Текст книги "Польский детектив"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Марек Рымушко,Барбара Гордон,Казимеж Козьневский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

Подполковник Маковский сдержал слово

Улица Ордынацкая в Варшаве – одна из прилегающих к Новому Святу. Она начинается от Нового Свята, пересекает улицу Коперника и заканчивается тупиком у дворца Острогских, в котором помещается Институт Шопена. Лишь небольшой отрезок Ордынацкой открыт для уличного движения, остальная ее часть служит местом встреч окрестных собак, которые на зеленом газоне Высшей музыкальной школы – к великому огорчению ее директора – занимаются своими собачьими делами.

Отрезок между улицами Коперника и Новым Святом очень оживлен. Там находится стоянка такси, почтовое отделение, небольшой бар, кафе, правление молодежной организации и большой магазин модной дамской одежды. Поэтому неудивительно, что с утра до вечера узкие тротуары Ордынацкой заполнены народом. Толчея была бы еще больше, если бы обитатели окрестных домов не ходили напрямик известными им путями. Ведь если свернуть с Ордынацкой в арку дома тринадцать, попадешь на улицу Галчинского. Все дома, стоящие по нечетной стороне этой улицы, одновременно имеют четную нумерацию по Новому Святу. Поэтому через каждую подворотню можно попасть или на улицу Галчинского, или на Новый Свят. Около кинотеатра «Скарпа» два узких прохода соединяют улицу Галчинского с улицей Коперника.

По четной стороне Ордынацкой, против улицы Галчинского, находятся широкие ворота дома номер четырнадцать. Ворота ведут в длинный прямоугольный двор. Середину его занимает школьная спортплощадка. Одну сторону двора образуют дома, выходящие на Новый Свят, другую – большое здание школы имени Ярослава Домбровского. Узкий проход соединяет двор со Свентокшиской улицей; на улицу он выходит возле автобусной остановки. Со двора можно пройти мимо школы на другую школьную спортплощадку, почти всегда пустующую – кто-то догадался ее заасфальтировать, а на асфальте трудно и неудобно играть в футбол или заниматься гимнастикой. Этот асфальтированный стадиончик отделен от соседней улицы Коперника только низкой оградой.

Через почту, находящуюся на Ордынацкой, постоянно проходят большие суммы денег. Она обслуживает весь Новый Свят и прилегающие улицы. Сюда доставляют выручку все магазины и торговые фирмы этой части города. Каждый день, ровно в шестнадцать пятнадцать, к зданию почты подъезжает фургончик «Связь». Работники почты быстро загружают его срочной корреспонденцией и мешками с деньгами. Машина стоит всего минут десять, после чего направляется в сторону Нового Свята и исчезает за поворотом. Погрузка ценных бумаг проводится без остановки уличного движения.

Тот июньский день был холодным и дождливым. Поэтому на Ордынацкой было менее оживленно, чем обычно. Даже на стоянке такси вместо обычной длинной очереди было человека три, не больше. Почти напротив входа в почтовое отделение стоял автомобиль – черная «варшава». Ее владелец с двумя помощниками копался в моторе. В арке ворот дома номер четырнадцать укрылся от дождя мужчина невысокого роста. Видимо, он решил переждать дождь, хотя был в плаще. В кафе «Мазовия» большинство столиков было занято. Перед газетным киоском у арки дома номер тридцать, как обычно, несколько человек покупали газеты и разные мелочи. На улице Галчинского собаки прогуливали своих хозяев.

Фургончик «Связь» подъехал точно в свое время. Вначале из здания почты вынесли срочную корреспонденцию, предназначенную к отправке ближайшими поездами. Потом наступила недолгая пауза – перед погрузкой мешков с деньгами.

Человек, стоявший в воротах дома номер четырнадцать, видимо, отказался от намерения переждать дождь, потому что неторопливо вышел из арки, наискось пересек мостовую и приблизился к стоявшему перед почтой фургончику. В этот момент из «Мазовии» вышел другой мужчина. Несмотря на дождь, он был без плаща. Быстрым шагом мужчина направился к машине, стоявшей с отрытым капотом на другой стороне улицы, напротив почтового отделения. Когда от первого мужчины его отделяло не больше двух метров, человек без плаща сунул руку в карман, вынул свисток и, приложив его к губам, пронзительно засвистел. Потом, отшвырнув свисток на мостовую, одним прыжком подскочил к находившемуся прямо перед ним человеку в плаще и обхватил его так, что тот даже не мог шевельнуться. Началась борьба.

При звуке свистка трое механиков, ремонтировавших машину, прервали свое занятие и также набросились на прохожего в плаще. Отработанным приемом они мгновенно заломили руки своей жертве и, несмотря на сопротивление, потащили в сторону улицы Галчинского. Одновременно возле газетного киоска разыгралась другая сцена. Двое напали на высокого мужчину, который минуту назад покупал газеты. Его поволокли в подворотню дома номер тринадцать. Тем временем с Нового Свята и из здания почты выбежали несколько милиционеров в форме и присоединились к нападавшим. Очень скоро обе «жертвы нападения» – высокий светловолосый мужчина и низенький круглолицый – оказались в наручниках.

Подполковник Маковский – это он дал сигнал свистком и первым бросился на одного из бандитов – быстро обыскал карманы задержанных. Из плаща низкорослого мужчины он вынул черный, видавший виды пистолет. Пряча оружие в карман, сказал:

– Пистолет сержанта Стефана Калисяка.

Задержанных отвели на несколько десятков метров в глубь улицы Галчинского. Там, за кинотеатром «Скарпа», стояли три милицейские машины. Вскоре к ним подъехал «фольксваген». Из него в сопровождении троих милиционеров в штатском вышел высокий брюнет в наручниках.

Прохожие, шедшие по Свентокшиской улице, могли видеть этот «фольксваген» уже полчаса назад. Машина стояла на углу Свентокшиской и Коперника. Мотор работал на холостых оборотах, а водитель напряженно всматривался в пролом в ограде, отделяющей газон от асфальтированной спортплощадки. Он явно кого-то оттуда ждал и был так поглощен наблюдением, что не обратил внимание на трех мужчин, которые, приблизившись к его машине, внезапно отворили дверцы с обеих сторон и, направив на сидящего за рулем дула пистолетов, резко бросили:

– Руки вверх! Не двигаться, будем стрелять!

Мужчина сразу понял, что это не шутки. Он не пытался ни защищаться, ни вступать в объяснения. Без единого слова позволил надеть на себя наручники.

Не заговорил он и тогда, когда его привезли на собственной машине к кинотеатру «Скарпа», где стояли три машины и несколько милиционеров, окруживших двух остальных членов банды.

– Ну, теперь все в сборе, – констатировал подполковник, – можно ехать во дворец Мостовских. Там с нетерпением ожидают наших гостей.

– Каждые десять минут запрашивают по рации – и из дворца, и из Главного управления, – все ли удалось, – сказал милиционер, обслуживающий радиотелефон.

– Сажайте их по-одному в наши машины, – распорядился капитан Галек. – Мы с подполковником поедем на «фольксвагене».

Через минуту машины двинулись по улице Коперника в сторону Краковского Предместья. Операция была проведена очень быстро. Даже те прохожие, которые в это время оказались на Ордынацкой, не поняли, что стали свидетелями ликвидации опасной банды, в течение семи лет терроризировавшей столицу кровавыми нападениями. Они, правда, заметили издалека какую-то потасовку, но решили, что это сводят счеты подвыпившие юнцы.

На этом можно закончить историю банды убийц или, если угодно, обагренную кровью многих жертв историю одного пистолета. Все, что последовало дальше, было связано с юридическими формальностями. Приговор обжалованию не подлежал. Для людей, которые ценят деньги больше, чем чужую жизнь, нет места в обществе.

Остался след этого дела. В отделе криминалистики есть музей преступлений, недоступный глазам непосвященных. Тут представлены разнообразные виды огнестрельного оружия, различные хитроумные трости-револьверы, зажигалки, убивающие человека, которому дали прикурить, коробки отравленных конфет и бутылки с вином, от одного глотка которого мгновенно наступает смерть. Коллекция отмычек, ломиков и «кошек» так богата, что умелые «медвежатники» сумели бы с их помощью открыть даже знаменитую сокровищницу казначейства Англии. А уж различных ножей, кастетов и тому подобных предметов не счесть.

Недавно в одной из застекленных витрин появился новый экспонат – обычный пистолет калибра 7,62. Его вид свидетельствует о многолетнем частом употреблении. Тем не менее пистолет в прекрасном состоянии, хотя весьма сомнительно, что когда-нибудь кто-нибудь сделает из него хотя бы один выстрел. Под пистолетом находится небольшая табличка с надписью:

«Служебное оружие сержанта Стефана Калисяка, убитого 17 ноября 1965 года.

Вооруженные этим пистолетом бандиты 23 августа 1966 года напали на почтовое отделение на Белянах, захватив 327 680 злотых. При этом был убит инкассатор Адам Вишневский и два человека ранены. 10 мая 1968 года они же застрелили на улице Тувима Богдана Покору и похитили 412 000 злотых. 22 ноября 1969 года на Новогродской улице перед банком убили Януша Лютыка и похитили 1 365 000 злотых».

Казимеж Козьневский
Смерть под псевдонимом

В полдень горничная подошла к двери номера 315. Постучала – тишина. Снова постучала – тишина. Она удивилась. Все еще спят? Или пан Кожух спит, а жена ушла? Нет, вряд ли. Работая в прямом, широком коридоре четвертого этажа, она бы услышала, если кто-нибудь открывал дверь этой комнаты, ведь другие номера были пустыми.

Горничная громко постучала в третий раз и, не дождавшись ответа, вставив плоский ключик в замок, повернула его вправо. Замок сразу же открылся, она нажала дверную ручку, потянула дверь к себе. В этой старой гостинице у каждой комнаты было две двери, отделенных друг от друга полутораметровым тамбуром. Внутренняя дверь тоже была закрыта. Женщина, охваченная внезапной тревогой, снова постучала. Никто не откликнулся. Она энергично нажала дверную ручку.

И увидела светлую комнату, залитую полуденным майским солнцем. А у правой стены, в кресле…

Женщина пронзительно вскрикнула и, потеряв сознание, рухнула на пол.

* * *

Другая горничная, убиравшая лестницу, услышала крик. Выключив пылесос, она быстро, насколько позволяли ей отекшие ноги, выбежала в коридор и устремилась к единственной широко открытой двери. Приготовленная криком к самой ужасной неожиданности, она не потеряла сознание и, выскочив из 315 номера на лестницу, стала истерически звать на помощь портье: «Пан Станислав! – донесся ее голос до первого этажа. – Пан Станислав! Беда!»

Портье поднимался наверх, шагая через две ступеньки, что в его возрасте и при его весе было не так легко. Еще быстрее он выбежал из комнаты, не забыв, однако, распорядиться, чтобы никто туда не заходил.

Три автомашины – две милицейские и «скорая помощь» затормозили возле «Сьвита» – большой, но отнюдь не самой комфортабельной в городе гостиницы. В вестибюль вошли пятеро в штатском и милиционер в форме, а за ними – молодая женщина-врач с санитаром.

Задыхавшийся портье трясущейся рукой указал им дорогу. Лифт не работал, пришлось подниматься по лестнице. При виде милиционера и врача горничные, столпившиеся у двери триста пятнадцатого номера, расступились.

– Вот здесь! – портье остановился, пропуская приехавших вперед. – Она, наверное, в обмороке, а он… увидите сами… – Портье пятился, не желая снова видеть страшное зрелище. – Мы ни к чему не притронулись, даже к ней.

Поручик Левандовский, офицер следственного отдела городского управления милиции, остановил своих спутников:

– Минуточку! Не все вместе. Я войду первым.

За порогом открытой настежь двери лежала в обмороке горничная Марковская.

– Займитесь ею, – попросил поручик врача «скорой помощи».

Направо от большого окна через ручку маленького креслица перевесилось тело мужчины. Его левая рука почти касалась пола, правая сжимала подлокотник. На дешевой пижаме в голубую полоску темнели пятна запекшейся крови. Кровь стекала с груди на живот, на бедра, на пол. Большая липкая лужа темнела у его ног.

На полу, за креслом, лежал мужской парик из темно-русых волос.

Лысый, бледный череп убитого пересекал шрам.

В груди слева торчал кинжал.

Поручик Левандовский широко раскинул руки, как бы стремясь оградить труп от любопытных взглядов. Позади него стоял судебно-медицинский эксперт и двое уполномоченных из следственной группы. Ни к чему не прикасаясь, сдерживая дыхание, поручик наклонился над креслом. В полной тишине он долго всматривался в рукоятку кинжала: на ней виднелись маленькие дырочки, расположенные в форме свастики, когда-то там находившейся, а потом отодранной. Поручик подозвал врача и своих товарищей. Вместе они продолжали внимательно осматривать тело.

Человек был мертв уже много часов.

– Удар нанесен с абсолютной точностью, – тихо сказала врач. – Прямо в сердце.

Поручик Левандовский медленно повернулся. Не сходя с места, он окинул пристальным взглядом комнату. Обычный двухместный гостиничный номер. У стен две аккуратно заправленные кровати, однако видно, что пользовались только одной: кто-то ложился на неразостланное одеяло. На низкой скамеечке – открытый чемодан с переворошенным бельем. Искали там что-нибудь? А где костюм убитого? Видимо, в запертом шкафу. Над умывальником, на полочке, – туалетные принадлежности, бритвенный прибор. На столе – раскрытая книга, недопитый стакан чая, грелка. Пачка сигарет «Спорт» и коробка спичек. Две газеты – познаньская и местная. Пепельница со множеством окурков. Под кроватью – изношенные полуботинки.

– Что ж, беритесь за работу, – поручик обвел рукой комнату. – Только сохраните мне следы, все следы…

– Горничная уже может говорить, – сообщила врач из «скорой помощи».

– Уведите ее, пожалуйста, в соседнюю комнату, – сказал поручик. – Я сейчас к ней зайду. Позовите сюда портье!

Пан Станислав неохотно вошел в комнату. Остановившись на пороге, он смотрел в окно, отводя глаза от трупа. Поручик жестом подозвал его поближе.

– Кто это?

– Пан Анджей Кожух, – пробормотал портье.

– Анджей Кожух, – повторил Левандовский. – Он жил в этом номере?

– Три дня. С тех пор, как выписался из больницы.

– Из больницы? Он болел?

– Три месяца назад попал в автомобильную катастрофу. Тогда он тоже ехал к нам. Он всегда у нас останавливался, много лет.

– Зачем он приезжал?

– В командировку. На верфь, из Познани.

– Из Познани?

– Да, с машиностроительного завода. Он всегда у нас останавливался.

– Это наверняка он? Наверняка Кожух? – Левандовский пристально наблюдал за перепуганным портье, который, точно загипнотизированный, не отрывал взгляда от убитого.

– Без волос… – прошептал портье. – Но все же это он…

– Что, Кожух всегда носил парик? – поручик указал на предмет, лежащий за креслом.

– У него были волосы… Я не знал, что не свои.

– Итак, вы уверены, что это Анджей Кожух?

– Да.

– Три дня проживший в этом номере?

– Да.

– Один?

– Один… он был прописан, но вчера приезжала жена.

– Из Познани?

– Из Познани… Я думаю, из Познани.

– Она не прописывалась?

– Нет. Ей не надо было прописываться. Она пробыла у нас несколько часов. Утром приехала, а днем уехала.

– В котором часу?

– В третьем, около трех. Это я заметил. Кожух сам проводил ее на вокзал. Вернулся часа в четыре. У нас в это время спокойно… Он постоял со мной, сказал, что хорошо себя чувствует, что жена уехала и он тоже скоро поедет домой.

– Жена молодая? Красивая?

– Какое там! – портье махнул рукой. – Но помоложе его, – добавил он, глядя на лицо убитого. – Впрочем, в парике он тоже выглядел моложе. А насчет нее я вам вот что скажу, пан поручик: одну называют дамой, а другую женщиной. Она – женщина.

– Полька?

– Почем я знаю? По-польски она говорила, как вы, как я, как все.

– А он? – поручик кивнул на убитого. – Поляк?

– По-моему, да. Поляк.

– Вы вчера дежурили?

– Я.

– И сегодня опять вы?

– Я часто дежурю несколько дней подряд. Рядом живу, на ночь приходит второй портье, а я днем работаю… Мы сменяемся в восемь.

– Кто приходил вчера к Кожуху, кроме жены?

– Кто? – портье задумался. – Сюда много народу ходит. С утра до вечера. Если кто знает, в каком номере живет знакомый, то ни он нас ни о чем не спрашивает, ни мы его. Днем каждому можно зайти… Только насчет девушек по вечерам строго…

– Девушки у него бывали?

– Боже сохрани! Никогда, ни одной. Нет! Очень приличный был постоялец.

– А мужчины?

– Да… Каждый день приходил доктор из больницы.

– Воеводской?

– Воеводской. Той, что на холме.

– Откуда вы знаете, что это был доктор?

– Три дня назад, когда пан Кожух приехал из больницы, тот пришел часов в пять и спросил, в каком номере живет пан Кожух. И назвал себя. Я поинтересовался здоровьем пана Кожуха. Доктор сказал, что пан Кожух еще слаб, но теперь все будет в порядке.

– Доктор и вчера приходил?

– Да, вчера тоже.

– В котором часу?

– Часа в четыре-пять… Точно не помню. Мы не проверяем, кто когда вошел, кто вышел.

– А другие приходили к нему? Спрашивали о нем?

– Приходили, но спрашивали только три дня назад, когда он выписался из больницы. В тот день к нему пришли двое, нет, трое мужчин…

– Вместе?

– Порознь. И каждый справлялся, в каком номере проживает пан Кожух. Тогда вся наша гостиница только о нем и говорила. Мы так радовались, что он поправился! И вот поди ж ты, какое несчастье…

– Кто они? Те трое?

– Да они не говорили.

– Как выглядели? Поляки?

– Поляки. Все, надо думать, поляки. Один очень элегантный, высокий, представительный. Джентльмен.

– А другие?

– Второй – в кожаной куртке, в свитере. На шофера смахивает. У него на носу шрам. Небольшой, на самом кончике.

– Третий?

– Третий серенький. Ни худой, ни толстый. В обыкновенном пиджачке. И сам обыкновенный.

– Который из них приходил вчера?

– Все трое были… Впрочем, не могу вам точно сказать, приходил ли серенький, в пиджачке. Да и никто уже ко мне не обращался, все знали дорогу. Но элегантный определенно был. И тот, со шрамом, тоже был.

– Когда? В какое время приходил?

– И утром кто-то заходил, когда жена была, и потом…

– У Кожуха было много знакомых в нашем городе?

– Наверное… Он ведь столько раз приезжал. Но раньше никто никогда к нему не ходил.

– Раньше он сам мог ходить, – буркнул Левандовский.

Поручик вышел с портье в коридор, чтобы не мешать врачу и фотографу.

* * *

Кабинет был довольно просторный, из двух угловых комнат открывался сельский пейзаж. Старая больница стояла на невысоком холме, на окраине широко раскинувшегося города.

– Смоленский, Ежи Смоленский, – отчетливо представился доктор. Поручик знал его в лицо, много слышал о нем. Хирург Смоленский был восходящим светилом. Больные добивались, чтобы именно он их оперировал, милиция неоднократно обращалась к нему за советом по специальным вопросам. Мужчины обменялись рукопожатием. Хозяин предложил офицеру удобное кресло.

– Кофе? Чаю?

– Чаю, если можно. С утра до вечера мы пьем кофе. Национальный напиток. Говорят, это вредно, – поручик рассмеялся. Выйдя в коридор, доктор велел принести два стакана чаю, а затем сел в кресло напротив Левандовского. Их разделял стеклянный квадратный столик. Доктор пододвинул гостю пачку сигарет «Кармен» и первый приступил к делу.

– Когда вы мне сообщили об этом по телефону, я был настолько ошеломлен, что… вы сами понимаете… Но приходится держать себя в руках… Подумайте, подняться на ноги после кошмарной катастрофы, чтобы сразу же умереть насильственной смертью…

– Я просмотрел протокол по поводу того несчастного случая. В гололедицу «зубр» наехал на них сзади, на повороте… Они всегда носятся, как бешеные.

– Кожух чудом выкарабкался. Когда его к нам привезли, это был кандидат в покойники. У него было переломано все, что могло сломаться, к тому же тяжелые внутренние повреждения. И, представьте себе, все удалось сшить и склеить.

– Немедленная помощь.

– Да. Кожух несколько раз повторил, что хотел бы отблагодарить того молодого человека, который как раз подъехал на своей «варшаве», посадил их обоих, его и водителя, в машину и доставил к нам…

– Кожух все время был под вашим наблюдением?

– С первой и до последней минуты. Их привезли в мое дежурство.

– Вы немало над ним потрудились.

– Не только я. Целый коллектив, включая зубного врача.

– И парикмахера. Старый парик, очевидно, пришел в негодность.

– Кожуху проломило голову. Парик я ему заказал. Дать вам адрес парикмахера?

– Это не имеет особого значения.

– Вы иногда придаете вес каждой мелочи… Кожух не хотел выписываться из больницы без шевелюры. Он сам над собой посмеивался, утверждал, что женщины не любят лысых.

– Подумайте, доктор, этот человек был зверски убит через четыре месяца после того, как чуть было не погиб в катастрофе, причем шофер, виновник катастрофы, скрылся и до сих пор не обнаружен…

– Вы связываете эти два факта?

– Я еще ничего не связываю. Пока я просто фантазирую. У этого человека, быть может, были враги, что-то его угнетало? Вы ничего такого не заметили?

– Ничего, – доктор Смоленский взглянул поручику прямо в глаза. – Даже если бы я вскрыл полушария головного мозга, то все равно не прочел бы его мыслей.

– Кто к нему приходил?

– Об этом лучше спросить сестер. В часы, когда разрешено посещение больных, я обычно уже не бываю. Со мной разговаривала только его жена. Она несколько раз приезжала из Познани. Еще вчера…

– Вы встречались с ней у него в гостинице?

– Нет! Утром она приходила сюда, в больницу. Я ее успокоил, сказал, что муж еще слаб, но совершенно здоров.

– Для порядка… Вы заходили к нему в гостиницу. Уколы?

– Никаких уколов. Повторяю, он был абсолютно здоров, только еще слаб. Причем дело даже не в физической слабости. У нас он занимался гимнастикой, часами гулял в саду. Но оставалась в нем какая-то… ну, запуганность, что ли. Все эти дни он просидел в гостинице, не хотел выходить на улицу, словно чего-то опасался.

– Чего-то или кого-то?

Тогда я думал, что он боится чего-то, приписывал его страхи шоку, вызванному катастрофой.

– У него был какой-нибудь заклятый враг?

– У кого их нет, поручик?

– Но не каждого убивают! Вы трижды были у него в гостинице. Не замечали ничего подозрительного?

– Ничего. Но знаю, что его навещали.

– Он сам говорил?

– Я навел его на этот разговор. В пепельнице было полно окурков. А он в больнице не курил.

– Отвык или вообще никогда не курил?

– Видимо, никогда. Как-то я ему предложил – сам я много курю, – а он рассмеялся и сказал, что не знает вкуса сигарет.

– Есть такие люди.

– Они счастливее нас с вами. И тем не менее у него в пепельнице было полно окурков.

– Когда вы об этом заговорили? Вчера? Позавчера?

– Кожуха выписали отсюда в понедельник утром…

– Минуточку, доктор! Простите, что я вас перебил. Кто знал, что Кожуха выписывают из больницы?

– Очень многие – санитарки, сестры, больные, лежавшие с ним в одной палате, вероятно, также и люди, посещавшие больных. Об этом всегда говорят в больницах.

– Когда стало известно, что Кожух выписывается именно в этот понедельник?

– Окончательно вопрос решился только в субботу, когда мы провели последний осмотр. Тогда я сказал, что в понедельник мы его выпишем. Но еще за неделю до этого шел разговор, что если не будет никаких осложнений…

– Осложнений не было. В понедельник он выписался. Когда вы зашли к нему в гостиницу? Вчера? Позавчера?

– В тот же день, в понедельник. Но тогда я еще не заметил никаких окурков.

– В котором часу вы заходили?

– По пути домой. В пятом часу.

– А во вторник?

– В то же время. После работы.

– А в среду? Вчера?

– Тоже примерно в полпятого.

– После отъезда жены?

– Он как раз вернулся с вокзала, проводил ее, за что я его очень хвалил.

– Он еще не переоделся в пижаму?

– Нет, – доктор изумился. – Почему вы об этом спрашиваете? Он был в костюме.

– А раньше? В понедельник, во вторник? Он принимал вас в пижаме или в костюме?

Подумав, доктор уверенно ответил:

– В костюме. Он даже говорил, как приятно одеваться в нормальный костюм, после того, как несколько месяцев приходилось носить больничные пижамы и халаты.

– О чем вы с ним разговаривали?

– Он благодарил меня. Говорил о доме, о дочери, о том, что скоро выйдет на работу…

– И о курящих знакомых?

– Да. Сказал, что его навестил Грычер, журналист, сотрудник нашей воеводской газеты, который вместе с ним несколько недель пролежал в больнице. Тоже жертва автомобильной катастрофы. И были какие-то работники верфи, которые все время о нем заботились после этого несчастного случая.

– Заботились о нем – следовательно, хорошо к нему относились. Портье гостиницы тоже тепло о нем вспоминает. А вы, доктор?

– Он был моим пациентом! – резко ответил хирург.

– И все же у него были враги или враг! Какое стечение обстоятельств! Катастрофа, шофер исчез, убийство…

– Вероятно, на шоссе был просто несчастный случай.

– Может ли кто-нибудь из нас, доктор, утверждать это с полной уверенностью?

* * *

Вечером состоялось совещание в кабинете заместителя начальника городского управления милиции. Убийство в гостинице, след свастики на рукоятке кинжала, насильственная смерть человека, совсем недавно чуть было не погибшего в автомобильной катастрофе, – дело было серьезным. Убитый постоянно проживал в Познани, надо было и там произвести расследование. Поэтому делом занялось не районное, а городское управление. Целый штаб слушал первый доклад поручика Левандовского. Поручик пытался делать выводы, заместитель начальника управления их решительно отклонял.

– Такое стечение обстоятельств, – удивлялся Левандовский. – Через четыре месяца после катастрофы – убийство? Одно покушение за другим, как на государственного деятеля. И даты! Обратите внимание на даты! 15 января – автомобильная катастрофа, 15 мая – кинжал в сердце. Роковое пятнадцатое число!

– Случайность…

– Но ведь шофера не нашли! Как раз в этом случае не нашли! – Левандовский потряс лежавшей на столе пачкой документов. – Наехал на них на повороте, есть все признаки преднамеренности, и исчез…

– Простого служащего послали из Познани на машине? В такую даль? – недоверчиво спросил замначальника управления.

– Автоинспекция тоже этим заинтересовалась. Выяснилось, что машину, маленький автофургон «Ниса», послали в порт за каким-то грузом для завода. Было свободное место, и Кожух попросту этим воспользовался.

– Кто в Познани знал, что Кожух поедет на этой «Нисе»? Водитель-самоубийца?

– Тогда никто над этим не задумывался. Сочли, что имеют дело с очередным автопиратом. Только мы установим…

– Вот именно, установим… Но пока мы еще ничего не установили… – и заранее все знаем! Берегитесь преждевременных гипотез, как ухабов. Будем придерживаться фактов. Убит Анджей Кожух. Возраст?

– Фактов! Каких фактов? Тут сплошные вопросы, а не факты. По паспорту 45 лет. По мнению врача, на несколько лет больше. Видимо, он для того и носил парик, чтобы казаться моложе.

На столе лежали снимки: убитый без парика и убитый в парике. Действительно, в парике он выглядел на несколько лет моложе.

– Убийца раскрыл этот секрет Кожуха. Он сорвал с него парик, чтобы доказать либо ему, либо нам, что знает его настоящее лицо. На парике, как и на кинжале, нет отпечатков пальцев…

– Он схватил его за волосы, на волосах не остается отпечатков…

– Простите. Могло быть и не так. Но уж, во всяком случае, не Кожух сбросил с себя парик, которому придавал такое значение. Следовательно, убийца хотел показать его подлинное лицо. Кто-то, хорошо знавший Кожуха. Кто-то, воспользовавшийся кинжалом гитлер-югенд с прибитой в свое время к рукоятке свастикой. Что это, месть? Приговор? Символ? Демонстрация? А может, все-таки случайность? В нашем городе было так много гитлеровского оружия, оно повсюду валялось, кое-кто подбирал такие кинжалы…

Врач установил, что смерть наступила между восемью и десятью часами вечера 15 мая. Двадцать четыре часа назад. Сколько человек могло за это время беспрепятственно уехать отсюда даже за границу? Кто знает гостиничные порядки, тот может быть совершенно уверен, что, если не вспыхнет пожар, только на следующий день утром горничная обнаружит труп.

– Доктор Смоленский показал, что Кожух боялся чего-то или кого-то.

– Вполне возможно. Он боялся того, кто его впоследствии убил. Только почему он не обратился к нам за помощью? Правда, есть люди, предпочитающие не посвящать в свои дела милицию.

– Вот именно, – обрадовался Левандовский, воспринимая это как знак согласия.

– Итак, кто бывал у него в больнице, кто в гостинице?

Левандовский сообщил об итогах первых четырех часов следствия. В гостинице Кожуха навещали четверо мужчин и жена. Без малейшего труда удалось установить личность трех гостей: доктора Смоленского, журналиста Грычера, лежавшего вместе с Кожухом в больнице и бывавшего у него ежедневно в гостинице, а также Познанского, служащего дирекции верфи, который заботился о Кожухе, когда тот лежал в больнице, приходил к нему в гостиницу и обещал отправить на машине в Познань.

– Вот как, он собирался ехать в Познань на машине! – воскликнул замначальника управления. – Значит, он не боялся нового покушения на шоссе.

Левандовский задумался, это ему не пришло в голову.

– Четвертый! Четвертый был, был наверняка! Его несколько раз видел портье, и в комнате обнаружены еще не идентифицированные отпечатки пальцев двух человек. Остальные проверены: горничная, Смоленский, Грычер, Познанский, сам Кожух. Остаются, видимо, жена и неизвестный, оставивший следы только на столе и на ручке кресла. Мужчина с небольшим шрамом на носу, которого запомнила также медсестра воеводской больницы.

– Ставлю два вопросительных знака: из каких соображений Анджей Кожух носил парик? Кто этот человек со шрамом на носу?

– И третий: кто выехал из Польши, в частности из нашего города, за последние несколько часов? – упорно настаивал на своем Левандовский.

– А может, преступник вовсе и не уехал? Притаился, ждет, пока не уляжется суматоха.

Заместитель начальника управления отдавал распоряжения. В состав оперативно-следственной группы войдет, конечно, Левандовский. Группа будет подчинена майору Кедровскому. Майор кивнул. На совещании он не произнес ни единого слова – только слушал. Майор всегда только слушал, а потом обычно задавал каверзные вопросы.

– Когда вы едете в Познань? – спросил он Левандовского, когда они выходили из кабинета.

* * *

Она удивилась, услышав в прихожей его первые слова. «Ранен», – осторожно сказал Левандовский. Она рассмеялась резким, неприятным смехом: «Быстро же вы хватились, ведь это было четыре месяца назад!..»

– Нет, – возразил Левандовский и уже без предисловий сообщил, кто он и что произошло.

Женщина застыла.

Они стояли друг против друга. Они оперлась пальцами о столешницу и молчала. Не крикнула. Не позвала дочь. Левандовский не знал, дошел ли до нее смысл сказанною. Поэтому он повторил все еще раз, не вдаваясь в подробности, не говоря ни о парике, ни о свастике, заменив кинжал ножом. Она опустила веки в знак того, что слышала, поняла, знает. Только не реагирует.