам не встретиться перед нашим домом без пятнадцати восемь?

– Отлично. Я приглашаю вас на ужин в Гринвич Виллидж. Я знаю там замечательный французский ресторан.

Он услышал, как щелкнул телефон, когда она повесила трубку.

Поскольку каждый вечер Нелли проводила в театре, то Джейк все это время мог пользоваться свободой, что имело свои неоспоримые преимущества, и без пятнадцати восемь он сидел на заднем сидении такси напротив дома Вейлеров и поглядывал на парадную дверь. Десятью минутами раньше мистер и миссис Вейлер вышли из дому, чтобы отправиться в оперу.

Сейчас Джейк увидел, как открылась дверь, и из нее торопливо выскочила Виолет. Поверх ее желтого платья на ней был плащ и в руках зонтик. Джейк вышел, чтобы открыть для нее дверцу такси. Когда они оба сидели на заднем сидении, он дал шоферу адрес ресторана, затем взял Виолет за руку и улыбнулся ей.

– Я так рад, что вы позвонили, – сказал он. – Я очень рад.

Он придвинулся к ней и поцеловал ее в губы. Ей это понравилось, но голос мадемуазель Левицкой стоял в ее ушах: «Держись за то, что у тебя есть».

Ресторан назывался «Ле Бек Фан» и находился на Восточной Четвертой улице, недалеко от реки Гудзон, в очаровательном квартале небольших кирпичных домов. Он находился в подвале одного из этих домов. Когда, войдя, они оставили там свои плащи, метрдотель, знакомый Джейка, провел его в зал и указал на лучший столик у окна, за которым открывался вид на улицу и на топавших под дождем пешеходов.