Текст книги "Пленительная страсть"
Автор книги: Ферн Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
Риган был в растерянности. Неужели эта женщина, его законная жена, опять настоит на своем? Неужели ему придется уступить ей, отказавшись от сына? Нет, ни за что! На этот раз ей не придется торжествовать победу над ним. Он не позволит, чтобы его отлучили от сына! Ему уже однажды приходилось терять ребенка, и он знает, что это такое! Лишаться второго сына Риган не намерен. Ради малыша он пойдет на все и, если понадобится, не побоится и смерти, которой Сирена вздумала пугать его. Не сейчас, так потом, но ей придется покориться мужу. Сына он не отдаст ни в коем случае, и пусть она даже не надеется на это! Он не какой-нибудь желторотый мальчишка, чтобы позволить женщине одержать над ним верх.
И прежде чем Риган подумал, что лучше сказать, следующие слова сами слетели с его губ:
– Если ты думаешь, что я забыл твое любезничанье с Цезарем и ваши чересчур продолжительные обеды в его доме, то ошибаешься, дорогая моя! Я помню, с каким блеском в глазах ты возвращалась от него. Весь остров сплетничал о твоей связи с этим проклятым испанцем! И если все не так, если я не прав, то чем ты мне это докажешь? Скажи, положа руку на сердце, что ты не была близка с ним, – и я поверю тебе, твоим словам. Давай же, говори! Я хочу услышать правду от тебя самой. Ну, спала ты с ним или нет? Почему же ты молчишь, Сирена? – проговорил он чуть ли не нараспев.
Она мысленно проклинала себя за то, что позволила, что допустила такую ситуацию, когда ей пришлось оказаться в положении оправдывающейся. Но нет, она не могла лгать. Она не станет лгать. Она никогда не опустится до лжи. Однако и правду сказать Сирена тоже не могла. Щеки ее вспыхнули, когда она подняла на Ригана свои ярко-зеленые глаза. Взгляд их был мрачен. Как объяснить, что она имела близость с Цезарем только под воздействием наркотика, которым тот напоил ее, что это было против ее воли? Разве он поверит, что она, находясь в объятиях испанца, видела перед своими глазами его, Ригана?! Вряд ли...
Ван дер Рис с нетерпением ждал ответа и в то же время очень боялся услышать его. Голубые глаза голландца смотрели на женщину с затаенной надеждой и умоляли ее отрицать, все отрицать, решительно отметая всякие грязные слухи, подозрения и обвинения.
Сирена продолжала молчать. По ее сверкающим глазам трудно было понять, что за чувства испытывала она в данный момент. В чем заключалась истинная причина ее молчания? В простом упрямстве? В нежелании сказать правду? А какова она, эта правда? Почему Сирена не желает ее? По ее лицу ничего нельзя было прочесть: оно оставалось бесстрастным и неподвижным, как у каменного изваяния.
Сердце Ригана тоскливо заныло, как будто его зажали в железные тиски. На что он надеялся? Почему он считал, что она непременно станет отрицать его голословное обвинение? Все очень просто: он хотел таким образом легко избавиться от своей ревности и от давних, истерзавших его душу сомнений. Он надеялся убедиться в ее верности, а значит, и любви. Все дело в том, что эта женщина ему далеко не безразлична. Но почему, почему она так волнует его кровь? Что в ней такого, в этой сумасшедшей? Вот она стоит перед ним со шпагой в руке и угрожает ему! За что? За то, что он желает взглянуть на своего собственного ребенка?! Чертовщина какая-то! В каком кошмарном сне может присниться подобное? Но нет, как бы там ни было, этот ребенок – его родной сын, и поэтому он останется с отцом. И она тоже... Она его жена и будет принадлежать своему мужу... в свое время. Еще не родилась та женщина, которая устояла бы перед ним!
Риган недоуменно пожал плечами и, улыбнувшись, отступил назад. Всем своим видом он хотел показать, что уступает ее требованиям, не желая понапрасну спорить.
Сирена мысленно с облегчением вздохнула и поблагодарила Бога, что ей не пришлось пускать в ход оружия. На сегодня уже хватит махать шпагой, хватит одного убитого. Неужели, действительно она смогла бы опять драться с Риганом? Снова ранить его или даже убить? Нет, она понимала, что не смогла бы сделать этого. Однако сейчас главное то, что она настояла на своем. О, она вырвала бы сердце из чьей бы то ни было груди за своего сыночка! И если Риган попытается отнять у нее ребенка, то она не пощадит и его!
Прищуренным взглядом ван дер Рис наблюдал за Сиреной и решил на этот раз проявить великодушие.
– Иди к своему младенцу! – засмеялся он. – Мой младший сын заждался своего ужина. А мы с Калебом позаботимся об ужине для нас всех. Когда все будет готово, тебя позовут вниз. А потом тебе придется заняться сборами в дорогу. С рассветом мы отправляемся в Батавию. Надеюсь, за это время моя команда успеет доставить на корабль необходимые запасы продуктов.
Сирена хотела ответить, что никуда она не собирается с ним отправляться, а уж тем более в Батавию, но ничего не сказала, решив все же промолчать. Она почувствовала себя чересчур усталой, и у нее не было никакого желания начинать очередную перепалку.
Она ушла, а Риган, широко улыбаясь, бодро хлопнул Калеба по спине. Однако ни этот жест, ни нарочито веселый вид не обманули мальчика: отца выдавали глаза – они были словно у раненого зверя. Несмотря на внешнюю браваду, Риган был глубоко уязвлен и подавлен. Калеб сочувственно посмотрел на него. Кажется, Сирена была права, когда говорила, что мужчины редко думают головой. Обидно становилось за отца: как неумело он себя повел! Вместо того чтобы помириться с Сиреной, он опять завел старую песню о ее обедах у Альвареса! Этот испанец уже мертв, а отец все никак не успокоится! Никак у него не получается найти к ней подход. Вот и сейчас, с этим ребенком! Калеб понимал, что теперешняя уступка Ригана по поводу младенца временна и отец все равно сделает по-своему. Он настоит на своем и добьется, что его сын будет жить с ним. Закон на его стороне. А что сможет сделать Сирена против закона? Не будет же она убивать всех подряд своей шпагой. Кроме того, она теперь мать, а матери себя так не ведут.
Представив себе, как Сирена размахивает шпагой перед судьями, а маленький мальчик цепляется ручонками за ее ногу, Калеб невольно улыбнулся этой картинке. Риган бросил на него неодобрительный взгляд: мол, чему улыбается мальчишка, чему, собственно, тут радоваться? Калеб думал о том, что он должен как-то помочь отцу. Нужно поговорить с Сиреной и каким-то образом убедить ее помириться с Риганом. Пусть она выслушает его и постарается понять. Ведь отец же любит ее! И она тоже его любит! Но почему же тогда они никак не найдут общего языка? Почему у них все время возникают какие-то проблемы? Почему они постоянно усложняют себе жизнь? Наверное, всему виной этот напомаженный испанец! Если бы его вообще никогда не было, то, пожалуй, все устроилось бы хорошо.
Калеб взглянул на пол, который весь был в кровавых дорожках, и поморщился. Как много крови оказалось в этом Альваресе! А посмотреть на него – так был совсем худой. Никогда бы не подумал, что в нем может быть столько крови!
Конечно, Сирена была права: испанец заслужил эту смерть. Если бы она не убила его, то Риган бы сделал это. Наверняка отец не выпустил бы живым этого проклятого сеньора.
– Я думаю, что тебе очень хочется увидеть своего младшего брата. Уверен, что Сирена не будет против, если ты придешь посмотреть на него. Иди к ним, малыш, – великодушно предложил Риган. – А я тем временем распоряжусь, чтобы здесь все привели в порядок. И насчет ужина надо позаботиться. Ступай, сынок, не задерживайся здесь, сколько еще можно стоять среди этой кровищи!
Калебу стало не по себе после этих слов, и он поспешил покинуть комнату. Дом испанца был огромным, и, выйдя в коридор, мальчик растерялся, не зная, в каком направлении идти. И тогда он закричал, что было сил:
– Сирена!
На втором этаже хлопнула дверь и послышался далекий голос фрау Хольц. Поднявшись по винтовой лестнице, Калеб попал в другой длинный коридор и увидел вдалеке старую экономку, поджидающую его возле двери. Убедившись, что Ригана с ним нет, она пропустила мальчика в комнату, и он не мог слышать, как фрау Хольц тут же поспешила закрыть за ним дверь на засов.
– Ну вот, братишка, нам снова довелось свидеться! Иди сюда, – Сирена протянула ему навстречу обе руки.
Подавив смущение, он позволил ей себя обнять, хотя считал, что стал уже достаточно взрослым, чтобы допускать по отношению к собственной персоне всякие нежности. Но Сирене простительно. Она теперь стала матерью, а матери всегда ведут себя подобным образом: то и дело лезут целоваться и обниматься. Калеб подавил улыбку и решил, что придется потерпеть. Разве он мог отказать в чем-нибудь Сирене!
– Подойди, посмотри на своего брата. Мне кажется, что вы с ним чем-то похожи. Правда же, фрау Хольц, маленький Михель и Калеб. чем-то похожи?
– Да, мне кажется, что у малютки такие же скулы, как у его брата, и волосы у обоих отцовские. И скоро ноги, руки и туловище у него вырастут до таких же размеров, как у менеера, – с полной серьезностью ответила старая женщина. – А в данный момент строение тела у него свое собственное, но как долго оно таким будет оставаться, мне не известно.
Сирена улыбнулась смешному замечанию экономки. Фрау Хольц души не чаяла в младенце и готова была ради него на все что угодно. Она даже, не задумываясь ни секунды, жизнью пожертвовала бы ради него, если бы в том возникла такая необходимость.
Калеб стоял возле колыбельки, переминаясь с ноги на ногу, а старая женщина разворачивала одеяльце, в котором лежал его маленький брат. Взглянув на маленькую головку, покрытую золотистым пушком, и внимательно осмотрев розовое младенческое личико, Калеб нахмурился. Из-за чего, собственно, был весь сыр-бор? Где они все находят какую-то схожесть с кем бы то ни было? Здесь совершенно не на что смотреть! Но, не желая обидеть Сирену, он лишь великодушно пожал плечами и ничего не сказал.
Однако она, увидев выражение его лица, рассмеялась:
– Кажется, тебе не очень понравился твой младший братик! Тебе он показался совсем невзрачным, не так ли? Ну что, я угадала?
– Я... я этого не говорил, – заикаясь, пробормотал Калеб.
– А ты и не должен ничего говорить, братишка. Тем более, что я сама тебя всегда учила говорить только правду. Возможно, на самом деле мой ребенок еще выглядит не очень-то привлекательно. Но, можешь не сомневаться, очень скоро он станет просто красавчиком! Он будет расти и набираться сил. Пройдет время, и он превратится в такого же сильного и красивого мальчика, как его старший брат. Не хотелось бы тебя расстраивать, но можешь мне поверить, что и ты тоже, когда был таким же маленьким, был похож на него. Все новорожденные похожи друг на друга.
– Я научу его всему, что знаю сам, – поспешил заверить ее Калеб.
– Прости меня, дружочек, но это невозможно. Я забираю ребенка с собой в Испанию. А ты, скорее всего, последуешь за своим отцом в Батавию. Может, когда-нибудь ты захочешь приехать ко мне в гости в Испанию и тогда сможешь встретиться со своим младшим братом. Пойми, Калеб, так нужно, – грустно произнесла Сирена, заметив в его глазах выражение отчаяния. – Я и раньше говорила тебе, что нам с твоим отцом невозможно продолжать жить под одной крышей. Слишком многое произошло, слишком много встало преград между нами. Хотя бы те же Цезарь и Гретхен... Они всегда будут разделять нас с Риганом... – она вздохнула и грустно покачала головой. – Нет, братишка, даже не думай о том, чтобы я поехала с вами. Это невозможно.
– Сирена, милая, ты только выслушай меня. Риган сейчас внизу... Он притворяется веселым, но меня не обманешь! Мы побывали с ним в Испании, мы искали тебя повсюду. Ты нужна ему не меньше, чем мне. И, к тому же, он все равно добьется, чтобы твой ребенок был рядом с ним. И ты ничего не сможешь поделать. По закону он имеет полное право на своего сына. Ты сама это хорошо знаешь. И на что ты надеялась, запрещая ему взглянуть на ребенка?
– Право на... Ладно, это не имеет значения. Ребенок мой, и я забираю его в Испанию.
– Этот ребенок не только твой, но и Ригана. А он говорит, что заберет его с собой в Батавию. Если потребуется, он обратится к помощи правосудия, а закон, как ты знаешь, полностью на стороне отца. Его не остановит ничто. Он не побоится твоих угроз. И сколько бы ты ни обещала убить его, отец все равно заберет у тебя ребенка.
Сирена на мгновение прикрыла глаза. Слова мальчика не удивили ее, но та уверенность, с которой он говорил, испугала.
– Это мой ребенок! – воскликнула она гневно.
– Подумай о том, что я сказал тебе, Сирена. У твоего ребенка есть отец. И он никогда не откажется от своих прав на сына. У тебя отнимут ребенка, и ты останешься совсем одна, если будешь продолжать упорствовать, отталкивая Ригана.
Две женщины, молодая и старая, в полном безмолвии наблюдали, как мальчик покидал комнату.
Маленький Михель спокойно спал, мало беспокоясь по поводу разыгравшихся вокруг него страстей.
* * *
Ригану не составило большого труда заставить чернокожую прислугу выполнять его распоряжения. Негры пришли в трепет при виде этого белого – такого золотоволосого и невероятно высокого. Может быть, они приняли его за некое божество, невесть откуда явившееся, но все до единого слуги беспрекословно подчинились его мимике и жестам, вмиг позабыв о своем бывшем хозяине, чей окровавленный труп им велено было вынести из дома. Затем они принесли ведра с теплой водой и чисто-начисто вымыли мраморные полы. Скоро во всем доме не осталось никаких следов кровавой драмы.
Убедившись, что его приказания послушно выполняются, Риган направился на кухню, где ему с тем же успехом удалось объяснить, что желательно подать сегодня на ужин, который намечался на восемь часов.
Гости, приглашенные на этот вечер еще покойным хозяином, были извещены слугой об отмене приема из-за безвременной кончины Цезаря.
После выполнения всех этих хлопотливых обязанностей Риган приказал приготовить воду для ванны и послал Калеба принести одежду из багажа, прикрепленного к седлам лошадей, на которых они сюда приехали.
Через час ван дер Рис тихонько постучал в дверь детской и, затаив дыхание, ждал разрешения войти. Он не удивился, что Сирена сама открыла дверь и, увидев его, молча отступила в сторону.
Не проронив ни слова, она указала на небольшую плетеную колыбель, стоявшую у окна, и отошла в сторону. Увидев, как Риган с трепетной нежностью приподнял покрывало, она про себя улыбнулась. Мужчина склонился над колыбелькой, долго, с пеленой во взоре, смотрел на малыша, потом осторожно взял на руки крошечное создание и улыбнулся счастливой улыбкой. Сирена не отрываясь смотрела на них – на отца и сына, – и сердце ее радостно замирало, хотя лицо ее продолжало сохранять бесстрастное выражение.
Как они оба были прекрасны в этот миг! Риган весь светился изнутри, любовь и нежность переполняли все его существо, и младенец, казалось, чувствовал это и отвечал ему благостным почмокиванием. Отец в избытке чувств прижал к своей груди драгоценный сверток, и глаза его встретились с глазами матери. Казалось, в этот миг чувства обоих были едины и они прекрасно понимали друг друга.
– Его зовут Михель, – тихо промолвила Сирена.
– Михель... Хорошее имя. Подходящее для мужчины. Я одобряю твой выбор, – серьезно ответил Риган.
– У него твой подбородок.
– И ваши руки и ноги, – не выдержала фрау Хольц.
– Да, наверное, – улыбнулся он. – Я счастлив.
И, не спуская нежного взгляда с сыночка, он осторожно опустил дорогой сверток назад в колыбельку, долго еще смотрел, потом поправил тонкое покрывало и на мгновение положил свою большую загорелую ладонь на головку ребенка.
– Сын – это самый большой дар, который женщина может дать мужчине, – тихо, с задумчивостью произнес он.
Сказано это было так, что Сирена не поняла, кому именно предназначались его слова: то ли самому себе, то ли ей. Сначала она подумала, что ей, но, когда Риган, не взглянув ни на жену, ни на фрау Хольц, вышел из комнаты, мнение ее изменилось. Взгляд его в тот момент был далеким и печальным. Возможно, он вспомнил совсем другое время, когда Калеб был маленьким, когда была еще жива Тита. Приступ непрошенной жалости охватил Сирену, и она вынуждена была закрыть глаза, чтобы не заплакать.
Риган с Калебом брели по большому тропическому саду.
На землю спустились сумерки, затуманив очертания огромного дома, – бывшего дворца «короля» Цезаря.
Стиснув зубы, ван дер Рис смотрел на ряды мускатных деревьев. Плантация простиралась так далеко, что взором охватить ее было невозможно. Подлец Альварес! Продажная тварь! Ради своего обогащения предал собственную страну! Деревья нужно уничтожить!
Калеб, словно прочитав мысли Ригана, негромко спросил:
– Отец, что ты собираешься с этим делать? Если мы отплываем на рассвете, как ты сказал, то ты не успеешь уничтожить эти деревья.
– После ужина я или подожгу плантации, или вместе со слугами буду выдирать голыми руками каждое деревце.
– Их, должно быть, здесь тысячи, – заметил Калеб и с сомнением покачал головой. – Если ты подожжешь их, огонь может выйти из-под контроля и перекинуться на жилища людей.
– Не перекинется, если делать все с умом. Я еще подумаю над этим, пока мы осматриваем это... королевство. Скажи мне, мой мальчик, ты видел когда-нибудь что-нибудь подобное?
Калеб покачал головой. Вытянув шею, он оглянулся на особняк.
– Дом вполне подходящий для короля. Должно быть, сеньор Альварес потратил все свое состояние, чтобы обосноваться здесь.
Мальчик почувствовал, как напрягся Риган при упоминании имени ненавистного ему испанца, и пожалел о своих словах. Желая отвлечь внимание отца от покойного «короля» и его владений, он заговорил о ребенке.
– Ты тоже считаешь, что младенец Сирены пока еще не очень привлекательный внешне?
Риган рассмеялся, и в смехе его прозвучали счастливые нотки.
– Ну что ты! Он очень симпатичный. Я никогда не видел более приятного младенца. Разве что ты был таким же в его возрасте. Очень скоро он будет красивым и сильным молодым человеком, как и ты. Его зовут Михель. Что ты думаешь об этом имени? – с гордостью спросил он.
Калеб повторил имя, прислушался к тому, как оно звучит, и улыбнулся.
– Мне нравится это имя. Мой брат – Михель! – засмеялся он.
– У тебя будет достаточно времени привыкнуть к малышу, пока мы прибудем домой.
Мальчик внимательно взглянул на отца и уловил смущение на его лице.
– Ты очень любишь детей, папа. А я думал, что мужчины предоставляют заботу о малышах матерям и нянькам.
– Да, в некоторых семьях так и есть. Но для меня мои дети – главное в жизни. Когда-нибудь все, чем я владею, перейдет к моим сыновьям. Когда ты болел, я носил тебя по ночам на руках. Твоя мать и я по очереди сидели у твоей постели, ухаживая за тобой. Мы не доверяли тебя няне, – его грубый голос смягчился, и взгляд стал застенчивым.
– Отец, а Сирене известно, как ты любишь детей? Может, если бы она поняла это, если бы ты объяснил ей все, как мне сейчас, то она бы лучше к тебе относилась. А то она упорно твердит, что ребенок ее и отправится с нею в Испанию.
– Ребенок не ее и не мой, а наш.Ни о какой Испании и речи не может быть! Завтра утром она отправится с нами в Батавию. Ребенку нужны мать и отец. Сейчас у нее нет другого выхода, как подчиниться мне. Законом оговорены подобные ситуации, и Сирена прекрасно знает, что должна поступить так, как я говорю.
– Но может, компромисс... – нерешительно начал Калеб.
– Никаких компромиссов! Она отправится с нами!
– Она убьет тебя, если ты попытаешься забрать у нее ребенка, – с тревогой сказал мальчик. – Я это понял по ее глазам.
– А я убью ее, если она попытается забрать у меня ребенка. Безвыходное положение, как ты считаешь?
—Единственный выход, отец, – это пойти на компромисс, – произнес Калеб, понуро опустив голову.
Риган схватил его за плечи и повернул к себе лицом.
– Я сказал, что не будет никаких компромиссов! Ребенок мой!
– Не только твой, но и Сирены. Это она родила его!
– Ребенок мой! – упрямо повторил мужчина, не обращая внимания на тихие слова сына.
Калеб высвободился из рук отца и отступил от него на шаг.
– Ребенок должен остаться с матерью, – твердо произнес он, и глаза его глянули сердито и неуступчиво.
– Если придется принимать решение, то на чей корабль ты сядешь, мальчик, – на мой или Сирены?
Калеб стиснул зубы и, сжав руки в кулаки, взглянул в холодные голубые глаза отца.
Риган понял, что не получит прямого ответа от мальчика, и невольно ссутулился, устремив куда-то в сторону потухший взгляд.
Калеб, глядя на него, с трудом сдержал рыдания. Ну почему они не могут отбросить свои разногласия и начать новую жизнь? Может быть, забрать этого несчастного ребенка и убежать с ним куда-нибудь? Тогда эти двое скорее поймут, какие они глупцы!
В подавленном настроении и в полном безмолвии брели по благоухающему саду отец и сын, направляясь к дому.
Риган наполнил большой бокал вином, доставленным к столу из богатых винных погребов Цезаря, и сел, задумавшись. Все его мысли были о Сирене. И сердцем, и всем своим существом он тосковал по ней. Какой же он глупец! Зачем он наговорил ей столько всякой чепухи? Почему он не может выбросить из головы застарелую ревность? Почему он никак не может простить Сирене этого проклятого Альвареса?
Однако она не стала опровергать его обвинения! Значит, она действительно была близка с испанцем! Значит, не так уж безосновательны были все его подозрения! Но тогда он был прав, что ребенок мог родиться и от Цезаря! Почему же она так взбеленилась?! И что-то такое на мгновение мелькнуло в ее глазах после его вопроса об их отношениях с Альваресом... Что это было? Сожаление, угрызение совести, раскаяние? Но это выражение исчезло так быстро, что он даже не успел определить, что за ним крылось. Да и было ли вообще какое бы то ни было выражение? И все же ему не следовало заводить речь на эту тему. Самое главное – это ребенок. Калеб прав: Сирена может убить его, если у нее забрать малыша.
И все же он не может позволить, чтобы его лишили сына. Жена должна вернуться с ним в Батавию. Ребенок в таком нежном возрасте нуждается в матери. Возможно, если бы он ей что-то пообещал, то она согласилась бы уступить его требованиям. Но что? Не существовало ничего такого, что бы она желала получить от него, за исключением сына. Но он не может этого сделать и никогда не отдаст своего сына никому.
Или, может быть, придумать какую-то уловку? Пойти на какую-нибудь хитрость? Калеб утверждает, что Сирена никогда не лжет и не нарушает данных ею обещаний. Быть может, каким-то образом вынудить ее пообещать ему, что ... Риган тяжело вздохнул и устало покачал головой. Мысли его путались. Что он может сказать этой женщине с холодными глазами, которая носит его фамилию и является матерью его сына? Но он мог поклясться, что тогда, в ту туманную ночь на борту фрегата, она воспылала не меньшей страстью, чем он сам. И позже, в ее комнате, после того злополучного ужина у Альвареса, когда он повел себя как необузданное животное... Наверное, она все уже забыла. А он... Теперь, когда в нем укоренилась уверенность, что Сирена была близка с испанцем, ему уже никогда не избавиться от ревнивых мыслей. Этот проклятый Цезарь! Неужели он всегда будет стоять между ними?
Но почему, почему она все равно остается такой желанной? Почему он испытывал такое страстное влечение к Сирене? Что в зеленых глазах этой ведьмы заставляло вскипать его кровь? Он желал ее так, как никогда никого в жизни. Он хотел от нее детей. Он любил бы ее, как никогда еще мужчина не любил женщину. Почему она никак этого не поймет? Почему она ненавидит его и постоянно мучает? А сама она? Мучается ли она так же, как он сейчас? Нет. Она абсолютно бесчувственная женщина. Или, скорее всего, она не испытывает никаких чувств именно по отношению к нему. Она откровенно с самого начала дала ему это понять. Весь вопрос в том, сможет ли он жить без нее? И сможет ли он жить с ней в одном доме, не домогаясь ее? Нет, никогда!
Он сердито стукнул ногой по стулу из тикового дерева и вскрикнул, но не от боли в ноге, а от боли в душе из-за собственной безысходности. Что же ему делать? Может случиться так, что ему очень не повезет и он останется лежать здесь в луже крови, а его жена, двое сыновей и эта чертова экономка поплывут на его бриге к берегам Испании! Но нет, она не смогла бы убить его! Ведь он отец ее ребенка. Или смогла бы? Впервые в жизни он оказался один, по-настоящему один. Один-одинешенек! Ему стало не по себе. Хотелось с кем-нибудь поделиться наболевшим. И это было удивительным, потому что никогда в жизни он не испытывал потребности с кем-либо делиться своими мыслями и чувствами. Даже с Титой. Почему Сирена оказывала на него такое воздействие?
Риган сердито заходил по комнате, потом плюхнулся на парчовый диван и с силой стукнул по нему кулаком.
А если сказать ей, что он сгоряча наговорил все про ее связь с Альваресом, что сам он ничему этому не верит, что он просто хотел немножко позлить ее? Может, тогда она...
Он снова ударил кулаком по парчовому дивану. Ответ ему был хорошо известен заранее. Все слишком поздно. У нее не осталось никаких чувств, кроме любви к сыну. А он скоро заберет у нее и сына. Какие еще могут быть вопросы? И какие ответы?
Риган снова подошел к столу, налил себе вина и залпом осушил бокал. Затем налил еще. И еще.
К тому времени, когда слуга пошел приглашать Сирену к ужину, ван дер Рис был уже как следует пьян.
Она наблюдала за ним прищуренными глазами, и ей было невыразимо грустно.
– Ты собрала вещи к завтрашнему путешествию? – спросил он, неразборчиво произнося слова.
Сирена не сочла нужным отвечать что-либо. Она молча ела рыбу.
– Отвечай мне, черт побери! Я спросил тебя: собралась ты или нет? – произнес он как можно отчетливее, желая быть уверенным, что она поняла его.
Не получив ответа, он встал и пристально взглянул на нее. Но Сирена по-прежнему продолжала молчать, глядя лишь в свою тарелку.
Риган взял со стола графин с вином и помахал им в воздухе.
– Черт возьми! Отвечай мне немедленно! Я не могу разговаривать с самим собой. Если ты будешь продолжать вести себя подобным образом, – глаза его засверкали, – то можешь оказаться на полу... подо мной!
Сирена подняла на него глаза и едва заметно улыбнулась.
– Ко времени вашего отправления они будут окончательно собраны, менеер, – тихо ответила она.
Она подозревала, что не только ее молчание выводило его из равновесия. Недаром она так готовилась к этому ужину. Сначала провела несколько часов в ванне, смывая с себя воображаемые следы крови Цезаря; затем причесывала свои длинные волосы, струившиеся мягкими волнами, завила их концы локонами и закрепила надо лбом перламутровым гребнем. Эта прическа была совсем не похожа на те гладкие зачесы, к которым она приучила Ригана в Батавии. Кроме того, на ней было необыкновенной красоты платье.
Цезарь наполнил шкафы многочисленными нарядами из легких шелков и тяжелой парчи, в кружевах, расшитыми золотыми и серебряными нитями и бисером. Эти платья заслужили бы одобрение не только королевы, но даже богиня с радостью облачилась бы в такие роскошные одежды.
– Эти платья для тебя! – торжественно объявил ей Альварес, когда она еще ждала ребенка. – Как только мой сын появится на свет, ты сможешь надеть то, что тебе понравится, и мы отпразднуем появление на свет моего наследника!
– Тогда мне вряд ли когда-либо придется облачаться в твои наряды, потому что праздновать тебе будет нечего: это ребенок Ригана! – воскликнула она в ответ.
И вот она решила воспользоваться одним из щедрых подарков испанца, чтобы произвести впечатление на Ригана, который, кроме ее пиратского костюма да черных траурных платьев, еще не видел ничего красивого.
Выбрав нежное платье цвета топаза, Сирена сердито проговорила:
– Ты оказался прав, Цезарь. Мне понадобилось одно из твоих платьев, чтобы отпраздновать... твою смерть!
И теперь, когда Риган смотрел на нее, она понимала, что ее старания не были напрасны и то, как она выглядит, не оставило Ригана равнодушным. Она была необыкновенно красива в этот вечер. Дымчатое легкое платье нежно оттеняло ее зеленые глаза, лицо цвета слоновой кости и темные волосы. Ее грудь, как всегда высокая и полная, прекрасно подчеркивалась плотно облегающим лифом, невольно притягивая взгляд Ригана.
– Они! Кто это – они? Я спросил тебя: упаковала ли ты вещи? Почему нельзя ответить нормально? Почему ты говоришь загадками? – возмущенно бормотал он, не в силах отвести пьяных глаз от выреза ее платья.
– Они – это фрау Хольц и маленький Михель. А Калеб, полагаю, сам позаботится о себе.
– А ты готова в дорогу? – заорал он, стукнув графином с вином о стол.
– Мне нет необходимости упаковывать вещи, потому что я никуда не последую за тобой. Ты имеешь право забрать ребенка, но на меня это право не распространяется. Я тоже знаю законы. Фрау Хольц в данный момент подыскивает кормилицу для Михеля. А теперь, извини меня, – Сирена поднялась из-за стола.
Боже! Если она сейчас не уйдет, то расплачется, как ребенок. Ребенок! Она отдаст своего сыночка Ригану и никогда не увидит его снова! О Боже! Почему она должна была согласиться на то, о чем будет жалеть всю жизнь?!
– Что ты имеешь в виду? Как это ты не едешь? – закричал Риган, мгновенно трезвея.
Сирена молча выходила из-за стола, боясь поднять глаза и изо всех сил сдерживая непрошеные, предательские слезы. Одна слеза все-таки скатилась по щеке, затем другая, и вот уже несдерживаемым потоком слезы заструились по щекам женщины. Риган изумленно смотрел на нее, и сердце его бешено колотилось в груди. Он никогда прежде не видел Сирену плачущей. Ее слезы повергли его в отчаяние! Он чувствовал себя бесконечно виноватым и испытывал жгучий стыд. Он не мог спокойно смотреть на ее слезы.
– Ты нужна ребенку, и Калебу тоже, – хрипло произнес он. – Может, ты все же передумаешь и отправишься завтра с нами?
Слезы катились и катились по ее щекам. Сверкающие глаза женщины смотрели на него, и сердце ее готово было выскочить из груди. «Скажи, Риган, скажи, что я нужна ТЕБЕ! – молча молила она. – Это все, что тебе нужно сказать, и я последую за тобой на край земли. Но ты должен произнести эти слова!»
Ее губы дрожали. Она закусила губу, чтобы мольба ненароком не прорвалась наружу, не прозвучала вслух. Сирена задержалась на мгновение, ничего не видя перед собой из-за слез, застилающих глаза, и поспешно выбежала из комнаты.
Риган тяжело опустился на стул и громко, отчетливо выругался. Чего она хотела от него? Попроси она опуститься перед нею на колени – и он, не задумываясь, сделал бы это. Разве она не чувствует, как он к ней относится? Разве она не понимает, что с ним творится по ее милости? Как может она оставаться такой бесчувственной, такой холодной? Боже, что она хочет от него? Эти слезы! У него сердце готово было разорваться из-за того, что она плакала. А он? Почему он не сказал, что любит ее? Почему он промолчал? Не сумел сказать всего лишь три слова! Что с ним произошло?
