Текст книги "История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны"
Автор книги: Филипп Арьес
Соавторы: Роже-Анри Герран,Мишель Перро,Жорж Дюби,Линн Хант,Анна Мартен-Фюжье,Кэтрин Холл,Ален Корбен
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 48 страниц)
Все указывает на то, что процесс, шедший на Зайаде, имел большое значение; эпизоды этой истории сильно разнятся в зависимости от социальной среды. Представляется, что алкоголизация скрытая, тайная, происходящая в частной сфере, зародилась в буржуазной среде, хотя специфических исследований данного явления пока не проводилось. Аперитив, кофе с коньяком, даже сам абсент надолго останутся элитарными напитками, и шансов на их демократизацию мало. Медленная дегустация «зеленой феи» – так называли абсент – сопровождается специальным ритуалом, что свидетельствует об изысканности и дает основания предполагать добровольность саморазрушения.
В первую очередь алкоголизм распространяется в городских низах. Строители–мигранты из Лимузена пьют больше, чем земляки, оставшиеся в деревне; этот процесс начался при Июльской монархии. Можно подумать, что нас эта алкоголизация совсем не касается, – понятно, что она вызвана общительностью и проявляется в публичной сфере, если только не рассматривать дешевый кабак и винную лавку как места, где размываются границы публичного и частного. Содержатель кабака, которого считают другом, принимает участие в разговорах посетителей. Нередко он выступает доверенным лицом, дает деньги в долг; при необходимости помогает устроиться на работу. Здесь алкоголь – не только физиологическая потребность, но и предлог для формирования неформальных, частных отношений. Он стимулирует, не перегибая палку, установление доверия между людьми.
В то же время он скрепляет рабочий ритуал. Тот, кто не пьет, рискует быть исключенным из сообщества. Он как бы строит из себя аристократа, «ставит себя выше других» (Шанталь Плоневе). Употребление алкоголя, считаемое признаком мужественности, способствует созданию образа индивида. Чтение «Возвышенного» Дени Пуло позволяет осознать, какое недоверие испытывают к трезвости. Полагается обмывать любое радостное событие в жизни: день рождения, встречу друзей, поступление на работу и особенно получение зарплаты.
Кроме того, распространенное понимание термодинамики побуждает рассматривать тело как котел, а позже как мотор, который следует подпитывать алкоголем; так поддерживается вера в полезность алкоголя. Это иллюзия встряски, которая регулирует очень четкий ритм потребления алкоголя парижским каменщиком, руанским грузчиком, валансьенским сталеваром. «Утешительная порция», выпитая залпом в пять утра, позволяет на время забыть об усталости, о риске несчастных случаев и прочих тяготах жизни. Алкоголь – главный враг здоровья рабочего; этим можно объяснить неравномерное потребление его мужчинами и женщинами. Работающая женщина использует иные тактики, запрещенные для мужчин, что позволяет ей лучше сопротивляться преждевременному старению.
Историки предложили множество других объяснений росту потребления алкоголя в одиночестве, не приводя при этом обоснований своим утверждениям. Отмирание старых традиций праздников, потеря навыков, которые составляли гордость рабочего, монотонный труд, рост заработков и увеличение продолжительности свободного времени – все это стимулировало потребность «убить время», обостряло психологическое неблагополучие, которое трудящийся человек пытался утопить в алкоголе. Завсегдатаи кабаков – это люди, достигшие некоторого финансового благополучия, но не знающие, как проводить свободное время.
Фабричное производство алкоголя, падение цен на него и либерализация продажи согласно закону от 1880 года, без сомнения, повлияли на рост его потребления в городах. Опрос, проведенный в Париже, позволяет понять, каковы были народные вкусы. Рабочий человек любит вино, горькие настойки, в том числе хинную и абсент, даже если пытается это скрыть; предпочитает водку рому. Зато сидр и пиво его совсем не привлекают. Пьющие женщины проявляют склонность к аперитивам, ликерам и фруктовым алкогольным напиткам.
Жерар Жакме отмечает постоянное присутствие алкоголя в частной жизни Бельвиля. Пьянство разжигает семейные ссоры, обостряет ревность обманутого супруга, провоцирует жестокость, возникающую на пустом месте, вызывает грубость мужа, которого жена упрекает в пьянстве. Драки и свары здесь – обычное дело, как и приступы белой горячки, что делает очевидной опасность вырождения.
В сельскую местность алкоголизм пришел несколько позже. На протяжении долгого времени крестьяне довольствовались молоком, водой, пикетом[452]452
Слабоалкогольный напиток на основе виноградного жмыха.
[Закрыть] или чуть забродившей жидкостью, которую в центральных и западных регионах называли «напитком». Еще во времена Второй империи большинство лимузенских селян пили в конце обеда «воду из ведра». Алкоголь пришел в разные регионы страны не одновременно. На Западе страны наступление началось в 1870‑е годы. Триумф алкоголя на селе пришелся на годы сельскохозяйственного кризиса, время установления Республики и светской школы, хотя там и пытались ограничить этот процесс. В некоторых районах Нормандии алкоголизация населения началась с середины века. Не так быстро это бедствие приходило в отдаленные от центра регионы, например в Вандею и Финистер; здесь долго сохранялись старые традиции пития. Не стоит недооценивать алкоголизацию в винодельческих регионах. Эффективная, с умом проводившаяся пропаганда в течение долгого времени поддерживала ложное представление об исключительной трезвости виноделов.
Помимо низких цен на алкоголь и роста уровня жизни, развитие средств связи, влияние города и призыв в армию, объявленный в 1872 году, стимулировали рост потребления алкоголя на селе. К этому надо добавить также, как подчеркивает историк Эрве Ле Бра, идейный разброд, вызванный упадком традиционного уклада жизни и ослаблением религиозности. Изоляция индивида или супружеской пары углубляется с массовым исходом сельского населения в города. В лоне одноветвевой семьи, когда происходит «закат дома», жизнь холостяка становится все более драматичной. В деревнях Креза, и это лишь один пример из множества, семейная группа стареет, жизнь в доме становится грустной; появление велосипеда позволяет молодежи сбегать в городские кафе. Лишь антропологический анализ, при необходимости опирающийся на этнопсихиатрические исследования, позволит выявить корни нового неблагополучия, сопровождающегося алкоголизацией сельского населения.
Этот анализ мог бы объяснить частный характер практики, которая затрагивает почти в одной и той же мере и мужчин и женщин. В домах Нормандии «рюмочка» не вызывала резкого неприятия со стороны женщин. Эхо деревенской нравственности затухало на просторах страны; очень часто супруги пили вместе. В деревенской жизни водка не порождала такого же насилия в частной сфере, как в городе, но пропитывала всю жизнь семьи. В этом регионе Франции ежедневное потребление сидра, более крепкого алкоголя и в особенности кофе с кальвадосом постепенно разрушает здоровье крестьян. Земледельцы из Мортане, ежедневно выпивающие по поллитра водки, перестали быть исключением. В большинстве крестьянских дворов потребляется от 50 до 75 литров алкоголя в год. В ходе десятилетий «гамма» алкогольных напитков в деревнях меняется. В коммуне Порзе, что в Бретани, вермут появился в 1878 году, ром – в 1880‑м, кирш и Кюрасао – в 1889‑м, абсент – в 1901‑м. Однако эти изыски не играли большой роли, доминирующее положение здесь занимала водка.
В последнее время началась борьба за то, чтобы не считать гомосексуальность патологией, каковой ярлык на нее навесили в XIX веке. Существование «педераста» было очень тяжелым в то жестокое и бескомпромиссное время. Задержимся немного на теме такого поведения, в описываемую эпоху считавшегося «антифизическим». Проанализировать эту сферу очень важно, изучение поможет понять ментальность гетеросексуалов, меру давления, оказывавшегося на гомосексуалов, и поведение, которому они вынуждены были следовать, чтобы избежать травли.
В конце XVIII века гомосексуальность порой была делом случая и чаще всего сопровождалась и гетеросексуальной практикой. И вот появляется новый вид людей с клинической точки зрения. Из беспорядочного мира разврата выделяется новый человеческий тип, курьезный продукт биологической детерминации. Появляется «сексуальная дисперсия», обнаруженная Мишелем Фуко.
Вера в тесную связь между физическим и моральным побуждает создать женский образ новой породы людей. Любовь к драгоценностям, к разным румянам и помадам, покачивание бедрами, завивка волос делает «педераста» похожим на женщину. Недостатки у него тоже «женские»: болтливость, любопытство, тщеславие, двуличность. Судебная медицина, осуждающая этого персонажа, сгущает краски. Педерастов обвиняют во всех смертных грехах. Доктор Амбруаз Тардьё пишет в 1857 году, что педераст не соблюдает гигиену, чистоплотность; ему неведомо очищение. Его можно узнать по телосложению. Ягодицы, расслабленный сфинктер, воронкообразный анус или же форма и размер пениса свидетельствуют о принадлежности к новому виду, так же как и «рот на сторону», «слишком короткие зубы, толстые, вывороченные, деформированные губы», говорящие о пристрастии к оральному сексу. Монстр из монстров, педераст наполовину животное; гомосексуальные соития напоминают собачью случку. Его природа ассоциируется с испражнениями; от него несет грязными сортирами.
С точки зрения полицейских, гомосексуал пренебрегает социальными барьерами. «Антифизическая практика» перестала быть делом сугубо аристократическим. В этом пороке погрязли крупная буржуазия и артистический мир; статистические сводки говорят и о существенной доле пролетариев–гомосексуалов. Педераст еще больше, чем любитель публичных девок, испытывает соблазн побега из своего круга; он презирает классовые и расовые барьеры. Буржуазия так же заботится о предохранении тела от какой бы то ни было заразы и о гендерной чистоте, как аристократы – о благородстве крови.
На протяжении последней трети века сложный образ педераста говорит о нарастании биологической тревоги. Зарождающаяся сексология, как бы протосексология, увеличивает угрозу; она ужесточает рамки поведения, рисует различные картины перверсии. Педераст отныне не один из многочисленных извращенцев вроде фетишистов всех мастей, эксгибиционистов или зоофилов, которые считаются носителями патологии, последовательно признаются жертвами «морального безумия», «генитального невроза», неумолимо ведущих к вырождению. Маньян и Шарко считают педераста жертвой дурной наследственности.
С тех пор гомосексуал – слово появилось в 1809 году – это не просто фигура, телосложение, темперамент; это отдельная история, стиль жизни и чувств. Детство и даже внутриутробная жизнь определяют его судьбу. Ему предлагается удовольствие быть каким–то образом интерпретированным. Он теперь не просто грешник, а больной, если не носитель плохих генов. Ему требуется лечение. Вырабатывается специальная терапия, в каждом случае индивидуальная, основанная на гипнозе, гимнастике, жизни на свежем воздухе, целомудрии – или же услугах проституток.
Было много споров о силе репрессий, применявшихся к «содомитам» в XVIII веке. Тем не менее ясно, что это преступление, которое в повседневной жизни выявить очень трудно и к которому относились терпимо, если речь шла о взрослых, в народе очень преследовалось. Как правило, довольствовались тем, что наказывали «содомитов» за какие–то другие провинности. Историки не знают наверняка, каковы масштабы либерализации в этой области в революционную эпоху. Как бы то ни было, в дальнейшем начинаются репрессии – и идут по нарастающей.
Врачи и полицейские едины в оправдании травли гомосексуалов; врач Тардьё всецело поддерживает полицейского Карлье. Уголовный кодекс 1810 года игнорирует специфику преступления педераста; закон от 28 апреля 1832 года объявляет преступлением акт педофилии в отношении ребенка моложе одиннадцати лет; он преследует также попытку соблазнения и даже простую ласку. 13 марта 1863 года возраст ребенка был поднят до тринадцати лет. На практике юриспруденция оказывается гораздо более чудовищной, чем в целом безобидный закон. Начиная с 1834 года полиция устраивает облавы, одна из которых, имевшая место 20 июля 1845 года в саду Тюильри, стала знаменитой. В этот день толпа избивала несчастных «педерастов». В 1850–1880‑х годах репрессии шли по той же модели, что и преследования проституток, иногда даже более сурово: в 1852 году суд запретил пребывание в департаменте Сена педерастам–профессионалам, не имеющим постоянного места проживания и приемлемой с точки зрения обывателя профессии. В 1872 году некий Альфред по прозвищу Мадам Саки[453]453
Мадам Саки (Маргарита–Антуанетта Лалан, 1786–1866) – французская акробатка и воздушная гимнастка.
[Закрыть], который чересчур открыто приставал к мужчинам, получил два года тюрьмы; его арест был прецедентом.
Над частной жизнью гомосексуала висит дамоклов меч репрессий. Ему приходится скрываться. В больших городах складываются особые формы специфического общения–только так могут выжить эти маргиналы. Антропология мужской гомосексуальности возникает в годы Второй империи и сопровождает медицинский дискурс и полицейские меры. Этим людям требуется как–то сообщить о своем желании, а значит, должны появиться особые укромные места для их встреч. Боязнь доносчиков порождает появление определенного жаргона, опознавательные знаки становятся все сложнее.
Как отмечает Филипп Арьес, преследование со стороны общества иногда оказывает очень болезненное действие на несчастных; некоторым не удавалось пережить осуждения окружающих. Вильмен, министр образования в правительстве Луи—Филиппа, не смог смириться со своей страстью к мужчинам и сошел с ума. В то же время не следует слишком сгущать краски. В первой половине века, по крайней мере, некоторые гомосексуалы, как, например, Камбасерес[454]454
Жан–Жак Режи де Камбасерес (1753–1824) – французский политический Деятель, один из трех консулов в период Консульства (1799–1804) и один из авторов Кодекса Наполеона.
[Закрыть] и Жюно[455]455
Жан Андош Жюно (1771–1813) – французский военачальник, наполеоновский генерал, участвовал в итальянской, португальской и русской кампаниях.
[Закрыть], сделали блестящие карьеры. Общественное мнение к однополым любовникам даже терпимо, лишь бы проявления их склонности не выходили за рамки частной жизни. Парижское общество вполне принимает союз Дестюта де Траси[456]456
Антуан Луи Клод Дестют де Траси (1754–1836) – французский философ–идеалист, экономист, автор термина «идеология».
[Закрыть] с другим идеологом и терпимо относится к сожительству маркиза де Кюстина и англичанина Эдварда Сен–Барба. Жозеф Фьеве[457]457
Жозеф Фьеве (1767–1839) – французский публицист, писатель, драматург, тайный агент.
[Закрыть] живет с Теодором Леклерком, автором популярных салонных комедий; любовники будут похоронены в одной могиле на кладбище Пер–Лашез.
Как бы то ни было, «педерасты» XIX века создали модель исключительно гедонистического секса, не имеющего целью продолжение рода. Богатый образ будущего. Выйдя из подполья и заявив о своей нормальности, гомосексуалы, по мнению Филиппа Арьеса, предложат молодежи новый торжествующий образ мужественности.
Сейчас невозможно проанализировать историю женской гомосексуальности. Кроме «амазонок» конца XVIII века и богатых американок, устроившихся в Париже Прекрасной эпохи, мы знаем о проблеме лишь из бесконечных медицинских и судебных отчетов, в которых говорится о росте количества лесбиянок в борделях и тюрьмах. Зато нам хорошо известно о том, что лесбиянка очень волнует воображение мужчин того времени, – это еще один симптом неправильного отношения к желанию, которое истощает мужчин XIX века. Сложившийся в обществе дискурс по поводу лесбийской любви отличается от мнения в отношении педерастии. Мужские фантазмы, ведущие к тому, что педерастия – это медицинская проблема, в то же время поэтизируют лесбиянок. В XIX веке возникла нежная, отмеченная изяществом и чистотой, фигура лесбиянки: одно это слово, по мнению Жан–Пьера Жака, ласкает уши тех, кто его слышит, и язык того, кто его произносит.
Конечно же, врачи озабочены появлением этого женского удовольствия, протекающего без какого бы то ни было участия мужчин; они безапелляционно утверждают, что во всех без исключения случаях одна из партнерш берет на себя роль мужчины; эта уверенность порождает бредовые разговоры по поводу чудовищных размеров клитора и деформированной вульвы лесбиянок. Префектура полиции начинает следить за женщинами, любящими носить мужскую одежду, и требует, чтобы они получали на это разрешение; требованию подчиняется художница Роза Бонёр. Однако мужеподобная внешность часто бывает обманчива. Паран–Дюшатле еще до 1836 года доказал, что нет никаких клинических признаков, по которым можно было бы отличить лесбиянку от гетеросексуальной женщины.
Образ Сафо, созданный мужчинами того времени, весьма двусмысленен; с одной стороны, он очаровывает мужчин, с другой – говорит о страхе, который вызывает удовольствие, испытываемое женщиной без мужчины.
Лесбийская любовь – излюбленный сюжет мужских разговоров, одержимых картинами гарема. Убежденные, что женщины занимают подчиненное положение в сексе, мужчины грезят эротической ненасытностью женщин, которые вольны выбирать себе утехи. Так появляется образ необузданных наслаждений. В своих излишествах лесбиянка конвульсивна и ненасытна. Именно эта фантазия читается в «Девушке с золотыми глазами», заставившей Фурье и позднее вуайеристов в борделях конца века наслаждаться зрелищем лесбийской любви. Женские тела здесь, как и в «истерическом» театре, становятся терапевтическим средством для мужчин.
Парадоксальным образом эта лесбийская булимия успокаивает мужчину; она выявляет неудовлетворенность, вызванную его отсутствием. Нравится это или нет Мопассану, любовник не чувствует себя в полной мере обманутым, когда его партнерша отдается другой женщине; старый развратник герцог де Морни, как пишут Гонкуры, полагал, что лесбийская любовь делает женщин утонченнее; она развивает их эротизм, и этим впоследствии могут пользоваться мужчины – что объясняет в целом снисходительное отношение к этому явлению, действительных масштабов распространенности которого мы, скорее всего, не узнаем.
Отметим все же: то, что нам известно о лесбийских парах – например, Рене Вивьен и Натали Клиффорд–Барни, подтверждает безмятежность и нежность этих отношений. Глубину чувств подтверждают тексты. Салон Натали подталкивает лесбиянок к «выходу из подполья»; по словам Мари–Жо Бонне, он становится «плавильным котлом страсти и свободы». В общем, образ лесбиянки перестает зависеть от мужского взгляда; вырисовывается новая возможность быть счастливой, что плохо вписывается в главу, посвященную проявлениям индивидуального неблагополучия.
Избыток страданий, мужских и женских, нередко ведет к самоубийству; этот отчаянный жест сам по себе – выражение протеста против неудачи в общении. В целом в Европе в XIX веке количество самоубийств растет; во Франции тоже так было до 1894 года. Конечно, можно допустить, что этот рост, частично или полностью, связан просто с более тщательным учетом, начатым в 1826 году. Как бы там ни было, все виднейшие психиатры и социологи – Герри, Кетеле и Дюркгейм, Фальрет и Бриер де Буамон – подробно анализируют это явление. Визит в морг, чтобы насытиться зрелищем остывших тел на мраморных столах, – часть воскресной «программы» многих парижских семей.
Нежелание жить часто следует за чувством неуверенности. Человек, который осознает, что не представляет ни для кого интереса, переживает разочарование, что, по словам Дюркгей– ма (1897), может привести к «эгоистическому самоубийству». Угасание желаний, чрезмерная втянутость в социальную неразбериху умножают риски разочарования; когда это разочарование становится невыносимым, оно подталкивает человека, неспособного преодолеть это чувство, к тому, что Дюркгейм расценивает как «аномическое самоубийство». Анализ статистических данных говорит о тяготах индивидуального одиночества и в то же время обо всех процессах антропологической природы, которые ему благоприятствуют. В связи с этим следует отметить огромное количество самоубийств среди холостяков, овдовевших и разведенных в XIX веке, тогда как супружество или по меньшей мере наличие детей защищает от искушения свести счеты с жизнью. Сказав все это, не будем продолжать бесконечные споры: на протяжении полутора столетий сторонники социальных причин этого явления полемизируют с теми, кто полагает, что суицид – результат индивидуальных факторов психиатрического и генетического порядка.
Причины, на которые ссылались сами жертвы и свидетели, отнюдь не всегда убедительны. Семьи и представители власти пытаются смягчить ситуацию, манипулируют свидетельскими показаниями, подправляют их. Отметим вскользь, что в иерархии причин самоубийств в 1860–1865 годах первое место занимают душевные болезни, далее идет то, что можно условно сгруппировать под рубрикой «любовь, ревность, безнравственность», а также нищета и несчастья в семьях.
