Текст книги "История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны"
Автор книги: Филипп Арьес
Соавторы: Роже-Анри Герран,Мишель Перро,Жорж Дюби,Линн Хант,Анна Мартен-Фюжье,Кэтрин Холл,Ален Корбен
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 48 страниц)
Секс, в настоящее время главная составляющая любого союза, в XIX веке был лишь фоном супружеской жизни. Аделина Домар показала, как прочны были в Париже того времени браки по расчету. Огромное количество дарственных между живыми супругами и распоряжений в завещаниях в пользу одного из супругов доказывает существование настоящей нежности. В этой среде бездетные супруги редко оставляют друг друга ни с чем в случае смерти, давая наследство своим родственникам. Изучение завещаний со всей очевидностью доказывает привязанность, о которой говорит и крайне редкое раздельное проживание супругов.
О супружеском сексе крестьян известно мало. Не будем, однако, утверждать, что в этой среде отсутствовала близость и царила разнузданность нравов. Здесь очень часто любовный акт совершается не в спальне. Сексуальные потребности можно удовлетворить в любой момент где угодно – на чердаке, на сеновале, в роще. Тогда крестьяне не носили нижнего белья, не знали личной гигиены, им не мешали никакие буржуазные предрассудки. Однако, как советует Мартина Сегален, не стоит недооценивать нежность супругов. Тяжелый совместный труд, решение задач сообща, воспитание детей – все это создавало между супругами тесные и прочные связи. Джеймс Ленинг отмечает, что среди крестьян Марля, небольшой коммуны на Луаре, заключаются брачные контракты на совместное владение имуществом и оформляются дарственные между супругами.
Пришествие сексаПримерно с 1860‑х начинается современная история секса. В традиционной культуре слышен глухой рокот; эротическое воображение меняется. Запертый в частном мирке буржуа начинает страдать от своей морали. Образ народного секса, диковатого и свободного, усиливает желание бегства; проституция приобретает новые привлекательные черты. Золя интерпретирует эти страдания; в шокирующем монологе директора Энбо, жадно подсматривающего за любовными утехами шахтеров, сквозит это болезненное желание. Он «с радостью согласился бы голодать так же, как они, если бы мог заново начать жизнь с какой–нибудь женщиной, которая отдавалась бы ему на куче щебня со всею силой страсти, всем своим существом»[441]441
«Жерминаль» (пер. Н. Немчиновой).
[Закрыть].
Романтический любовный код рушится. Вместе с ним у женщины исчезает волнение, связанное с чем–то запретным; соблазнение становится делом банальным. Фигура Дон Жуана деградирует и становится пассивной. «Милому другу» больше не надо скрывать свои порывы. Страсть все чаще уступает перед боязнью «неприятностей». Одновременно с этим растет страх перед женщиной. Буквально назавтра после падения Парижской коммуны почтенные граждане, испуганные тем, что преграды на пути женской сексуальности рушатся, стали совершать попытки установить моральный порядок, но это им не удалось. Ужас перед наступлением народа подпитывал сексуальную тревожность. Тема проституции захватила литературу. Максим Дюкан изобличает нарастающую порочность общества, которую Золя иллюстрирует, создавая образ Нана. Женщин–соблазнительниц становится все больше, это начинает беспокоить многих. Забыв том, что нужно устремлять глаза к небу, о полупрозрачных туалетах, слезах, вздохах и робких страстных признаниях, женщина открыто провоцирует желание; она душится тяжелыми мускусными духами. Дамы полусвета – яркий пример этого; вскоре соблазнительница, окруженная лианами и экзотическими растениями, захочет стать священной принцессой из слоновой кости.
Параллельно с этим зарождается scientia sexualis, которая вносит новизну в тактику спора. Первое поколение сексологов – от Молля до Хиршфельда, от Фере до Бине, от Крафт–Эбинга до Фореля – фрагментирует эротическое поле, кодифицирует перверсии, табуирует с точки зрения патологии то, что раньше осуждалось лишь с моральной точки зрения. Таким образом подготавливается царство секса. Домашний мир, наполненный эротизмом, становится эпицентром назревающих подземных толчков.
В буржуазной среде конца века юношеский флирт модифицирует «секс ожидания», подготавливает грядущее потрясение. Этот поведенческий комплекс, на протяжении века характеризовавший взаимоотношения совсем молодых людей на Западе, не был темой ни одного исследования. Вместо того чтобы снова и снова возвращаться к литературному образу Мод де Рувр, «полудеве» Марселя Прево, предоставим специалисту, Огюсту Форелю, дать описание этой новой практики. Флирт заимствует у кода романтической любви необходимость первоначальной дистанции. Наш сексолог отводит большую роль взглядам, которые предваряют встречу. «Ласки глазами» открывают размеченный со знанием дела путь. Незаметные соприкосновения одежды, затем кожи, пожатия рук – вот начало. Затем начинают касаться друг друга колени – под столом за обедом или в вагоне поезда. Начинаются «любовные игры» – поцелуи, ласки, «лапанье». По мнению Фореля, если подойти к делу «с умом», то можно достичь «оргазма без соития». Многие молодые люди остерегаются «выдать себя словами»; «немой разговор» флирта сообщает о желаниях.
Новой любовной игре есть где развернуться: воды, курорты, казино, высококлассные отели. Флирт примиряет девственность и стыдливость с пробуждающимся желанием. Женщина позволяет лишь догадываться о своей чувственности и всячески избегает того, чтобы выдать себя полностью. Кроме того, новый эротизм требует деликатности, изысканности, усложненности чувств. Грациозный и прелестный флирт дает возможность проявить интеллектуальные и артистические способности. Именно ему подчиняется ритуал помолвки. Для некоторых «безумцев», мужчин и женщин, такие отношения заменяют одновременно любовь и секс. Флирт отныне – это переходное поведение: девушка уже не совсем наивна и несведуща, но еще и не полностью раскрепостилась; она может удовлетворить свое желание и испытать удовольствие, в чем открыто признаться еще не решается.
Статус флирта будет долго обсуждаться. Жан–Луи Фландрен полагал, и это стало авторитетным мнением, что нескончаемые молчаливые ласки где–нибудь в укромном месте или под зонтиком отошли в прошлое. С ним спорит Эдвард Шортер, убежденный, что речь идет о новом типе поведения. Отметим все же, что «обжимания», рассматриваемые в 1900 году доктором Бодуэном и неким вандейским священником начиная с 1880‑х годов как традиционный стиль поведения, выдержали влияние поведения господствующих классов. Фландрен утверждает, что ничего подобного не было тогда у буржуазии. Не следует недооценивать взаимопроникновения культурных моделей из среды в среду. Так, отмечает Форель, начиная с 1905 года приемы буржуазного флирта быстро проникают в народную среду. По его мнению, речь идет о грубоватой и неловкой имитации действий элиты. Деревенские «обжимания» приобрели новые свойства, навеянные моделью поведения высшего общества.
Практика флирта меняет супружеский секс. Само собой разумеется, что «полудевы» и наивные девушки эпохи Июльской монархии ведут себя в постели по–разному. Женщине больше не запрещено получать удовольствие. В последней четверти века появляется новый тип пары, отношения в которой более дружеские, которую больше не разделяют барьеры знания и не смущают вмешательства исповедника. Образ новой пары создан пророками нового республиканского режима, теми, кто вместе с Камилем Се дал девочкам доступ к среднему образованию. Супруги начали нежно обращаться друг к другу, и молодые женщины не таясь наслаждались завуалированным эротизмом модных романов.
Между более информированной девушкой и проявляющим большую заботу об удовольствии партнерши молодым человеком завязываются теплые доверительные отношения, а эгоизм сменяется обоюдным наслаждением. На это настраивают некоторые моралисты и воспитатели. В 1903 году угроза венерических заболеваний подвигла доктора Бюрлюро на написание брошюры по половому воспитанию девушек. При поддержке воспитательниц и добропорядочных матерей семейств идею подхватило Общество санитарной и моральной профилактики. На Луи Лиара, руководителя парижского образования, оказывается давление; он тем не менее не осмеливается официально ввести курс полового воспитания в государственные школы для девочек из опасений ополчить против себя своих противников.
Уже в 1878 году доктор Дартиг опубликовал работу «Об экспериментах в любви, или Причины супружеской неверности женщин в XIX веке», защищающую право женщины на оргазм. Автор видит в нем лучшее средство против измен. Доктор Монтальбан и многие его собратья рекомендуют супругу в первую очередь проявлять нежность и терпение и тоже придают большую важность женскому сексуальному удовлетворению. Скорее всего, речь идет о поведении меньшинства, но оно согласуется с прогрессом в области контрацепции. Использование современных методов контрацепции доказывает поворот к эротическому сексу, целью которого является в первую очередь наслаждение, а не продолжение рода.
Врачи начали выступать резко против «супружеского онанизма» в конце 1850‑х годов. В 1857 году доктор Бержере составил список приемов, которые он рекомендовал своей клиентуре в Арбуа. Самой распространенной техникой предупреждения беременности был прерванный половой акт. Самоконтроль, которого это требует, созвучен моральной автономии, которую вскоре будут превозносить неокантианцы, вдохновители республиканской школы. Однако Бержере был настроен резко отрицательно к взаимной мастурбации, расцениваемой им как «недостойное занятие», оральному и даже более распространенному, если верить доктору Фио, анальному сексу. Самые богатые люди использовали презервативы, а рабочие по–прежнему были уверены в том, что секс в вертикальном положении предупреждает риск беременности.
В конце века начинает разворачиваться неомальтузианская пропаганда. Побуждаемая Полем Робеном и Эженом Умбером «Лига возрождения человечества» (1896), а потом группа, опубликовавшая манифест «Сознательное поколение» (1908), призывают к «забастовке чрева». Усилия неомальтузианцев не пропадают даром и доходят до рабочего класса. Пропаганда затрагивает рабочих Севера; Жерар Жакме отмечает, что она разворачивалась и в XX округе Парижа; местные власти отмечали, что народ буквально завален информацией о противозачаточных средствах. Брошюры и листовки рекомендуют механические методы, менее неприятные и более надежные, чем прерванный половой акт. Пациенткам доктора Фореля они хорошо известны. Некоторые из них применяют спринцевания теплой водой с небольшим количеством уксуса; другие вводят глубоко во влагалище губки, смоченные в дезинфицирующем растворе. Более прогрессивными считались маточные кольца с мембраной из каучука. Этим средством по совету врача решила воспользоваться Марта. Получают распространение английские презервативы из тонкого каучука, которые стоят дешевле, чем кондомы из кишок животных, которые, к тому же, требуют более осторожного обращения. Коротко говоря, контрацепция развивается параллельно с интимной гигиеной. «Английская канюля» составляет компанию биде.
Начиная с 1882 года антисептика позволяет проводить овариоэктомию – удаление яичников. В больнице Сен–Луи доктор Пеан с января 1888 года по июль 1891‑го сделал 777 таких операций. Его пациентки – простолюдинки. В 1897 году доктор Этьен Кан обнародовал шокирующие цифры: от тридцати до сорока тысяч парижанок были «кастрированы» таким образом. Золя обличает это явление в романе «Плодовитость», называя его «огромным супружеским мошенничеством». Но существовала и еще более чудовищная хирургия, оценить губительные последствия которой не представляется возможным. Некоторые женщины соглашаются на так называемую операцию Болдуина Мари – создание искусственной вагины.
В то время предохраняться от нежелательной беременности означало отрицать требования церкви и большинства врачей, полагавших, что «супружеское мошенничество» влечет за собой разнообразные женские болезни: «чудовищные кровотечения» (Бержере), боли в животе, исхудание, «нервное истощение». Все эти напасти подстерегают женщину, которая не получает достаточного количества спермы, не беременеет и в связи с этим не находит умиротворения.
Эту убежденность разделяет и значительная часть клиентуры врачей. Семья Марты обеспокоена тем, что она переутомлена удовольствиями, которые доставляет ей муж. Когда мать обнаружила, что беременности нет и не будет и успокоить бурный женский темперамент нечем, она стала опасаться за рассудок и жизнь дочери. В то же время семья ее супруга полагала, что молодая женщина изнуряет мужа.
Один момент остается невыясненным: как распространялась практика использования контрацептивов? В самом деле, неомальтузианская пропаганда затрагивает не все круги общества, а «супружеское мошенничество» распространяется массово – это доказывает опрос, проведенный в 1911 году доктором Жаком Бертильоном. Отметим здесь, что посещение проституток, традиционно использующих спринцевание, укрепило представления о чисто эротическом поведении.
Если прерывание полового акта было распространенной практикой в крестьянской среде, то для рабочего плодовитость супруги является предметом гордости и доказательством его мужественности. Это чувство, как и мужские легкомыслие и небрежность, тормозит контрацепцию. Начиная с 1880‑х, когда риск инфекции снизился, возникло явление, которое Ангус Макларен назвал «домашним феминизмом». Женщины проявляют солидарность друг с другом – мать с дочерью, повитуха, делающая подпольные аборты, с клиенткой; это помогает регулировать размеры семьи. Менее ловко управляющиеся с механическими контрацептивами, чем дамы из буржуазного общества, менее отважные, чтобы требовать от мужей прерывать половой акт, женщины из рабочей среды начали массово делать аборты. Когда никакие упражнения, никакие настои, отвары и спринцевания не помогают, они прибегают к услугам разных «бабок», которых становится все больше в городах. Многих женщин после их вмешательства приходилось отправлять в больницы.
Значительный рост числа абортов перед I Мировой войной можно объяснить воцарившейся вседозволенностью. По мнению экспертов, ежегодно прерывалось от ста до четырехсот тысяч беременностей. В начале XIX века к этой процедуре вынуждены были прибегать незамужние соблазненные и покинутые девицы или изнасилованные вдовы. Век спустя основную клиентуру абортариев составляют замужние женщины. Этот отчаянный поступок становится банальностью, а женщины все больше чувствуют себя хозяйками собственного тела.
В буржуазном доме, обитатели которого в это время робко познают радости жизни, – новый расцвет любви со служанкой. Наличие горничной стало показателем социального статуса: каждая мелкобуржуазная дама должна иметь свою служанку. В квартирах, где зачастую места едва хватало на семью хозяев, поселяется еще и юная крестьянка. Ее появление в доселе мирном частном мирке становится постоянным искушением для хозяина. Когда же «османизация», продолжавшаяся в годы Третьей республики, переселила прислугу в мансарды, мужчине ничего не стоило подняться туда по черной лестнице. Утешить «мсье», дать ему возможность излить чувства на ее груди может быть для служанки веселой местью слишком строгой хозяйке. Буржуазия нового поколения, воспитанная кормилицей и няней, привыкла прибегать к помощи женщин из народа, когда надо решить какие–то телесные проблемы, например просветить подросшую девочку о том, что с ней происходит. Бонна обслуживает либидо буржуазии. Психоаналитики наверняка могли бы многое рассказать о таком фетише, как фартук. Этот предмет одежды символизирует одновременно интимность частной сферы и доступность женского тела. В некоторых случаях хозяйка дома принимает условия игры и соглашается на брак втроем. Больная, фригидная или брошенная, таким образом она может контролировать мужа или даже сына. Отношения со служанкой позволяют не проматывать состояние и не вредить здоровью – в общем, избегать «неприятностей».
Романисты сплошь и рядом описывают такие «проказы» со служанками – тут и Золя, и Мопассан, и Мирбо. Литература, может быть, даже преувеличивает одержимость мужчин доступными и неприхотливыми женщинами из народа, поэтому не всегда стоит ей доверять.
Здесь следует упомянуть и значительное количество хозяев предприятий и, особенно, мастеров на производстве, которые злоупотребляют своим положением, чтобы соблазнять молодых работниц. Общественные активисты, в частности анархо–синдикалисты, беспрестанно выражают возмущение новым «правом первой ночи». Эта практика, по их мнению, способствует подрыву нравственности рабочих. Мы знаем, что речь идет не просто о фантазиях. В Лиможе в 1905 году началась настоящая охота на «сатиров». Это вызвало большие волнения в столице фарфора.
Эротизация супруги влечет за собой появление страха адюльтера. С точки зрения закона положение супругов в этом вопросе очень разное. Мужа нельзя призвать к суду за неверность; это возможно только в том случае, если он содержит любовницу под крышей супружеского дома. Такое поведение можно рассматривать как бигамию, которая ставит под угрозу существование семьи. Только в этих обстоятельствах супруга имеет право подать жалобу, и мужу могут присудить большой штраф. Кроме того, женщина может возбудить процесс по поводу раздельного проживания, особенно если адюльтер мужа сопровождается скандалами и серьезными оскорблениями. Начиная с 1884 года супруга может требовать развода. Зато супружеская неверность женщины повсеместно считается преступлением. Неверная жена рискует получить два года тюрьмы. После вынесения приговора муж имеет право отменить наказание и позволить виновной вернуться в семью. Это настоящее право помилования. Любовник изменщицы также рисковал быть осужденным; это доказывает тот факт, что речь шла не о систематическом потворствовании мужчинам со стороны законодателей, но прежде всего – о сохранении семьи. Как бы там ни было, эти положения были «полуподстрекательством к мужским изменам». Также в случае вынесения решения о раздельном проживании женщина обязана была продолжать хранить верность супругу, тогда как ему позволялось все что угодно, потому что супружеского дома как такового больше нет.
Для оправдания такой асимметрии юристы используют два главных аргумента: женщина, находящаяся в зависимом положении, не имеет права следить за мужем, который априори прав; к тому же лишь измена женщины может повлечь за собой попадание семейного достояния в руки чужих детей.
На самом деле юриспруденция пытается сгладить эти различия. Женщине последовательно предоставляется возможность судебного преследования мужа, если он не скрывает свою неверность или если ведет себя оскорбительно (1828), если он бросает семью (1843), если не соглашается на совместное проживание (1848) и даже если отказывается от выполнения супружеского долга (1869). Анна–Мария Зон отмечает, что в интервале между 1890 и 1914 годами супружеская измена женщины наказывается не более сурово, чем неверность мужчины. С этой точки зрения юридическое неравенство мужчин и женщин становится лишь теоретическим. Вдобавок чиновники больше не придают важности тому, что отныне считается незначительным преступлением.
Отметим, что между 1816 и 1844 годами измена рассматривается лишь как второстепенная причина в судебных делах по вопросу о раздельном проживании; эта процедура главным образом дает женщине возможность не подвергаться побоям, отношение к которым с течением времени становится все менее терпимым. Начиная с 1884 года основными причинами, по которым женщины подают на развод, становятся плохое обращение мужей и нехватка денег.
Распространению такого явления, как супружеская неверность, в частности в мелкобуржуазной среде, способствует множество факторов. Ослабление, пусть запоздалое, контроля за выросшей девочкой, относительное распространение интимной гигиены, купания, занятие теннисом, катание на велосипеде, привычка к ласкам понемногу смягчают запреты, давившие на созерцание собственного тела и на приобретение эротических навыков. Новые супружеские отношения, основанные на страсти, распространение контрацепции, даже отстаивание женщинами права на получение удовольствия, о чем пишет Мадлен Пелетье, уничтожают модель добродетельной супруги. Канализация мужских приемов соблазнения, снисходительность судов, страх венерических заболеваний заставляют мужчин интересоваться замужними женщинами, лучше информированными и более чувственными, чем до брака.
