Текст книги "История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны"
Автор книги: Филипп Арьес
Соавторы: Роже-Анри Герран,Мишель Перро,Жорж Дюби,Линн Хант,Анна Мартен-Фюжье,Кэтрин Холл,Ален Корбен
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 48 страниц)
В подаче жалобы, разумеется, нет ничего нового. Ив и Николь Костан изучили обращения за юридической помощью в Лангедоке в Новое время. Мишель Фуко и Арлетта Фарж описывали обращения родственников нарушителей спокойствия к помощи полицейского комиссара и к письмам с печатью, чтобы восстановить пошатнувшееся равновесие жизни семьи. В XIX веке этот тип взаимоотношений с юриспруденцией продолжается двумя путями: исправлением под эгидой отца и изоляцией по психиатрическим мотивам (по закону от 1838 года).
Исправление под опекой отца – мера малораспространенная: больше всего предписаний —1527 – было выдано в 1869 году. Тем не менее между 1846 и 1913 годами под опекой отца находилось не менее 74 090 молодых людей. Наибольшее распространение это явление получило в департаменте Сена и в частности в Париже (75% предписаний, выданных в 1840–1868 годах, 62%‑в 1896–1913‑м). Первоначально инструмент в руках обеспеченных слоев общества, исправление под опекой семьи становится все более популярным, декрет от 1885 года освобождает бедные семьи от расходов на содержание; в 1894–1895 годах доля заявок на работы, связанные с физическим трудом, составляла 78%. Шокирующая деталь – доля девиц, находящихся на исправлении: 40,8% в 1846–1913 годах, что является очень высоким показателем (в 1840–1862 годах доля молодых возмутительниц спокойствия составляла 16–20% от общего числа нарушителей, в 1863–1910‑м – 10–14%). Отцы опасаются беременности дочерей и следят за их поведением: девственность по–прежнему является капиталом, и ее сохранение – веский мотив для изоляции девицы.
Исправление под опекой отца было предметом ожесточенных споров между защитниками авторитета отца и сторонниками «интересов ребенка», которые обвиняют семейную среду. Среди них – юрист–католик Бонжан, основатель Общества тюрем и журнала La Revue pénitentiaire, автор работы «Восставшие дети и виновные родители» (1895). В конце века становится достоянием гласности ужасное отношение к детям со стороны потерявших человеческий облик родителей. Несмотря на законы от 1889 года (о лишении родительских прав) и от 1898 года (о плохом отношении к детям), исправление под опекой отца остается в силе, постепенно сходя на нет, – вплоть до 1935 года, когда постановление, имеющее силу закона, отменило тюремное заключение, но поддержало идею трудоустройства, что было разумно с точки зрения плачевного состояния, в котором находилась исправительная система. Бернар Шнаппер подчеркивает чрезвычайно медленный темп эволюции в этой сфере, которую можно объяснить консенсусом по принципам власти между общественным мнением и юристами, находящимися в нерешительности. Тем не менее эти изменения указывают на отступление privacy под натиском государства и воздействие на семью во имя интересов ребенка как социального существа.
Закон от 1838 года позволяет семьям изолировать не только потенциально опасных сыновей и дочерей, нежеланных детей или нарушителей порядка, но и психически больных. Нет никакой связи между сумасшедшим домом и тюрьмой – наоборот, разница огромна: речь идет об изоляции по медицинским показаниям, а не вследствие правонарушений. Ни одно должностное лицо не может выдать предписания на помещение под замок без медицинского свидетельства. Робер Кастель настаивает на этом новшестве. С другой стороны, справка может быть выдана врачом в связи с девиантным поведением и никакой душевной болезни на самом деле нет, но это уже другой вопрос.
Примеры такого извращения фактов – уже упоминавшаяся история Клемане де Серийе, которую муж под надуманными предлогами обострения таинственной болезни с помощью своей семьи засадил в психбольницу ради финансовой выгоды; случай Эрсили Ру, сводный брат которой в целях получения наследства в 1854 году добился ее «добровольного помещения» в лечебницу–якобы образ жизни этой независимой художницы, искавшей одиночества, был следствием «острой навязчивой идеи», подтвержденной справкой от доктора Пеллетана. Женщине это стоило четырнадцати лет психбольницы. Или история мадам Дюбур, изолированной мужем за то, что она отказывалась от выполнения супружеского долга (в конечном счете он ее убил). Упомянем также Адель Гюго и Камиллу Клодель[136]136
Камилла Клодель (1864–1943) – скульптор, модель, муза и любовница Огюста Родена, сестра поэта Поля Клоделя. По настоянию семьи провела в больнице последние тридцать лет своей жизни.
[Закрыть], изоляция которых – результат стремления семьи сохранить репутацию великого человека.
Весьма интересна классификация женских психических заболеваний, описанная Янник Рипа (Ripa Y. La Ronde des Folles. Paris, 1986). Разного рода излишества и эксцессы, в частности любовная страсть, особенно запретная, – любовь к отцу, лесбийская любовь, даже любовь к мужчине моложе себя, а также стремление женщины самостоятельно принимать решения и, наконец, такое заболевание, как клиторизм, – все это ненормальность. «Любая женщина рождена на свет, чтобы чувствовать, а чувства – это почти истерия», – пишет Трела[137]137
Улисс Трела (1795–1879) – французский врач и политический деятель.
[Закрыть]. Для автора книги «Здравое безумие» (1861) сексуальные расстройства и семейные неурядицы – главный источник слабоумия, в то время как гармония в семье – гарантия разумного поведения.
Безумие–это также результат настоящего семейного горя. Среди душевнобольных множество брошенных любовниц, женщин, неудачно вышедших замуж, обманутых жен, матерей, потерявших детей. Мужские душевные болезни в большей мере связаны с публичной или профессиональной жизнью. Банкротство, растрата, игра – вот наиболее распространенные причины мужских ментальных проблем. Не надо, впрочем, забывать, что пациенты–мужчины составляют в психиатрических лечебницах большинство.
В любом случае, даже если правоохранительные органы продолжают помещать нарушителей общественного порядка в психбольницу в целях коррекции поведения, главной причиной попадания туда были и остаются драма в частной жизни и семейный конфликт, и окончательное решение остается за врачом.
Существуют и менее болезненные средства разрешения конфликта для пары, жизнь которой не сложилась. При невозможности развода, отмененного в 1816 году и восстановленного только в 1884‑м, это раздельное проживание. Эволюцию и характер этого явления с 1837 года (с которого ведется статистика) по 1914‑й изучил Б. Шнаппер. Вот что мы видим. Во–первых, это были лишь эпизоды – 4000 в год около 1880 года, то есть 13 на 1000 браков; после 1851 года, когда был принят закон о бесплатной юридической помощи для малоимущих заявителей, наблюдался некоторый рост. Раньше эта процедура была доступна лишь буржуазии, теперь же она демократизмруется: 24% заявителей – «рабочие, прислуга, домработницы» в 1837–1848 годах и 48,8%‑в 1869–1883‑м. Во–вторых, подавляющее большинство заявителей – женщины (от 86 до 93%). Как правило, это женщины в возрасте, матери семейств, имеющие за плечами опыт долгих лет брака; женщины, измученные не столько изменами мужей, сколько плохими отношениями с ними. «Раздельного проживания просит избитая, а не обманутая женщина». Еще одно наблюдение: раздельное проживание нашло наибольшее распространение на Севере Франции, где много городов и промышленных центров. В целом это признак модернизации, как и разводы, количество которых с 1896 года растет. Наконец, упомянем расширение спектра мотивов, по которым становится возможно раздельное проживание, что отмечает издательство Dalloz, специализирующееся на выпуске юридической литературы: юриспруденция помогает изменить нравы.
У развода много общего с раздельным проживанием: 8о% инициаторов – женщины, причины те же (жестокое обращение, оскорбления в 1900 году составили 77%); есть некоторые социальные различия: на развод подают в основном представители свободных профессий и служащие. Одно из завоеваний Великой французской революции, развод был популярен среди городских женщин. Бональд и другие ультрароялисты настояли на упразднении этого права в 1816 году. Радикалы (например, Альфред Наке[138]138
Альфред Наке (1834–1916) – французский врач, химик, политик крайне левых взглядов.
[Закрыть]) сделали восстановление права на развод основным пунктом своей программы и, в союзе с оппортунистами, в 1884 году поставили этот вопрос на голосование в парламенте. Безусловно, неравенство супругов остается весьма значительным: мужчины могут представлять в качестве доказательств компрометирующие письма» полученные их супругами, тогда как женщины не имеют такого права. Возникает вопрос о тайне переписки. «Каналья» и «злодей» – более сильных оскорблений со стороны женщины быть не может, тогда как мужу допустимо называть жену «коровой» и «свиньей». Тем не менее по закону от 1904 года разведенные супруги могут жениться на своих любовницах и выходить замуж за любовников, а по закону от 1908 года после трехлетнего раздельного проживания один из бывших супругов может заявить о факте развода. Эти юридические акты либерализируют процедуру развода, что вызывает скандал среди противников–консерваторов с Полем Бурже во главе. Несмотря на заговор молчания со стороны католической церкви и в целом неблагоприятное общественное мнение, развод, оставаясь явлением маргинальным (15 000 случаев в 1913 году), постепенно становится частью жизни. Вопреки представлениям о святости брака утверждая права супругов на любовь и счастье или хотя бы на мир в семье, он ведет к тому, что брак становится добровольным союзом.
Чтобы прийти к этому, потребовались огромные изменения в умах и наступление Республики в борьбе за светскость, в особенности же – действия феминисток и их союзников. Начиная с Клэр Демар и Жорж Санд, которая в первых своих романах «Индиана» и «Лелия» выступает за развод, и заканчивая Марией Дерэм[139]139
Мария Дерэм (1828–1894) – французская феминистка и писательница, первая женщина, принятая в масонскую ложу. В конце XIX века была одним из основателей смешанного масонского ордена «Человеческое право».
[Закрыть] и Юбертиной Оклер[140]140
Юбертина Оклер (1848–1914) – французская феминистка, боролась за избирательное право для женщин.
[Закрыть], требования остаются теми же, усиливаясь в смутные времена – например, в начале Третьей республики. В 1873 году Леон Рише[141]141
Леон Рише (1824–1911) – французский журналист, масон, деятель феминистского движения.
[Закрыть] издает свою работу «Развод» и начинает кампанию за ревизию Гражданского кодекса. В 1880 году Олимпия Одуар и Мария Мартен[142]142
Олимпия Одуар (1832–1890), Мария Мартен (1839–1910) – французские феминистки.
[Закрыть] создают «Общество друзей развода», рупором которого становится журнал Le Libérateur. В 1880–1984 годах кампания велась очень интенсивно.
Однако к концу века деятели феминистского движения стали опасаться, как бы неравенство полов не превратило развод в оружие в руках неверных мужей. «Мужчине быстрее, чем женщине, наскучивает любовная связь», – писала Маргарита Дюран[143]143
Маргарита Дюран (1864–1936) – французская журналистка–феминистка.
[Закрыть] в своей газете La Fronde. Она предостерегает от развода по желанию лишь супруга – это может привести к тому, что немолодые женщины будут брошены мужьями на законных основаниях. Социальная незащищенность женщин требует гарантий от одиночества, поэтому следует пересмотреть Гражданский кодекс. Начиная с 1880 года Юбертина Оклер вмешивалась в церемонию бракосочетания, обращаясь к молодым супругам: «Граждане, вы только что дали клятву перед человеком, который представляет здесь Закон, но то, в чем вы поклялись, противоречит здравому смыслу. Женщина, будучи равной мужчине, не должна подчиняться ему» (6 апреля 1880 года, мэрия XV округа Парижа).
Понадобится целый век, чтобы ее слова были услышаны.
МАРГИНАЛЫ: ХОЛОСТЯКИ И ОДИНОЧКИ
Мишель Перро
Семейная модель в XIX веке является абсолютной нормой жизни, она навязывается всем институциям и индивидам и создает широкий простор для произвола в отношении тех, кто по каким–то причинам живет по–другому, – вплоть до лишения их права на частную жизнь. Значительную часть тех, кто постоянно или временно, по собственному желанию или по стечению обстоятельств, живет не по правилам, составляют холостяки и одиночки. Иногда они берут за образец отсутствующую семью: у балерин есть «оперная мамаша», которая подыскивает им «отца» – покровителя в «доме» танца; в исправительной колонии Меттре неподалеку от Тура каждая группа представляет собой «семью», состоящую из «братьев», двое из которых – «старшие». В других случаях они изобретают собственный, альтернативный образ жизни. «Будь проклята семья, которая размягчает сердца смельчаков, толкает на подлости и компромиссы, которая окунает вас в океан слез», – пишет Флобер, этот «кузен» денди, Луи Буиле (5 октября 1855 года), предвосхищая слова Андре Жида: «Семьи, я ненавижу вас!»[144]144
Цитата из поэмы в прозе Андре Жида «Яства земные».
[Закрыть]
При отсутствии семьи в частной жизни человека существует лишь он сам и «общество»: самовлюбленный индивид (Стендаль); бесконечное количество связей в публичном пространстве; средневековая или аристократическая ностальгия по ушедшему до–семейному миру; или, наоборот, передовое поведение.
Жизнь в закрытых учрежденияхВ XIX веке в учреждениях для холостяков – образователь ных, исправительных, социального обеспечения и т. д. – усиливается принцип сегрегации по половой принадлежности. Прибегают они к помощи волонтеров или нет (монастыри, семинарии, в некоторой степени – казармы), эти учреждения основаны на армейском порядке. Изоляция от внешнего мира, постоянная слежка с целью помешать возникновению каких бы то ни было горизонтальных связей, способных породить половые извращения и свержение установленного порядка, – в основе всего этого лежит глубокое недоверие к словам, телу и полу подчиненных, особенно по ночам. Идеально было бы поместить всех в камеры – боксы, как говорят в интернатах на английский манер. Но материальные условия этого не позволяют. В тюрьмах пытались ввести систему одиночных камер начиная с 1840‑х годов; закон от 1875 года делает их обязательными, но остается лишь на бумаге. Инквизиторский взгляд надзирателя шарит повсюду. Отметим, что в XIX веке изоляция – это основной метод лечения психических заболеваний (см. Гоше и Свэн). «Дух подозрения пришел в мир», – говорит Стендаль.
Конечно, надо избегать сомнительных обобщений. Сходство между всеми этими заведениями лишь формальное. Существует большая разница в зависимости от того, идет ли или нет речь о выборе, даже о призвании. В этом случае подчинение дисциплине происходит добровольно, она принимается, усваивается и становится правилом. Монастыри XIX века, которые описывает Одиль Арно, проникнуты очень двойственной духовностью, которая жестко разграничивает тело и душу, принцип, согласно которому надо заставить замолчать зло, забыть его и наказать физической и моральной аскезой, вплоть до смерти этого «Другого», который мешает слиянию с Богом. Умереть в молодости, как Тереза из Лизьё[145]145
Тереза из Лизьё (1873–1897) – монахиня–кармелитка, католическая святая, удостоена титула «Учитель Церкви».
[Закрыть], – мечта многих набожных юных девиц, иногда поддерживаемых матерями. Набожность, однако, не исключает искушения, страстей, таящихся в тайниках души. Внутри монастырской ограды также существуют границы, разделяющие публичное и частное. Каждая деталь, каждое слово, малейший шум становятся там очень заметны. «В семинарии даже яйцо всмятку можно съесть так, что это будет свидетельствовать об успехах на пути к благочестию», – говорит критически настроенный Стендаль. Жюльен Сорель решил создать себе совершенно новый характер и «с трудом заставил себя поднять глаза»[146]146
«Красное и черное» цитируется в переводе С. Боброва и М. Богословской.
[Закрыть].
Если же заточение вынужденное, то защита privacy – это непрерывная борьба. Бороться приходится за все – за время, за личное пространство, за возможность ускользнуть от контроля учителя или тирании со стороны группы; Валлес с восторгом вспоминает «крошечный закуток в углу дортуара, где учителя могут в свое свободное время уединиться, чтобы поработать или помечтать» («Инсургент»). Иногда «узникам» удается завязать дружеские отношения, что позволяет избежать одиночества и помогает совместными усилиями противостоять властному вторжению. Разрабатывается целая тактика, при помощи которой можно обойти строгие правила с их четким временным распорядком, придумываются укромные места, где можно «спрятаться»: темные углы и в особенности туалеты, которые во всех закрытых учреждениях представляли собой «свободную гавань», впрочем, весьма подозрительную с точки зрения начальства. Появляется целая азбука жестов: за спиной учителей передаются записки, создается свой особый язык интернатов и тюрем; эти жесты и слова позже становятся частью интернатской и тюремной субкультуры (см. работы П. О’Брайен). В закрытых учреждениях складываются компании, плетутся заговоры, завязываются разного рода дружбы. Лица противоположного пола–предмет страстных мечтаний или сублимации, поэтому скрытые или явные гомосексуальные отношения здесь не редкость. Все желания в этом мире принуждения чрезвычайно остры. Запретный плод – в данном случае чтение, вкусная еда, ласки – как известно, сладок, до такой степени, что экзальтация подчас доходит до исступления. Конечно, бывает, что необходимость все время подчиняться с течением времени вызывает привыкание и потерю чувствительности. Симона Буфар вспоминает «пенитенциарный холод», охватывающий узника до такой степени, что у него пропадают любые желания и способность их удовлетворить. Эрвин Гоффман проанализировал «потерю автономии», царящую в психиатрических лечебницах и, шире, во всех закрытых учреждениях, и уход несчастного заключенного в себя, что ставит под вопрос его адаптацию к жизни во внешнем мире.
Мы не будем здесь рассматривать аспекты частной жизни тех, кто по каким–то причинам находится в изоляции: об этом мало что известно, так как доступа для наблюдателя и, следовательно, историка к этим сведениям нет. Нюансы все равно невозможно было бы передать. Даже если учащиеся сравнивали свой интернат с тюрьмой – как, например, Бодлер или Валлес, – все же сходство весьма относительно. Различные «тоталитарные» учреждения похожи друг на друга лишь внешне. Следует увидеть все их многообразие и историчность: какие из них наиболее проницаемы для образа частной жизни, принятого во внешнем мире? В случае с отменой телесных наказаний в школах огромную роль сыграло отрицательное отношение родителей к подобной воспитательной мере. А как обстояли дела с перепиской, с разрешением покинуть заведение, со сном и с интимной гигиеной военных или заключенных? Чем более косным был распорядок в закрытых заведениях, тем сильнее было сопротивление индивидов или групп установленным правилам.
К началу 1860‑х годов было 50 000 заключенных, 100 000 монахинь, 163 000 учащихся закрытых учебных заведений разного рода, 320 000 изолированных психически больных, около 500 000 военных, а также множество этнических групп со своими правилами частной жизни. О них тоже не следует забывать.
ХолостякиВ XIX веке было мало убежденных холостяков, но множество одиночек, особенно среди женщин, овдовевших рано и подолгу живших в статусе вдов. Брачный возраст для представителей обоих полов снижается, но неравномерно. Согласно переписи населения, проведенной в 1851 году, более 51% мужчин являются холостяками, и только 35% женщин не замужем; однако среди тридцатипятилетних мужчин неженатых всего 18%, среди женщин того же возраста не замужем более 20%. Количество неженатых мужчин с возрастом снижается; меньше всего их среди шестидесятипятилетних – всего 7%; доля незамужних женщин никогда не опускается ниже 10%. В конечном счете мужчины вступают в брак чаще, чем женщины, хотя и позже, – жизнь в семье гораздо удобнее и респектабельнее. «Мне во что бы то ни стало нужна семья, – пишет денди Бодлер своей матери 4 декабря 1854 года – это единственная возможность работать и тратить меньше». Шокированный, как и Токвиль, американским стилем супружества, Гюстав де Бомон в письме к брату Ашилю от 25 сентября 1831 года выражает опасение, что это войдет в норму; «Боюсь, как бы мы не пришли к такому положению вещей, когда быть холостяком станет неприлично и только отцы семейств окажутся в безопасности». Этих отцов семейств Пеги[147]147
Шарль Пеги (1873–1914) – французский поэт и драматург.
[Закрыть] шестьдесят лет спустя назовет «героями современного мира».
Работы Жана Бори[148]148
Жан Бори (1756–1828) – французский политический деятель, адвокат.
[Закрыть] пролили свет на подозрение, которое вызывают в обществе холостяки. За исключением Церкви и Ле Пле, которые оценивают их позитивно, общество считает их «бездарностями». В «Лексиконе прописных истин» Флобер приводит колкие афоризмы, характеризующие современность: «Холостяки. Эгоисты и развратники. Следовало бы обложить их налогом. Готовят себе печальную старость»[149]149
Пер. Т. Ириновой.
[Закрыть]. Отмечено, что по отношению к мужчинам французское слово – всегда существительное; по отношению к женщинам – прилагательное. «Ларусс XIX века» упоминает «конфуз одного англичанина, который, имея скромные представления о синонимах французского языка, называл холостяками ресторанных официантов». Холостяк – это всегда самец. Незамужняя женщина – это «девица», «оставшаяся в девицах» и, что еще хуже, «старая дева», «ненормальная», «деклассированная» (графиня Даш[150]150
Графиня Даш (1804–1872) – французская писательница, настоящее имя – Габриэль Анна де Систерн де Куртира, виконтесса де Сен–Марс.
[Закрыть]).
Холостая жизнь, временная или постоянная, у мужчин и женщин протекает совершенно по–разному. Женщина в это время с нетерпением и надеждой ждет замужества: ниже Ален Корбен пишет о молодых девушках и их затворничестве. Для молодого человека холостая жизнь полна приключений, приобретения опыта, тогда как брак – едва ли не конец жизни. Для мужчины это радостное время (по крайней мере, таким оно вспоминается): мимолетные любови, путешествия, мужская дружба, полная свобода нравов (см. письма Флобера); это время воспитания чувств и плоти, когда все позволено. Молодость проходит быстро, надо успеть пожить «на всю катушку». Только ужас перед сифилисом сделает к концу века молодых людей более разумными. Даже в народной среде существует традиция – прежде чем обзавестись семьей и пустить где–то корни, надо как следует погулять, получить профессию, поднабраться жизненного опыта.
В Париже студенты, часто плохо разбирающиеся в тайнах медицины или юриспруденции, составляют племя, природу которого трудно познать – так живучи легенды: во–первых, легенда Латинского квартала, постоянно раздираемого политическими страстями и, по крайней мере, до 1851 года находящегося под постоянным наблюдением (см. у Ж.–К. Карона[151]151
Жан–Клод Карон (р. 1955) – французский историк, специалист по революциям XIX века.
[Закрыть]); во–вторых, легенда богемы, которую обессмертил Мюрже[152]152
Анри Мюрже (1822–1861) – французский писатель и поэт, писавший о жизни богемы.
[Закрыть] и которую недавно пытался описать Дж. Сигел[153]153
Джеррольд Сигел (р. 1936) – американский историк. Здесь идет речь о его книге «Богемный Париж» (1986).
[Закрыть]: ее идентичность, трансформацию политических и литературных взглядов и перемещения в столице – с бульвара Сен–Мишель на Монмартр, с Монмартра – на Монпарнас.
