Текст книги "Польский детектив"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Марек Рымушко,Барбара Гордон,Казимеж Козьневский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

2
Почему погиб этот человек?

Бронислав Неваровный выслушал переданное секретаршей распоряжение, положил трубку и, поднимаясь из-за стола, сказал сотруднице, занимавшейся статистикой:

– «Старик» вызывает. Когда вернусь, не знаю.

Девушка недоверчиво взглянула на него. Она уже привыкла к тому, что ее сосед целыми днями, словно приклеенный, сидит за своим столом: никто ему не звонит, и он никого не беспокоит. За последние три года ни один начальник не поинтересовался ни им самим, ни его работой. А тут вдруг вызывает сам полковник!

Панна Крыся встретила майора улыбкой, предназначенной только для тех, кто ей нравился или был в хороших отношениях с шефом, и сказала:

– Полковник ждет.

Неваровный направился к двери, обитой коричневым дерматином, услышав вслед:

– Комендант сегодня не в духе.

Однако полковник принял своего подчиненного неожиданно сердечно.

– Садитесь, майор, прошу вас. Может, сигарету?

– Спасибо, не курю, – ответил Неваровный, опускаясь в указанное ему кресло.

– Это хорошо. Я тоже давно хочу бросить. Как ваше здоровье, майор?

– Спасибо. До пенсии, надеюсь, дотяну.

– Давно мы не виделись, – продолжал полковник, – вы так закопались в своих бумагах, что нигде не показываетесь.

– Это не я закопался, а меня закопали. – Майор не собирался церемониться с начальством. – Вы лучше других знаете…

«Старик» переменил тему.

– Вы знаете, майор, Подлешную?

– Я был там раза два-три. В последний раз лет десять назад.

– Прекрасное место. Недалеко от Варшавы. Отличное сообщение: электричкой или поездом от Женсова.

– Обычная пригородная дыра. Несколько домов и, как говорится, лесок да песок.

– Сразу видно, что вы давно там не бывали. Подлешная здорово расстроилась. Много красивых вилл. И живут там интересные люди: художники, литераторы, врачи…

– И разнообразные комбинаторы, купающиеся в неизвестно как заработанных деньгах.

– Есть и такие, – согласился полковник, – как, впрочем, и в любом ином месте.

– В Подлешной их, пожалуй, особенно много.

– Ничего удивительного: местность красивая, здоровая и тихая. Близко от Варшавы: полчаса электричкой, а на собственной машине – и вовсе минут двадцать. У кого денежки водятся, те и строятся там. Есть, конечно, и комбинаторы, но большинство жителей наверняка честные люди. Я лично очень люблю Подлешную.

Майор промолчал, но комендант, ничуть этим не смущенный, продолжал:

– Я думаю, вам понравится в Подлешной.

– Спасибо, но у меня нет денег на виллу, и потом, я не намерен расставаться с Варшавой. На Рашиньской мне совсем неплохо живется.

– Я и не предлагаю вам навсегда расстаться со столицей. Просто в Подлешной климат целебный, а ведь вы болели, и тяжело болели.

– Знаю, что болел и даже побывал неподалеку от Подлешной, в местечке, которое называется, точнее, называлось, «Творки» [1]1
  В Творках размещается психиатрическая лечебница.


[Закрыть]. Вы это хотели подчеркнуть?

– Оставь, Бронек. Я вовсе не это имел в виду. – Комендант отбросил официальный тон: перед ним был старый друг, еще со времен оккупации.

– Все вы считаете меня чуть ли не сумасшедшим.

– Опять за свое. Я к тебе всей душой, а ты даже не хочешь выслушать.

– Прошу прощения, пан комендант.

Полковник пожал плечами.

– Сидишь тут над своими бумажками, как барсук в норе, а я хочу тебя вытащить. Уверен, что Подлешная тебе подойдет.

– Как это – подойдет?

– Ну… я бы назначил тебя туда, временно, конечно, комендантом местного милицейского поста.

– Что, не хватает сержантов на эту должность?

– Хватает, конечно. Но мне кажется, в создавшейся ситуации ты бы подошел больше.

– Я уже совсем никуда не гожусь! «Майор непригодный», как меня тут называют. – Голос Неваровного дрогнул. – Даже в отделе статистики я вам надоел. Спасибо, что хоть представляете меня на должности капрала в Подлешной, а не каким-нибудь сторожем в доме отдыха, например в «Мазурском дворе» под Элком.

– Ох, Бронек, Бронек! С тобой надо иметь адское терпенье!

– Скажи прямо: я тут лишний, и пора мне убираться ко всем чертям.

– Я даю тебе самую ответственную работу, которая есть сейчас в управлении, а ты брыкаешься.

– Хороша ответственная работа! Четыре человека в штате, и следи по субботам, чтобы никто драки на станции не устроил.

– Ты что, Бронек, ничего не слышал? Газет не читал?

– А что я должен был слышать?

– Комендант милицейского поста в Подлешной был позавчера убит. Преступник не найден. Завтра похороны. Все только об этом и говорят.

– Что-то такое болтали девицы в моей комнате. Говорили об убийстве какого-то Краковяка, но я не слушаю чужие разговоры.

– Не Краковяка, а Квасковяка. Так звали беднягу. Его нашли позавчера утром в лесочке, там, где кончается улица Розовая. Убит ударом по голове. Вероятно, топором или ломом.

– Что установило следствие?

– Немного. Лишь время преступления. Врач определил, что Квасковяка убили между половиной пятого и половиной шестого утра. Тело было найдено в шесть, а жена сержанта сказала, что муж вышел из дому около четырех.

– Так рано пошел на работу?

– Пожалуй, нет. Если не было дежурства или еще каких-нибудь дел, он приходил туда около семи. Перед работой обычно заходил на станцию купить газету и проверить, все ли там в порядке. В Подлешной вокзал – своеобразный центр. Там все встречаются. Там же чаще всего случаются скандалы и кражи. Милиция внимательно следит за этим местом, особенно утром и вечером, когда люди едут на работу и возвращаются домой.

– Зачем же он вышел из дому так рано?

– Вот этого-то мы и не знаем. Его жена твердит, что в последнее время Квасковяк очень часто выходил из дому около четырех утра и через час возвращался. Что делал в это время, об этом он никому не говорил.

– Оружие у него взяли?

– Нет. При нем не было, оружия. Он вышел в тренировочном костюме.

– Занимался спортом?

– Нет, нет.

– Тогда почему же он был в тренировочном костюме?

– В этом деле довольно много вопросов, на которые мы не можем ответить, – сказал полковник. – Нам известно, что бывший комендант поста в Подлешной всегда выходил из дома в тренировочном костюме. Если шел дождь, то накидывал плащ. Возвратившись, брился, завтракал, надевал мундир и шел на службу.

– Далеко от дома его нашли?

– В Подлешной все близко. Розовая – третья улица от Резедовой, на которой жил Квасковяк. Да мы и не уверены, что его убили на Розовой. Есть предположение, что тело перенесли потом, а убийство совершено в другом месте.

– Следы борьбы обнаружены?

– Никаких. Очевидно, его застали врасплох.

– Должно быть, он хорошо знал убийцу и совсем не ожидал нападения с его стороны.

Полковник улыбнулся и заметил:

– Вот так, Бронек, ты злился, когда я предложил Подлешную, а сейчас сам уже включился в следствие. Ты прав, Подлешная – поселок небольшой, там все друг друга знают. Квасковяк проработал в Подлешной восемь лет, дослужился до старшего сержанта и был назначен комендантом поста. Его предшественника направили на переподготовку в Ивичную, а потом перевели в отдел автоинспекции при нашем управлении. За восемь лет Квасковяк наверняка перезнакомился со всеми жителями поселка.

– Но, я думаю, что если бы он встретил кого-то подозрительного, какого-нибудь местного хулигана, то наверняка не стал бы подставлять ему голову.

– И да, и нет, – ответил полковник. – Кто-то мог устроить на него засаду: спрятаться за деревом и ударить сзади, когда сержант проходил мимо.

– Не исключено. Может быть, месть? У коменданта такого местечка наверняка немало врагов.

– Именно в этом направлении ведет следствие капитан Левандовский. Ты ведь его знаешь?

Неваровный поморщился.

– Самоуверенный сопляк. Думает, что если кончил школу в Щитне и стал магистром права, то уж умнее его нет никого на свете.

– Ты слишком строго судишь. В способностях ему не откажешь, да и в работе у него успехи. Но вернемся к Квасковяку. В поселке его любили и уважали. Люди были благодарны ему за то, что он очистил район от всякой мрази.

– А эта мразь его и прикончила?

– Скорее, это были «гастролеры» из Варшавы, Женсова или Рушкова. Там хулиганов хватает. В Подлешной их значительно меньше. Не забывай, что там в основном живет интеллигенция, и довольно состоятельная.

– Зато много «золотой молодежи», разных маменькиных и папенькиных сынков.

– Несомненно, – согласился полковник, – есть и такие, но Квасковяк сумел их прибрать к рукам. Он особо не церемонился ни с ними, ни с их родителями и добился того, что Подлешная стала самым спокойным из окрестных поселков.

– Поэтому у него и было много врагов, которые его убили.

– Если бы это произошло лет пять назад, то ты был бы прав. Мы не исключаем такого варианта, именно над ним работает Левандовский, но мне кажется, что все это не так просто.

Неваровный задумался.

– Да, – согласился он, – утренние прогулки коменданта, да еще в тренировочном костюме, дают повод для размышления. Если бы он кого-то боялся, то не выходил бы без оружия.

– Все говорит за то, что Квасковяк не чувствовал опасности. Время, которое он выбрал для своих странных прогулок, очень удобно для преступника. Темно, холодно, безлюдно. Во всей Подлешной в такую пору вряд ли встретишь хоть одного человека.

– И тем не менее именно в этот час комендант гулял по улицам поселка. Как долго это продолжалось?

– Жена сказала, что уже три месяца. Несколько раз в неделю он ставил будильник на четыре часа утра, вскакивал с постели, надевал тренировочный костюм и выходил. Возвращался он иногда через десять минут, а иногда через час.

– Интересно. И жене он никогда ничего не рассказывал?

– Он не посвящал ее в служебные дела, да она и не спрашивала.

– Хорошее качество для жены милиционера, но только осложняет следствие.

– Я не думаю, – заметил полковник, – чтобы Квасковяк выходил просто проветриться перед рабочим днем. Он наверняка за кем-то следил.

– Но ведь он был обязан сделать какую-то запись в служебном блокноте.

– Не сделал. Мы перетряхнули весь участок, обшарили его дом, но не нашли ни единой заметки на эту тему.

– А свидетели?

– Это тоже любопытно. Мы опросили почти всех жителей улицы Розовой и немало живущих поблизости. Но никто и никогда не видел старшего сержанта во время его утренних прогулок.

– Тот, кто его убил, наверняка видел.

– Если мы случайно допросим и убийцу, то он, конечно же, не сообщит нам о встрече с Квасковяком.

– За два дня проведена огромная работа, – заметил Неваровный.

– Но она не принесла ни малейшего результата. Весь состав уездной комендатуры в Пушкове принимал участие в расследовании этого дела, не говоря уже о нас. Материалы следствия насчитывают несколько сот страниц, но если их хорошенько выжать, то, кроме воды, там ничего не окажется.

– Кажется, капитану Левандовскому достался крепкий орешек. – Неваровный усмехнулся с оттенком удовлетворения. Ведь именно Левандовский принял у него одно дело и блестяще его закончил.

Теперь Неваровный был даже рад: пусть его младший коллега почувствует, каково вести следствие по делу, в котором просто не за что ухватиться.

– Да, дело весьма сложное, – согласился полковник. – И поэтому я очень рассчитываю на тебя.

– На меня? Не понимаю…

– Я хочу, чтобы вы, майор, – полковник снова перешел на официальный тон, – временно взяли на себя обязанности коменданта поста милиции в Подлешной и провели там расследование.

– Но ведь этим занимается капитан Левандовский, вы сами только что сказали.

– Левандовский будет работать в Варшаве, а вы проведете наблюдение на месте, в Подлешной.

– Не пойму, зачем это дублирование? И потом… я не хотел бы работать с капитаном Левандовским… Начнутся споры о компетентности.

– Никаких споров не будет…

– Все же я опасаюсь…

– Просто потому, – закончил полковник, – что каждый из вас будет работать независимо от другого. Левандовский привык вести следствие с целой группой экспертов и помощников. Вы, майор, предпочитаете действовать в одиночку, поэтому в Подлетной у вас будут все возможности доказать, что ваши методы не уступают современным.

– Но при этом каждый из нас проделает массу ненужной работы… Взять хотя бы допросы.

– Допросы в основном закончены. Они нам ничего не дали, вам, майор, не нужно даже просматривать протоколы. Для меня сейчас значительно важнее, чтобы проницательный человек вроде вас присмотрелся к жителям Подлешной, послушал, что говорят об убийстве, посмотрел, как и на какие средства живут люди. Надо почувствовать климат этого места. Левандовскому это не под силу, даже если я дам ему втрое больше помощников, чем сейчас. Зато у вас, как у коменданта, будет значительно больше возможностей познакомиться с обстановкой и людьми. Я абсолютно уверен, что Квасковяк был убит жителем Подлешной.

– Связь убийства с этими таинственными прогулками весьма правдоподобна, – согласился Неваровный. – Но мои возможности в Подлешной вряд ли будут так уж велики. Назначение майора комендантом крохотного отделения, которое недавно возглавлял старший сержант, наверняка насторожит преступника.

– Тот, кто убил Квасковяка, и так прекрасно понимает, что после этого весь наш аппарат будет поставлен на ноги. Даже хорошо, если он будет считать вас единственным следователем. Левандовский останется в тени. Только не думаю, что надолго. Капитан любит вести следствие с размахом: массовые акции, вызовы в управление большого количества свидетелей. И преступник довольно быстро поймет, что вы не так опасны, как тот, из Варшавы. И возможно, он допустит какой-нибудь промах.

– Не думаю. – Неваровного явно не восхищала стратегия начальника. – Какой промах он может допустить? Достаточно просто ничего не делать, сидеть себе тихонько, чтобы не дать нам ни одной зацепки.

– Все это верно, но я боюсь, что преступник не примет такой тактики, просто не сможет ее принять. У него наверняка были очень веские причины избавиться от Квасковяка. В наши дни люди без особой нужды не убивают своих соседей, тем более работников милиции.

– Это могло быть просто хулиганской выходкой какого-нибудь балбеса, приведшей к трагическому концу.

– Теоретически это допустимо, но вот на практике… Очень давно в Подлетной никаких «выходок» не было. А это похоже на убийство из-за угла. Хулиганы такими делами не занимаются. И потом, время убийства: между четырьмя и пятью часами утра. Для хулиганов время неподходящее. Единственное питейное заведение в Подлетной закрывается в десять вечера. Накануне там было абсолютно спокойно. Мы без труда установили это.

– Наверняка там есть и подпольные забегаловки.

– Левандовский выясняет это. Ваши предположения совпадают с концепцией, которой капитан придерживается при расследовании. Но пока до успеха ему далеко. И мне кажется, что он на ложном пути.

Неваровный зашевелился в кресле, откашлялся, словно готовясь что-то сказать, но, видимо, передумал и позволил полковнику продолжать.

– Я думаю, Квасковяк напал на след какого-то серьезного преступления. Сержант был человеком наблюдательным. Имей он среднее образование, я направил бы его в офицерскую школу. Несколько раз уговаривал его взяться за учебу, но он все выкручивался: мол, жена, трое детей, да и возраст уже не тот… И все же Квасковяк был отличным работником. Очевидно, его подозрения не были достаточно обоснованы, потому он и не сделал никаких записей. Но для преступника, а может быть, и для целой банды он уже представлял опасность. И его убрали. Теперь эти люди притихли, сидят, как мыши за печкой. Но так долго продолжаться не может. Поэтому-то очень важно, чтобы у нас в Подлешной был опытный и умный наблюдатель. Такой, как ты. – Полковник снова перешел на дружеский тон.

– Спасибо за комплимент. В последние годы у меня было мало возможностей убедиться, как меня ценят.

– Сам виноват, ты прекрасно об этом знаешь. Характерец у тебя ужасный. Ну так как? Едешь в Подлешную?

– Это приказ, товарищ полковник?

– Нет, – комендант начал злиться, – это лишь дружеское предложение. Если предпочитаешь возиться с бумажками, дело твое. Можешь сидеть над ними, пока…

– Пока меня не выгонят со службы, – закончил Неваровный.

– Опять ты за свое! Тут и святой терпенье потеряет!

– Я уже давно его потерял.

– Бронек, подумай! Я даю тебе прекрасное дело. Оно словно создано для тебя. Неограниченные возможности для инициативы. Другой бы радовался, а ты вспоминаешь старые обиды.

– Все управление умрет со смеху: Неваровный стал комендантом крошечного отделения!

– Мог бы придумать аргумент поумнее. До сих пор я не замечал, что тебя особенно волнует мнение окружающих. Но если это важно для твоего самолюбия, могу отдать приказ, что ты направляешься в Подлешную для ведения следствия.

– Тогда будут говорить, что я подчиняюсь Левандовскому.

– Ну что, прикажешь переименовать Подлешную в уездный город и предлагать тебе должность уже уездного масштаба? Единственное, что я могу и считаю необходимым сделать, – это дать тебе несколько надежных ребят, они там наверняка пригодятся.

– И надолго мне придется застрять в этой дыре?

– Даю слово, в любой момент ты сможешь вернуться в Варшаву.

– А как с жильем?

– Не беспокойся. Если тысячи людей ездят со всех сторон в столицу, то один майор может поездить и в обратном направлении. Отделение в Подлешной располагается в довольно просторном доме. В одну комнату поставишь кровать – вот тебе и спальня. Из будущих твоих подчиненных особенно рекомендую Богдана Михаляка. Парень молодой, в прошлом году стал сержантом. Года через два-три хочу направить его в офицерскую школу. Родом он из Женсова и прекрасно разбирается в местных условиях. Очень развитой. Уверен, он далеко пойдет. Можешь на него положиться.

– Вы так говорите, словно вопрос уже решен.

– А ты еще не решил? Между нами говоря, это твой последний шанс снова стать полноправным сотрудником аппарата. А на прошлом поставим крест. Для меня важно как можно быстрее найти убийцу или убийц Квасковяка, но, откровенно говоря, я буду рад, если это сделаешь ты, а не Левандовский. И не потому, что я его не люблю или недооцениваю его способности, – я просто хотел бы убедиться, что не ошибся в тебе. Итак?

– Придется согласиться. Когда я должен приступить к исполнению обязанностей?

– Завтра в Подлешной похороны. У меня в это время совещание в управлении, поэтому быть там я не смогу, вместо меня поедет полковник Неголевский. Хорошо бы и тебе побывать на кладбище. А послезавтра утром примешь подлешновское отделение. Желаю успеха.

– Судя по всему, работа будет нелегкой…

– Прежде всего ты должен выяснить, зачем старший сержант так рано выходил из дому. В этих странных прогулках кроется ключ к раскрытию загадки.

3
На новом посту

На следующий день после похорон старшего сержанта Владислава Квасковяка майор Бронислав Неваровный на электричке приехал в Подлешную и прямиком направился в отделение милиции. Оно располагалось в вилле довоенной постройки, метрах в четырехстах от станции. Дом отстоял метров на десять от улицы и был окружен выкрашенным в зеленый цвет заборчиком. От калитки вела к дому выложенная бетонными плитами дорожка. Справа и слева от нее, на газонах, – две клумбы, окаймленные красным кирпичом. В центре одной из клумб находилась довольно высокая мачта, выкрашенная в белый цвет, со стальным тросиком на блоках для подъема флага. Отороченное черной каймой бело-красное полотнище свисало с середины мачты: сотрудники Квасковяка прощались со своим комендантом.

Майор открыл калитку, прошел по дорожке и вошел в дом. Коридор делил помещение на две равные части. Лестница вниз, закрытая массивной металлической решеткой, очевидно, вела в помещение для арестованных. На дверях слева висела небольшая табличка: «Пост милиции в Подлешной». Неваровный повернул ручку и оказался в небольшой комнате, перегороженной барьером. С одной стороны барьера находилась широкая деревянная скамья и стояло несколько стульев, с другой – два стола, на них телефон и какие-то книги. На стене – государственный герб.

Один стол пустовал, за другим сидел молодой симпатичный сержант и читал газету.

– Добрый день, – сказал майор.

– Угу, – буркнул сержант, не отрываясь от газеты.

Неваровный уселся на скамью и стал ждать, что будет дальше. Прошло минуты три. Милиционер дочитал отрывок детектива в «Трибуне Мазовецкой» и с сожалением отложил газету.

– Вы по какому делу, гражданин?

– Я из Варшавы. Моя фамилия Неваровный, майор Бронислав Неваровный.

– О боже, ну и влип! – молодой человек вскочил так стремительно, что газета оказалась на полу.

– Если не ошибаюсь, сержант Михаляк?

– Гражданин майор, докладывает сержант Михаляк: в штате отделения пять человек. Один на дежурстве, один убит, трое в патруле. – Михаляк выпалил все это одним духом, вытянувшись по стойке «смирно». Заметив собственную неловкость, он тут же поправился. – Вы меня так напугали, что сам не знаю, что говорю. Нас тут четверо. Я дежурю, а двое ушли в патруль. У четвертого сегодня выходной, он дежурит ночью.

– Хорошо, хорошо. – Майор с трудом сдержал смех. Ему понравился этот симпатичный парень, и только для порядка он добавил. – В следующий раз, когда кто-нибудь входит, не читайте газет.

– Слушаюсь, гражданин майор.

– Получили телефонограмму из воеводского управления? – Неваровный открыл дверку в барьере, прошел в другую половинку комнаты и, не снимая плаща, сел на свободный стул напротив стоявшего навытяжку сержанта. – Садитесь, Михаляк.

– Телефонограммы не было. Но вчера о вас нам говорил уездный комендант из Рушкова. Я думал, что из Варшавы позвонят и предупредят. Мы бы встречали на станции.

– Зачем? Как видите, я прекрасно добрался сам.

– А я вас вчера видел на похоронах. Вы стояли сзади, верно?

– Да, я был на кладбище.

– Вы будете вести следствие по делу об убийстве нашего коменданта?

Скрывать смысла не было, и майор молча кивнул.

– Поймать бы этого сукина сына, я бы из него жилы вытянул!

– Расскажите, как это произошло.

– Это случилось во вторник. Я как раз был на ночном дежурстве. Около шести утра прибежал Ян Раковский и прямо с порога крикнул: «Квасковяк лежит убитый на Розовой!» Я в отделении был один, поэтому запер дом на ключ и пошел с Раковским на место. Розовая, как и большинство улиц в Подлешной, кончается у соснового леса. В нескольких метрах от последнего забора под деревом лежал человек. Было еще совсем темно. Оно и понятно: ноябрь, шесть утра. Подхожу поближе, посветил фонариком. Квасковяк лежал на спине, руки у него были раскинуты. Возле головы красное пятно. Я сразу понял, что комендант мертв. Сказал Раковскому: «Останьтесь тут и следите, чтобы никто не прикасался к телу. А я побегу позвоню в Рушков, в уездную комендатуру». По дороге я заглянул к капралу Мариану Неробису. Он уже не спал, как раз начал одеваться. Я велел ему бежать на Розовую и быть возле Квасковяка. Сам же позвонил в Рушков и доложил о случившемся. Через полчаса оттуда приехала «варшава».

– А кто такой этот Раковский?

– Инженер. Работает на электростанции в Рушкове. Живет на Розовой, почти в самом ее конце, в собственном доме. Он выезжал из ворот на своей «сирене» и в свете фар заметил, что кто-то лежит в лесу под деревом. Сначала он подумал, что это пьяный, но все же вышел из машины проверить, не нужно ли помочь человеку. Квасковяка он узнал сразу и так перепугался, что совсем забыл о машине и прибежал в отделение бегом.

– Не удивительно, – заметил Неваровный.

– Самое скверное то, что мне пришлось сообщить обо всем жене коменданта. Не хотел бы я еще раз оказаться в таком положении. Правда, женщина она мужественная… Я даже подивился ее самообладанию. Бедняжка, осталась с тремя детьми, старшему только двенадцать.

– А что обо всем этом говорят в Подлешной?

– Болтают разные глупости. Будто это хулиганы прикончили коменданта или самогонщики отомстили, а может, гости со свадьбы у Августиняка.

– Не совсем понимаю, – признался майор.

– У нашего коменданта на самогонщиков был глаз наметан. Только в октябре мы конфисковали семь установок, в трех местах взяли и «фабрикантов». Придется им теперь раскошелиться на штраф. В четырех остальных местах никого не застали, но вылили брагу и забрали аппараты. Они до сих пор лежат здесь в подвале. Надо, пожалуй, поломать и сдать в металлолом.

– А что общего имеет с этим свадьба у Августиняка?

– В наш район входит не только Подлешная, но и окрестные деревни. Самогон гонят не в Подлешной, а именно там, подальше, в том лесу, что с трех сторон окружает наш поселок. Больше всего самогона на свадьбах. Квасковяк ловко вылавливал конкурентов государственной винной монополии. Если в какой-нибудь деревне намечалась свадьба, мы приезжали накануне и прямиком к родителям невесты: «Показывайте водку». Если показывали настоящую водку и в достаточном количестве, мы говорили им: «На здоровье. Пусть гости веселятся, только чтоб без скандалов». А если водки не было, или так два-три литра для отвода глаз, то начинали искать самогон. Бывало, и на свадьбу заглянем, вроде случайно.

– А если находили самогон?

– Тогда хозяин в слезы, чтобы не губили его. Квасковяк чаще всего велел выливать самогон и побить бутылки. На том и кончалось. Может, это и не совсем законно, но действенно. Соседи уже боялись покупать самогон на свадьбу.

– А что у этого Августиняка?

– Свадьба была в воскресенье. Мы к нему приехали в субботу после обеда. Обнаружили почти шестьдесят литров. Крестьянин богатый, выдавал дочь замуж, так хотел не ударить в грязь лицом. Все вылили в канаву. Августиняку пришлось до воскресенья привозить водку из Варшавы. Вся деревня над ним смеялась. А гости на свадьбе, говорят, здорово грозили коменданту.

– Вы проверили это?

– Нет.

– Почему? Для следствия это может иметь очень большое значение.

– Совсем вылетело из головы. Мы все были так ошарашены, будто нас самих палкой по голове треснули. Только сейчас, рассказывая вам, я припомнил этот случай.

– Напишите служебную записку и отошлите в воеводское управление капитану Левандовскому.

Неваровный вовсе не думал, что причиной убийства могли стать несколько литров вылитого на землю самогона и не собирался вести расследование в этом направлении, но все же считал своим долгом поставить в известность капитана Левандовского. У него больше людей и возможностей проверить этот след.

– Слушаюсь, товарищ майор.

– А что говорят о хулиганах?

– Болтают, что это дело Черного Ромека и его дружков. Только я в это не верю.

– Что это за Черный Ромек?

– Есть тут такой тип. Мать торгует овощами. Он вроде бы ей помогает, но, по правде говоря, больше торчит у пивного ларька с несколькими такими же, как он. Они не раз безобразничали на станции. Сам же Ромек полгода просидел за избиение местного жителя. Вышел на свободу два месяца назад. А в прошлую субботу снова пошумел. Пришлось привести его в отделение, а дело направить на коллегию. О Ромеке я докладывал капитану Левандовскому, когда он приезжал к нам по этому делу, – быстро добавил Михаляк.

– А что обо всем этом думаете вы?

– Не знаю, пан майор, только мне кажется, что коменданта убили не на Розовой, во всяком случае, не там, где его нашел Раковский.

– Почему?

– Разве он лежал бы так навзничь, с раскинутыми руками? И что ему было делать там, в конце улицы?

– Он был в тренировочном костюме. Может, бегал по утрам?

Михаляк рассмеялся.

– Он и за весь день мог вволю набегаться. Да вы сами скоро убедитесь, сколько тут работы для четырех человек. Даже служебного мотоцикла нет. Если необходимо поехать в деревню, приходится просить, чтобы кто-нибудь подбросил или дал мотоцикл.

– Тогда зачем Квасковяк по утрам выходил в тренировочном?

– Не знаю. В последнее время комендант стал каким-то таинственным. О его прогулках я узнал от капитана Левандовского, который допрашивал пани Квасковяк.

– А он никогда не упоминал о них?

Михаляк задумался.

– Это было в мои именины – тридцать первого августа. Я холостяк, поэтому принес сюда две бутылки и немного закуски. Выпили мы, но только вечером, когда уже пора было расходиться по домам, только у одного из нас было ночное дежурство, – уточнил сержант. – Да и что это, литр на пятерых?

Неваровный, не веря, однако, что именины могли ограничиться одним литром, все же понимающе кивнул и сержант продолжал:

– Когда компания уже развеселилась, Квасковяк и говорит: «Помяни мои слова, Михаляк, скоро получишь старшего сержанта. Все мы получим повышение, по всей Польше будут о нас говорить. Сам главный комендант нас поблагодарит и вручит награды. Может, и крест».

– А что-нибудь еще он сказал?

– Да мы и не принимали его слова всерьез, видели, что комендант уже навеселе, а он уверял: «Не верите? Сами увидите. У Квасковяка голова на плечах, а не что-нибудь». Кто-то из нас засмеялся: дескать, один комендант и получит повышение, а он возмутился: «Не бойтесь, ребята, ни работа, ни награда вас не минуют». После комендант и словом не вспомнил об этом. Думаю, он тогда просто перебрал. Ему много не надо было, потому он и избегал пить.

– Вы еще говорили, что Квасковяк был убит не там, где его нашли, на Розовой, возле леса…

Сержант открыл шкаф, вынул из него большой план Подлетной, развернул его на столе и пояснил:

– Вот улица Розовая. Тут лежал комендант. Параллельно Розовой идет улица Акаций, а еще дальше – Резедовая. У нас почти все улицы носят названия цветов. Этот дом принадлежит инженеру Раковскому. Вот тут стоит дом, в котором жил комендант. Эти три улицы пересекаются двумя, выходящими к железнодорожным путям. Вдоль путей с обеих сторон – тропинки. Есть тут и незастроенные участки, через которые люди протоптали дорожки с одной улицы на другую. Вот здесь, например, можно перейти с Акаций на Розовую, а тут – с Резедовой на Акаций.

– Ну и что?

– Пани Квасковяк говорила, что муж утром выходил из дома и иногда возвращался через несколько минут, а бывало, и через час. Скорее всего, он за чем-то или за кем-то следил. Верно?

– Да, но место в лесу, в конце улицы – как раз очень удобный наблюдательный пункт. Можно спрятаться за дерево.

– Согласен, – подтвердил Михаляк, – но от этого места до дома Квасковяка добрый километр, даже если идти самым коротким путем. Это значит, в один конец десять минут ходьбы быстрым шагом. И столько же назад. Комендант никак бы не мог вернуться домой через несколько минут.

– Но он возвращался и через час.

– Верно, – согласился сержант. – Квасковяк выходил из дома, чтобы что-то проверить. Это «что-то» должно было находиться значительно ближе, а не в конце Розовой. Может, он наблюдал за какой-нибудь виллой или человеком, жившим поблизости. Когда видел, что ничего не происходит, сразу возвращался домой. Если же замечал что-то интересное, задерживался подольше.

– Что может происходить в пять утра?

– Чтобы поспеть на работу в Варшаву к шести часам, надо встать около четырех, особенно если работаешь на Жерани или на Грохуве. В Подлешной живут и такие. Им приходится выходить из дома в половине пятого – чтобы успеть на электричку без двадцати пять.