Текст книги "Эхо во тьме"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

Дорогой Боже, сколько смертей придет в этот дом из-за его слепоты?

* * *

Хадасса сидела на краешке постели.

– Ты только не бойся, моя госпожа, тебе надо успокоиться, – сказала она, поглаживая лоб Юлии. – Я позову Марка через минуту, но сначала мне нужно поговорить с тобой наедине.

Ее сердце забилось чаще, когда она отпустила руку Юлии.

– Я прощаю тебя, Юлия, – сказала Хадасса, увидев, как Юлия слегка нахмурилась. – Я прощаю тебя, – повторила она, снимая с себя покрывало.

Поначалу Юлия смотрела на нее, не узнавая, видя перед собой только лицо, изуродованное ужасными шрамами. Но потом она посмотрела в глаза Азари, и ее собственные глаза округлились, пока они, казалось, не затмили половину ее бледного лица. Затаив дыхание, она вся вытянулась.

Хадасса сама жила в страхе, и ей хорошо была известна сила этого чувства над другими людьми.

– Не бойся меня, Юлия. Я не призрак, – сказала она. – Я жива, и я люблю тебя.

Юлия лихорадочно задышала.

– Но ты мертва. Я же видела льва. Я видела твою кровь.

– Да, я была сильно изранена. Но Бог заговорил с Александром, и он выбрал меня у ворот смерти, чтобы я жила дальше. – Хадасса положила свою руку на руку Юлии. – Я люблю тебя.

– О… – произнесла Юлия, дрожащими руками потянулась к Хадассе и прикоснулась к ее лицу. – Прости меня. О Хадасса, прости меня. Прости. Прости.

– Юлия, тебе больше не нужно просить у меня прощения. – Голос Хадассы был ясным, хотя и дрожал от нахлынувших чувств. – Я простила тебя еще до того, как вышла на арену. Я благословила твое имя, потому что именно через тебя и через мой выход на арену Бог освободил меня от моегостраха. – Она рассказала Юлии о том, как ей было страшно в Иерусалиме, как она боялась того, что ее могло ждать, узнай хоть кто-нибудь, что она христианка. Она рассказала о том, как она боялась поделиться Благой Вестью с Юлией и с ее семьей, потому что ей было страшно сообщить кому-либо о своей вере в Иисуса.

– А потом я избивала тебя, – сказала Юлия, страдая от невыносимого стыда. – Я оскорбляла тебя, поносила. – Ну как после всего этого Хадасса может говорить, что любит ее? Как?

Хадасса взяла руку Юлии и поцеловала ее.

– Не вспоминай больше об этом. Сейчас у нас куда более серьезные дела. Ты должна сделать свой выбор. Я всегда молилась за тебя. Я всегда просила Бога, чтобы Он открыл тебе глаза и сердце. Ты веришь в Иисуса?

– О Хадасса, – сказала Юлия, чувствуя, как тяжесть, которая столько времени не давала ей покоя, покидает ее. – Как же я могу отрицать Его существование, если спасти тебя от смерти мог только Он? – Юлия прикоснулась к ее подбородку и губам. – Как я рада. Как я рада, что твой Иисус так любит тебя, что не дал тебе умереть.

На глазах Хадассы снова показались слезы.

– Не мойИисус, Юлия. НашИисус. Разве ты не понимаешь? Бог сохранил мою жизнь не ради меня.Он сохранил мне жизнь ради тебя.

На лице Юлии отразилось недоумение.

– Несмотря на все, что было?

Хадасса засмеялась тихим радостным смехом.

– Ну конечно! Бог всемогущ. – Она сжала руку Юлии в своих руках. – Несмотря ни на что, Он любит нас! Ты исповедалась в своих грехах, Юлия. А ты готова исповедаться в своей вере в Него? Всю твою жизнь Он стучался в дверь твоего сердца. Дай же Ему войти, родная моя. Пожалуйста, Юлия. Пусть Он войдет в твое сердце.

– Как же я могу Его не впустить? – сказала Юлия, сжав руку Хадассы и увидев в ее глазах столько любви. – О Боже, о Иисус, прошу Тебя. – Уже когда она произносила эти слова, у нее было такое ощущение, будто что-то ворвалось в нее, наполнило, преобразило ее. Ей стало невообразимо легко. Она почувствовала себя свободной. Потом она почувствовала слабость, неимоверную слабость.

– Так легко, – произнесла она, вздохнув.

Хадасса погладила ее по щеке и улыбнулась.

– «Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос».

Юлия прижала руку Хадассы к своему сердцу.

– Не может быть, чтобы это было так легко.

– Все это сделал Иисус.

– Ее нужно крестить, – раздался голос за спиной Хадассы, и она слегка вздрогнула. Марк! Она отпустила руку Юлии и быстро закрыла лицо своим покрывалом.

– Да, – произнесла она дрожащим голосом и встала, почувствовав, как боль пронзила ее больную ногу. Взяв свою палку, она отошла от постели. Видел ли он ее лицо? Ей невыносима была мысль о том, что он все-таки видел.

– Хадасса жива, – сказала Юлия, радостно улыбаясь Марку, когда он склонился над ней.

Он никогда не видел ее глаза такими сияющими.

– Я знаю, Юлия. Я все слышал. – У Марка не было сил взглянуть на Хадассу, потому что он понимал, – стоит ему это сделать, как он забудет все на свете и захочет узнать, почему она скрывалась от него. Его сердце забилось чаще, во рту пересохло. В душе у него радость чередовалась с гневом, и не давал покоя только один вопрос: Почему?

Почему она не сказала ему всю правду о себе? Почему она не говорила ему, что жива? Почему она оставила его столько времени пребывать в состоянии безысходности и отчаяния?

Но сейчас не время было находить ответы, которые он так хотел получить. Сейчас нужно было думать о Юлии. Стоит ему взглянуть на Хадассу, и он забудет о Юлии и о том, в чем она сейчас так нуждается, поэтому он не смотрел в сторону Хадассы и не говорил с ней. Он просто взял свою сестру на руки и прижал к своему сердцу. Юлия была такой легкой, что в его руках была подобна ребенку.

Юлия протянула руку к Хадассе.

– Пойдем со мной.

– Да, я пойду, – ответила Хадасса, не в силах смотреть Марку в глаза. – Он остановился в дверях и оглянулся на нее. – Не жди меня, мой господин, – сказала она. – Иди. Прямо сейчас.

Марк понес Юлию по верхнему коридору и вниз по ступеням. Потом он прошел по залитому солнцем перистилю в другой коридор, который вел в семейные бани. Не снимая сандалий, он спустился вниз по мраморным ступеням. Он вошел в холодную воду по пояс, и в воде оказалась и Юлия в своем тонком одеянии.

– Боже, прости меня, если я недостоин сделать это, – произнес вслух Марк. – Но здесь больше никого нет. – Слегка приподняв Юлию, он наклонился к ней и поцеловал ее. Затем он погрузил сестру в воду. – Я крещу тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа, – сказал он, поднимая ее из воды. Вода стекала с ее лица, волос, всего тела. – Ты была погребена вместе со Христом и снова воскресла в новую жизнь.

– О Марк, – тихо произнесла Юлия. Ее глаза, казалось, смотрели куда-то мимо него, и она вглядывалась в то, чего он не мог видеть. Марк пошел назад, пока не достиг ступеней. Дойдя до верхней ступени, он присел на край бассейна, крепко держа сестру в руках, на коленях.

Услышав шаги Хадассы, он поднял голову и увидел, как она входит в бани. Его сердце тяжело застучало. Она остановилась в дверях и направилась к ним, стук ее палки гулко отдавался по мраморному полу.

– Свершилось, – глухо произнес он, и его голос эхом отразился от расписанных фресками стен.

– Слава Господу, – сказала Хадасса, облегченно вздохнув.

Внезапно дыхание Юлии стало другим. Она задышала чаще, как будто чему-то обрадовалась. Ее глаза расширились.

– О! Ты видишь их?

– Кого, моя хорошая? – спросил ее Марк, крепче прижимая к себе и поглаживая ее по щеке.

– Они так прекрасны, – пробормотала Юлия, в ее глазах отразился трепет. – Так прекрасны. – Она сонно заморгала. – О Марк, они поют… – Ее лицо смягчилось и стало красивым, как раньше. Глубоко и протяжно вздохнув, она закрыла глаза. Ее тело в руках Марка совершенно обмякло, а голова опустилась ему на плечо.

– Все хорошо, – сказала Хадасса, опустив голову в знак благодарности. Потом добавила, прижав руку к сердцу и закрыв глаза: – Она вернулась домой.

– Слава Богу, – неожиданно прозвучал знакомый, дрожащий от волнения голос.

Марк снова вздрогнул и, посмотрев наверх, увидел женщину, стоявшую у входа. Ее поддерживал Юлий.

–  Мама!

52

Дальше Феба пошла без посторонней помощи.

– Я знала, что наступит тот момент, когда она примет Христа, – сказала она, глядя на лицо своей дочери, – лицо прекрасного, милого спящего ребенка. – Ко мне вернулись чувства и силы.

Марк поднял Юлию и вышел из воды, неся ее к матери. По щекам Фебы текли слезы, но она улыбалась, а ее глаза сияли.

– О, как я молилась о том, чтобы дожить до этого дня, – сказала она и поцеловала Юлию в лоб. – И я дожила. Дожила… – Она запричитала: – О мое дитя… мое дитя…

Юлий подошел, чтобы утешить ее. Он обнял ее за плечо, и она прильнула к нему. Хадасса смотрела, как они уходят вместе с Марком, который по-прежнему нес Юлию на руках. Спустя какое-то время Хадасса прошла к мраморной скамье и села, прислонившись к стене. Она сильно устала после долгого сидения у постели. Ей хотелось танцевать, прыгать, петь песни, но сейчас ей нужно было отдохнуть.

В помещение вошла Лавиния.

– Моя госпожа? С тобой все в порядке?

– Просто я устала, Лавиния. А так все хорошо. Даже прекрасно.

– Может, ты поешь, моя госпожа? Ведь уже три дня прошло, как ты не прикасалась к еде.

Хадассе хотелось не столько есть, сколько спать, но она увидела, как эта девушка беспокоится за нее, поэтому встала и взялась за свою палку.

– Время поста кончилось.

Лавиния улыбнулась ей.

– Я скажу, чтобы что-нибудь приготовили.

– Сначала поговори с Юлием, Лавиния. Госпожа Феба тоже, наверное, голодна.

– Да, моя госпожа, – сказала Лавиния, почтительно поклонилась ей и вышла.

Хадассе хотелось покинуть виллу, лишь бы не видеть больше Марка, но ведь теперь она снова была рабыней, принадлежащей этому дому. Больше она не имела той свободы, которой обладала Азарь, или Рафа.

Она встала и, тяжело хромая, пошла по коридору в перистиль. Ее нога болела, и она села в небольшом алькове, чтобы отдохнуть и подумать. Утреннее солнце согревало внутренний двор, а ей всегда нравился звук плеска воды в фонтане. Она увидела, как Лавиния и еще одна служанка несут поднос наверх по лестнице. В доме было тихо, и это была тишина спокойствия, не такая, какой она была в последние недели. Тени исчезли, тьмы не стало.

Она вспомнила, как ее отец говорил ей когда-то, очень давно: последние станут первыми, и первые станут последними. Юлия была уже с Господом, а Хадассе это еще предстояло. Она закрыла глаза и возблагодарила Бога.

Бог милостив.Искупление Юлии было тому доказательством, и Хадасса чувствовала, что ее служение здесь было выполнено, она свой труд закончила.

Если бы только она могла тут же умереть и тоже оказаться с Господом. Она устала, все ее тело болело, как и ее сердце.

Что мне теперь делать, Господи? Куда мне теперь идти отсюда?

Когда она услышала шаги со стороны верхнего коридора, ей захотелось встать и убежать. Ее сердце снова тяжело забилось, но, увидев, что это Юлий, а не Марк, она снова успокоилась. Он спускался к ней.

– Госпожа Феба хочет видеть тебя.

Хадасса встала и пошла вслед за ним.

Когда они дошли до лестницы, Юлий оглянулся на нее. По ее походке было видно, как она устала.

– Я донесу тебя, – сказал Юлий. Подняв ее, он почувствовал, как она вздрогнула от боли.

Феба сидела в своем кресле, на балконе. Рядом с ней стоял диван, на котором обычно располагались ее друзья, когда приходили к ней, на столике были еда и вино. Юлий опустил Хадассу на ноги и ушел.

Феба улыбнулась ей.

– Пожалуйста, Хадасса, садись. Ты выглядишь такой уставшей.

Хадасса села, откинулась назад, выпрямив спину, слегка склонила голову и опустила руки на колени. У нее немного кружилась голова от поста, и она стиснула зубы от сильной боли в бедре.

– Ты хорошо и верно служила нам, – сказала Феба. Она улыбнулась, ее глаза светились теплом. – Когда-то, в Риме, я доверила тебе мою дочь. Я просила тебя ухаживать за ней и заботиться о ней. Я просила тебя быть с ней при любых обстоятельствах. Ты все это выполнила, Хадасса, и не только это. Несмотря на все то, что Юлия делала с тобой, ты оставалась ей другом. – На глазах Фебы заблестели слезы. – Я так благодарна Богу за то, что ты появилась в нашей жизни, и за все те благословения, которые Он еще даст мне, пока я не оставлю эту землю.

Хадасса опустила голову, преисполненная такой благодатью и таким обетованием.

– Это труд Господа, моя госпожа, а не мой. – Да. Это Ты, Господь.

– Я бы хотела спросить у тебя еще кое-что, Хадасса, но знаю, что не имею на это права, – в волнении сказала Феба. – Я помню, как ты придала мне силы несколько месяцев назад, когда пришла сюда с врачом. Я научилась во всем доверяться Господу. – Какой бы ни была Божья воля относительно Марка, так тому и суждено быть. И даже мать не вправе вмешиваться в Божьи планы, пытаясь что-то делать своими силами. Она могла делать только то, что, очевидно, необходимо было сделать уже давно, а потом молиться о том, чего желало ее сердце. Она могла надеяться.

– Ты столько сделала для нас доброго, теперь и я хочу сделать для тебя доброе дело, – сказала Феба и протянула ей небольшой свиток. Хадасса взяла его дрожащими пальцами.

– Это документ о твоем освобождении, Хадасса. Ты свободна. Теперь ты вольна остаться здесь или уйти – как ты сама пожелаешь.

Хадасса показалось, что она потеряла дар речи. Ее переполняли эмоции, но при этом она не испытывала восторга. Скорее, она почувствовала печаль. Вероятно, это и был Божий ответ. Теперь она могла покинуть семью Валерианов, вернуться к Александру и путешествовать вместе с ним, изучая травы и познавая новые методы лечения на полях сражений.

Феба заметила, как Хадасса замерла на месте, как ее маленькая рука сжала этот свиток. Она прониклась к ней состраданием.

– Мне хочется надеяться, что ты останешься, – тихо сказала она, – но я знаю – что бы ты ни делала, ты поступишь по Божьей воле.

– Спасибо тебе, моя госпожа.

– Ты, наверное, голодна, как и я, – оживленно заговорила Феба, украдкой смахивая слезы. Преломив хлеб, она дала половину Хадассе.

Хадасса обмакнула хлеб в вино, которое Феба налила для нее. Чтобы есть и пить, не открывая лица, она слегка придерживала свое покрывало.

Ели они в дружеском молчании.

– Марк хотел присоединиться к нам, но решил сам заняться приготовлением Юлии к погребению, – сказала Феба.

– Я приготовлю ее…

– Не нужно, моя дорогая. Там все в порядке. Юлий и Лавиния все сделают, – сказала Феба. – Ты должна отдохнуть. Ты свой труд исполнила, Хадасса. Юлия с Господом. – Она протянула к ней руку. – Пожалуйста, просто посиди со мной. Сядь на диван, как если бы ты навестила своего близкого друга. Ты для меня действительно друг. – «И не только, – сказало Фебе ее сердце. – Ты ведь считаешь ее своей дочерью. – Я буду очень рада, если ты останешься здесь на какое-то время.  – О Господи, пусть она останется здесь навсегда.

Хадасса послушалась и опустилась на диван, облегченно вздохнув, когда ей удалось расслабить больную ногу. Поев, она стала бороться со сном и пыталась слушать, как Феба рассказывала ей о Юлии. Веки отяжелели.

– Это был долгий и тяжелый период, – сказала Феба. Она встала, смела со стола хлебные крошки и положила на перила, чтобы покормить голубей. Какая-то пичужка, сидевшая поодаль, тут же подскочила ближе. Судя по оперению, это была воробьиха. Очарованная увиденным, Феба протянула к ней руку, но та быстро вспорхнула, сев неподалеку, на виноградной лозе.

Феба подумала, не поступит ли так же и Хадасса, – не упорхнет ли из этого дома. Феба оглянулась на нее. Хадасса полулежала на диване и не двигалась, и Феба поняла, что она спит. Улыбнувшись, она подошла к ней, наклонилась и поцеловала ее в лоб. Отец Небесный, я уже отдала Тебе одну мою дочь. Молю Тебя о том, чтобы эта дочь осталась со мной.

Услышав шаги Марка, Феба выпрямилась. Когда он вошел, она увидела его лицо и быстро подняла палец к губам, после чего увела его в коридор, под аркаду.

– Я хочу поговорить с ней.

– Пусть она поспит, Марк.

– Я не могу ждать!

– У нее не хватит на это сил. Лавиния сказала, что она постилась с тех пор, как Юлия впала в кому, и ты прекрасно знаешь, сколько времени она просидела рядом с Юлией, не отходя от нее.

– Я все равно поговорю с ней.

– Потом. Не сейчас, когда ты такой уставший и сердитый.

Марк вздохнул, поняв, что в ее словах есть резон.

– Почему она ничего мне не говорила, мама? – сказал он, и в его голосе слышалось страдание. – Она здесь уже не один месяц. Я сидел с ней в этом алькове. У нее столько раз была возможность все сказать мне. Почему она молчала?

– Значит, она чувствовала, что ей необходимо молчать, иначе у нее ничего бы не получилось.

– По-твоему, она думала, что я ей чем-то угрожаю?

– Как она могла подумать такое?

– А тот араб, который ей помогал, именно так и думал. Наверняка она считает, что я тоже виноват в том, что она оказалась на арене. Ясно, что она не доверяла мне.

– Может быть, у нее были на то причины?

– Я просил ее стать моей женой!

– И ушел от нее в гневе, когда она тебе отказала, – деликатно напомнила ему Феба.

– Я уже не тот ветреный мальчик, которым был когда-то.

– Тогда и не веди себя так, Марк, – сказала Феба уже тверже. – Думай в первую очередь о ее нуждах, а не о своих.

Марк провел рукой по волосам и разочарованно отвернулся. Он вспомнил, с каким холодным презрением смотрел на него Рашид. Он помнил все, что рассказал ему Александр о тех месяцах, когда Хадасса страдала от ран, виновником которых оба считали именно его. Ни Александр, ни Рашид не сомневались в этом. Кто еще мог навести их на подобные мысли, если не Хадасса?

– Она наверняка считает, что я хотел ее смерти так же, как и Юлия.

– Думаю, что все не так сложно, как тебе кажется. Причина совсем в другом.

– В чем?

– Не знаю, Марк. Я только подумала. – Феба увидела, какие чувства овладели Марком. – Ты помнишь, как Хадасса впервые появилась у нас? Какой она была несчастной, худосочной, с большущими глазами, стрижеными волосами. Ты еще сказал, что она такая страшная, и с тобой согласились Юлия и отец. И я не знала тогда, что в ней было такого, но мне показалось, что она будет прекрасной помощницей для Юлии. Я просто это поняла. Теперь я знаю, что Бог трудится в нашей жизни даже до того, как мы начинаем в Него верить. Он знает планы относительно каждого из нас и в Свое время осуществляет их.

Она подошла к сыну и в знак утешения положила свою ладонь на его руку.

– Я верю, что в ней живет Иисус, Марк. Твой отец поверил в Господа в конце своей жизни. Ты уехал, чтобы проклясть Бога за то, что Он взял ее жизнь, а вернулся, прославляя Его. И Юлия, наша непокорная любимая Юлия, которая до последнего момента упрямилась, теперь пребывает с Господом. Каждый из нас познал Христа, потому что мы увидели Его в жизни Хадассы. Она была для нас Божьим даром.

– Я знаю это, мама. – Даже когда Марк был уверен в том, что ее нет в живых, ему казалось, что Хадасса наполняет сам воздух, которым он дышит. – Я люблю ее, – хрипло произнес он.

– И я тоже. – Феба сжала его руку в своей. – И если мы любим ее, значит, мы будем относиться к ней с той же заботой и чуткостью, с какой она всегда относилась к нам. – Феба замолчала, понимая, что то, что она скажет в следующую минуту, окажется для сына неожиданным. – Я даровала ей свободу.

Марк резко повернулся к ней.

– В письменном виде? – тревожно спросил он.

– Конечно.

Он взглянул на Хадассу и увидел небольшой свиток, упавший на мраморный пол.

– Ты не имела на это права, мама! – сердито произнес он, испытывая необъяснимый страх.

– Ты не хочешь, чтобы она была свободной?

– Не сейчас.

Феба все понимала.

– Да, понимаю. Она не может быть свободной до тех пор, пока не ответит на твои вопросы и не согласится с теми требованиями, которые ты на нее возложишь.

– Ты считаешь, что я такой черствый?

– Временами ты просто бездушный человек, – грустно сказала Феба. – Извини, если это тебя обижает. Я просто сделала то, чего не могла не сделать, Марк.

– Сейчас этот документ стоит не дороже того пергамента, на котором он написан, – сказал Марк тоном, каким он разговаривал с деловыми партнерами при заключении сделок. – Потому что на нем нет моейподписи. Официально Хадасса является моей собственностью, а не твоей.

Феба сама его вырастила, и ее эти слова нисколько не запугали.

– Твой отец предоставил Хадассу мне, а я передала ее Юлии. Поскольку Юлия теперь уже с Господом, то вполне логично, что Хадасса официально снова принадлежит мне. И я предоставила ей свободу, которую она по праву заслуживает. Ты и сейчас будешь оспаривать этот факт? Может, все-таки подумаешь о ней?

– А если она уйдет?

Феба понимающе улыбнулась и нежно прикоснулась ладонью к его щеке.

– У тебя есть ноги, Марк. Ничто не помешает тебе в таком случае пойти вслед за ней.

53

Хадасса проснулась, когда уже светила луна, и обнаружила, что все так же удобно лежит на диване Фебы Валериан. Воздух был уже прохладным, освежающим, а небо при свете ночных звезд было темно-синим. «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь», – прошептала она, глядя вверх. Она подняла свое покрывало и улыбнулась, глядя на красоту всего, что ее окружало. Она увидела, как синева становилась все светлее. Приближался рассвет.

Она встала и воздела руки к Господу, благодаря Его за возрождение жизни Фебы и Юлии. Потом она снова закрыла лицо покрывалом. Тихо проходя через покои, она увидела горящий небольшой медный светильник на столе. Феба спала.

Хадасса вышла из покоев. Пройдя по верхнему коридору, она вошла в покои Юлии. Постели Юлии уже не было, а сама комната была тщательно прибрана. За исключением постели Хадассы, оставшейся у стены, ее немногочисленных вещей, которые она принесла с собой, и столика, на котором стояли таз и кувшин с водой, в комнате было пусто.

Чувствуя непонятное беспокойство, Хадасса сняла свое покрывало и верхнюю одежду. Налив воды в таз, она умылась, затем надела голубую одежду, закрыв лицо покрывалом такого же цвета. Потом она вышла на балкон, чтобы полюбоваться восходом солнца.

«Ты свой труд исполнила», – сказала ей Феба, и Хадасса понимала, что в этом доме ее уже ничто не держит. И сама эта мысль отозвалась в ее сердце болью. Но оставаться здесь было бы худшим вариантом. Гораздо худшим.

«Какая она страшная», – когда-то, давно, еще в саду римской виллы, сказал про нее Марк. Тогда же она впервые увидела Марка. Это были одни из самых первых слов, которые она услышала от него. «Какая она страшная».Если уж он считал ее страшной тогда, то что он подумает о ней сейчас, изуродованной, истерзанной львиными когтями и зубами?

Что подумают другие люди, если увидят ее рядом с Марком Люцианом Валерианом?

Склонив голову, Хадасса почувствовала, какой нелегкий выбор стоит перед ней. Если ее окончательное решение окажется ошибочным, то это приведет к еще большим страданиям. Повернувшись, Хадасса прошла через покои Юлии. Не останавливаясь, она прошла по коридору над перистилем. Потом она спустилась по лестнице к входной двери.

Добираться до Александра было достаточно далеко, но ей нужно было время, чтобы привести свои мысли в порядок и прийти к окончательному решению по поводу своих отношений с Марком. Ее отец часто говорил ей, чтобы она доверяла во всем Господу. Она прилагала все силы к тому, чтобы поступать именно так.

На ее стук дверь открыл совершенно незнакомый ей человек.

– Могу я поговорить с Александром Демоцедом Амандином?

Дверь открылась шире, и она увидела Рашида.

– Моя госпожа! – воскликнул он и позвал Александра: – Мой господин, Рафа вернулась! – Он поднял ее на руки.

Прибежал Александр.

– Ты что же, весь путь проделала пешком? – сказал он, затем принял ее из рук Рашида и понес во внутренний двор, где усадил на удобный диван. – Почему же ты не сообщила, что придешь, не прибыла на паланкине?

– Я не подумала об этом, – глухо произнесла она, опустив голову ему на плечо. – Мне просто хотелось уйти оттуда как можно скорее.

– Вот видишь, я все-таки был прав, – мрачно произнес Рашид, уставившись на Александра.

– Принеси ей вина, – сказал ему Александр. – О серьезных делах поговорим позднее.

– А кто этот человек, который открыл мне дверь? – спросила Хадасса.

– Несколько недель назад я подобрал его на ступенях храма, – улыбнулся Александр, снимая с нее покрывало, чтобы посмотреть, все ли с ней в порядке. Улыбка тут же исчезла с его лица. – Ты плачешь?

Она положила руку ему на плечо.

– Теперь все хорошо. Все кончено, Александр, – сказала она, глядя на него сияющими глазами. – Юлия умерла. Перед смертью она поверила в Христа.

Он криво улыбнулся.

– Если ты рада, я тоже рад.

– Конечно, я рада. Она же с Господом.

Рашид передал ей кубок.

– Она получила свое, по справедливости. Она мертва, и на этом все кончено.

Хадасса посмотрела на него.

– Женщина, которая насыщалась кровью и жила развратной жизнью, не может ожидать никакой награды, – убежденно сказал он.

– Она же покаялась.

– Ритуальное покаяние перед смертью не изменило ее судьбы.

– Не ритуальное, Рашид, а искреннее.

– И ты думаешь, что для Бога, карающего грешников, это имеет какое-то значение? – холодно спросил он, сверкая своими темными глазами. – Разве Он не карал их раньше? Пока они были Ему послушны, Он благословлял их. Сыновья Авраама. – Он скривил рот в насмешке. – Посмотри на Сион. А что осталось от Иерусалима? Его вообще больше нет. Вот так же нет и Юлии Валериан.

Хадасса посмотрела на Рашида и поняла, кто он такой: сын гнева.

– Она покаялась, Рашид. Она поверила во Христа. И она обрела спасение.

– Значит, несмотря на все то, что она натворила с тобой и с другими, она обретет в вечности награду? Достаточно сказать с последним вздохом несколько слов, и она, как и ты, наследует небеса?

– Да, – просто ответила она.

– Не согласен. Бог есть Бог справедливости.

– О Рашид, но если бы Бог был только справедлив, мы бы все, до последнего человека на земле, погибли бы в аду. Разве ты не понимаешь? Разве ты не убивал в своем сердце и в своих мыслях? Сколько раз я сама не использовала те возможности проповедовать о Нем другим людям, которые Он предоставлял мне, отдавая свое сердце во власть страха. И слава Богу за то, что Он есть Бог милосердия.

Не желая принимать Благую Весть, араб отвернулся.

– Ты снова с нами, – прервал Александр наступившее молчание, обняв ее за плечи. – И это самое главное.

В этот момент к ним подошел Андроник.

– Марк Люциан Валериан, мой господин. Хочет видеть госпожу Хадассу.

Вздрогнув, Хадасса снова закрыла лицо покрывалом.

Александр поднялся и встал перед ней.

– Скажи ему, пусть убирается отсюда.

– Сам скажи мне это, – раздался голос Марка, быстрыми шагами входящего во двор. Он тут же увидел Хадассу, поднимающуюся с дивана. Помолчав, он тихо и спокойно обратился к ней: – Ты ушла, не сказав никому ни слова.

Рашид потянулся к своему ножу, который он привычно носил на поясе, и ловко вынул его, встав на пути Марка.

– А ты что, думаешь увести ее отсюда?

– По закону она по-прежнему принадлежит нашей семье. – Слова Марка прозвучали гораздо резче, чем он сам того хотел.

– Мой господин, но твоя мать даровала мне свободу.

– А где тот документ, который подтверждает это?

Александр и Рашид посмотрели на нее. Она покачала головой.

– Не знаю, – запинаясь, произнесла она, – наверное, я его потеряла.

– Потеряла? – спросил Александр, не веря своим ушам. – Как можно потерять такое?

Марк вынул из-за пояса небольшой свиток.

– Она оставила его на балконе. – Он протянул его Хадассе.

Удивленный, Рашид уставился на римлянина, явно изменив о нем свое мнение, потом медленно отошел в сторону, давая ему возможность подойти к Хадассе. Александра удивила та нежность, которую он увидел в глазах Марка.

«Он любит ее!– понял он, пораженный этой мыслью. – И ему все равно, как к этому отнесутся другие».

– Ты ушла, ни с кем не попрощавшись, – сказал Марк, и голос его снова стал тихим. – Ни с Лавинией, ни с Юлием. Даже с матерью.

– Прости, – сказала Хадасса. Она едва могла говорить от сильного волнения.

– Ты бежала от меня?

Она опустила глаза, не в силах смотреть на него.

– Мама пыталась мне сказать, что ты жива, но я ее не понимал.

– Я думала, что будет лучше, если ты не будешь знать об этом.

– Почему, Хадасса? – его голос задрожал. – Ты думала, что я тоже виноват в том, что произошло? Ты думала, мне было известно, что Юлия отправила тебя на арену?

Не в силах говорить от переполнявших ее противоречивых чувств, Хадасса качала головой и молчала. Отчаянная печаль его голоса отзывалась в ней болью – но именно из-за любви к нему ей так тяжело было остаться в этой семье.

– Клянусь тебе, я ничего не знал о том, что ты на арене. Могу призвать Бога в свидетели, что об этом я узнал только сидя на трибуне вместе с Юлией и… – его голос осекся, и лицо исказилось от страшных воспоминаний.

Александр взглянул на Рашида.

– Когда я увидел тебя, я уже ничего не мог сделать, – прохрипел Марк. – Я сидел с Юлией, пил вино, смеялся над шутками Прима, делая вид, что мне весело, потому что я хотел забыть тебя. – Он горько усмехнулся. – Ну а потом христиан выгнали навстречу львам. – Он тяжело вздохнул, испытывая глубочайший стыд.

– Сколько раз я целыми днями смотрел на то, как умирают люди, и ничего при этом не испытывал, но я не мог смотреть, как умирают христиане. Я знал, что среди них могла оказаться и ты. – Он снова вздохнул. – Чтобы забыться, я решил взять еще вина. Мне хотелось просто напиться и ничего не помнить. Но Юлия не дала мне этого сделать. Она сказала, что приготовила мне сюрприз. Сказала, что сделала нечто такое, от чего у нас снова все будет хорошо. И вот когда я посмотрел ей в глаза, я понял все. – Хадасса видела, как боль воспоминаний отразилась у Марка на лице, в его глазах. – О Боже, в душе я понял, что она сделала, но не мог в это поверить! И потом я увидел тебя. Ты отошла от остальных и пошла к центру арены. Помнишь? Ты стояла в одиночестве. – Лицо Марка снова исказилось от невыносимых воспоминаний.

Марк подошел к Хадассе ближе, желая видеть сквозь покрывало ее глаза и понять, о чем она думает.

– Ты веришь мне, или все равно думаешь, что и я в этом виноват?

– Я верю тебе.

– Ты боялась, потому что не знала, что я с тобой сделаю, если мне станет известно, что ты жива.

Она покачала головой.

– За тебя боялись другие люди, – сказал Марк, посмотрев на Александра и Рашида. – И не напрасно. Юлия снова могла бы убить тебя.

– Я знала это.

– Но ты не знала, что мог бы сделать я, – грустно сказал Марк. – Так ведь? – Когда Хадасса ничего не сказала в ответ, он решил, что не ошибся в своих рассуждениях. – Ты помнишь, как говорила мне, что молишься о том, чтобы Бог открыл мне глаза? Он открыл их мне, Хадасса. Святой местью. Я увиделтот день. Я увидел все. Я увидел Юлию, ее друзей, самого себя так, как если бы в темной комнате зажгли светильник и все вдруг предстало в истинном виде. – Марк сжал кулаки.