Текст книги "Остров Эллис"
Автор книги: Фред Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Образование «Женского Христианского Комитета Трезвенников» стало ответом в национальном масштабе на широко распространившееся в 1916 году в Америке повальное пьянство, и этот комитет стал направляющей силой движения за запрещение спиртного. «Сильвер Лейк» был в этом деле куда более частным случаем и куда более сдержанным ответом на распространенный порок алкоголизма среди высших слоев общества. Это был большой дом в новоанглийском стиле, типа фермерского, расположенный на вершине холма. Пациенты в шутку прозвали его «Кофейный домик». Он стоял прямо у Серебряного озера и был рассчитан на двадцать пациентов, не более. Атмосфера царила расслабляющая, а суть лечения сводилась к тому, что пациентов на достаточно долгое время изолировали от алкоголя, чтобы они отвыкли и физически окрепли.
Утром Ванесса проснулась в обставленной хорошей мебелью комнате и сразу почувствовала себя лучше, потому что не было неприятного ощущения похмелья. Она помылась, оделась и спустилась вниз к завтраку. В большой с низким потолком столовой стояли четыре круглых стола, за каждым размещалось по пять человек. Ванессу посадили между брокером с Уолл-стрит, у которого ежедневная бутылка виски в конце концов разрушила его брак, его печень и его бизнес, и издателем газеты из Хартфорда, который оскандалил свою семью и друзей тем, что написал в чашу для пунша во время танцев в загородном клубе. Они отнеслись к ней с дружеским участием, обслуживающий персонал тоже был весьма дружелюбен, еда была вкусная, и от всего этого Ванесса ощутила радость, как вдруг заметила пристально рассматривавшую ее поразительно красивую брюнетку, которая сидела за соседним столиком.
Взгляд был настолько настойчивым, что Ванесса почувствовала неловкость. Она чуть улыбнулась незнакомке, но продолжала ощущать на себе ее взгляд.
После завтрака Ванесса вышла из дома, чтобы прогуляться к озеру. На поляне росли ели и сосны и, хотя было жарко, с озера веяло ветерком, что делало летнее утро весьма приятным. Пчелы и жуки вовсю работали, и ей удалось даже заметить ленту змеи, спавшей на камне на солнышке. Ее любовь к животным и природе дополнили ощущение мира и спокойствия, и ее бунтующая натура почувствовала умиротворение.
У самого озера под сосной стояла скамейка. Она села на нее и стала смотреть на воду. Так прошло минут пять, вдруг за ее спиной раздался низкий голос:
– Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам?
Удивленная Ванесса оглянулась и увидела смотревшую на нее за завтраком брюнетку. Она была высокая, изящная и потрясающе красивая, с белоснежной кожей и чарующими глазами. Ее темные волосы были завязаны узлом на затылке, а легкие локоны обрамляли лицо. Она пользовалась помадой, чего Ванесса никогда не делала. На ней было светлое платье без рукавов, и на каждом запястье браслет из слоновой кости. У Ванессы не было вкуса, но, увидев эту женщину, она сумела оценить ее вкус, который у нее был совершенно особенный.
– Пожалуйста, – сказала Ванесса.
– Меня зовут Уна Марбери, – сказала женщина, садясь на скамейку. – Некоторые пациенты здесь пользуются чужими именами, но мое – это настоящее имя.
– А мое – Ванесса Санторелли. Оно тоже настоящее.
– О, вы не похожи на итальянку.
– Я не итальянка. У меня муж – итальянец.
– Да? Вы замужем? – она взглянула на левую руку Ванессы и заметила кольцо. – Я здесь из-за джина. А вы?
Ванесса улыбнулась.
– Алкоголь. Всех видов.
– Вы что-то натворили?
– Должно быть. Никто не хочет говорить об этом.
– А я люблю что-нибудь вытворить. Например, я люблю на вечеринках сбрасывать с себя одежду.
– Всюодежду?
– Ну, дорогая, мало кого заинтересует, если вы снимете только туфли. Я в душе несостоявшийся нудист.
– Вы не похожи на несостоявшегося человека.
– У меня есть приятельница, она актриса, и она утверждает, что может заниматься любовью только при открытых дверях. Она говорит, что, если ее никто не видит, то у нее внутри ничего даже не шелохнется.
Ванесса выглядела обескураженной.
– Но это неприлично.
Уна улыбнулась:
– Правда? У меня столько неприличных друзей. И я боготворю их.
– А где вы живете?
– В Гринвич Виллидж. Я – владелица художественного салона. О, я принадлежу к богеме, моя дорогая. К сердцу богемы. Моя семья не общается со мной годы.Слава Богу. Они такие скучные. Отец до сих пор голосует за республиканцев. Он души не чает в этом идиоте, сенаторе Огдене. Можете себе представить?
Ванесса вздрогнула.
– Я рассмешила вас, дорогая?
– Этот идиот, сенатор Огден, – мой отец.
– О, вы сделали ужасную социальную ошибку. Надеюсь, вы не разделяете его политических взглядов?
– Нет. Я – социалистка.
– Как это мило,дорогая. И я тоже. Нам будет о чем поговорить. Это место ужасно нудное.
Ванесса была в восторге.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Второе десятилетие двадцатого века было «золотым периодом» американского радикализма, а центром радикалов был Гринвич Виллидж. В политической литературе возвеличивали рабочего человека и обрушивались на буржуазию и капиталистических «эксплуататоров», провозглашали свободную любовь и поддерживали священный огонь на алтаре марксизма. Тот факт, что большинство интеллектуалов, писавших и читавших подобные публикации, никогда в жизни не бывали ни в шахте, ни на фабрике, и на самом деле считали рабочих абсолютными невеждами, не имел никакого значения. На Гринвич Виллидж имел значение только бунт – бунт в искусстве против реализма, бунт в литературе против сюжета, в музыке против гармонии и, наконец, в сексе против брака. Представители богемы в основном были выходцами из среднего класса. Джон Рид только окончил Гарвард. Многим из них суждено было испытать горькие разочарования. Так, Макс Ист Ман, проповедник нудизма, к концу жизни стал правым экстремистом. Но в 1916 году коммунизм еще являлся невостребованным идеалом, а молодежь искала в богемной жизни острых ощущений.
Джоны Риды и Уны Марбери из Гринвич Виллидж стремились к саморекламе – им необходимо было, чтобы их слышали и видели. Но была и совсем другая Гринвич Виллидж, заселенная бедняками, главным образом итальянцами, которые вели унылую, монотонную жизнь – занимались стиркой белья, ходили в ближайшую овощную лавку или в мастерскую по починке обуви. Это была Гринвич Виллидж булочников, каменщиков, владельцев похоронных бюро и ресторанчиков. И именно здесь были голоса, за которыми охотился Марко.
Когда он был объявлен кандидатом в члены Конгресса, интеллектуалы Гринвич Виллидж отнеслись к этому с безразличием (какое им дело до местных политиков, когда они намерены изменить весь мир), а иногда с долей сарказма отпускали замечания о том, что он просто слепое орудие в руках своего богатого тестя. Однако, среди итальянцев весть, что один из них, такой же парень, как они сами, пытается добиться возможности представлять их в Конгрессе, распространилась очень быстро. И большинство итальянцев восприняли это с воодушевлением. А то, что итальянскому иммигранту удалось жениться на самой богатой девушке в Америке, давало мужчинам повод становиться преисполненными мужской гордости за всех итальянцев мужчин и отпускать бесчисленные шуточки относительно возможных размеров пениса Марко. А итальянские женщины, не имевшие права голоса, бросали влюбленные взгляды на его фотографию на листовках, которые стали появляться в Гринвич Виллидж, и хором вздыхали: «Bellissimo» [31]31
Красавец (ит.)
[Закрыть]. Поначалу это выглядело так, будто Марко разворошил муравейник.
Получив финансовую поддержку от Фиппса, Марко снял небольшой трехэтажный федеральной дом на улочке Джоунс, между Бликер и Западной Четвертой улицей, и обосновался со своей штаб-квартирой на первых двух этажах, превратив третий этаж во pied-a-terr [32]32
Временное жилище (фр.)
[Закрыть]e, которое давало ему необходимое пристанище в этом районе. Он взял напрокат все необходимое оборудование для офиса, столы и пишущие машинки, нанял трех девушек-американок итальянского происхождения в качестве секретарей, и на первом этаже устроил себе кабинет.
Но самое главное – он последовал совету Фиппса и нанял Джина Файрчайлда в качестве доверенного лица в его предвыборной кампании. Джин был лысый, худой, сорокалетний мужчина, носивший галстук-бабочку и рубашку без пиджака. Он постоянно курил, от чего все время кашлял, издавая звуки, похожие на трубы органа. Но Джин был знаком со всеми политиками, и первое, что он сказал Марко, было:
– Пристально следи за двумя: Майком Мерфи и Сандро Альбертини.
– Позволь рассказать тебе одну историю, – сказал Кейзи О'Доннелл, откинувшись на спинку кресла и забросив свои длинные ноги на стол. – Девять лет тому назад бедный итальяшка приехал в каюте третьего класса в Нью-Йорк. Денег у него не было, не было образования, и он едва говорил по-английски. Что бы ты сказал? Что с ним должно было произойти?
– Ну, он мог бы стать брадобреем, – ответил Майк Мерфи, доверенное лицо Вильяма Райана в кампании по выборам его в конгрессмены.
Оба они находились в бруклинском офисе Кейзи. Утро было жаркое, и у открытого окна жужжал электрический вентилятор. Мерфи, в молодости работавший в доках, теперь, в свои тридцать восемь, позволил собственной мускулатуре расслабиться. Он сбросил темно-синий пиджак и ослабил галстук.
– Либо парикмахером, либо строителем.
– Правильно! Для девяносто девяти процентов итальяшек. Но этот не таков. Он был знаком с актрисой, мисс Чертериз. Она приезжает в Нью-Йорк со спектаклем. Итальяшка молод и хорош собой. И вдруг он начинает носить костюмы от «Братьев Брукс» и покупает себе два грузовика. И что ты скажешь, что произошло теперь?
Майк Мерфи, казалось, очень заинтересовался.
– Я бы сказал, что он спал с мисс Чартериз. Мы говорим о Санторелли?
– О ком же еще? Дальше история продолжается. Мисс Чартериз выходит замуж за сенатора Огдена. Затем совершенно неожиданно сенатор начинает проявлять интерес к нашему бедному итальяшке и отправляет его учиться в частную школу, оплачивая все его расходы. Почему?
Тонкие губы Майка Мерфи растянулись в хищной улыбке.
– Здесь две возможности – либо Санторелли шантажировал его тем, что был дружком его жены, либо он до сих порвсе еще крутит с женой сенатора, и она хочет дать ему образование, чтобы он не шокировал общество в ее присутствии.
– Любой из этих вариантов возможен, и ты прекрасно в этом разбираешься. Противно попахивает скандалом, верно? Ну, дальше ты сам прекрасно знаешь всю историю. Санторелли женится на богатой дочке и теперь собирается баллотироваться против Билла Райана. Надеюсь, я не должен разжевывать, что должно быть в предвыборных выступлениях Билла? Нам следует выставить его на посмешище.
Майк Мерфи вытер со лба пот.
– Нет, Билл не должен так атаковать его. Мы ведь не можем это доказать, а значит, это вызовет ответный огонь итальянских избирателей. Итальяшки ведь обожают своих парней, которые чисто мужскими способностями пробиваются наверх. Но слушок, Кейзи, мы пустим, не беспокойся.
Кейзи сбросил ноги со стола и поднялся.
– Этот клоун Санторелли обманул и бросил мою племянницу ради женитьбы на дочери Огдена, – произнес он тихо. – И я хочу, чтобы Билли не просто победил его. Я хочу, чтобы он похоронил его.
– У нас есть массавозможностей похоронить его.
Незадолго до полуночи в салун «Неаполитанский залив», расположенный на углу Перри-стрит и Седьмой авеню вошли четверо. Маленький бар уже собирался закрываться. Последние посетители допивали по последнему стаканчику пива.
– Эй, Гвидо, – улыбнулся Майк Мерфи, подойдя к стойке бара, где толстый бармен вытирал стаканы. – Как дела?
Гвидо Мартинелли пожал плечами.
– Ничего-а, Майк. Ничего-а.
Майк оглядел бар. Четыре предвыборные листовки Марко были развешаны по стенам. Три спутника Майка подошли к нему.
– Мы доставим тебе пиво утром, Гвидо.
Майк также был вице-президентом компании по грузоперевозкам Кейзи О'Доннелла.
– Какое пиво? Я не заказывал пива.
Майк повернулся к своим спутника. Те подошли к сидевшим за столиками и сказали:
– Мы закрываемся.
– Что вы хотите сказать «Мы закрываемся»? – воскликнул Гвидо. – Эй, что здесь происходит? Я здесь хозяин!
– Заткнись, – прорычал Майк.
Когда посетителей выпроводили, спутники Майка закрыли дверь и задернули шторы. Гвидо сразу взмок.
– Что происходит, Майк? – прошептал он. – Я хороший клиент. Я никогда не создавал тебе проблем. В чем дело?
– Мистер О'Доннелл считает, что ты покупаешь недостаточно пива, Гвидо, – сказал Майк, взяв из тарелочки на стойке бара несколько зернышек поп-корна и закинув их себе в рот. – В прошлом месяце мы поставили тебе всего два бочонка. Это недостаточный бизнес, Гвидо.
– Но мои посетители не пьют много пива. Ты ведь знаешь – они итальянцы, они пьют вино.
– Да, но мы не поставляем вино – мы поставляем пиво. Поэтому завтра утром мы привезем тебе пиво.
Гвидо в отчаянии заломил руки.
– Вы не можете сделать этого со мной! – воскликнул он.
– Не могу?
Майк сделал знак своим головорезам. Один из них прыгнул за стойку бара и смел всю полку со стаканами на пол, где они разбились вдребезги.
– Берешь пиво?
– Это непорядочно, – простонал он.
– Заткнись, толстяк. Мы не хотим разбивать здесь что-нибудь еще. Берешь?
– Конечно, беру. Я не хочу проблем, Майк. Я беру, – простонал он опять.
– Отлично. И еще: нам не нравится твой политик, – он указал на предвыборные плакаты.
Трое мужчин быстро сорвали их со стен.
– Но это мой кандидат! – закричал Гвидо. – Он такой же итальянец, как и я.
– Он итальяшка и бездельник, как и ты. Завтра утром вместе с пивом мы привезем предвыборные листовки Билла Райана. Понятно? И тогда у нас с тобой не будет проблем. Capishe [33]33
Понимаешь (ит.)
[Закрыть]?
Гвидо кивнул.
– Отлично. Buona sera [34]34
Доброй ночи (ит.)
[Закрыть]. Пошли, ребята.
Они вышли из салуна. Гвидо, печально тряся головой, начал собирать разбитые стаканы.
– Bastardi [35]35
Подонки (ит.)
[Закрыть], – прошептал он.
Клуб «Голубой грот» на Томпсон-стрит вряд ли можно было считать борделем, соответствовавшем по классу Гринвич Виллидж, но, будучи доступным, пользовался популярностью среди итальянцев. Внизу был бар с четырьмя автоматами, а по стенам кругом стояли деревянные скамейки, на которых «Джоны» сидели, потягивая спиртное и разглядывая девиц, ходивших, как на параде, по кругу в самых разнообразных вариантах одежды – одни в детских платьицах с бантами маленьких девочек в волосах и с бантами на туфлях, на других вообще не было ничего, кроме кружевного черного нижнего белья и черных чулок-сеточек. Среди девушек были и итальянки, и канадки, и какие-то южанки. Виляя бедрами, они повторяли бессмертные фразы, вроде таких как: «Хочешь получить удовольствие, миленький?» «Я умею делать это по-французски, малыш. Тебе понравится» или «Я могу и спереди и сзади, мальчик. Выбор твой. Но ртом на три бакса дороже».
Те «Джоны», которые выбрали девочку, поднимались с ней наверх. Там в холле за небольшим столиком сидела миссис Косматани. После того, как клиент уплачивал деньги, она вручала полотенце и металлический номерок девушке. Самый дешевый способ, без всяких ухищрений, стоил два доллара. Затем по коридору они шли в отведенную для них комнату. Это была крохотная клетушка, в которой стояла одна кровать. Миссис Косматани усиливала романтичность обстановки постоянно повторяющимися: «Номер восьмой – закончили. Номер девятый – закончили. Клиенты дожидаются, не занимайте всю ночь».
В два часа ночи в клуб «Голубой грот» зашел хорошо одетый мужчина в верблюжьем пальто в сопровождении бывшего борца-призера по имени Паоло. Мужчина подошел к стойке бара, и к нему тут же поспешил бармен.
– Как дела? – спросил Сандро Альбертини.
– Прекрасно! Замечательный вечер, мистер Альбертини.
– Что у тебя для меня?
– Давайте поднимемся наверх, мистер Альбертини.
Бармен поспешил к кассе, открыл ее, достал оттуда конверт и быстро вернулся.
– Это вам, сэр, – сказал он, протягивая ему конверт.
Альбертини положил конверт в карман и взглянул на часы.
– Здесь должен быть мистер Мерфи, – сказал он.
– Он здесь, мистер Альбертини. Он ожидает вас в задней комнате. Я угостил его пивом. А вам принести стакан молока?
– Да. Пришли туда. Пошли, Паоло.
Они спустились вниз и каким-то длинным и узким коридором прошли в маленькую плохо освещенную комнатку с круглым покрытым зеленым сукном покерным столом в центре. За столом с сигарой в зубах и стаканом пива в руке сидел Майк Мерфи. Он вскочил и протянул руку.
– Рад видеть тебя, Альбертини, – сказал он, улыбаясь.
– Заткнись, – ответил тот, игнорируя протянутую руку. – В чем дело?
Когда Паоло закрыл дверь, Майк сел.
– Выборы, – сказал он, делая затяжку. – Нам не нравится итальянский кандидат.
– Кому «нам»? Райану? О'Доннеллу?
Майк кивнул.
– Слышал, ты занимаешься шантажом некоторых владельцев салунов, – проговорил Альбертини. – Это мелочь, но мне она не нравится.
– Мы договоримся. Ты можешь убрать итальянского кандидата?
– Может быть. А что мне от этого будет?
– То, что полицейские года два будут смотреть на все, что ты делаешь, сквозь пальцы.
Раздался стук в дверь. Паоло открыл. Бармен принес стакан молока на подносе. Паоло взял поднос, закрыл дверь и поставил его на покерный стол. Альбертини сделал глоток.
– Этого мало, – сказал он.
– И десять штук.
Альбертини сделал еще глоток, затем встал.
– Я подумаю, – сказал он.
– Нам нужен скорый ответ.
– Вы получите ответ тогда, когда я буду готов его дать. Пошли, Паоло.
Они вышли из комнаты.
Майк Мерфи сделал еще одну затяжку, затем встал и кинул сигару в стакан с молоком.
Марко диктовал письмо одной из своих секретарш, когда мужчина в верблюжьем пальто вошел в здание штаб-квартиры на Джонс-стрит. Марко помнил Сандро Альбертини, но мелкий ростовщик, поднявшийся до главы криминального бизнеса Гринвич Виллидж, казалось, не вспомнил Марко. Но он узнал кандидата по листовкам и подошел прямо к нему.
Когда ему это было надо, Альбертини мог быть любезным. Он улыбнулся и протянул руку.
– Мистер Санторелли? – спросил он. – Меня зовут Сандро Альбертини. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
Марко уставился на человека, который много лет назад приказал привязать его к горячему радиатору. Затем он пожал его руку.
– Почему бы и нет? Пройдемте ко мне.
Они вошли в небольшую комнату. Хотя в кабинете было тепло Альбертини не снял пальто. Марко закрыл дверь, предложил ему стул, и сам сел за стол.
– Может, вы знаете, кто я, – сказал Альбертини.
– Знаю.
– Хорошо. Тогда я перейду сразу к делу. Я бы хотел помочь вам победить на выборах.
– Почему? Потому что я итальянец?
– Вы можете быть сербо-хорватом, меня это не волнует, и даже проклятым турком. Я хочу помочь вам с голосами итальянцев, потому что ваш тесть имеет гораздо больше власти, чем Кейзи О'Доннелл, и он тратит в неделю больше денег, чем Кейзи увидит за всю свою жизнь.
– Я смотрю, вы – идеалист.
– Что?
– Ничего. Мне не нужна ваша помощь, Альбертини. Думаю, что все итальянские избиратели и так на моей стороне.
– Может – да, а может – и нет. Многое может произойти до ноября. Я могу Вам гарантироватьголоса итальянских избирателей. Давайте сформулируем это следующим образом: я буду вашим страховым обществом.
– И сколько будет стоить эта страховка?
– Двадцать пять тысяч наличными. Это сумма, которую ваш тесть платит в месяц за отопление.
– Интересно. А если я скажу нет?
– Ваши соперники сделали мне подобное предложение. Если вы скажете нет, я соглашусь на их условия.
– А какие гарантии у меня будут, что вы не возьмете мои деньги иих? Я знаю, что Билл Райан улаживает ваши дела с полицией, так что вам выгодно сохранять положение таким, какое оно есть сейчас. Я не простачок, Альбертини.
Альбертини удивился, что Марко разгадал его игру: он предполагал, что молодой кандидат – всего лишь пешка в игре Огдена, но тот старается скрывать это.
– Спросите любого в Гринвич Виллидж: мое слово – это гарантия.
Марко рассмеялся.
– Бог мой, и вы имеете наглость утверждать это. Вы ведь не помните меня, не так ли?
Он снял пиджак.
– А почему я должен вас помнить?
– Мы встречались раньше, много лет назад. Я только прибыл в Америку и пытался занять денег – и я пришел к вам. Вы ссудили мне двести долларов на покупку грузовика, а когда я разбил его, вы приказали на полчаса привязать меня к горячему радиатору.
Он закатал рукава.
– Видите эти шрамы? Это – сувениры на память. Тот радиатор – это было очень больно, Альбертини, но, даже если бы у меня не остался долг вам за тот случай, и так я не стал бы платить вам в вашей грязной игре. И я скажу вам больше: если я выиграю эти выборы, я заставлю полицейских растоптать вас вместе с вашими притонами, рэкетом, грабительскими займами – весь ваш вонючий бизнес. Вы слишком долго сосали соки из бедных итальянцев, и, если я выиграю, вашему бизнесу придет конец.
Альбертини улыбнулся.
– Хорошая речь, Санторелли – настоящая разгромная политическая речь, – он встал. – Когда я расправлюсь с вами, вы будете мечтать вновь оказаться на том радиаторе.
Он вышел из кабинета. Марко сел и позвонил своему тестю в Нью-Йорк.
– Только что приходил Сандро Альбертини, – сказал он Фиппсу. – Он пытался заставить меня заплатить ему двадцать пять тысяч долларов за голоса итальянцев. Я послал его к черту. Это было глупо?
– Нет, это было отлично, – сказал Фиппс без тени сомнения. – Тебе не нужны подонки, типа Альбертини. Но не удивлюсь, если он затеет какое-нибудь грязное дело. Думаю, тебе стоит обзавестись телохранителем.
– Я не хочу телохранителя.
– Альбертини может пойти на все.
– Знаю, но он не запугает меня.
– Это смело, Марко, но не очень разумно. Почему бы тебе, по крайней мере, не купить пистолет? Повторяю, Альбертини опасен, а тебе надо защитить себя.
Марко вспомнил радиатор.
– Хорошо, – неохотно сказал он. – Я куплю пистолет.
