Текст книги "Остров Эллис"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Джейк находился в тяжелом душевном состоянии и из-за ссоры с Нелли, и из-за болезни дочери. Встреча с милой Виолет Вейлер явилась для него глотком свежего воздуха, а то, что он произвел на девушку сильное впечатление, очень льстило его самолюбию. И, хотя он считал, что нет никакой перспективы развития их отношений, кроме чисто платонических, мысль о возможности соблазнить ее все-таки пришла ему в голову – в конце концов, он был не так уж намного старше ее. И ничто не заставит его отказаться от посещения концерта у мадемуазель Левицкой – даже если ему еще раз придется встретиться с миссис Вейлер.

Мадемуазель Левицкая была женщиной, напоминавшей чирикающего воробушка, и, по ее словам, когда-то она была фавориткой Александра III. Ее студия располагалась на четвертом этаже Карнеги Холл. В совершенно пустой комнате с зеркальными стенами стояли огромный рояль и, конечно, станки для балетных упражнений. Для концерта через всю комнату был протянут занавес, и перед ним расставлены складные стулья, на которых сидели родители. Среди них были супруги Вейлеры.

Но Джейк был избавлен от необходимости общаться с Ребеккой, потому что, увидев его, она с презрением отвернулась. «Слава Богу», —подумал Джейк и устроился сзади, изучая программу концерта.

– Мадам и месье, – провозгласила мадемуазель Левицкая, выходя из-за занавеса. – Мы с гордостью представляем вам нашу маленькую программу наших талантливых маленьких учеников и учениц.

Она села к роялю и начала играть фрагмент из «Лебединого озера». Поднялся занавес, и восемь девочек в пачках выскочили на импровизированную сцену. Все они были достаточно плотненькие, и, конечно, никогда бы не составили славу Большого, но родители, выполняя свой родительский долг, аплодировали. Затем на импровизированную сцену вышла Виолет и вдруг присутствующие замерли.

Джейк выпрямился и весь напрягся. Он не был знатоком балета, чтобы определить насколько хорошо технически был исполнен танец, но любой бы сказал, что она танцевала очень грациозно, и романтическая душа Джейка откликнулась на волшебную музыку и совершенную красоту девушки. Ее движения были плавны и изящны. Все в ней отвечало идеалу женщины его мечты, все, что много лет тому назад он видел в Нелли. И все это, как показало время и опыт, оказалось чистой иллюзией.

Когда па-де-де закончилось, он вскочил на ноги и закричал:

– Браво! Браво! – и стал аплодировать так громко, что миссис Вейлер, поглядев на него, сказала своему мужу:

– Как он вульгарно ведет себя! На самом деле, у этого мистера Рубина никакой культуры. И, кстати, что собственно он здесь делает?

– Может, его заинтересовала наша Виолет? – сказал Саймон с озорной смешинкой в глазах.

Вы были потрясающи, —сказал Джейк через сорок минут, когда Виолет присоединилась к нему в ресторане «Шампань Корт».

Казалось, ей был приятен этот комплимент.

Вы действительно так думаете? О, мистер Рубин, услышать это от вас…Я правда была хороша?Джим, мой партнер, безумно нервничал, да и ятоже, но мне казалось, что все получилось замечательно. А мама замучила меня: что там делали вы?

– И что вы ей сказали?

– Правду. Что я пригласила вас. Она была сердита и говорила: «Он развлекался, аплодируя». А я сказала: «Знаешь, мама, мистер Рубин – профессионал в шоу-бизнесе, и он узнает талант, когда видит его». Тогда она так разнервничалась от мысли, что я серьезно решу посвятить себя сцене, что прекратила разговор на эту тему.

Они оба рассмеялись.

– Что бы вы хотели выпить?

– О, что-нибудь крепкое. Буду с вами предельно откровенной: я никогда раньше не встречалась с женатым мужчиной, поэтому, раз я скомпрометировала себя, я пойду до конца… А как вы думаете, что мне взять?

– Вы любите шампанское?

– Да.

Пока он заказывал бутылку шампанского, она оглядывала толпу.

– Надеюсь увидеть здесь кого-нибудь из знакомых, чтобы мама услышала об этом, но, к сожалению, ни души. Я сказала ей, что поеду к подруге, Оливии Гамильтон, и если она узнает, что на самом деле я была с вами, она сойдет с ума. Как это здорово, что вы пригласили меня, мистер Рубин. Это самое замечательное, что происходило со мной в жизни.

– Вы дурачитесь.

– Нет, правда. Мама караулит меня, как удав.

– Вы хотите сказать, что у вас нет молодого человека?

Она удивленно посмотрела на него, а он не смог отвести от нее глаз.

– Я этогоне говорила, – сказала она. – Я почти обручена.

У него упало сердце, но он притворился, что ему это безразлично.

– Да? С кем?

– Его зовут Крейг Вертхейм. Я знакома с ним уже много лет: в Адирондаксе дом их семьи расположен рядом с нашим – и он очень мил. Он сейчас в Италии, работает водителем скорой помощи. Он пошел в армию добровольцем, что мне представляется очень мужественным поступком. Так или иначе, когда он вернется, мы официально обручимся, а потом поженимся. Но до тех пор я хочу испробовать все: я имею в виду коктейли и женатых мужчин. Подождите, вот я расскажу об этом Оливии. Она умретот зависти.

Официант принес шампанского и разлил по бокалам.

– За «Лебединое озеро»! – сказал Джейк.

– За Чайковского, второго моего любимого композитора.

– А кто первый? – спросил Джейк, боясь услышать ее ответ.

– Моцарт.

– А!

Они чокнулись.

– Ваша жена такая красивая, – продолжала она. – Наверное, это замечательно, быть мужем «звезды». Она, наверно, получает кучу писем от поклонников?

– О, да.

– Вы, должно быть, необыкновенны в любви.

Его пальцы крепко сжали стакан.

– Да, надеюсь, что да.

– Надеетесь. Вы что, не знаете?

Он печально взглянул на нее.

– Нет, я не знаю.

Впервые она почувствовала его уязвимость, и ей стало как-то неловко.

– Извините, я не имела в виду… Я не хотела совать нос…

– Нет, я рад, что ты спросила.

Он так пристально посмотрел на нее, что она занервничала, будто бы осознавая, что она вмешивается в мир взрослых, в котором еще ничего не понимает.

– Я написал такую кучу любовных песен, – сказал он, – но самое смешное в том, что на самом деле я не знаю, что такое любовь. Я знаю, что такое потерять голову, потому что я потерял голову от своей жены. Но предполагается, что любовь должна длиться долго, так ведь?

– Разумеется. Но, знаете, я никогда не думала об этом серьезно.

– Впрочем и я тоже. Да, у меня получается рифмовать слова, но это и все, что я умею. Иногда мне кажется, что все мои мечты сконцентрировались в песнях. Или в иллюзиях.

Она вздохнула.

– Какая ужасная мысль, что любовь это всего лишь иллюзия, – сказала она.

– О, да, я, возможно, во многом ошибаюсь. Но не надо считать меня выжатым, как лимон. Еще шампанского?

Спасибо. Вы – не выжатый лимон. Мне кажется, вы чувствуете многие вещи гораздо глубже, чем другие люди. И это мне нравится.

«И то, что вы такой привлекательный, —подумала она. – Такой привлекательный».

Когда она вернулась домой, дворецкий сказал:

– Мисс Виолет, ваша мать ожидает вас в библиотеке.

Она подумала: Беда.Когда Виолет поднялась в библиотеку – это была единственная комната в доме, не отличавшаяся бьющей в глаза роскошью, – ее мать сидела на стуле с высокой спинкой эпохи Возрождения.

– Где ты была, Виолет? – мягко спросила она.

– Я уже говорила тебе – у Оливии, – сказала она, немного вызывающе.

Ребекка Вейлер, может, и не была самой проницательной женщиной в Нью-Йорке, но она была серьезным противником. Виолет потребовалось собрать всю свою волю, чтобы противостоять ей.

– Правда? – спросила ее мать. – Знаешь, Виолет, твой отец и я, мы отдали тебе всю нашу любовь. И ты платишь нам за это ложью. По удивительному совпадению, мать Оливии звонила мне полчаса назад. И, когда я ее спросила, ушла ли ты уже, она сказала, что тебя там не было. Теперь я хотела бы услышать правду,юная леди.

Виолет села.

– Правда состоит в том, что Джейк Рубин пригласил меня в отель «Плаза» на коктейль. Я знала, что ты никогда не отпустишь мне, я поэтому солгала.

Грозное Вейлеровское молчание.

– Понятно. Надеюсь, ты знаешь, что мистер Рубин женат? – сказала она.

– Конечно. О, мама, ты не должна волноваться. Я знаю, что делаю, и это не приведет к концу света. Мне он нравится!Он интересный человек. Что такого страшного в том, что я приняла его приглашение на коктейль?

– Он презренный маленький русский…

– Он непрезренный! Если бы ты только хоть немного узнала его, ты бы нашла, что он обаятелен и приятен, очень интеллигентен и глубок…

– Глубокий? Человек, который пишет песенки для шоу? И какой же резервуар сократовской философии ты обнаружила в нем? Современная жизнь намного сложней, чем заставляют нас думать строчки любовных песенок.

Виолет вздохнула.

– Мама, ты невыносима.

– Я просто пытаюсь понять, какую разумную причину ты нашла, чтобы компрометировать себя тем, что тебя видят на людях с этим вульгарным человеком?

– Он невульгарный. Он совсем не такой, он – новый…

– По-моему, тяга к новшествам не является признаком благопристойного человека. И, по-моему, твое поведение вряд ли понравится Крейгу и его родным. В то время, как этот отважный юноша рискует своей жизнью там, в Италии, за дело, которое он считает благородным, ты распиваешь коктейли в «Плазе» с женатым человеком, который к тому же намного старше тебя. Что подумает Крейг, если узнает? А что подумают его родители?

– Думаю, Крейг поймет и его родители тоже. Я не сделала ничего ужасного!

Ее мать посмотрела на нее с подозрением.

– Ужасного? Что ты имеешь в виду под словом «ужасного»? – спросила ее мать.

Виолет пожала плечами.

– Ну, я не знаю. Целоваться с ним, например…

– Целоватьсяс ним? Я поражена, как такая мысль могла прийти тебе в голову? Этот человек с Бродвея! Он может быть заразен! Он не пытался поцеловатьтебя?

– Конечно, нет. Он вел себя, как джентльмен.

– Тогда почему ты заговорила об этом? О, Виолет, ты ведешь себя так глупо, так эгоистично…

– Ну, хорошо, хорошо, – сказала она. – Ты победила! Извини, я больше не буду этого делать.

– Надеюсь, это означает, что никаких тайных встреч с мистером Рубиным больше не будет.

– Нет. То есть, да. Я не буду больше встречаться с ним, – сказала она.

– Тогда будем считать этот инцидент случайным. Есть люди нашего круга, моя дорогая, и есть все остальные. Крейг Вертхейм – нашего круга. А мистер Рубин – определенно нет. Можешь поцеловать меня, детка. У нас мясо по-веронски на ужин, тебе должно понравиться.

– Я не голодна, – сказала она, вставая и направляясь к двери.

– Виолет! – резко крикнула ее мать. – Я сказала,ты можешь меня поцеловать.

Виолет молча посмотрела на нее и вышла из комнаты.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

С годами снобизм Ребекки Вейлер должен был казаться просто смешным, однако Джейк Рубин воспринял его чрезвычайно серьезно. Он слишком хорошо был знаком с предубеждением против «русских», как одним словом называли и русских, и польских, и чешских евреев в стане уже основательно упрочившихся немецких евреев. Поэтому Джейк, бывший «русским», мог прекрасно понять, чем вызвана неприязнь к нему миссис Вейлер. Так что простейшего намека на малейший романтический интерес, возникший между ее любимой дочерью и Джейком Рубиным, было более чем достаточным, чтобы пустить в ход все, что имелось в ее распоряжении, и объявить ему войну.

И уже на следующий день Джейк смог на себе почувствовать начало военных действий. Он еще не был уверен в том, есть ли у него романтический интерес к Виолет, но его определенно заинтересовала красивая девушка, поэтому он позвонил в дом Вейлеров, желая поговорить с ней. Но, когда дворецкий услышал его имя, он ответил ледяным голосом:

– Мисс Виолет нет дома, мистер Рубин, и в дальнейшем она не станет отвечать на ваши звонки.

И положил трубку.

А раз уже начались открытые военные действия, Джейк готов был пустить в ход собственное орудие. Он решил начать атаковать с двух флангов: на одном фланге – Виолет, а на другом – ее мать. Ему было известно, что немецкие евреи не просто из гуманных соображений, а для того, чтобы отмыть и облагообразить сотни тысяч крайне бедных русских евреев, основали целый ряд филантропических организаций для помощи массе еврейских бедняков. Одна из таких организаций называлась «Амальгамейтед Хебрю Фонд», основными вкладчиками в которой были Вейлеры, и где миссис Вейлер была почетным председателем. Джейк послал в этот фонд чек на двадцать пять тысяч долларов. Как и немецкими евреями, им руководили смешанные чувства. Он был рад помочь облегчить страдания в нищете, из которой он сам выбрался не так давно.

Но он также не сбрасывал со счетов тот факт, что приличный чек не сможет не произвести впечатление на Ребекку Вейлер.

Затем он отправился в балетную студию мадемуазель Левицкой, где у Виолет, как она ему говорила, были ежедневные двухчасовые занятия, начинавшиеся в десять часов. Миссис Вейлер может даже выключить телефон, но не сможет помешать ему бывать в студии мадемуазель Левицкой.

Когда он вошел, Виолет как раз заканчивала балетные упражнения у станка. Когда она увидела его, ее лицо сначала вспыхнуло, а затем выразило беспокойство. Он подождал в углу до окончания занятия. И она поспешила к нему.

– Мама все узнала вчера вечером, – прошептала она. – Она устроила ужасную сцену.

– Знаю, – прервал ее он. – Она сказала, что вы больше не должны видеться со мной…

– Откуда вы знаете?

– Догадался, – он улыбнулся. – Когда ваш дворецкий разговаривал со мной по телефону. Как насчет обеда?

Она, казалось, была немного сконфужена.

– Ну… мистер Рубин…

– Пожалуйста, Джейк.

– Хорошо, Джейк. Я не вижу особого смысла.Но, если я не послушаю ее, это сильно осложнит наши с ней отношения, если она обнаружит, а она обнаружит – мама всегда все обнаруживает. Мне с вами очень интересно, мне приятно с вами побеседовать, но я обещала маме, что больше не буду с вами встречаться, и я не вижу смысла,зачем нам это делать.

– Я знаю один чудесный китайский ресторанчик в двух кварталах отсюда. Если бы вы согласились пообедать со мной, я бы постарался объяснить вам смысл.

Она прикусила губу.

– Вы ужасны, – сказала она, наконец. – Я буду внизу через двадцать минут.

* * *

– Как вы догадались, что мне нравится китайская кухня? – спросила она полчаса спустя после того, как они заказали два блюда из первой колонки и два – из второй.

– Все, кто связан с шоу-бизнесом, любят китайскую кухню.

– Но я не связана с шоу-бизнесом.

– Вы занимаетесь балетом.

– Это не шоу-бизнес.

– Хорошо, – это – искусство.Но разве вам не нравится выступать?

– Нравится. Очень.

– Значит, вы – исполнитель.А это связывает вас с, шоу-бизнесом. И поэтому вам нравится китайская кухня. Вы говорили мне, что ваша мама боится, что вы захотите делать карьеру в балете. Вы думали об этом? На мой взгляд, у вас это получится, – сказал он.

– О, я бы хотела. Лучше сказать, я мечтала об этом. Поэтому я и ушла из Вассара – чтобы заниматься больше здесь, в Нью-Йорке. Кроме того, мама считает, что два года колледжа – это вполне достаточно для «леди». Но у меня нет никаких иллюзий насчет карьеры в балете. И у американских балерин нет будущего, что же касается огласки, если я займусь балетом… Знаете, я и так слишком часто воюю с мамой, чтобы впутывать их с папой еще и в это. Поэтому я останусь только любителем.

– Что вы имеете в виду под словом «огласка»?

– Знаете, девушкам из общества не полагается заниматься такими вещами. Никто не будет воспринимать меня всерьез, – сказала она.

– А общество – это так важно для вас?

Казалось, ее удивил этот вопрос.

– Не знаю. Не думаю, но я привыкла к этому и… знаете, это очень сложно – нарушить правила. Я уже нарушаю правила, обедая с вами в китайском ресторане, – она надулась и изобразила свою мать. – Китайские рестораны – это, дорогая, не comme il faut [28]28
  Как надо (фр.)


[Закрыть].

Он улыбнулся.

– У вас хорошо получается.

– Должно быть: я слышала ее столько раз. Итак, я согласилась пообедать с вами, вы должны довести свою мысль до конца.

– Какую?

– В чем смысл обеда?

– Смысл в том, чтобы лучше узнать вас. Вот и все. И я получаю удовольствие, когда нахожусь рядом с вами.

Она как-то встревожилась.

– Но почему со мной? – с любопытством спросила Виолет. – Вы – бродвейская знаменитость, о которой мечтает, наверно, каждая бродвейская девушка. Чем вас могла заинтересовать я? Я правда пыталась вести себя немного вольно, но честно говоря, я совсем другая.

Джейк не мог не признать, что начал влюбляться в Виолет.

– Позвольте мне объяснить это вам следующим образом. Если бы это было одно из моих шоу, то я сделал бы так: я бы заставил героя – то есть себя – петь песню о том, какая вы красивая, юная и неопытная. А хор бы подпевал, что в вас есть все то, чего нет в моей жене, и поэтому мне с вами так хорошо.

Она вспыхнула.

– Думаю, мне бы понравилась эта песня. Но…

– Но, что?

Он мог бы сказать, что она нервничает.

– Я бы не хотела соперничать с вашей женой. Это нечестно по отношению к ней – или ко мне. Я хочу сказать, что…

Она снова заколебалась.

– Что?

Она посмотрела ему в глаза.

– Мне все больше и больше нравится видеть вас.

Официант принес первые заказанные ими блюда. Джейк отчаянно соображал, как ответить. Он восхищался ее честностью так же, как презирал свои колебания. Однако, то, что она сама сказала ему о своем отношении, и он чувствовал, что это немного пугает ее, помогло ему преодолеть все сомнения.

– Тогда, – начал он, – мы можем сделать простую вещь – не видеться больше друг с другом. Или мы можем сделать другую, более сложную вещь – влюбиться друг в друга.

– Влюбиться? – проговорила она. – Но мне показалось, что вы больше не верите в любовь.

– Когда я с вами – верю.

Она улыбнулась – эти слова были ей приятны.

– Но любовь…Вы и я… это невозможно. Ведь так? Вы женаты, я обручена… это должно быть невозможно, – сказала она.

– Это возможно, но это может доставить нам много неприятностей, поэтому нам следует быть осторожными – и вам, и мне, прежде чем совершим что-то, о чем будем жалеть.

Он полез в карман пиджака и достал визитную карточку.

– Это мой телефон, – сказал он, протягивая ей карточку. – Вы подумаете о том, что вы хотите, и, если вы захотите увидеть меня снова, позвоните мне по этому номеру. Тогда все это останется между нами. Я бы не хотел впутывать вас во что-либо, что могло бы сломать вашу жизнь. Поверьте, я отношусь к вам с глубоким уважением. С другой стороны, моя жизнь уже сломана, и, если вы решитесь, вы могли бы изменить ее. Поэтому я буду ждать вашего звонка… Что бы вы не решили, Виолет, вы самая замечательная женщина, которую я когда-либо встречал в жизни. И даже, если мы не увидимся больше, я всегда буду вспоминать эти дни, как что-то необыкновенное и дорогое.

Она взглянула на карточку, затем на него.

«Он на самом деле думает это. О Боже, что я делаю. И что он имеет в виду, говоря, что это останется между нами и что он не хотел бы впутывать меня ни во что, что могло бы сломать мою жизнь. Если бы я только знала, что он имеет в виду. Может, он хочет сделать меня своей любовницей? Но я даже не знаю, что должна делать любовница».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

В первую неделю июня 1916 года Марко взял своего сына, которому не исполнилось еще и пяти лет, названного в честь деда Ванессы Фрэнком, в Вашингтон, чтобы показать черноволосому красивому малышу столицу и повидать Фиппса. При обычных условиях Фиппс сейчас был бы на пути в Ньюпорт, потому что сенатор, выигравший свое четвертое переизбрание в 1912 году и разгромивший демократов, что привело профессора Вудро Вильсона в Белый дом, – совершенно не выносил летнюю жару в Вашингтоне. Однако, состояние общего напряжения в связи с войной в Европе помешало конгрессмену поехать домой. И хотя Фиппс не получил пост председателя комитета по иностранным делам, он все еще был ведущим спикером от своей партии по этому вопросу и возглавлял в сенате фракцию за вступление Америки в войну, поскольку был убежден, что Германия победит, если Америка не выступит на стороне союзников. Так что Фиппс был еще в Вашингтоне, и после того, как Марко показал сыну Белый дом и памятник Вашингтону, он повел его в Капитолий, где их проводили в кабинет Фиппса.

У Фиппса был один из самых престижных в здании кабинетов, поэтому, когда Фрэнк вошел в комнату с высоченными потолками и огромной сверкающей хрустальной люстрой, водруженной в 1870 году, он просто разинул рот.

– Вот и он! – воскликнул Фиппс, обходя свой огромный стол. Сенатор шел по пушистому ковру, чтобы обнять и поцеловать внука. – Гордость и счастье дедушки! Ну, как ты, маленький негодник?

Фрэнк прижался к нему.

– Хорошо, дедушка. Слушай, у тебя такой большойкабинет. Ты, наверное, очень важный человек.

– Конечно, – рассмеялся Фиппс. – Никто в этом городе не делает и шагу, чтобы не посоветоваться сначала со мной.

– Эта люстра очень смешная.

– Эту люстру повесили сюда сорок лет назад, и мне говорили, что те, кто обслуживают здание, дважды убеждали конгресс убрать ее. Марко, а ты как? Рад тебя видеть.

Они пожали друг другу руки. Затем Фрэнка забрал один из помощников Фиппса, чтобы показать ему здание. Марко в двубортном белом льняном костюме сел в кресло.

– Ванесса просила передать вам привет, – сказал он.

– Спасибо, – ответил Фиппс, возвращаясь на свое место. – Когда она собирается приехать в Ньюпорт?

– Через пару недель. Она работает сейчас над новой скульптурой, и все это в обстановке полной секретности.

Фиппс зажег трубку.

– Она не бросила пить? – спокойно спросил он.

– Ну, она перестала пить за обедом. Это уже кое-что, – ответил Марко.

Фиппс наклонился к нему.

– Что с ней не так,Марко? То она увлекалась какими-то теориями, теперь это пьянство… Я ее не понимаю. У нее замечательный сын, прекрасный муж – у нее в жизни есть все, что она может пожелать, а ей, похоже, не доставляет удовольствия ничего, кроме как запираться в своей мастерской и работать над этими чертовыми скульпторами. Похоже, она избегает меня,чего я не совсем понимаю. Знаю, она не согласна с моими политическими взглядами, но так или иначе, я ее отец. Странная вещь: я нахожу общий язык с тобой, но я не нахожу общего языка со своей дочерью. Я просто не понимаю ее.

– Частично это моя вина, – сказал Марко. – Последние четыре года я провел в Колумбийском университете, и не мог видеться с ней так часто, как хотелось бы. И у меня не было никаких собственных доходов, так что я полностью зависел от Ванессы и от вас. Эта запутанная ситуация, видимо, угнетала ее. Но теперь, когда я закончил университет, я могу, наконец, стать хозяином в собственном доме. Это было одной из причин, по которой я приехал в Вашингтон.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хотел бы заняться политикой.

Фиппс. казалось, был удивлен.

– Политикой? Ты?

– А почему бы и нет?

– Но ты ничего не знаешь о политике.

– Узнаю. Вы могли бы обучить меня, – он встал. – Я хотел бы выставить свею кандидатуру на следующих выборах против Билла Райана, в округе Силк Стокинг. Я хочу быть первым иммигрантом, которого выберут в Конгресс.

– Но Райана трудно победить. Его поддерживает ирландская община, а у них повсюду есть связи.

– Но, —прервал его Марко, облокотившись на его стол, – он не говорит по-итальянски. А я говорю. В округе полно итальянцев, которые почти не говорят по-английски, но кто живет здесь уже достаточно долго, может получить право голоса. И я один из миллиона – нет, десяти миллионов – иммигрантов, кто, благодаря вам, получил образование, может говорить по-английски так же, как и вы, и кто способен вести борьбу за место в Конгрессе. Райан не представляет этих людей – он их эксплуатирует. А я могу сказать им на их родном языке, что один из подобных им будет представлять их интересы в Конгрессе, и, думаю, они проголосуют за меня.

Фиппс с улыбкой на лице развалился в своем кресле. Он не любил ничего больше, чем хорошую политическую борьбу.

– Мне нравится это, – сказал он. – И, по-моему, мне это очень нравится. Мне никогда не приходило это в голову, но ты прав. Иммигрант в Конгрессе! А почему бы и нет? Может, уже пришло время.

Он быстро встал со стула.

– И, клянусь Богом, ты побьешь этого идиота Райана. Да, сэр, мне нравится это.

Он обошел вокруг стола и сильно потряс руку Марко.

– Я буду поддерживать тебя на всем пути, на все сто. В нашей семье будет два конгрессмена! Отлично. Теперь я должен представить тебя Джерри Фостеру. Он тот человек, за троном, кто влияет на отбор кандидатов.

Когда они выходили, Марко окинул кабинет взглядом.

«Этот кабинет будет когда-нибудь моим», —подумал он.

* * *

Артиллерийские залпы освещали ночное небо, и, хотя они раздавались далеко от Парижа, они производили угнетающее впечатление. Флора Митчум Хайнес стояла у широкого окна своей квартиры на левом берегу Сены, наблюдая за происходящим, как и тысячи французов в городе.

Открылась дверь, и в единственную комнату их, расположенной на третьем этаже квартиры, ворвался Роско.

– Малышка, я получил его, – крикнул он. – Я получил его.

Она обернулась:

– Рио…?

– Рио де Жанейро. Десять недель в отеле «Копакабана Палас». Джаз «Комбо» Роско Хайнеса с несравненной всемирно известной певицей, сексуальной Флорой Митчум! Знаешь, это прогремит там, как динамит!

Он подхватил ее и, целуя, закружил по комнате.

– Сколько? – спросила она.

– Тысячу в неделю для оркестра и три тысячи – для тебя. И я слышал, что сам Рио – дешевый город. Малышка, мы заработаем там много денег. И мы скороуедем от этой войны. Черт бы ее побрал!

Он поставил ее на пол и подошел к бюро.

– За это стоит выпить, – сказал он, открывая ящик и доставая бутылку виски. – Рио, говорят, великолепный.Прекрасные пляжи, самый большой залив в мире… Знаешь, там все наоборот: летом зима и так далее…

– Достаточно. Роско.

Он наполнил стакан.

– Что?

– Я сказала, этого достаточно.

– Черт возьми, детка, мы же празднуем.

– Роско, дорогой, отлей из своего стакана половину в другой и передай его мне. И поставь бутылку обратно в ящик.

– Дерьмо.

Но, так или иначе, он повиновался и передал ей второй стакан.

– За нее! – воскликнул он.

Они чокнулись и выпили.

– Мы все еще бежим куда-то, – сказала, глядя на него, Флора. – Когда это кончится?

– Ты говоришь о Рио – «бежим»? Ты спятила.

– Да, бежим.О, Роско, ты все сделал прекрасно. Ты создал лучший джаз в Париже, и мы заработали кучу денег. Я не жалуюсь на это. Но пока ты не будешь готов вернуться в Нью-Йорк, ты будешь все время бежать.

Он швырнул стакан на пол, разбив его на кусочки.

– Черт тебявозьми! – заорал он.

Затем он схватил ее и ударил так сильно, что она упала на постель.

– Шлюха! – орал он, продолжая наносить ей удары. – Черная шлюха! Я когда-нибудь заставлю тебя замолчать?

Она ударила его в пах. Он вскрикнул и, корчась от боли, откатился назад.

– Ты заставишь меня замолчать, когда скажешь: «Флора, я черный человек, и я горжусьэтим. И я больше не боюсь вернуться домой».

– У меня нет дома, – стонал он, – для Роско нет дома…

– И перестань кормить меня этими идиотскими глупостями! – закричала она. – Сейчас мы едем в Рио и мы проведем десять недель в отеле «Копа Палас», и мы будем откладывать деньги. А затеммы вернемся в Нью-Йорк. Понятно? В Нью-Йорк. Домой!Если Берт Уильмс стал «звездой» в «Ревю Зигфельда», то там есть место и для нас.

Потрясение Джорджи О'Доннелл от предательства, как назвала это тетушка Кетлин, Марко было даже сильнее, чем потрясение от слепоты в результате заражения трахомой. Джорджи научилась жить, не видя солнца, а вот для того, чтобы научиться жить без Марко, понадобились годы. Сначала известие о том, что Марко женится на Ванессе Огден, привело ее в отчаяние, затем разбудило ненависть, затем снова отчаяние с примесью горечи. Для всей семьи, и в особенности для Кейзи О'Доннелла, предательство Марко было скорее изменой. А, учитывая тот факт, что именно Бриджит и Джорджи помогли сбежать ему с Эллис Айленда (Кейзи при этом почему-то забывал, что именно он хотел организовать его депортацию), Марко превратился в олицетворение зла, и его имя в разговорах не упоминалось вовсе.

Однако, в человеческом сердце могут совмещаться столь противоположные чувства! И именно порочность Марко, вопреки всему, делала его более желанным для Джорджи. Она убеждала себя тысячу раз, что ему больше нет места в ее жизни и никогда не будет, и что надо избавиться от этого раз и навсегда. Однако, воспоминания о счастливых днях с ним расцветали в ее душе, как экзотический запретный цветок. И, чем больше старалась она изгнать его из своей памяти, тем настойчивей проникал он в ее сны. Она была страстной и очень сексуальной натурой, но сейчас она старалась загнать свои чувства внутрь и заставить себя поверить, что она больше не желает иметь ничего общего с мужчинами. Она обрекла себя на то, чтобы ее считали слепой, помогающей всем тетушкой, про которую с годами в семье будут говорить, что однажды она пережила трагически окончившийся роман. Она смирились с тем, что ей в этой жизни уготована роль жертвы, и сказала себе, что должна сделать максимум добра из того, что ей осталось.

Ею дядю никак нельзя было заподозрить в сентиментальности, но тем не менее несчастья своей племянницы он принял очень близко к сердцу, а будучи человеком практичным, он приложил все силы к тому, чтобы найти ей работу, которая бы заполнила образовавшуюся в ее жизни пустоту. Воспользовавшись своими политическими связями, он нашел для нее работу по выдаче книг в библиотеке для слепых на Бликер-стрит в Гринвич Виллидж. Бриджит несколько раз провожала Джорджи до библиотеки и обратно до дома Траверсов на Гроуз-стрит, где, было решено, Джорджи будет жить всю неделю, а на выходные приезжать к дяде и тете в их новый дом в Ирвингтоне.

Джорджи быстро запомнила путь от Гроуз до Бликерстрит, который занимал всего три квартала, так что чувствовала себя вполне уверенно, преодолевая это короткое расстояние без посторонней помощи. Работа ей нравилась, и она могла немного заработать, что давало ощущение некоторой независимости. Она с удовольствием поселилась у сестры и Карла, где она могла до некоторой степени удовлетворить свои материнские инстинкты, играя с маленькими племянницами и племянником. Годы потекли спокойно, и со временем раны, оставленные Марко, стали медленно затягиваться. Она читала о возвышенной любви в романах по методу Брейля, за которыми проводила время в библиотеке.

Но романы не захватывали ее так, как приключения «Алой Маски», и она все еще помнила горячие поцелуи Марко в заднем ряду синематографа.

Чрезмерное увлечение крупными затратами, всегда являвшееся отличительной чертой Гилден Эйдж, достигло своего апогея в маленьком курортном местечке Ньюпорта под названием Роуд Айленд, где в последнем десятилетии девятнадцатого века были вложены огромные миллионы в гигантские мраморные и каменные «коттеджи». За право называться первым хозяином на побережье боролись между собой Вандербильт, Белмонт, у которых лошади спали на льняных простынях, Ремброук Джонс, которая на собственные обеды для одной персоны потратила за сезон риса на тысячи долларов…