Текст книги "Эхо во тьме"
Автор книги: Франсин Риверс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
Едва служанка провела расческой по ее волосам, Юлия вздрогнула и повернулась к ней.
– Глупая девчонка! Еще раз сделаешь мне больно, и я отправлю тебя на съедение львам. Если не знаешь, так могу тебе сказать, что однажды я это уже сделала. Сделаю и на этот раз!
Дидима побледнела. Довольная тем, что ей удалось запугать рабыню, Юлия снова повернулась к зеркалу и надменно вздернула подбородок.
– Теперь работай, как следует.
Трясущимися руками Дидима стала осторожно заниматься прической Юлии.
Спустя несколько минут настроение у Юлии стало еще хуже. Страх молодой рабыни оказался сильнее ее враждебности. Подняв глаза, Юлия посмотрела на бледное и напряженное лицо Дидимы. Глаза у рабыни беспокойно бегали, и Юлия почувствовала, что служанка работает еще медленнее. Сокрушенная, Юлия отвернулась от нее.
– У тебя прекрасные волосы, моя госпожа.
Юлия взяла в руки прядь своих тусклых темных волос и покрутила их в пальцах. Она знала, чего стоят эти слова. Пустое лицемерие.
– Раньше они блестели, – тоскливо произнесла она.
– Прикажешь втереть в волосы немного благовонных масел, моя госпожа?
Как изменила эту девчонку нависшая над ней угроза оказаться на арене!
– Да, вотри, – нетерпеливо сказала Юлия, глядя на рабыню в зеркальное отражение. – Делай, что хочешь, но только пусть они блестят, как раньше.
Когда Дидима выливала себе на ладонь несколько капель масла, ее руки продолжали трястись. Потерев ладони друг о друга, Дидима стала мягко втирать масло в волосы Юлии. Вздохнув, Юлия слегка расслабилась, потому что от массажа ей действительно стало лучше.
– Заплети волосы, – сказала она.
Дидима сделала, как ей велели.
– Тебе нравится так, моя госпожа? – спросила служанка, когда все было готово.
Юлия критически осмотрела результат ее работы. Та прическа, которая когда-то превращала ее в царицу, теперь делала ее просто строгой и неприступной.
– Евдема обычно вплетала мне в волосы жемчуг, – сказала она.
– В доме нет ни жемчужины, моя госпожа.
– Я не просила тебя напоминать об этом!
Дидима отступила на шаг назад, и в ее глазах снова мелькнул страх.
Юлия пожалела о том, что заговорила о жемчугах. Что теперь рабы станут говорить о ее положении? Начнут шептаться между собой и злорадствовать, что фортуна отвернулась от нее? Их ведь волновала только собственная судьба, а не ее участь.
– Что там, в той шкатулке? – спросила Юлия повелительным тоном.
Дидима открыла шкатулку и изучила содержимое.
– Три ожерелья из стеклянного бисера, моя госпожа, и несколько хрустальных украшений.
– Там должно быть не только это, – нетерпеливо сказала Юлия. – Дай сюда. – Выхватив шкатулку у рабыни, она положила ее себе на колени. Порывшись в содержимом, Юлия убедилась, что там действительно не было ничего, кроме того, что перечислила Дидима. Взяв из шкатулки украшение из кристалла аметиста, Юлия подержала его в своей ладони. Она купила его давно, еще в Риме, у одного восточного мага, у которого была на рынке своя лавка. С Юлией тогда была ее подруга, Октавия. По последним слухам, отец Октавии, безнадежно увязший в долгах, покончил с собой. Что же стало с самой Октавией? Юлии стало любопытно. По-прежнему ли она знакомится с понравившимися гладиаторами? Или, наконец, встретила в своей жизни человека, у которого хватило глупости жениться на ней?
Юлия продолжала держать аметист в своей ладони. Что тогда торговец говорил ей об этом камне? Кажется, этот кристалл обладает какими-то целебными качествами? Юлия продела в камень цепочку и повесила украшение себе на шею.
Асклепий, да будет так.
– Посмотри, что можно сделать с этими украшениями, – велела Юлия Дидиме, указывая на украшения из бисера, и Дидима расплела ей волосы. Потом она снова заплела их, вплетая на этот раз стеклянные бисерины. Юлия посмотрелась на себя в зеркало, когда все было готово, и вздохнула. – Придется обойтись этим.
– Да, моя госпожа, – сказала Дидима.
– Можешь идти.
– Да, моя госпожа, – Дидима низко поклонилась и поспешила из комнаты.
Взяв немного белой мази, Юлия помазала себе под глазами, чтобы хоть как-то скрыть темные круги. Сколько мази потребуется, чтобы вообще скрыть эти круги? Она работала искусно, накладывая белую мазь и сочетая ее с красной охрой. Закончив работу, она осмотрела себя в зеркальном отражении.
Выглядела она респектабельно. Но не более того. Когда-то она была просто прекрасна. Куда бы она ни пошла, мужчины с восхищением смотрели на нее. Женщины завидовали ее темно-карим глазам, матовой коже, полным алым губам, высоким скулам, изящной фигуре. Теперь ее глаза были тусклыми, кожа болезненно-желтой, губы алыми, но накрашенными. Высокие скулы выдавались, что свидетельствовало о незавидном здоровье.
Состроив улыбку, Юлия попыталась привнести в выражение лица хоть немного жизни, но увидела в своем отражении лишь что-то вроде карикатуры. Она смотрела на то, какой она стала: женщиной, лишенной всяческой невинности.
Отвернувшись от зеркала, Юлия поднялась. Сняв тогу, она бросила ее на пол и взяла голубой наряд. Дидима приготовила для нее серебристый пояс, и Юлия надела его поверх наряда. Он свободно болтался у нее на талии. Сколько же она потеряла в весе с тех пор, как надевала его в последний раз?
– Дидима!
Девушка быстро прибежала на ее зов.
– Подгони мне пояс и надень мне сандалии.
Дидима подогнала пояс и снова надела его на Юлию. Потом она склонилась и надела Юлии на ноги сандалии.
– Светло-голубую шаль, – холодно произнесла Юлия и протянула руки. Дидима принесла ей шаль и умелым движением накинула ее Юлии на плечи.
Юлия взяла из шкатулки с деньгами монету и протянула ее Дидиме.
– Скажи Тропу, чтобы он заказал мне паланкин.
– Но ему для этого понадобится больше денег, моя госпожа.
Юлия почувствовала, как в ней все закипает, и ударила девушку.
– Дай монету! – она вырвала монету у рабыни, вся трясясь от злости. – Пойду пешком, – сказала она, вздернув подбородок. – День сегодня прекрасный, а до виллы матери недалеко. – Кинув монету обратно в шкатулку, она захлопнула ее и положила на нее руки. – Я знаю точно, сколько здесь монет, Дидима. Если хоть одна из них пропадет, когда я вернусь, виновата в этом будешь ты. Тебе понятно?
– Да, моя госпожа, – девушка стояла, не двигаясь, на ее щеке краснел след от ладони Юлии.
– Пока меня не будет, проветри покои и раздобудь цветы для вазы у постели. Если надо, укради где-нибудь. Или упроси кого-нибудь. Доставай, как хочешь, но чтобы цветы были!Поняла?
– Да, моя госпожа.
– Будь проклято это тоскливое место.
Юлия дошла до главной улицы и зашла отдохнуть в небольшой мраморный храм, увитый виноградными лозами. Улица была полна людьми, направлявшимися к храму Артемиды или возвращающимися из него. Закрыв глаза, Юлия прислонила голову к мраморной колонне и стала слушать шум жизни, которая проносилась мимо нее. Ей хотелось пить, но она не догадалась взять с собой денег и у нее не было даже медяка, чтобы купить чашу разбавленного вина у кого-нибудь из уличных торговцев.
Она встала и пошла дальше.
Уже несколько недель она не слышала от матери никаких вестей. Обычно кто-то из рабов матери приходил к Юлии и передавал ей приглашение: «Не согласишься ли ты прийти на вечернюю трапезу?». Такое доброе приглашение от любящей матери. Юлия всегда отвечала вежливым отказом. И вот теперь она поняла, какими дорогими стали для нее эти приглашения. Даже когда она отвечала отказом, эти приглашения оставались для нее последней тонкой ниточкой, соединяющей ее с матерью и с прошлой жизнью.
Кто знает, может быть, и эта связь уже оборвалась.
Ей необходимо было это выяснить.
Отдохнув, она встала и пошла дальше. Дойдя до дома матери, Юлия остановилась на самой нижней каменной ступеньке. Она посмотрела на величественное здание прекрасной виллы. Ее отцу не приходилось считаться с расходами, и этот дом, расположенный на холме, выглядел символом богатства и высокого положения. Он ничем не напоминал виллу, которую неподалеку отсюда купил Марк. Разумеется, его дом находился гораздо ближе к центру города и был приспособлен к торговой деятельности. Интересно, какими богатствами обладает теперь брат? Несомненно, он стал еще богаче, с тех пор как Юлия в последний раз общалась с ним.
Набравшись смелости, Юлия пошла наверх по ступеням. Дойдя до самой верхней ступеньки и постучав в дверь, она уже задыхалась. Когда никто ей не ответил, она постучала снова, и ее сердце забилось чаще. Что скажет ей мать после стольких недель молчания? Обрадуется ли она появлению дочери? Или же на ее лице Юлия увидит только разочарование?
Юлия узнала раба, который открыл ей дверь, но не помнила его имени. Отец купил его сразу после прибытия в Ефес.
– Госпожа Юлия, – удивленно произнес он, и она прошла мимо него в переднюю. Оглядевшись, она почувствовала, как ее охватило чувство возвращения домой.
– Скажи моей маме, что я пришла навестить ее. Я подожду ее в перистиле.
Однако слуга стоял в нерешительности, с каким-то странным выражением лица.
Заметив это, Юлия повелительно вскинула подбородок.
– Ты что, не понял, что я сказала, раб? Делай, что тебе говорят.
Юлий не сдвинулся с места, пораженный высокомерием и равнодушием этой молодой женщины.
– Твоя мать нездорова, моя госпожа.
Юлия в недоумении заморгала глазами.
– Нездорова? Что ты хочешь этим сказать?
Юлию было интересно, волнует ли гостью состояние матери, или же она просто беспокоится о собственном удобстве.
– Она не может двигаться и говорить, госпожа Юлия.
Юлия с тревогой посмотрела на лестницу.
– Я хочу ее видеть. Сейчас же!
– Конечно, – сказал раб, жестом пригласив Юлию подняться по лестнице, как она и хотела. – Госпожа на балконе с видом на гавань. Если не помнишь, я провожу тебя.
Почувствовав укор в голосе раба, Юлия взглянула на него в упор. Она очень не хотела, чтобы ей напоминали о том, как давно она не была в этом доме.
– Я дорогу знаю.
Юлия вошла в покои матери и увидела мать на балконе. Феба сидела под лучами солнечного света, рядом с перилами. Юлия быстро прошла через помещение и встала на пороге балкона.
– Мама? Это я, – сказала она. Мать не повернулась к ней с радостной улыбкой, а продолжала сидеть неподвижно. Обеспокоенная, Юлия вышла на балкон и встала перед матерью.
То, что Юлия увидела, поразило ее. Как может человек так измениться всего за несколько недель? Волосы матери поседели, а руки стали жилистыми, как у старухи. С одной стороны ее лицо было перекошено, а рот был неподвижен и приоткрыт. И, несмотря на это, кто-то очень заботливо ухаживал за ней – волосы были аккуратно убраны, а сама она была одета в белый наряд. И выглядела вполне благородно.
Юлию охватил страх. Что она будет делать без матери? Она взглянула на раба.
– Сколько времени она уже в таком состоянии?
– Приступ случился у нее сорок шесть дней назад.
– Почему никого не послали за мной?
– Посылали, моя госпожа. Дважды.
Юлия недоуменно заморгала и попыталась вспомнить, когда к ней приходили от матери в последний раз. Да, несколько недель назад к ней приходили вечером. Но она не захотела принять. Конечно, в тот вечер она была пьяна – оно и понятно, потому что в тот день она узнала во всех деталях о своем финансовом положении и о вероломстве Прима. Во второй раз посланник приходил к ней через неделю, но она в то время очень плохо себя чувствовала и просто не в состоянии была воспринимать те слова, которые пробуждали в ней чувство вины. Калаба всегда говорила, что признавать за собой вину значит заранее признавать себя побежденной.
– Я не помню, чтобы ко мне кто-то приходил.
Юлий знал, что она врет. Госпожа Юлия никогда не умела врать. Когда она лгала, она отворачивалась, а ее лицо становилось напряженным. Ему стало жалко ее – так она была напугана и подавлена. Юлию хотелось надеяться, что она прежде всего беспокоится о Фебе, но при этом он почти не сомневался, что она сейчас, в первую очередь, боится за саму себя.
– Она знает, что ты здесь, моя госпожа.
– В самом деле?
– Я знаю, что она счастлива твоему приходу.
– Счастлива? – У Юлии невольно вырвался безрадостный смех. – А откуда ты это знаешь?
Юлий ничего не ответил, а только сжал губы. Зачем эта девчонка пришла сюда? Разве в ней есть хоть капля какого-то нежного чувства к матери? Юлия только стояла и растерянно смотрела на нее. Выражение лица Юлии Валериан раздражало Юлия. С каким бы наслаждением он сбросил ее сейчас с балкона, прямо на улицу. Но, зная характер Юлии Валериан, он не сомневался, что в таком случае она, подобно кошке, мягко приземлилась бы на ноги и немедленно отправила его на арену.
Он наклонился к Фебе.
– Моя госпожа, – тихо и нежно произнес он, искренне надеясь, что говорит ей радостную весть. – Твоя дочь, Юлия, пришла навестить тебя.
Рука Фебы слегка зашевелилась. Она пыталась заговорить, но в результате издала только глубокий и невнятный стон. На губах заблестела слюна.
Юлия с отвращением отпрянула назад.
– Что с ней стало?
Раб поднял глаза на Юлию и увидел, с каким омерзением она смотрела на происходящее. Он выпрямился и встал между матерью и дочерью.
– Стало то, что может случиться с каждым.
– Ей станет лучше?
– Это одному Богу известно.
– Значит, не станет, – тяжело вздохнула Юлия, отвернувшись и разглядывая открывавшийся с балкона вид на гавань. – Что мне теперь делать?
Феба попыталась заговорить снова. Юлия крепко зажмурила глаза, вздрогнув при этом звуке. Ей хотелось закрыть уши и ничего вокруг себя не слышать.
Юлий понял, чего хотела Феба.
– Я оставлю вас одних, моя госпожа, – мрачно произнёс он. – Будет лучше, если ты поговоришь с ней, – сказал он Юлии и ушел с балкона.
Юлия продолжала смотреть на город сквозь выступившие на глазах слезы. Этот раб сказал, чтобы она поговорила с матерью. Но только вряд ли ее мать что-то поймет в таком состоянии.
– Мама, ты моя последняя надежда. – Юлия повернулась и печально посмотрела на мать. – О мама… – Она подошла к Фебе, опустилась перед ней на колени, положила ей на колени свою голову и заплакала. Руками она вцепилась в мягкую ткань маминого наряда. – Так все несправедливо! Так несправедливо, что на меня обрушилось столько бед. И никому нет дела до тех страданий, которые я пережила. И ты теперь в такомсостоянии. Это боги повернулись против меня.
Рука Фебы слегка дрогнула, ее пальцы нежно прошлись по волосам Юлии.
– О мама, что мне теперь делать? Что мне делать? – Феба снова попыталась заговорить, но Юлия не могла выносить эти звуки, в которых не было никакого смысла. Мать казалась сумасшедшей. Юлия подняла голову и увидела слезы, стекающие по щекам матери. Вскрикнув, Юлия вскочила и убежала.
Она почти бегом вышла из покоев. Юлий попытался ее остановить, но она закричала, чтобы он убрался с дороги, и устремилась по ступеням вниз, на улицу.
Потом она бесцельно бродила по улицам Ефеса. Несмотря на то, что солнце сияло еще ярко, ей казалось, что все вокруг нее погрузилось во тьму. Она была голодна, но у нее не было денег даже на хлеб. До своей виллы она добралась уже к сумеркам. Дидима послушно встретила ее и приняла у нее шаль. Юлия вошла в триклиний. Уставшая, она опустилась на один из диванов. В помещении царила холодная тишина.
Троп принес ей поднос. Он поставил его перед ней в своей обычной манере, после чего налил ей полный кубок поски. Она ничего ему не сказала, и он вышел. Она уставилась на приготовленные им блюда: жареный голубь, тонко нарезанный хлеб, мятые абрикосы. Ее лицо исказила горькая улыбка. Когда-то она могла сколько угодно есть самые дорогие деликатесы, которые только могла предложить ей империя, и вот теперь перед ней вся ее еда.
Юлия съела голубя, дочиста обглодав косточки. Затем она съела весь хлеб, окуная его в вино. Она пала так низко, что даже эта скудная еда казалась ей теперь изысканной.
На подносе лежал небольшой нож. Взяв его и повертев в руках, Юлия подумала об отце Октавии. Вероятно, ей теперь тоже следует перерезать себе вены, как это сделал он, чтобы положить конец этому медленному и мучительному падению и не опуститься до полного разорения. Ее все равно ждет смерть. Какая-то неизвестная болезнь медленно высасывала из нее силы, разъедала ее изнутри. Лучше уж умереть быстро и безболезненно, чем вот так бесконечно мучиться и страдать.
Ее ладони покрылись потом. Рука, сжимавшая нож, затряслась. Юлия поднесла лезвие к голубым венам, видневшимся на бледной коже запястья. Рука задрожала еще сильнее. «Я должна это сделать. Должна. Другого пути нет…» Юлия закрыла глаза, отчаянно пытаясь набраться смелости, чтобы покончить с жизнью.
Издав тихий стон, она наклонилась вперед, и нож выпал у нее из рук. Нож ударился об мраморный пол, и металлический звон эхом разнесся по перистилю.
Растянувшись на длинном диване, Юлия закрыла лицо дрожащими руками и заплакала.
21
Марк стоял на крыше, прощаясь с Ездрой Барьяхином. И хотя силы его полностью еще не восстановились, да и рана еще не зажила, он уже чувствовал в себе готовность продолжать, свой поиск. Прошлым вечером он сказал Ездре, что наутро покинет его дом, попросив у него одежду для дальнейшего пути и пообещав заплатить за нее.
– Прими это как подарок, – сказал Ездра и подарил Марку новую бесшовную длинную тунику, кушак из цветной полосатой ткани, плотное покрывало, которое могло служить и верхней одеждой, и постелью, а также пару новых сандалий.
Марк был глубоко тронут такой щедростью и добротой иудея и решил со своей стороны сделать все возможное, чтобы отблагодарить эту семью за причиненные неудобства. Он попросил Тафату найти ему римского посланника. Этому человеку он вручил письмо и пообещал, что ему заплатят, когда он доберется до места назначения. Пришлось потратить время на уговоры, но посланник в конце концов согласился отправиться в Кесарию и связаться с представителями Марка. Марк знал, что как только его подчиненные прочтут его послание и увидят его подпись, они вышлют то, что он требует, и сделают все, как он написал.
Марк посмотрел на пожилого хозяина, стоявшего у стены крыши. На голове Ездры был таллит,особое покрывало, и Марк понял, что он молится. Он почувствовал раздражение, смешанное с завистью. Ездра был таким же дисциплинированным и настойчивым, какой была Хадасса. Ждет ли Ездру та же участь? Что хорошего в этих его молитвах? Что хорошего дали молитвы Хадассе?
И почему это Ездра стал испытывать такое страстное желание больше знать об Иисусе?
Марка удивило то, с какой жадностью Ездра воспринимал все, что Хадасса когда-то рассказывала Марку о Человеке, Которому она поклонялась как Богу. Пересказывая ее слова Ездре, Марк надеялся, что тот сможет уловить, где здесь истина, а где нет. Уж такой образованный иудей наверняка сможет увидеть противоречия в этой странной истории о Плотнике, Который непостижимым образом превратился в волшебника и стал называть Себя Сыном Адоная и Который, как говорят, воскрес из мертвых.
Но, находясь на крыше, Марк заметил, что в последние несколько дней с Ездрой происходят непонятные перемены. Определенно, Ездра стал меняться. Это трудно было описать и даже уловить, но перемены, несомненно, имели место. Марк не мог найти этому объяснений. Он это просто чувствовал. Марка не покидало ощущение того, что к нему на крышу приходит совсем не тот человек, который подобрал его, едва живого, в русле высохшего ручья.
Марк внимательно всмотрелся в Ездру. Хозяин отрешенно смотрел на улицу. Марку захотелось получить четкий ответ.
– А ты ведь веришь в то, что Иисус – твой Мессия, не так ли, старик?
Ездра поднял голову и посмотрел на небо.
– Все так, как ты говоришь.
– Как яговорю? Не думай, что я сам во все это верю. Я никогда не говорил, что Иисус – это твой Мессия, или Бог, или кто-то там еще выше человека. Я тебе только сказал, что во все это верила Хадасса.
– Да, но, внимая каждому твоему слову, я вспомнил, как Писание пророчествовало о Нем. – Ездра посмотрел на Марка. – Мой дядя был побит камнями за то, что верил в Иисуса как в Мессию. Когда он пришел к нам в последний раз, я слышал, как он передал моему отцу слова, с которыми Иисус обратился к Своим последователям: «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня».
– Всякий человек может такое сказать.
– Но только Один может это исполнить. Несмотря на свои страдания, Иов сказал: «И ныне, вот, на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!». Человек нуждается в том, кто может заступиться за него перед Господом. Еще Иов сказал: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию». Искупитель, Который ради нас пожертвовал Собой. Чистым и безгрешным является только Бог, Марк. И я верю, что Иисус есть Тот Искупитель, Которого я ждал всю свою жизнь.
– Но подумай сам. Ты так долго ждал своего Мессию и утверждаешь, что таковым является Иисус. Но что особенного Он сделал, кроме того, что умер на кресте между двумя разбойниками?
– Он пришел как Пасхальный Агнец. Он принес Себя в жертву ради очищения всего человечества от грехов.
– То есть ты утверждаешь, что Он отдал Свою жизнь и стал символом.
– Нет, не символом. Истиной.Я верю в то, что Он воскрес из мертвых. Я верю в то, что Он есть Сын Божий.
Марк покачал головой. Да возможно ли такое: все то, что он рассказывал этому человеку в надежде, что тот разоблачит веру Хадассы, на самом деле убедило этого человека в истинности ее веры?
– Не понимаю. Ты-то как мог поверить в такое?
– В последние несколько дней ты рассказал мне многое, Марк. Ведь эти события я помню из своего детства. Когда Иисус пришел в Иерусалим и был распят, я был еще мальчишкой. Об этом всюду говорили, и я это слышал. Кроме того, Писание я стал читать и переписывать тоже с детства. Это мой труд. Твое свидетельство, Слово Божье и все то, что я помню из тех времен, стали убедительным подтверждением тому, что скрыто в моем сердце. Иисус действительноесть путь к Всемогущему Богу. И только в Нем я найду то, чего мне так не хватает в жизни.
– И чего же тебе не хватает?
– Личных взаимоотношений с Господом.
– Будь осторожен в том, что говоришь, старик. Иисус – это путь к смерти. Поверь мне. Я это знаю. Он потребует от тебя твою жизнь.
– Он имеет на это право.
Марк разочарованно отвернулся. Что он сделал с этим иудеем? Не стоило вообще говорить на эту тему. Сколько раз Марк пытался вычеркнуть из своей памяти Хадассу, стоящую в центре арены.
– Хочу надеяться, что твои новые убеждения не приведут тебя к смерти.
– Почему твое сердце так ожесточено против Бога, Марк Валериан? Как ты думаешь, кто сделал так, что я встретил тебя там, на пути из Иерусалима?
Марк хрипло засмеялся.
– Тебя привели ко мне стервятники. Помнишь? – Он увидел, что Ездра хочет сказать ему что-то еще, и протестующе поднял руку. – Но давай не будем больше спорить о том, о чем мы никогда не согласимся друг с другом. – Марку не хотелось, чтобы этот последний разговор с Ездрой был омрачен гневом. – Мне пора в дорогу. Я хочу пройти как можно больше до захода солнца.
– Ну что ж, в добрый путь.
Ездра спустился вместе с Марком с крыши дома и вышел на улицу. Он проводил Марка до самых городских ворот. Потом благословил его:
– Пусть Господь обратит на тебя Свой лик и даст тебе мир, Марк Люциан Валериан.
Марк при этих словах состроил гримасу.
– Даже не знаю, как тебя благодарить, Ездра Барьяхин. Боюсь, то, что я тебе дал, причинит тебе немало бед, – сказав это, он протянул старику руку.
Ездра пожал протянутую руку.
– Ты дал мне тот дар, которому нет цены.
Марк скривил губы.
– Хороший ты человек… для иудея.
Прекрасно понимая, что Марк не хотел его обидеть, Ездра рассмеялся.
– Надеюсь, когда-нибудь ты перестанешь быть рабом своей римской крови, – добродушно сказал он.
Эти безобидные слова оказались для Марка подобными удару, потому что, услышав их, он невольно вспомнил, как смеялся и веселился, когда мужчины и женщины умирали на арене на потеху толпе.
Ездра увидел его боль и отнесся к этому с пониманием. – Твоя Хадасса жива, Марк.
– Она мертва, – спокойно и в то же время ясно произнес Марк, убирая руку. – Я видел, как она умирала на ефесской арене.
– Жизнь ведь не ограничивается тем, что мы видим. Твоя Хадасса с Богом, а Бог вечен.
Боль пронзила сердце Марка.
– Как бы я хотел верить в это.
– Когда-нибудь, по Божьей воле, ты поверишь.
– Да хранит тебя твой Бог, – сказал Марк, слабо улыбнувшись. – И найди Тафате хорошего и сильного мужа.
Ездра стоял у ворот и смотрел, как Марк удаляется по дороге. Он испытывал искреннее сочувствие к этому молодому римлянину, страдающему от своей боли, и ему стало интересно, что будет с ним дальше. Повернувшись, чтобы идти домой, Ездра помолился Богу, попросив Его хранить Марка на его пути.
Когда он пришел домой, Иосавеф оторвалась от своей работы и посмотрела на него.
– Надеюсь, теперь-то, когда онушел, все снова станет по-прежнему.
– Ничего прежнего уже не будет, – сказал ей Ездра.
– Варфоломей вчера провожал Тафату от колодца до самого дома. Сказал, что она и говорить-то толком с ним не захотела. – Жена обидчиво поджала губы. – А с тем римлянином, которого ты привел в наш дом, так и болтала без умолку.
– У нее будет тот муж, который будет угоден Богу.
Иосавеф опустила на колени одежду, которую чинила, и посмотрела на него.
– И кто это будет?
– Ты понапрасну беспокоишься, женщина, – сказал Ездра и налил из ковша воды в глиняную чашу.
– Ты о Тафате всегда беспокоился больше, чем я. – В глазах жены отразилось непонимание. – Что это с тобой случилось за последние несколько дней?
– Удивительные вещи, – ответил Ездра и выпил воды.
Жена недовольно нахмурилась.
– Что же такого удивительного?
Ездра поставил чашу на место. Скоро он расскажет ей все, но не сейчас.
– Прежде чем объяснить тебе так, чтобы ты все поняла, я должен сам обо всем как следует подумать.
– Что же я, такая дура? Скажи мне все, Ездра. Пока ты будешь обдумывать то, что узнал, делом своим ты будешь заниматься?
Ездра не ответил. Он стоял на пороге дома и смотрел вниз, на улицу. С рынка возвращалась Тафата, придерживая рукой корзину, которая была у нее на голове. Рядом с ней шел Варфоломей. Это был хороший молодой человек, отличавшийся в отношениях с людьми верностью и постоянством.
Ездра не стал говорить дочери о том, что Марк собирается покинуть их дом. Он просто не решился это сделать. Ее чувства к Марку с каждым днем становились все более и более очевидными. Ответные чувства Марка Валериана к ней тоже нельзя было не заметить. И то, что он решил уйти сейчас, можно было бы поставить ему в заслугу. Мужчина с менее сильным характером наверняка остался бы, чтобы воспользоваться увлеченностью прекрасной девушки.
Но как Ездре поступить теперь?
Иосавеф подошла и стала рядом с ним.
– Видишь, она не обращает на него никакого внимания! И все из-за этого римлянина, – с горечью сказала она, но когда она повернулась и посмотрела на мужа, Ездра увидел на ее лице замешательство. – Что ты теперь ей скажешь?
– Скажу ей, что Марк Люциан Валериан ушел.
– И правильно сделал, – добавила жена и отвернулась. – Было бы куда лучше, если бы он ушел раньше. – Она села и вернулась к своей работе над порванной одеждой.
* * *
Тафата помолчала, потом кратко попрощалась с Варфоломеем. Повернувшись, она направилась к дому, а Варфоломей стоял и смотрел, как она подходит к двери. Явно расстроенный, он тоже повернулся и зашагал вниз по улице.
– Доброе утро, отец, – весело поприветствовала Тафата Ездру, подойдя к порогу. Сняв корзину с головы, она поцеловала его в щеку и вошла в дом.
– Как дела у Варфоломея? – спросила Иосавеф, не отрываясь от своей работы.
– У него все хорошо, мама.
– Как у всех, – пробормотала мать, вздохнув.
Тафата переложила фрукты из корзины в глиняную чашу на столе.
– Он сказал, что его мать уже готовит сливовый хаманташендля мишлах манотэтого года.
– А я еще даже к пуриму не готовилась, – мрачно сказала Иосавеф. – Все как-то другие заботы не давали. – При этом она уставилась на мужа взглядом, полным упрека.
– Я тебе помогу, мама. У нас еще уйма времени, чтобы приготовить подарки для бедных и еду для друзей. – Тафата отобрала два сочных абрикоса и направилась было на крышу.
– Он ушел, – сказал ей Ездра.
Тафата остановилась и повернулась к нему. Взгляд, которым она смотрела на отца, был полон тревоги.
– Но это невозможно! – сказала она, заморгав. – У него раны еще не зажили.
– Ничего, в пути заживут быстрее, – пробормотала Иосавеф.
– Он ушел сегодня утром, Тафата.
Она взбежала по ступенькам на крышу. Когда она спускалась обратно, Ездра подумал, что сейчас она побежит вслед за Марком. Она даже сделала несколько шагов в сторону двери, но остановилась. Ее плечи затряслись, и, тихо заплакав, она опустилась на стул. Со слезами она сказала:
– Он даже не попрощался со мной.
Иосавеф сжала в руках порванную одежду и внимательно посмотрела на дочь. Потом перевела умоляющий взгляд на Ездру.
«Что тут поделаешь?» – ответил он недоумевающим взглядом.
– Он говорил, что уйдет, – дрожащим голосом говорила Тафата, и слезы катились по ее щекам. – Он говорил, что так будет лучше.
– Жаль, что он не ушел раньше, – мрачно произнесла мать.
– Я надеялась, что он останется навсегда.
– И что дальше?
– Не знаю, мама. Я надеялась.
– На что ты надеялась, Тафата? Что римлянин согласится на обрезание? Что римлянин станет иудеем? Сама подумай, доченька.
Тафата покачала головой и отвернулась. Ее лицо побледнело от горя. Иосавеф хотела сказать ей что-то еще, но Ездра покачал головой, дав жене понять, чтобы она больше не говорила ни слова. На глазах жены тоже показались слезы, и она с упреком посмотрела на Ездру. Он знал, о чем она думает. Это он виноват в том, что Тафата полюбила язычника. Это он виноват в том, что она страдает. Не должен он был приносить Марка Валериана в свой дом.
Но если бы он этого не сделал, он наверняка никогда бы не узнал истину.
Не найдя слов, для того чтобы смягчить страдания дочери, Ездра продолжал молчать. Спустя какое-то мгновение Тафата встала и побежала на крышу.
– Тебе что, сказать ей было нечего? – с упреком спросила мужа Иосавеф, глядя на него такими же заплаканными глазами.
– Что бы я ей ни сказал, ее боль стала бы только сильнее.
Иосавеф кинула в корзину одежду, которую чинила, и встала.
– Ну, тогда я…
– Нет, не надо. Сядь, женщина, и оставь ее в покое.
Округлив глаза, Иосавеф села.
Последующие несколько дней прошли в доме в напряженном молчании. Тафата почти ничего не говорила. Иосавеф ходила на рынок и общалась с другими женщинами. Ездра вернулся к своим свиткам, чернилам и перу. В нем росла жажда узнать как можно больше, и он все больше времени проводил на крыше, молясь Богу и прося Его указать ему путь.
