Текст книги "Эхо во тьме"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Что мне сказать ему, Господи? К горлу у нее подкатил горячий ком, и она не могла произнести ни слова.

Что станет с ее сыном, если он останется на своем пути? Уж если Хадасса с ее мудростью и любовью так и не смогла привести его к вере, что уж говорить о ней? «О Боже! – воскликнула Феба в своем сердце, – мой сын так же упрям, как и его отец, так же страстен и необуздан, как его младшая сестра. Что мне делать? О Иисус, как мне спасти его?»

Марк заметил, как тяжело матери, и подошел к ней. Он сел рядом и взял ее руки в свои.

– Я вовсе не хотел причинить тебе боль, мама.

– Я знаю, Марк. – Когда Феба провожала его в Рим, она думала, что теперь нескоро увидит сына, но он вернулся еще более подавленным, чем в тот день, когда уезжал. И вот теперь он говорит, что снова уезжает, на этот раз в разоренную войной страну, живущую ненавистью к Риму. – Но Иудея, Марк. Иудея…

– Родина Хадассы. Я хочу знать, почему Хадасса умерла. Я хочу докопаться до истины, и если Бог есть, я найду Его там. У меня нет ответов на мои вопросы, и, видимо, в Ефесе их я найти не смогу. У меня такое ощущение, будто я стою на зыбучем песке. А рев толпы до сих пор звучит у меня в ушах.

Прежде чем Марк опустил голову, Феба успела увидеть боль в его глазах, и ей отчаянно захотелось утешить его, взять на руки и покачать, как маленького ребенка. Но перед ней был взрослый мужчина, и уже одно это (хотя и не только это!) удерживало ее от такого шага и говорило, что она уже сказала достаточно.

Он сжал ее руки в своих ладонях.

– Я не могу объяснить своих чувств, мама. Мне так хочется, чтобы ты меня поняла, но я и сам многого не понимаю. – Он снова посмотрел ей в глаза. – Мне хочется обрести покой тех холмов, по которым я никогда не ходил, и вдыхать запах того внутреннего моря, которого я никогда не видел. – На его глазах заблестели слезы. – Потому что там была она.

Феба подумала, что понимает, о чем говорит ее сын. Она знала, как бы огорчилась Хадасса, если бы узнала, что Марк поклоняется ей как идолу. Хадасса была подобна лунному свету, отражавшему солнечный свет, во всем, что она говорила и делала; она не была светом сама по себе, да и не считала себя таковой. Но именно такой она стала для Марка. Вся его жизнь теперь стала определяться его любовью к ней. Будет ли он и дальше руководствоваться только этим чувством?

Феба хотела сказать сыну что-нибудь, донести до него такую мудрость, которая помогла бы ему свернуть с того пути, на котором он сейчас находился, но никакие слова на ум не приходили. Что еще она могла сделать, кроме того, чтобы дать ему возможность идти своим путем и верить в то, что верный путь ему укажет Господь? Апостол Иоанн говорил собранию верующих об обещании Иисуса: Ищите, и найдете.

Так сказал Иисус.

Иисус.

Феба нежно дотронулась рукой до щеки Марка, сдерживая слезы, а слова надежды, сказанные Христом, служили ей щитом против той тьмы, которая держала ее сына в своем плену.

– Что ж, Марк, если ты считаешь, что найдешь ответы на свои вопросы только в Иудее, поезжай в Иудею. – Они обнялись. Феба долго держала сына в своих объятиях, потом отпустила, помолившись про себя: «О Иисус, благословенный Спаситель, я доверяю Тебе моего сына. Прошу Тебя, храни его в руке Своей, защити от сил зла. О Господь Бог, Отец всего творения, победи во мне страх за моего сына и научи меня полагаться на Тебя, доверять Тебе».

Помолившись, она поцеловала Марка в щеку в знак благословения и прошептала: «Делай то, что должен делать». Только она знала те слова, которые не сказала своему сыну, но невидимому Богу она доверяла всем своим сердцем.

5

Александр Демоцед Амандин удобно расположился на скамье, сидя в калидарии, а два его друга продолжали вести оживленную беседу о медицине. Он не виделся с ними с тех пор, как ушел от Флегона, а раньше все трое учились у этого опытного медика. Витрувию Плавту Музу всегда трудно давались письменные труды, которых требовал от него Флегон, а Цельс Федр Тимальс воспринимал каждое слово Флегона как истину в высшей инстанции. После года обучения у Флегона Витрувий решил, что стал эмпириком, и начал искать себе такого учителя, который разделял бы его взгляды. На этой почве он сблизился с Клетом. Александр воздержался от комментариев по этому поводу, решив, что ни одно его слово все равно не будет услышано.

И вот теперь Витрувий сидел напротив него, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой крепкие ноги, и утверждал, что настоящие врачи обретают способность лечить людей непосредственно у богов, – этот взгляд, несомненно, был ему навязан Клетом. Александр улыбнулся про себя, подумав, не понял ли еще Цельс, что Витрувий хвастается исключительно из чувства собственной неполноценности. Флегон часто поздравлял Цельса с тем, что тот быстро усваивает медицинские концепции, особенно если они нравились самому Флегону.

– Стало быть, ты себя сейчас считаешь даром богов, – сказал Цельс, стоя возле горячих камней, от которых шел пар. С его бледного тела стекал пот, и сейчас ему было совершенно безразлично хвастовство Витрувия. – Молись всем богам, каким хочешь, но я буду придерживаться того учения, которое получил от Флегона. Он убедительно доказал, что причиной болезни является дисбаланс чувства юмора и всех тех элементов, из которых состоят огонь, воздух, земля и вода.

– Доказал! Ты это воспринимаешь как факт только потому, что Флегон, видите ли, утверждает, что здоровье строится на равновесии жидкостей, из которых состоит тело, – сказал Витрувий. – А своего ума у тебя, что же, нет?

– Ну, почему же, есть. Уж, по крайней мере, мне его хватит, чтобы не принимать всерьез твою чушь, – отвечал Цельс, подойдя ближе к горячему пару, поднимающемуся от камней.

– Если старик был прав в том, как мы должны лечить больных, тогда почему ты так и не смог победить в себе лихорадку, от которой страдаешь с тех самых пор, как учился в Риме? Сколько я тебя помню, с чувством юмора у тебя всегда было все в порядке. И если бы эти теории были истиной, ты бы стал самым здоровым человеком в империи!

– Моя лихорадка быстро проходит, – глухо произнес Цельс.

– Ага, значит, тебе помогают кровопускание и рвотные средства, – насмешливо фыркнул Витрувий. – Только если бы так было на самом деле, ты бы не дрожал сейчас здесь, в таком жару!

Цельс безучастно посмотрел на него.

– Ну, если ты так уверен в том, что твое умение лечить дано тебе богами, продемонстрируй это! По логике Клета, врачу только и нужно, что сказать нужные слова, да прикоснуться к больному, и он уже будет здоров! Прошепчи же мне свои заклинания, и посмотрим, сможешь ли ты вылечить кого-нибудь, кто действительно болен. Давай посмотрим твой дар в действии!

– Магические заклинания – это только начало, – высокомерно произнес Витрувий. – Животные и растительные средства…

Цельс предостерегающе поднял руку.

– О, если ты снова хочешь предложить мне проглотить тот отвар из львиного навоза и крови убитого гладиатора, который ты мне предложил в прошлый раз, то, прошу тебя, оставь его себе. Я тогда чуть не умер!

Витрувий подался вперед.

– Тебе, видимо, не хватает должного уважения к богам!

– А если я поцелую тебе ноги, что-нибудь изменится?

Видя, что интересный обмен идеями превращается в банальную ссору, Александр вмешался в ситуацию:

– Тот недуг, который у тебя, Цельс, типичен для многих жителей Рима. Думаю, он связан с теми ядовитыми наводнениями, которые там случаются.

Витрувий покачал головой.

– Очередная твоя теория, Александр? Ты делился ею с Флегоном? Или он до сих пор не разговаривает с тобой, после того как ты тайком вывез ту рабыню с арены?

Александр не обратил на него никакого внимания и продолжал говорить с Цельсом:

– Перед тем как переехать в Ефес, я учился в Риме и много написал о своих наблюдениях. Лихорадка то возникает, то проходит, иногда между приступами проходят недели или месяцы. А иногда бывает и хуже…

Цельс кивнул.

– Прямо, как у меня.

Витрувий посмотрел на Цельса.

– Александр тебе сейчас опять расскажет, что эта болезнь распространяется крохотными, невидимыми семенами и что если зафиксированные заболевания изложить в логическом и методологическом порядке, то можно найти определенную закономерность. – Он безнадежно махнул рукой. – Методом эксперимента, методом проб и ошибок, если хочешь, можно отыскать эффективное лечение практически от любой болезни.

Александр посмотрел на него насмешливым взглядом.

– Какое ценное заключение, Витрувий. Можно подумать, что я помог тебе обрести новый образ мыслей.

– Иногда ты можешь быть убедительным, – уступил Витрувий, – но чтобы меня в чем-то переубедить, нужна логика посильнее твоей. А твои теории, как бы это тебе ни было неприятно, бессмысленны, Алекс, особенно если учесть, что вся болезнь как таковая скрыта от человека и находится в руках богов. Поэтому имеет смысл обращаться за помощью именно к богам.

Александр приподнял брови.

– Если то, что ты говоришь, правда, тогда зачем вообще учиться, чтобы стать врачом?

– Потому что врач должен обладать знаниями, чтобы угождать богам.

Александр улыбнулся.

– Ты уже сам запутался в своих взглядах, мой друг. Не нужно тебе было вообще становиться врачом. С твоим ревностным отношением к религии тебе следовало бы быть жрецом, служителем. Может быть, гаруспиком. Ты бы тогда знал, как правильно потрошить несчастных животных и читать по их внутренностям какие-то знамения.

– Ты что, смеешься над богами?

Александр печально скривил губы.

– Я поклоняюсь Аполлону и Асклепию, как и ты, как другие народы, поклоняющиеся богам врачевания. Но при этом я все равно не могу поверить, что человек может путем заклинаний и сожжений жертв манипулировать богами, чтобы они сделали для него то, что ему хочется.

– Согласен с тобой, – сказал Цельс, вытирая полотенцем плечи, – но в чем же тогда выход?

– В более глубоком изучении человеческой анатомии.

Витрувий усмехнулся.

– Под «более глубоким изучением» Александр подразумевает ту практику, которой следует Флегон. Вивисекцию.

– Я ненавижу вивисекцию, – сказал Александр.

– Тогда зачем ты вообще учился у Флегона?

– Потому что он блестящий хирург. Он может удалить человеку ногу меньше чем за пять минут. Ты когда-нибудь видел, как он работает?

– Видел, но не хочется об этом вспоминать, – сказал, вздрогнув, Витрувий. – Вопли его пациентов до сих пор стоят у меня в ушах.

– А у кого ты сейчас учишься? – спросил Цельс Александра.

– Ни у кого.

– Ни у кого?

– Я теперь практикую сам.

– Здесь, в банях? – удивленно спросил Цельс. Не было ничего удивительного, если врач начинал практиковать в банях, но только не для врача с талантом и способностями Александра. Ему следовало бы работать в более солидном месте.

– В доме по соседству.

– Такому врачу, как ты, следовало бы работать в более солидном районе, а не здесь, – сказал Витрувий. – Поговори с Клетом. Хочешь, я порекомендую тебя ему.

Александр тактично ответил:

– Клет не занимается хирургическими операциями и придерживается взглядов, которые мне кажутся… несколько странными. – Александр понимал, что ответил не вполне искренне, но ему не хотелось говорить, что он считает Клета простым шарлатаном. Этот человек называл себя врачом, но на самом деле был скорее колдуном, умевшим производить впечатление на людей и обладавшим ораторскими способностями. Надо отдать ему должное, Клет добился больших успехов, но его успех был обусловлен тем, что в качестве пациентов он выбирал людей богатых и не страдавших от серьезных болезней. Витрувий, если судить по его умению хорошо выглядеть, аристократическим замашкам и отсутствию этики, скорее всего, занимался той же самой «медициной».

– Какой бы неприятной ни была вивисекция, – сказал Цельс, – но без нее врачом не стать.

– Не понимаю, каким образом издевательство над людьми и их убийство способствует развитию медицины, – с отвращением сказал Витрувий.

– Флегон никогда не призывал для этой цели хватать с улицы первого встречного, – сердито парировал Цельс. – Я вивисекцией занимался только на тех преступниках, которых убивали на арене.

– Они, по-твоему, кричат не так громко, как добропорядочные люди?

Цельс усмехнулся.

– А как еще врач может научиться делать операции, если он ни на ком не будет практиковаться? Или ты думаешь, что пациенту с пораженной гангреной ногой помогут твои заклинания или отвары из крыльев летучей мыши и языков ящериц?

Сарказм Цельса попал в самую точку. Витрувий покраснел.

– Я не пользуюсь крыльями летучей мыши.

– Ха. Тогда тебе нужно придумать какой-нибудь новый отвар и посмотреть, будет ли он лучше, чем предыдущий… который вообще не помог!

Видя, что Витрувий покраснел еще больше, Александр снова улыбнулся.

– Давайте-ка пойдем во фригидарий, вам, я вижу, уже пора охладиться.

– Прекрасная идея, – сказал Витрувий и встал со своей скамьи.

Цельс выругался и присел на скамью, которая была ближе всего к горячим камням. Он был бледен, дрожал, с лица стекал пот.

– Я им раньше так восхищался. А теперь я вижу, что он просто напыщенный дурак.

– Ты преклонялся не перед ним, а перед его семейными связями, – сказал Александр, взяв для Цельса полотенце. Он понимал чувства Цельса. Он и сам испытывал нечто подобное, когда начинал учиться в Риме. Он был единственным учеником, чей отец когда-то был рабом, хотя этот факт мало кого интересовал в Риме, пока Александр обладал огромными финансовыми возможностями, в отличие от Ефеса, когда Александр уже истратил значительную часть своего наследства. Люди не склонны обращать внимание на происхождение человека, который не испытывает недостатка в материальных благах. Теперь к Александру это не относилось.

Он снова подумал о Цельсе.

– Наверное, этот влажный пар не идет тебе на пользу, – сказал он, протягивая ему полотенце.

Цельс взял у него полотенце и вытер лицо.

– Учась в Риме, ты узнал, как лечить такую лихорадку?

– Наш учитель там предписывал отдых, массаж и ограничение в пище, только это слабо помогало. Приступы лихорадки все равно повторялись. – Александр помолчал в нерешительности. – Просматривая истории болезни, я обратил внимание на одну вещь – лихорадка усиливается, когда человек испытывает усталость и слабость. Ко мне приходили здесь такие больные, и я советовал всем троим между приступами болезни заниматься физическими упражнениями. Как можно скорее переходи на зерновую диету и на физические упражнения.

– Предлагаешь мне тренироваться, как гладиатору? – сказал Цельс, невесело засмеявшись.

– Не совсем, – ответил Александр, не обратив внимания на его иронию. – Ведь те очищающие и рвотные средства, которые тебе назначил Флегон, только лишают тебя сил.

– Они очищают мой организм.

– Ты уже очистился. И теперь тебе надо набираться сил.

– Я уже не знаю, кому мне верить, Александр. У Витрувия свои взгляды. Я не отношусь к богам с должным уважением, и за это они меня наказывают. Флегон утверждает, что все дело в дисбалансе. А вот ты теперь говоришь мне совсем другое. – Цельс вздохнул и опустил голову на руки. – А я, испытывая приступы, хочу только одного – умереть и разом покончить с этим.

Александр положил руку Цельсу на плечо.

– Пойдем сейчас ко мне, ты немного отдохнешь, прежде чем отправиться к себе.

Они вышли из калидария. Александр направился во фригидарий и окунулся в бассейн, а Цельс пошел прямо в раздевалку. Выходя из бассейна, Александр дал Витрувию знак, что они уходят. Витрувий помахал ему на прощание рукой и растянулся на массажном столе.

Всю дорогу, пока они шли к дому, в котором Александр каждый день занимался медицинской практикой, Цельс молчал. На входной двери висела большая деревянная доска. На доске помещалось объявление о том, что врач ушел и будет только во второй половине дня. Два воина прошли мимо и кивнули Александру, который открывал дверь; Александр пропустил в дом Цельса, прошел вслед за ним и закрыл дверь за собой.

Внутреннее помещение освещал небольшой масляный светильник, стоявший в дальнем углу стола.

– Ну, как? – сказал Александр, видя, что Цельс оглядывает обстановку. – Что ты обо всем этом думаешь?

Присев на стул, Цельс плотнее закутался в свою накидку и еще раз осмотрел тускло освещенное помещение. По сравнению с той обстановкой, в которой трудился Флегон, здесь было тесно и просто, даже примитивно. Пол был земляным, а не мраморным. И все же, несмотря на отсутствие изысканности и богатства в убранстве, здесь все было на удивление хорошо оборудовано для молодого врача, только начинающего самостоятельную практику.

У западной стены располагалась узкая скамья, и, казалось, каждый квадратный дюйм пространства используется эффективно. У задней стены стоял небольшой стол. На нем находились пестик и ступка, небольшие весы, гирьки, маленькие мраморные коробочки для сухих лекарств. Полки, висевшие над столом, были заставлены небольшими сосудами, амфорами, стеклянными пузырьками, приземистыми баночками и другими емкостями, которые были все тщательно поименованы и рассортированы как вяжущие, каустические, очищающие, разъедающие, смягчающие средства. На противоположной стене тоже были полки, на которых аккуратно располагались различные медицинские инструменты: ложки, лопаточки, лезвия, пинцеты, крючки, скальпели, средства для прижигания.

Взяв в руки скальпель, Цельс стал внимательно его рассматривать.

– Это из одной альпийской провинции, – гордо сказал Александр.

– Флегон говорит, что там делают самые лучшие хирургические инструменты, – заметил Цельс, аккуратно кладя скальпель на место.

– И довольно дорогие, – мрачно добавил Александр, подкладывая уголь в жаровню.

– Сколько времени ты уже здесь работаешь? – спросил Цельс, пододвигая стул поближе к теплу.

– Два месяца, – сказал Александр. – А до этого я большую часть времени проводил, выхаживая моего единственного пациента.

– Да, я слышал об этом, – сказал Цельс. – Молодую рабыню, кажется?

– Да. Христианку, которую вывели на съедение львам.

– Ты вылечил ее?

Александр ответил не сразу:

– Не совсем, но она идет на поправку.

Цельс нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду то, что не смог уберечь ее от инфекции. Раны на ее правой ноге гноились. Нужно было делать ампутацию, но когда я готовил ее к операции, раны оказались чистыми. Она сказала, что ее исцелил Иисус.

Цельс покачал головой, снова оглядев помещение.

– Стоило ли расставаться с Флегоном, чтобы спасти человека, который даже не отблагодарил тебя за свое спасение?

– А я не говорил, что девушка оказалась неблагодарной, – сказал Александр.

– И все же она не сказала, что в спасении ее жизни твоя заслуга.

– Не совсем так, – усмехнулся Александр. – Она сказала, что я был только орудием в руках Бога.

– Я слышал, что христиан считают какими-то сумасшедшими.

– Она не сумасшедшая. Просто немного странная.

– Какой бы она ни была, но из-за нее ты лишился больших перспектив. Если бы ты извинился перед Флегоном, я уверен, он бы принял тебя обратно. Он как-то сказал, что ты был лучшим учеником из всех, кого он помнит.

– Мне нет нужды извиняться перед ним, к тому же по некоторым вопросам у нас с ним принципиальные разногласия. Зачем мне возвращаться к нему?

– Ты три года учился в Александрии. Потом ты учился в Риме, у Като. Когда ты обрел все те знания, которые он мог тебе передать, ты переехал сюда, в Ефес, чтобы учиться у Флегона, зная, что он известен во всей империи. И вот теперь ты здесь, в этом невзрачном доме, рядом с общественными банями.

Александр засмеялся.

– Не переживай так за меня. Я сам выбрал этот путь.

– Но зачем? Если бы ты захотел, мог бы заниматься и более престижной практикой, даже в том же Риме. Был бы врачом самых знатных людей империи. Но вместо этого ты почему-то уходишь от Флегона, идешь своей дорогой – и вот, оказываешься здесь, в таком месте. Я этого не понимаю.

– За последние шесть месяцев я вылечил больше пациентов, чем видел их за год у Флегона, и мне не нужно, чтобы Трой дышал мне в спину, – сказал Александр, упомянув египетского раба своего учителя, который сам был талантливым хирургом и целителем.

– Но какие больные приходят к тебе?

Александр приподнял брови.

– Такие же люди, как и везде, разве что они не страдают подагрой, умственными проблемами и другими болезнями, вызванными богатой жизнью, – сказал он, кивнув на свитки, лежавшие на полке в углу. – Где лучше всего познавать медицину, как не в процессе лечения самого простого люда?

– И они тебе платят?

Александр посмотрел на него насмешливым взглядом.

– Да, они мне платят. Конечно, я не требую от них таких сумм, каких требует от своих пациентов Флегон, но я пришел сюда не для того, чтобы разбогатеть, Цельс. Я здесь для того, чтобы как можно больше узнать и применить свои знания на благо других.

– А разве ты не мог то же самое сделать с Флегоном?

– Под его руководством – нет. Он никак не хочет отступать от своего образа мыслей.

В этот момент кто-то попытался открыть дверь снаружи, но она была заперта.

– Кто-то хочет войти, – сказал Цельс.

Александр быстро встал и отпер дверь.

– Извини, забыл оставить дверь открытой для тебя, – сказал он тому, кто находился еще на улице, потом повернулся к Цельсу, который увидел, как в помещение входит кто-то в тяжелых и плотных одеждах. – Это та самая женщина, о которой мы говорили.

В небольшое помещение вошла искалеченная женщина в тяжелых одеждах. Александр плотно закрыл за ней дверь.

– Ты принесла мандрагору? – спросил он женщину, взяв висящую на ее руке маленькую корзинку и выкладывая на стол содержимое.

– Да, мой господин, – тихо ответила женщина. – Но гораздо меньше, чем ты просил. У Тетра сегодня появился опобальзам, и на те деньги, что ты мне дал, я взяла и его.

Прислушиваясь к разговору, Цельс нахмурился. Женщина слегка заикалась, но даже при этом в ее речи был заметен сильный иудейский акцент.

– Ну и правильно, – удовлетворенно сказал Александр. Он взял из корзины баночку с драгоценным бальзамом и поставил корзину на рабочий стол. Он посмотрел баночку на свет, чтобы рассмотреть, какого цвета бальзам. Опобальзам делали из выделений многочисленных бальзамовых деревьев, и самым известным из них считался бальзам из Мекки, или «Галаадский бальзам». Это лекарство использовалось в самых разных случаях как дезинфицирующее и заживляющее средство при обработке ран, а также применялось в качестве смягчающей мази.

– Ты делаешь митридатий? – спросил Цельс, упоминая о древнем противоядии, известном в качестве средства против ядов, которые подсыпали в еду или питье. Это средство назвали в честь того, кто первым его использовал, – блестящего и умного царя Понта, Митридата VI, который принимал яд каждый день в сверхмалых дозах, чтобы у него выработался иммунитет. И когда этого царя собирались убить, то яд, который применили убийцы, не подействовал, и его убили мечом.

– Митридатий мне понадобился бы в том случае, если бы я был врачом какого-нибудь проконсула или другого высокопоставленного чиновника, – сказал Александр не без иронии. – А поскольку я лечу тружеников и рабов, то предпочитаю делать из опобальзама что-нибудь гораздо более полезное. Из него я делаю некоторые припарки, а еще он полезен как успокаивающее средство при невралгии. И еще он эффективен как мазь для глаз. – Он посмотрел на рабыню. – Это смола?

– Нет, мой господин, – тихо ответила она, – он сварен из листьев, семян и веток.

– А какая разница? – спросил Цельс.

Александр взял с полки медную коробочку и снял крышку.

– Разница только в цене, но не в эффективности, – сказал он и аккуратно поставил банку в одно из отделений коробочки, после чего закрыл коробочку снова. Коробочку он снова поставил на полку, где стояли самые разные лекарства и другие медицинские препараты.

Обернувшись, Александр обратил внимание, что Цельс забыл о своих болезненных ощущениях, вызванных лихорадкой, и теперь с интересом смотрел на девушку, чье лицо было закрыто плотной тканью. Многие люди точно так же смотрели на нее, интересуясь тем, что же эта девушка скрывает под этой завесой. Александр перевел взгляд на девушку. Она слегка сутулилась, ее маленькая рука крепко держала посох. От напряжения у нее побелели пальцы. Александр взял стул, стоявший рядом с его рабочим столом, и подвинул его к жаровне, напротив Цельса.

– Сядь, Хадасса, отдохни. Пойду, куплю хлеба и вина. Я быстро.

Цельс испытал неловкость, оставшись наедине с этой девушкой, – эта неловкость была вызвана, в первую очередь, ее маской. Девушка опустилась на стул, и он услышал ее усталый вздох. Отставив посох в сторону, она потерла свою правую ногу. Рука у нее была маленькой и изящной, с чистыми и круглыми ногтями. Цельс отметил, что рука у нее красивая, женственная, и по ней можно было судить, что сама женщина очень молода.

– А зачем ты носишь эту маску? – внезапно спросил он.

– Не хочу, чтобы люди пугались при виде моих ран, мой господин.

– Я врач. Дай, я посмотрю.

Она помедлила, но потом приподняла маску, открыв свое лицо. Цельс невольно поморщился, увидев то, что открылось его взору. Кивнув, он показал ей жестом, чтобы она снова закрыла лицо. Определенно, Александр жестоко поступил, когда спас ей жизнь. Лучше бы она умерла. Ну какая жизнь ожидает ее при ее внешности, и притом она еле ходит? Да и какая из нее помощница, если она еле передвигается?

Цельс снова почувствовал озноб и опять завернулся в свою накидку, чтобы укрыться от холода. Ему внезапно захотелось как можно скорее вернуться домой.

Рабыня с видимым усилием приподнялась. Цельс смотрел, как она захромала в дальний угол помещения и склонилась там, чтобы взять постель, свернутую под рабочим столом. Развернув толстое шерстяное одеяло, она подошла к Цельсу и укутала ему плечи.

– Может, тебе лучше полежать, мой господин?

– Вряд ли, – сказал он, глядя, как она, сильно прихрамывая, подошла к столику. Налив в небольшой сосуд воды, она поставила сосуд на жаровню. Потом взяла с медицинской полки несколько небольших сосудов. Тщательно отмерив содержимое этих сосудов и поставив их на место, она стала растирать все то, что отсыпала, в ступке. Тем временем вода на жаровне закипела. Высыпав в воду содержимое ступки, женщина стала помешивать раствор тоненькой палочкой.

– Подыши этим, мой господин.

Ее голос и движения действовали успокаивающе, и Цельс удивился ее познаниям.

– А хозяин разрешает тебе пользоваться его вещами? – сказал он, наклоняясь вперед.

– Он не рассердится, – тихо ответила она.

Наполняя легкие удивительно приятным ароматом, Цельс почувствовал, как она улыбается.

– Ты пользуешься его добротой?

– Нет, мой господин. Хозяин использует все эти средства, чтобы лечить больных лихорадкой. Он ведь хочет, чтобы вам было лучше.

– О, – смущенно произнес Цельс, устыдившись того, что критиковал ее, тогда как она старательно служила своему хозяину – и ему тоже. Он вдыхал ароматические пары и чувствовал, как расслабляются его мышцы. От тяжелого и теплого одеяла ему стало уютнее. Тепло калидария истощило его силы, а тепло жаровни и приятный пар из сосуда усыпляли его. Выпрямившись на стуле, он стал засыпать, но тут же проснулся, едва не упав со стула.

Девушка встала, вытащила из-под стола еще одну постель и расстелила ее на полу. Цельс почувствовал, как ее рука прикоснулась к его плечу, и услышал ее шепот:

– Иди, полежи, мой господин. Тебе будет намного лучше.

Она оказалась достаточно сильной, несмотря на свою внешность, но когда он, чувствуя усталость, оперся на ее плечо, то почувствовал, как она вздрогнула от боли.

«Ее нога, наверное, сильно болит», – подумал он, опускаясь на приготовленную ею постель. Когда она заботливо накрывала его одеялом, он невольно улыбнулся.

– За мной так с самого детства никто не ухаживал.

Женщина слегка провела кончиками пальцев по его лбу, и он испытал неповторимые приятные ощущения.

Тяжело поднявшись, Хадасса дохромала до стула и села. Вздохнув, она стала массировать свою больную правую ногу. Закрыв глаза, она подумала, как было бы хорошо, если бы она умела так же массировать свое сердце, чтобы избавиться от мучившей ее душевной боли.

По щекам сами собой потекли слезы, и она старалась сдержать их, так как знала, что скоро придет Александр, а ей не хотелось, чтобы он видел ее плачущей. Он обязательно начнет расспрашивать, болит ли ее нога снова. И если она скажет, что болит, он будет настаивать на массаже. А если скажет, что не болит, он засыплет ее такими вопросами, на которые она никогда ему не ответит.

Она встретила Марка!

Он наткнулся на нее прямо на улице. Ей часто приходилось наталкиваться на людей, спешащих в бани или из бань, поэтому и сегодня она не придала этому столкновению никакого значения. Но он заговорил с ней. Пораженная таким знакомым голосом, она подняла голову и увидела, что это действительно он, что это не злая шутка воспоминаний.

Он был таким же потрясающе красивым, только как-то постарел и помрачнел. Его рот, который, как она помнила, был таким чувственным, теперь был прочерчен в одну жесткую линию. Как заколотилось ее сердце… словно стараясь обогнать ее воспоминания. Когда он подхватил ее, чтобы не дать ей упасть, она едва не лишилась чувств.

Прошло уже больше года, а казалось, что это было вчера. Она заглянула Марку в глаза, и перед ней пронеслось каждое мгновение, которое она провела в общении с ним. Она могла протянуть руку, чтобы прикоснуться к его лицу, но он отпрянул от нее, и в его взгляде была такая же настороженность, которую она часто видела в глазах людей, которые смотрели на нее. Если женщина закрывает лицо, значит, ей есть что скрывать в своей внешности. Наклонив голову, Марк озадаченно смотрел на нее. Даже зная, что он не сможет этого сделать, Хадасса все же инстинктивно боялась, что он разглядит ее изуродованное лицо, поэтому быстро опустила голову. И в этот момент он повернулся и ушел.

Она стояла среди бурлящей толпы, чувствуя, как глаза застилают слезы, и смотрела ему вслед. Он уходил из ее жизни, как когда-то…

И вот теперь, сидя в безопасном месте, у Александра, она думала, а помнит ли ее вообще Марк Люциан Валериан.

«Господи, почему Ты допустил это в моей жизни?» – шептала она в тишине тускло освещенного помещения. Сквозь слезы она смотрела на горящие угли жаровни и чувствовала, как та любовь, которую она испытывала к Марку, снова не дает ей покоя, наполняя ее нестерпимой печалью о том, что могло бы быть. «Я не могу забыть его, Господи, – шептала девушка, ударяя себя кулаком в грудь, – не могу…»

Хадасса опустила голову.

Она знала, что Марк не ходит в общественные бани. Он всегда мылся в специальных банях, предназначенных для тех, кто мог заплатить большие деньги.