Текст книги "История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны"

Автор книги: Филипп Арьес

Соавторы: Роже-Анри Герран,Мишель Перро,Жорж Дюби,Линн Хант,Анна Мартен-Фюжье,Кэтрин Холл,Ален Корбен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц)

Две сферы: публичная мужская и частная женская

С точки зрения сторонников евангеликализма, мужчина – фигура публичная, тогда как женщина–хранительница домашнего очага и семьи. Они были убеждены, что мужчины и женщины от рождения имеют разные предназначения. Таков закон природы, подтвержденный обычаями; так заведено. Каждому полу свойственны определенные качества, и всякая попытка выйти за пределы своей сферы обречена на провал. Ханна Мор ненавидела Мэри Уолстонкрафт[25]25
  Мэри Уолстонкрафт (1759–1797) – британская писательница, философ, автор трактата «В защиту прав женщин».


[Закрыть]; она не только видела в Мэри радикализм а-ля Томас Пейн 1790‑х годов, но и считала равенство полов, за которое ратовала Мэри, аморальным и противоестественным. По мысли Ханны Мор, биологическая конституция определяет различия в судьбах представителей каждого пола, и если женщина пытается найти себя в мужской сфере, то это является отрицанием долга, возложенного на нее Богом. «Не случайно у рыбы есть плавники, – писала она. – У птицы есть крылья, чтобы летать, а мужчина физически сильнее и умнее [женщины], поэтому на него возложено тяжкое бремя принимать решения и давать советы».

Проповедники евангеликализма свято верили в право каждого, мужчины или женщины, на спасение души, но постулат о равенстве всех перед Богом не влек за собой утверждения социального равенства. Разделение сфер деятельности мужчины и женщины, «малый круг», делами которого занималась женщина, – все это свидетельствовало о том, что в социальном плане жена подчинялась мужу. «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу», – писал апостол Павел[26]26
  Еф. 5:22.


[Закрыть]; кто бы осмелился спорить с ним? Однако это не говорило о том, что женщины были лишены влияния – оно заключалось в том, что жены слушали мужей, принимали во внимание их советы, оцени – вали их речи. В безопасном мирке, вдали от деловых забот, женщинам проще соблюдать свой религиозный долг; они более чувствительны к духовному влиянию, чем мужчины, потому что внешний мир меньше на них влияет. Их статус, безусловно, зависел от мужчин, но за ними признавались определенные эксклюзивные права.

Представителям среднего класса, как мужчинам, так и женщинам, обновленное христианство предлагало новую идентичность, давало новый смысл их существованию и возможность осознать этот новый опыт.

В начале XIX века евангелики–англикане были не единственными, кто хотел спасти Англию от падения нравов. Пока квакеры, унитарии и пресвитериане бездействовали, новые диссиденты – методисты, независимые, баптисты – быстро завоевывали сердца верующих. У них были не только общие с евангеликами духовные убеждения, но также общий взгляд на разделение публичной и частной сфер, на роль мужчин и женщин и общие идеалы домашней жизни, воспетые Ханной Мор и поэтом–евангеликом Уильямом Каупером. Эти идеи, с одной стороны, ломавшие образ мужественности, ассоциировавшийся с джентри и аристократией и лишенный какой бы то ни было религиозности, с другой стороны – разрушавшие опасные взгляды Мэри Уолстонкрафт и ее друзей на равенство полов, определили образ мысли истинных христиан и всей английской буржуазии XIX века.

Каким же образом состоялось это превращение? Почему были забыты разговоры о женской сексуальной ненасытности? Теперь говорили лишь о скромности и незаметности женщин. Почему труд замужних женщин, на который возлагались такие надежды, ограничился выполнением домашних дел? Почему буржуазия верила в существование раздельных сфер и организовывала свою жизнь в зависимости от этой идеи?

Для начала можно проследить этот процесс в религиозной области. Работа различных благотворительных обществ, занимавшихся распространением Библии среди бедняков и чтением и обсуждением прочитанного в группах молодежи, неизменно строилась по одной схеме: эти общества, основанные священником, пастором и еще какими–то мужчинами, функционировали благодаря деятельности женщин, но редко по их инициативе и никогда – под их руководством. В XVIII веке пасторов–профессионалов не было даже у квакеров, и доля проповедовавших женщин была довольно велика. В XIX веке женщинам стало значительно сложнее заниматься этим.

Так же обстояли дела и в сфере культуры, где сторонники евангеликализма были весьма активны. В организационной деятельности литературных, философских кружков, артистических обществ, существовавших во многих городах, женщины, будучи членами этих обществ и уплачивая взносы наравне с мужчинами, не могли играть никакой роли; они голосовали только по доверенности и часто не допускались до участия в отдельных мероприятиях, например, в ежегодных банкетах, где мужчины прекрасно проводили время за богато сервированным столом. В Бирмингемском философском обществе, как и во многих других, женщинам не разрешалось посещать читальный зал – это было прерогативой мужчин. Поэтому не удивительно, что все эти общества считались мужскими; женщин туда принимали неохотно, а те, кому это удавалось, вступали благодаря родству с кем–то из членов–мужчин: это мог быть отец, супруг или брат. Правила этих обществ не были установлены раз и навсегда, и к концу XIX века женщинам удалось ликвидировать многие запреты. В начале же XIX века мужчины из буржуазных кругов очень гордились успехами в делах и, следуя своим религиозным запросам, стремились создать новый мир, в котором сферы мужского и женского резко различались.

Чета Кэдбери

Идеи, которые рассматривались выше, были живучи не только благодаря религии, но и в силу изменений материальных условий жизни, в которых разделение деятельности мужчин и женщин становилось все более явным. Рассмотрим это на примере семьи Кэдбери, коммерсантов из Бирмингема (конец XVIII века). Ричард Таппер Кэдбери, родившийся на Западе, был отдан в ученики к торговцу сукном. Он был из семьи квакеров, а квакеры имели связи по всей стране. Отец оставил ему в наследство некоторую сумму денег, которой хватило на открытие собственного скромного дела; в 1794 году он открыл в Бирмингеме на одной из центральных улиц – Булл–стрит – магазин по продаже суконных и шелковых тканей. В 1800 году с супругой Элизабет и детьми он поселился в помещении над магазином, как это было принято в те времена. Только самые богатые буржуа могли позволить себе иметь дом отдельно от предприятия.

Элизабет Кэдбери, в отличие от супруга, не удалось пройти ученичества. Женщинам можно было обучаться лишь немногим профессиям: считалось, что они вполне могут освоить производственные навыки прямо на рабочем месте. Только жены самых богатых людей могли не работать. Жена фермера торговала молочными продуктами; супруга торговца занималась магазином или вела бухгалтерию; вдова фабриканта могла возглавить предприятие после смерти мужа. Элизабет Кэдбери помогала в магазине, когда это было необходимо; следила за делами, когда муж отсутствовал; помимо собственно семьи, у Кэдбери было много домочадцев – подмастерьев и продавщиц. За первые пятнадцать лет замужества она родила десятерых детей, восемь из которых выжили; в семье также жила ее старая мать.

В такой семье было очень много работы: кормить всех домочадцев, стирать одежду, шить и чинить белье и рубашки, таскать воду. Элизабет Кэдбери, которой по хозяйству помогали две служанки, удавалось активно заниматься торговлей. Когда Ричард уезжал в Лондон за новыми тканями для своего магазина, он писал жене письма, например: «Я искал бумазею [шелковую или хлопчатую ткань полотняного переплетения, используемую в основном для шитья траурной одежды], но ее трудно найти разных цветов. Та, что я видел, очень красивая, завтра поищу черную». Он расспрашивал, нет ли новостей из Ирландии, не привезли ли лен, который он ждал, рассказывал, что уже купил «кое–какие украшения и красные и разноцветные шарфики» и что он заказал чепчик для их дочери Сары. Его письма полны профессиональных подробностей и разговоров о семейной жизни: мужчина и женщина на равных занимались делами и вели социальную жизнь.

В 1812 году торговля процветала, и Ричард Таппер Кэдбери купил еще один домик на Ислингтон–роу, на окраине города, практически в деревне. Младшие дети переехали туда с нянькой и домашними животными – голубями, кроликами, собакой и кошкой. На клочке земли, который взяли в аренду, стали выращивать овощи и фрукты. Миссис Кэдбери теперь должна была заниматься двумя домами и ездила туда–сюда вместе со старшими дочерьми. Мальчики тем временем пошли по стопам отца: оба проходили обучение в разных городах, изучали разные секторы розничной торговли. Старший, Бенджамин, обучался у суконщика, в дальнейшем он должен был заняться семейным делом, а второй сын, Джон, изучал торговлю чаем и кофе, после чего открыл свой собственный магазин рядом с отцовским на Булл–стрит.

Дочери в этой семье не получили какого–то определенного образования. Мать учила их не только готовить еду и вести дом, но и комбинировать свои таланты, приходя на помощь в магазине, когда в этом была необходимость. Они могли работать в саду, помогать матери расстилать ковры, чтобы в доме зимой было теплее, или бежать в магазин, чтобы помочь отцу. В семейном деле участвовал каждый.

Дальнейшее разделение труда

Тем временем правила коммерции постоянно менялись, и участвовать в торговых делах семьи женщинам становилось все труднее. Замужние женщины не могли заключать контракты, вести судебные тяжбы, иметь долю в деле. В глазах закона ответственность за женщину нес ее муж. Женщины не имели права на легальное независимое существование. Только незамужние женщины и вдовы могли вступать в дело под своими собственными именами, и это часто случалось после смерти супруга или отца. В XVIII веке в фирме, подобной магазину Кэдбери, супруги играли роль партнеров без контракта; они делили поровну все коммерческие риски, так же как и остальные семейные проблемы и заботы. Тем не менее ответственность за предприятие лежала на мужчине, хотя в повседневной жизни это не очень бросалось в глаза. И все же существовал определенный круг деловых вопросов, решить которые мог только мужчина. Закупками занимался всегда Ричард Таппер Кэдбери, и даже хотя замужние женщины имели право брать кредиты от имени своих мужей, Элизабет Кэдбери, похоже, предоставила своему мужу право оплачивать счета. Фактическое партнерство (без контракта) в конечном счете пред полагало главенство мужчины.

Развитие промышленности и коммерции, прогресс в сельском хозяйстве влекли за собой новую методику ведения торговли, которая угрожала ранее сложившейся неформальной практике. В то время, когда партнерство было основой развития, но замужние женщины не имели никаких прав, а на дочерей не возлагалось никаких надежд, подавляющее большинство промышленных и коммерческих союзов заключалось между мужчинами, связанными узами родства или религии. Женщины не имели доступа к получению знаний для ведения дел. С начала XIX века открывались многочисленные школы, в которых мальчиков готовили к роли будущих «капитанов промышленности». Девочки всегда получали домашнее образование. Как только молодой человек входил в дело, у него появлялась масса возможностей заводить нужные контакты и связи, что было очень важно для поддержания его репутации, возможности получения кредита и расширения клиентуры. Женщинам в этот мир коммерческих сделок войти было очень трудно. Ссуды, которые ранее выдавались на дружеской основе, теперь все чаще можно было получить только через банк. Прежде пшеницей торговали на рыночной площади; теперь же для этого была специально построена хлебная биржа, и вход туда был разрешен только мужчинам. Так же и финансовая биржа, созданная для расширения финансового рынка, была закрыта для женщин. Первой отраслью, в которой стали применяться новые коммерческие методы, была торговля тканями.

Дело Кэдбери развивалось и процветало. Джон, второй сын, открыл свой магазин чая и кофе рядом с отцовским. Он воспринял все новшества розничной торговли, очень гордился своими витринами и решил открыть производство какао, как только у него будет для этого достаточно денег. Это предприятие не было частью семейного дела; напротив, он отделился от семьи и вел два своих дела параллельно. Со своей первой женой Присциллой, которая умерла через два года после свадьбы, в 1828 году, он, как и родители, жил над магазином. В 1832 году он снова женился на дочери коммерсанта по имени Кандия, и до рождения первенца они жили на Булл–стрит, однако вскоре приняли решение уехать из центра города и поселиться в Эджбастоне.

Эджбастон находился примерно в миле от города; богатый землевладелец–евангелик лорд Кэлторп в первые годы XIX века начал продавать там земельные участки. По мысли Кэлторпа, Эджбастон должен был стать местом проживания буржуазии, с красивыми домами в окружении садов, вдали от грязи, городского шума и малоприятных соседей. По договору дома нельзя было превращать в лавки или производство, в садах также запрещалось открывать какие–либо мастерские. В Эджбастоне проложили хорошие дороги, посадили деревья, возвели церкви. Гордостью Эджбастона стали очаровательные сельские виллы, в которых были все городские удобства. Чтобы жить там, следовало полностью разграничить профессиональную и частную сферы; невозможно было управлять предприятием из Эджбастона. Проект лорда Кэлторпа был одним из первых в этом роде; провозглашалось намерение буржуазии отделить дом от работы, «нежность жены и детей» от «профессиональных забот и хлопот».

Этому разделению способствовали социально–экономические изменения. По мере развития предприятия Кэдбери жена потеряла возможность работать. Производство теперь находилось в стороне от дома, Кандия уже не могла следить за его деятельностью, как раньше это делала ее свекровь, которая одновременно помогала в магазине и воспитывала детей. Создание филиалов требовало дальнейшего разделения труда, использования мужской рабочей силы, разработки бюджета, облегчения производственных процессов для мужчин. Джон и его отец приняли участие в строительстве нового городского рынка, импозантного здания с дорическими колоннами, символа прогрессивных методов торговли, что очень облегчило коммерческую деятельность, но полностью маргинализировало женщин. Коммерция все больше становилась исключительно мужской сферой; женщины отныне могли лишь торговать продуктами питания в маленьких лавочках или женской одеждой. Джон и Кандия предпочли полностью отделить предприятие от жилища и отказались от присутствия у себя дома учеников и продавщиц. Сделав такой выбор, они приняли принцип разделения сфер публичного и частного.

Коттедж и детская

Вскоре Джон и Кандия Кэдбери нашли дом, который стал семейным домом почти на сорок лет. Поначалу домик был маленький, но по мере того как росла семья и доходы от предприятия, хозяева достраивали его. Кандия проводила время дома, занималась детьми, кухней, стиркой и садом. Как позже писала их дочь Мария, «домик сначала был похож на коттедж и казался очень маленьким, но нам очень хотелось переехать в деревню, поэтому мои родители решились на его покупку; они пристроили к нему несколько комнат и разбили садик по своему вкусу. <…> Мама обожала работу в саду, но отец всегда был очень занят в городе, поэтому времени на сад оставалось мало». Вскоре в доме появилась комната для игр, которая позже превратилась в комнату для занятий, и на втором этаже–детская (nursery) для младших детей.

Это был дом нового типа. Такой дифференциации пространства невозможно было достичь на узких улицах с арками–полумесяцами городов XVIII века, или, быть может, в этом не было необходимости. Отдельные детские спальни, отделение кухни от столовой – все эти новшества ассоциировались с идеей отдельного места, где мужчины занимались делами. Строительство подобных домов, обладатели которых настаивали на уюте и комфорте, подтолкнуло развитие мебельного дела. Джон Клодиус Лаудон, законодатель буржуазной моды в архитектуре, меблировке и ландшафтном устройстве, писал в своих книгах, имевших оглушительный успех, что такое детская, как обставить салон, какие удовольствия мог доставить своим хозяевам сад, чем могли наслаждаться у себя в доме хозяева.

Идея сада, в котором стоит семейный дом, была так же нова, как и концепция дома, предназначенного исключительно для частной жизни. На площадях XVIII века были пространства для прогулок, окруженные решетками, и казалось, что этого достаточно. Но в середине XIX века сад стал главным эле ментом буржуазного стиля жизни. Облагороженная природа, окруженная деревьями и живыми изгородями, обеспечивала спокойствие частной жизни и прекрасно обрамляла жизнь семьи. Мужчины могли заниматься деревьями и виноградника ми – Лаудон убедил их, что нет ничего зазорного в том, чтобы расслабиться, занимаясь садовыми работами после напряженного дня в городе. Женщины отвечали за цветы, чарующий аромат которых связывался с нежностью хозяек сада. Именно в это время возникли лингвистические ассоциации женщин с цветами. Мать могла также учить детей и высаживать цветы и ухаживать за ними в их собственных маленьких садиках.

«Home», труд и добродетель

Дом и сад Джона Кэдбери и его супруги прекрасно иллюстрируют определенную концепцию семейной жизни, обязанностей, возложенных на мужа и жену, и их взаимоотношения с внешним миром.

Мечты Ханны Мор об идеальной жизни воплотились в буржуазных жилищах. Намерения создать новый образ жизни, в котором бы постоянно уделялось внимание духовности всех домочадцев, нашли материальное выражение в постепенном разделении мужского и женского труда. Пока мужчины занимались развитием своего бизнеса и проявляли себя в публичной сфере, женщины отдалились от этого мира и сделали своей профессией материнство и ведение дома. Разграничение мужской и женской сфер имело религиозный подтекст: считалось, что публичная сфера опасна и аморальна. Мужчины, постоянно вращавшиеся в этой атмосфере, могли спастись только в высокоморальной обстановке собственного дома: разрушительным тенденциям мира бизнеса могли противостоять чистые ценности, носительницами которых выступали жены. Дом был местом милых радостей, тихой гаванью для усталого и озабоченного материальным благополучием своей семьи мужчины; супруга и дочери зависели от мужа и отца. Достоинство мужчины было связано с его профессиональной деятельностью, тогда как женщина, имевшая профессию, в глазах окружающих переставала быть женственной. В середине XIX века буржуазный идеал мужа, который обеспечивает свою семью материально, и жены, посвятившей себя дому, настолько распространился, что в переписи населения 1851 года даже появилась такая категория, как «домохозяйка», а во введении к соответствующему документу говорилось: «Желание каждого англичанина–иметь свой собственный дом; именно дома, в семье, человек находит убежище от невзгод, именно здесь он радуется и размышляет».

Многие англичане, без сомнения, были бы весьма удивлены, узнав, что они мечтают о «собственном доме»; но это заявление, сделанное от имени всех и каждого, очень показательно: оно демонстрирует важность буржуазного дискурса, с которым согласны все. Это частично было следствием религиозного рвения представителей истинных христиан и других буржуазных фракций, например утилитаристов, имевших свое видение того, каким должен быть обновленный мир. Они желали обратить в свою веру высшие классы и рабочих и прилагали к этому массу усилий. Аристократы и джентри должны были изменить свою порочную и праздную жизнь; бедняки должны были научиться трудиться. Всем и каждому следовало признать важность крепкой семьи и хорошо организованного семейного быта. В этом вопросе истинные христиане и утилитаристы достигли полного согласия. Сам великий Иеремия Бентам был убежден в необходимости раз деления мужской и женской сфер, а что касается их взглядов собственно на отношения между полами, они в равной мере базировались на теориях евангеликов и утилитаристов. Для последователей Бентама разделение сфер было фактом, а не вопросом моральных принципов, и то обстоятельство, что это разделение рассматривалось в начале XIX века как «естественное», отражает влияние теоретиков, обосновывавших необходимость этого явления.

Воспитание бедняков

Евангелики и утилитаристы прилагали огромные усилия для семейного воспитания бедняков. По всей стране в школах, в воскресных школах, в разных благотворительных обществах распространялась буржуазная концепция разделения полов. Проповедуя домашние ценности ученикам воскресных школ, девочкам из сиротских приютов и немощным старушкам из домов призрения, представительницы среднего класса одновременно определяли свою «сферу деятельности» и место представительницы рабочего класса: служанка в богатом доме или респектабельная мать семейства. Третьего варианта не было. Филантропки из Ассоциации по оказанию помощи престарелым и больным женщинам собирали средства в пользу одиноких старушек, организаторы этой деятельности стремились узнать, заслуживали ли эти женщины помощи, вели ли они праведную и респектабельную жизнь.

Мальчики и девочки обучались раздельно, получали различные знания, ориентированные на достижение различных целей. Mechanics’ Institutes (образовательные учреждения для рабочих), находившиеся под сильным влиянием Бентама, пер воначально предназначались исключительно для мужчин; они должны были готовить не только разумных, работящих людей, давать им необходимые научные знания, но и воспитывать их хорошими супругами и отцами; выпускники этих заведений должны были в дальнейшем передавать знания своим женам, чтобы их семьи в конечном счете стали образцовыми.

Этим амбициозным проектам не было суждено стать успешными. У многих историков мы можем прочитать, что представители рабочего класса, как мужчины, так и женщины, не просто отказывались от ценностей, навязываемых им культурой господствующих классов.

Грей в книге о рабочей аристократии Эдинбурга конца XIX века описывает некий договор, заключенный между господствующим и подчиненным классами, который привел к появлению новых понятий достоинства и респектабельности, не оставшихся без влияния буржуазного взгляда на вещи, но основанных на доверии, например в профсоюзном движении, и на классовой гордости. Так же и Винсент, рассматривая в своем труде о «полезных знаниях» автобиографии рабочих, указывает на то, что представления рабочих отличались от буржуазных и имели специфическое содержание.

То же самое можно сказать и о мужской и женской сферах. Рабочий класс не до конца принял буржуазное представление об идеальном образе жизни, но отдельные религиозные и светские аспекты, отвечавшие некоторым нуждам рабочих, они переняли.

Рассмотрим характернейший казус – алкоголизм. Рабочие стали апостолами буржуазной респектабельности. Они стремились к самосовершенствованию, учились, тянулись к тем, чье социальное положение выше. Движение за абсолютную трезвость возникло среди тех, кто имел классовое сознание, в частности среди представителей чартистского движения. Но вера в возможность улучшения каждого члена общества часто вела к признанию буржуазной культурной модели. Аргументы против пьянства находили широкий отклик в семьях рабочих. Худшее последствие алкоголизма – это, безусловно, разрушение и моральный упадок семьи. На плакатах очень популярной серии «Бутылка» знаменитого гравера Крукшанка мы видим сначала скромную и респектабельную семью рабочих, сидящих за столом в простой, но чистой и удобной ком нате. Это образец счастливой семьи: одежда у всех заботливо починена, дети играют, в очаге горит огонь, засов задвинут, что говорит о безопасности дома. Далее мужчина предлагает стаканчик своей жене, и, сцена за сценой, Крукшанк показывает нам ужасный конец этой семьи – впавший в безумие отец убивает бутылкой жену, младший ребенок умирает; дочь становится проституткой, старший сын – сутенером. Поборники умеренности охотно использовали эти картинки, показывая несчастье семьи пьяницы и идиллическую жизнь семьи рабочего–трезвенника.

Все это не предполагало буквального заимствования буржуазного идеала семейной жизни; у рабочих было собственное понятие о разделении ролей, и несмотря на влияние доминирующего идеала, самобытность этого понятия сохранялась. Джон Смит, бирмингемский поборник умеренности, утверждал: «Умеренность – неотъемлемая часть семейного счастья, а главное украшение дома–это хозяйка, хранительница домашнего очага. Наше блаженство и безмятежность на протяжении всей жизни – с детства до старости – целиком и полностью зависят от наших родственниц или подруг».