Текст книги "Как повергнуть герцога (СИ)"
Автор книги: Эви Данмор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Себастьян коснулся её уха губами.
– Твоя необузданная сторона взывает ко мне, – пробормотал он.
Его рука, обнимающая её за талию, отяжелела, и Аннабель поняла, что он заснул. Заснул мёртвым сном человека, который не спал почти целый день и дважды занимался любовью с женщиной.
Прикрыв глаза, Аннабель неспешно перебирала в памяти произошедшее.
Ночь выдалась совсем не такой, как она ожидала. Предполагалось, что любовники доставляют друг другу только взаимное удовольствие, а она чуть не расплакалась у него на плече. Себастьян по-дружески выслушал её, не выказав ни намёка на осуждение.
И всё же. Раз он хотел сделать Аннабель своей любовницей, её испорченная репутация только играла ему на руку. Аннабель нахмурилась, силясь прогнать предательскую мысль. Попросил бы он невинную девушку стать его любовницей? Нет. В глубине души Аннабель знала, что его благородная натура не позволила бы ему так поступить. Женится ли он на женщине, равной ему по положению, у которой до него был другой? Ответ оставался всё тот же: нет.
Себастьян крепче обнял Аннабель во сне, как будто почувствовал её смятение.
Если бы у неё остались силы, она бы заплакала. В его сильных, надёжных объятиях Аннабель чувствовала себя словно дома и уже не знала, как обходиться без них.
Глава 26
Себастьян проснулся, держа в объятиях восхитительную сонную женщину, распластавшуюся у него на груди. Её волосы оплели его шею и торс, словно шёлковая сеть. На мгновение он замер, просто обнимая Аннабель.
К ней было невозможно не прикасаться. Он начал медленно поглаживать ладонями изящные изгибы её тела, наслаждаясь бархатистой кожей, которая в тусклом свете рассвета мерцала, словно жемчуг.
Себастьян тихо откинул простыни и опрокинул Аннабель на спину.
Она сонно и еле слышно запротестовала, попытавшись вновь вернуться в его надёжные объятия.
Джентльмен позволил бы ей поспать. Но вид обнажённой и такой доверчивой Аннабель в его постели вызывал у Себастьяна бурный отклик. Ему захотелось почувствовать, как её нежная плоть сжимается вокруг него, увидеть, как её глаза затуманиваются от удовольствия.
Он расположился между ног Аннабель и осыпал поцелуями ключицу, шею, раскрасневшиеся от сна щёки.
Она пошевелилась, постепенно приходя в себя. Её ресницы затрепетали.
Себастьян поцеловал и их тоже.
Когда он отстранился, Аннабель смотрела на него своими зелёными глазами с поволокой. Он улыбнулся, как влюблённый дурак, наблюдая за тем, как к ней возвращаются воспоминания о ночи.
По её лицу пробежала тень.
Он замер. Неужели она ещё не готова вновь его принять? Но Аннабель уже раздвигала ноги шире, чтобы он мог удобнее расположиться, и, когда её шелковистые бёдра обхватили его, все сознательные мысли вылетели у Себастьяна из головы. Она впилась ногтями в его плечи, дав понять, что не желает нежности. Аннабель поощряла его, царапая ногтями спину и гортанно постанывая, пока спальню не заполнили его собственные стоны и звук тел, сливающихся в неистовом экстазе.
Он откинулся на спинку кровати в приятном изнеможении, а Аннабель уютно устроилась у него под мышкой. Она бездумно выводила пальцами круги на его груди. Себастьян чувствовал лёгкое дуновение её дыхания на своей прохладной коже. Как странно и как чудесно обрести блаженство, к которому никогда не стремился. Такого рода счастье не для таких, как он. По крайней мере, Себастьян так думал раньше.
Он поцеловал её в макушку.
– Я куплю тебе яхту.
Рука Аннабель замерла.
– Это, конечно, не греческий галеон, – продолжил он, – но мы могли бы сплавать на ней в Персию. И я куплю тебе особняк недалеко от Белгрейв-сквер.
Он завтра же купит ей дом. Когда Аннабель станет жить поблизости, он сможет каждое утро целовать её нежные губы, прежде чем начать трудовой день. А после долгого заседания в парламенте будет возвращаться к ней и заниматься любовью.
Аннабель молчала.
– Любовь моя?
Тишина затянулась. Складывалось ощущение, что не просто так.
Себастьян взял Аннабель за подбородок и повернул к себе лицом. Усталое и несчастное выражение в её глазах застигло его врасплох. Она выглядела так, будто на неё внезапно обрушилось сожаление о проведённой ночи.
– Тебе не понравилось, – медленно произнёс он.
– Нет, – ответила она, – не в этом дело. – Аннабель села, прижав к груди простыню.
По его спине пробежал холодок.
– Тогда в чём?
Она опустила ресницы.
– Посмотри на меня, – с трудом произнёс Себастьян.
Она повиновалась и заметно сглотнула, стараясь не отводить взгляд. Себастьяна охватило ужасное предчувствие, пока он лихорадочно перебирал в голове факты. Аннабель находилась в его постели. Всего десять минут назад она задыхалась от удовольствия в его объятиях. Очевидно, она желала Себастьяна.
И всё же сейчас шла на попятную, воздвигая вокруг себя стену с единственной целью – отгородиться от него. Внутри Себастьяна пробудились все хищные инстинкты.
– Зачем ты пришла ко мне вчера ночью? – спросил он.
Она бросила на него ещё один нервный взгляд.
– Я пришла к тебе не для того, чтобы установить деловые отношения.
– Зачем ты пришла ко мне вчера? – настойчиво повторил Себастьян.
Её плечи поникли.
– Я хотела, – прошептала она. – Я хотела тебя.
– И теперь ты передумала?
Аннабель покачала головой, её глаза заблестели. Боже милостивый. Неужели она сейчас расплачется?
– Аннабель…
– Я всегда буду хотеть тебя, Себастьян, – призналась она. – Как может быть иначе?
Её слова должны были привести его в восторг, но в них звучала ужасная безысходность. Как пение клинка, рассекающего воздух. Можно притвориться, что ничего не происходит, но это не убережёт от смертельного удара.
– Ты не останешься? – спросил он ровным голосом.
Она прикусила губу.
– Я не могу. Я уже говорила тебе об этом.
– Когда ты пришла, – сказал он, – я же предупредил, что не могу предложить тебе большего.
– Да, предупредил. Но и я тоже не могу предложить тебе большего.
Он издал тихий, презрительный смешок.
– В самом деле, ты не сказала, что согласна на мои условия. Я додумал сам. Очевидно, возникло недоразумение.
– Я не имела в виду…
Себастьян поднял руку.
– Ты не можешь уйти. Не после того, что между нами произошло.
В ответ Аннабель умоляюще на него посмотрела, и ему захотелось её встряхнуть.
– Как ты можешь даже думать об этом? – спросил он. – Между нами происходит нечто удивительное, и ты это знаешь.
– Знаю, – сказала она, – но ведь это ничего не меняет.
Это меняло всё. Теперь Себастьян совершенно точно знал, что между ними не мимолётный роман.
– Не надо, – хрипло проговорил он, – не разрушай наши отношения только потому, что не можешь получить всего.
Её взгляд украдкой скользнул к двери. Аннабель готовилась бежать.
Словно дёготь, в груди Себастьяна разлилось тяжёлое и безнадёжное чувство. Он уже пережил его однажды, много лет назад, в кабинете покойного отца, когда впервые осознал, что находится на грани потери всего.
– Аннабель, – прохрипел он.
Её губы задрожали, стена, которую она возвела вокруг себя, шла трещинами, и всё же чёртово упрямство не давало Аннабель потерять присутствие духа. Будь проклята она сама, будь проклята её железная воля, гордость, самообладание. Качества, которые всегда ему импонировали, теперь обернулись против него.
– Я люблю тебя, Аннабель. – Слова просто сорвались с его губ. Совсем не так Себастьян представлял себе, как произнесёт их впервые.
Она замерла. На её лице промелькнуло нечто сродни паники. Руки, вцепившиеся в покрывало, побелели.
В спальне повисло тяжёлое молчание, что само по себе являлось красноречивым ответом.
В его груди оборвалось что-то жизненно важное, и на мгновение Себастьяну показалось, что он может от этого умереть. От боли перехватило дыхание.
Какой странный способ выяснить, что у него всё-таки есть сердце.
Себастьян встал с кровати и поднял халат, который валялся на полу ровно там, где он его сбросил прошлой ночью. Стоя спиной к Аннабель, он натянул его и тщательно завязал кушак.
– Себастьян. – У неё едва не сорвался голос.
Он развернулся.
Глаза на её бледном лице казались огромными.
– Однажды мною уже воспользовались и выбросили, как ненужную вещь, – сказала она, – и бывают дни… бывают дни, когда я всё ещё чувствую себя абсолютно никчёмной. Я не могу пройти через это снова.
Себастьян сжал её руки выше локтей.
– Но я даю тебе слово. И дам тебе его в письменном виде, что ты ни в чём не будешь нуждаться. Я стану заботиться о тебе, как если бы ты была моей женой.
Она едва заметно вздрогнула.
– И я тебе верю. Но боюсь, что никогда не смогу себя ею почувствовать.
Ему не верилось, что Аннабель его отвергает, что его заветное желание не может исполниться из-за боли, которую ей причинил совсем другой мужчина.
– Ты должна знать, что хочешь слишком многого, – процедил сквозь зубы Себастьян.
Она отвела взгляд в сторону.
– Я знаю, – прошептала Аннабель. – Так было всегда.
Он отпустил её. Его руки сжались в кулаки по бокам.
Себастьян мог приковать её к своей кровати.
Но что ему это даст.
Он наклонился и коснулся губами её влажного, холодного лба.
– Я буду в своём кабинете, – сообщил Себастьян, – но всё, что тебе понадобится для отъезда, ты можешь согласовать с моей экономкой.
И вышел, не оглядываясь.
Глава 27
– Твои глаза какие-то не такие сегодня.
Сквозь туман печальных размышлений до Аннабель донёсся обиженный голос Хэтти. Нос наполнил едкий запах скипидара, а тени на полу студии удлинились. Должно быть, сеанс позирования подходил к концу. Последний сеанс позирования для картины Елены Троянской.
– Извини, – сказала она. – Что мне сделать?
Хэтти опустила кисть.
– В них нет искры, – после некого промедления, наконец, сказала она.
Не нужно быть художником, чтобы это заметить. Если бы глаза действительно являлись зеркалом души, то её отражали бы пустоту и растерянность, как сегодня, так и в течение многих последующих дней. Дней? Скорее месяцев, а, возможно, и лет.
Аннабель судорожно вздохнула.
– Боюсь, я не знаю, что с этим делать.
– Нет, нет. – Хэтти отложила кисть и вытерла руки о свой фартук в цветных пятнах. – Мы закончим картину завтра. Нам следовало отменить сегодняшний сеанс, слишком мало времени прошло после того ужасного события. – Её карие глаза наполнились слезами. – Всё ещё не могу поверить, что ты попала в тюрьму из-за меня, ты повела себя так храбро, не могу выразить словами, как сожалею…
– Брось, – прервала подругу Аннабель. – Дело не в храбрости, я действовала инстинктивно. Ничего особенного.
– Ничего особенного? – Хэтти выглядела до смешного возмущённой. – Ты одним ударом чуть не повалила того ужасного человека на землю! Нужно было нарисовать тебя в образе Афины, богини войны, убивающей мужчин голыми руками.
Аннабель устало улыбнулась. Афина заодно являлась богиней мудрости, а Аннабель этой мудрости как раз и не хватало.
"Я люблю тебя, Аннабель".
Признание Себастьяна не выходило у неё из головы с того самого утра, как она покинула Лондон. Аннабель догадывалась, чего стоило такому сдержанному человеку, как Себастьян, обнажить душу, а она встретила его откровения молчанием. Но, осознав, какую колоссальную ошибку совершила, проведя с ним ночь, Аннабель онемела. Себастьян не сомневался в своих чувствах. Что и доказал делом. Видимо, это он добыл разрешение на демонстрацию, потому что главы отделений суфражистского движения не имели к этому никакого отношения. Чтобы вызволить её из тюрьмы, он поставил на карту свою репутацию, ничего не ожидая взамен. А она причинила ему сильную боль отказом. Но откуда же ей было знать, что обладает над ним такой властью?
– Теперь ты выглядишь совсем мрачно, – сказала Хэтти.
– Потому что у меня всё тело затекло. Могу я пошевелиться?
– Боже, да, конечно, – разрешила Хэтти, жестом подгоняя её размяться. – Хочешь посмотреть на результат?
Аннабель согнула руки.
– Разве смотреть на свой незаконченный портрет не плохая примета?
– Нет, – ответила Хэтти. – Художники говорят так, чтобы трудные клиенты не изучали свой портрет беспрестанно. Ты была образцовой моделью. Теперь узри себя.
Аннабель обошла мраморные бюсты и плотно составленные вместе мольберты, стараясь ничего не задеть юбками.
Когда она присоединилась к Хэтти перед высоким полотном, то потеряла дар речи. Аннабель словно смотрелась в заколдованное зеркало: женщина на портрете походила на неё, как две капли воды, но кисть Хэтти отобразила на картине те нюансы, которые Аннабель обычно старалась скрыть.
– Вот как ты меня видишь? – ошеломлённо спросила она.
Хэтти развязала фартук.
– Я думаю, это женщина, которой ты могла бы стать, – ответила она, – если бы осмелилась. Я бы совершенно точно хотела ею стать.
– Такой?..
– Хоть раз в жизни? Да. Подожди, пока я закончу. Обещаю, портрет заиграет новыми красками.
– Куда уж больше? – слабо уточнила Аннабель.
– Поверь мне, чтобы занять почётное место в гостиной Жюльена Гринфилда, портрету необходимо играть всеми красками. Папа согласился показать его присутствующим на своём инвестиционном собрании через несколько дней.
При мысли о том, что десятки мужчин увидят её такой, по телу Аннабель пробежала дрожь. Хорошо, что она не вращалась в их кругах.
Школа рисования Раскина, в которой располагалась студия Хэтти, находилась всего в миле от отеля "Рэндольф", поэтому подруги решили немного прогуляться по Хай-стрит. Миссис Форсайт и личный охранник Хэтти не отставали от них ни на шаг. Для зимы день выдался необычайно душным, оксфордские шпили и башенки из песчаника выделялись на фоне медленно темнеющего неба. Любуясь знакомыми стенами медового цвета и серыми свинцовыми крышами своего колледжа, Аннабель испытывала благодарность. Она ведь чуть не потеряла место в университете.
– Хэтти, – начала она, стараясь говорить тихо, – чья была идея отправиться именно к герцогу?
Вчера Аннабель вернулась в Оксфорд, находясь в состоянии оцепенения. Пока подруги, перебивая друг друга, взволновано тараторили, она говорила очень мало, главным образом, чтобы свести к минимуму ложь о её местонахождении.
– Катрионы, – ответила Хэтти. – Поскольку профессор Кэмпбелл отправился в Кембридж, она предложила нам пойти к герцогу.
– Почему?
– Ты же знаешь Катриону, – пожала плечами Хэтти. – Её голова работает непостижимым образом. По правде говоря, она была совершенно непреклонна в этом вопросе, что справедливо. Раз ты с ним знакома, то кодекс чести джентльмена обязывал его прийти тебе на помощь. Признаюсь, поначалу я отнеслась к идее скептически, но герцог не колебался ни секунды. – На её лице появилось заговорщическое выражение. – Я слышала сегодня утром, что он заплатил залог ещё за дюжину суфражисток. Ты знала?
Аннабель похолодела.
– За дюжину? – переспросила она. – Какая чушь. Кто тебе рассказал?
Хэтти нахмурилась.
– Леди Мейбл. Не знаю, откуда ей это известно, предполагаю, что одна из освобождённых поделилась с кем-то. Интересные слухи всегда быстро разлетаются. – Её лицо посерьёзнело. – Аннабель, я знаю, что уже говорила, но, честное слово, я бы отправилась к отцу молить о помощи, если бы план с Монтгомери провалился.
– Знаю, дорогая, – рассеянно проговорила Аннабель. Не стоило обсуждать в Оксфорде Миллбэнк и причастность к делу Себастьяна.
В небе послышались мощные раскаты грома, которые отдались во всём теле Аннабель.
– Скорее, – пискнула Хэтти. – Сейчас начнётся ливень. – Она бросилась наутёк, спасаясь от первых капель дождя, словно рассерженная кошка.
Чтобы слухи породили последствия потребовалось всего сорок восемь часов. Когда Аннабель обнаружила в своём ящичке для корреспонденции невзрачный конверт, у неё сразу возникло мрачное предчувствие.
Её вызывала сама мисс Элизабет Вордсворт, декан колледжа.
Записка выскользнула из дрожащих пальцев Аннабель. В последний раз, когда она посещала кабинет декана, то слушала приветственную речь. Её сердце тогда трепетало от волнения в предвкушении начала новой жизни. Теперь же оно колотилось от страха.
– Я сразу перейду к делу, – сказала мисс Вордсворт, как только Аннабель заняла своё место. Умное лицо декана приняло серьёзное выражение. – Мне сообщили, что студентку из Леди-Маргарет-Холла задержала полиция во время суфражистской демонстрации на Парламентской площади в прошлую пятницу. Это правда?
"Меня исключат".
Кабинет закружился перед глазами. Аннабель смогла только кивнуть.
Мисс Вордсворт оглядела её с некой толикой беспокойства.
– С вами хорошо обращались?
– Вполне, мисс.
– Рада слышать, – сказала мисс Вордсворт. – Тем не менее, происшествие весьма прискорбное. Как вам известно, женщины в высших учебных заведениях и так сталкиваются с осуждением на каждом шагу. Ваше поведение всегда отражается на других студентках и на университете в целом.
– Да, мисс.
– Скандал – хорошее подспорье для несогласных, – продолжила мисс Вордсворт, – вот почему я сразу предупредила вас о том, что не следует пренебрегать доверием, которое мы вам оказали, несмотря на политическое происхождение вашей стипендии.
Слова декана долетали до Аннабель будто издалека.
– Меня исключат?
Лицо мисс Вордсворт на мгновение смягчилось.
– Не навсегда. Но временное исключение неизбежно.
Аннабель издала сдавленный смешок. Временное. В её случае это означало снова вернуться в деревню на неопределённый срок. Какой печальный конец мечтаний. Пусть исключают её всего лишь на время, но у Аннабель не было загородного особняка, куда она могла удалиться на отдых.
У неё вообще ничего не было.
Она держала спину прямо, как будто ни одна проблема не могла сломить Аннабель.
– Вы можете сказать, когда меня восстановят?
Мисс Вордсворт покачала головой.
– Мы начнём расследование. Обычно оно заканчивается в пользу студента примерно в то же время, когда слухи забываются.
Аннабель знала достаточно о слухах и понимала, что они могут ходить в течение нескольких лет. Арест, тюрьма, а поручиться за неё было совершенно некому.
Она не запомнила, как поднималась по узким скрипучим ступенькам, пока добиралась до своей комнаты.
Несколько мгновений Аннабель просто стояла в дверях и смотрела на крошечное помещение. Узкая кровать, узкий письменный стол, маленький шкаф, в котором умещались все её пожитки. В течение четырёх месяцев у неё была своя комната. Невероятно, что всё закончилось.
Сквозь струи дождя, стекавшие по окну кареты, проглядывались серые очертания Букингемского дворца. Себастьяну это зрелище казалось невероятно утомительным. Когда пройдут выборы и отыщется брат, он отправится в отпуск. Куда-нибудь в уединённое и жаркое местечко. В Грецию. Чёрт возьми, нет. Только не в Грецию.
Когда Себастьян вошёл в покои королевы, то заметил, что она пребывает не в лучшем расположении духа. Её плотно сбитая фигура выглядела напряжённой, словно Виктория могла в любой момент на него наброситься. Королеву переполняла враждебность, и этот её серьёзный настрой вызывал недоумение.
– Сначала фермеры и хлебные законы, – сказала она, бросив испепеляющий взгляд на его последний список предложений, – и вот теперь вы настаиваете на том, чтобы Биконсфилд больше говорил на публике, в ратушах! В следующий раз вы захотите дать рабочим право голоса.
– Подобных предложений я не выдвину, мадам.
– Не в этой формулировке, – съязвила она, – но другими словами. Ратуши! Кроме того, здоровье не позволит Биконсфилду придерживаться того жёсткого графика, который вы предлагаете.
– Тогда у меня сложилось неверное представление, что, баллотируясь на пост премьер-министра, он сможет взаимодействовать со своими избирателями, – парировал Себастьян.
В тот момент, когда слова сорвались с его губ, он понял, что они прозвучали чересчур саркастично. Себастьян пришёл в замешательство. Он потерял контроль над собой во время стратегического совещания с самой королевой. Она удивилась не меньше его. Если сначала её глаза расширились, то теперь они холодно сузились до щёлочек.
– Учитывая, что поставлено на карту для страны и для вас лично, мне казалось, что вы должны быть заинтересованы в победе на выборах, – сказала она.
Он медленно выдохнул.
– Я и заинтересован. И предлагаю лучшую стратегию для победы.
– Возможно, она поможет выиграть выборы, – признала она, – но не таким путём должна победить партия.
– Мадам, боюсь, я не понимаю.
– От такой победы партии тори мало пользы, потому что де-факто она перестанет ею быть.
Себастьяну никогда не понять желания превратить прямой путь к победе в извилистый.
Королева встала, он тоже поднялся на ноги. Она начала сердито расхаживать по комнате маленькими шагами.
– Я считала вас очень принципиальным человеком, – сказала её величество, – а теперь вижу, что вы ставите результат выше принципов. О, мы не выносим приспособленцев.
Себастьян сжал кулак за спиной.
– И всё же ни одно из моих предложений не противоречит моим принципам.
Она остановилась как вкопанная и медленно к нему повернулась. Менее стойкий человек пришёл бы в ужас.
– Тогда всё ещё хуже, чем мы думали, – холодно проговорила она. – Вы, Монтгомери, либерал.
С таким же успехом она могла бы назвать его предателем. Они уставились друг на друга через всю комнату, осторожно оценивая взаимную реакцию, когда в дело вмешались новые аргументы.
– В день вашей первой аудиенции, вы предстали передо мной девятнадцатилетним герцогом, чьи глаза были не по годам мудры, и я что-то в вас разглядела. По правде говоря, вы напомнили мне Альберта. Он тоже мало говорил. Обладал непоколебимым моральным кодексом и предпочитал дела словам, эти качества в наши дни очень редки, и я их всецело одобряю. Скажите, вы никогда не задумывались, почему ваш развод прошёл так гладко? – ровным голосом спросила королева.
Себастьян склонил голову.
– Я всегда знал, что вы помогли защитить мою репутацию, и всегда буду за это благодарен.
Она усмехнулась.
– Мы не могли допустить, чтобы порочная, глупая девчонка погубила такого выдающегося человека. И всё же мы слышали, что на прошлой неделе вы оказали поддержку суфражисткам. Этим скверным, глупым созданиям. Которые поддерживают Гладстона.
Ах, вот оно что. Это объясняло досаду её величества, но кто, интересно, мог так быстро донести сведения до Букингемского дворца? И тут он понял, что незначительная пауза выдала его с потрохами. Лицо королевы исказила яростью. Себастьян находился на зыбкой почве.
– Я вмешался по личным соображениям, политика к делу отношения не имела, – сказал он.
Она бросила на него ледяной взгляд.
– И мы далеки от того, чтобы интересоваться частной жизнью наших подданных. Особенно когда эти поданные являются для нас личным разочарованием.
Она потянулась за колокольчиком.
– Мадам, с этими женщинами обращались как с преступницами и содержали в условиях, совершенно неподходящих для женщин.
Она посмотрела на него так, словно увидела впервые.
– Вы предлагаете нам поощрять их намеренья? Вы, как никто другой, должны знать, что происходит, когда вы чересчур многое позволяете женщине: она переходит все границы. У женщин жестокие сердца. Мы советуем вам хорошо подумать, Монтгомери, кому вы преданы, какой мир хотите. Если уважение вашей королевы не является для вас достаточной мотивацией, по крайней мере, вспомните о своём родовом гнезде.
Раздался холодный звон колокольчика. Аудиенция была закончена. Королева предупредила и оскорбила Себастьяна.
Но больше всего его беспокоило то, что ему было абсолютно на это плевать.
– Временно исключили? – потрясённо проговорила Хэтти.
Люси и Катриона и вовсе потеряли дар речи. Крошечные бутерброды на многоярусных блюдах были позабыты, как и бутылка шампанского, которую Хэтти заказала в свои апартаменты, чтобы отпраздновать завершение портрета Елены Троянской прошлым вечером.
– Да, – ответила Аннабель, – но меня скоро восстановят.
Сегодня утром она съехала из своей комнаты в Леди-Маргарет-Холле и перевезла чемоданы в коморку, которую сдавала миссис Форсайт в своём небольшом доме в районе Джерико.
– Это смешно, – взорвалась Хэтти, – и во всём виновата я. Переезжай в мои апартаменты, тётя будет тебе очень рада.
– У нас есть комната для гостей, – сказала Катриона. – Отец, скорее всего, даже не заметит твоего присутствия.
– Мы можем поставить в моей гостиной небольшую кровать, – предложила Люси.
– Спасибо, – ответила Аннабель, – это очень великодушно с вашей стороны, но как вы не понимаете? Раз меня исключили, потому что я наношу вред репутации колледжа, лучше, чтобы вас не видели в моей компании.
– Совершенно верно, – твёрдо заявила Люси, – поэтому тебе следует остановиться у меня. Мне нечего терять.
Катриона и Хэтти притихли.
Роскошная комната вдруг показалась душной и тесной.
Аннабель поднялась на ноги.
– Люси, я знаю, ты считаешь себя паршивой овцой, но неужели ты хочешь привлечь внимание к своему делу таким сомнительным образом.
Утончённые черты лица Люси ужесточились.
– Ты же не думаешь, что я просто повернусь к тебе спиной. Если бы не наше движение, которое я обязала тебя поддерживать, ты бы не попала в тюрьму. Поэтому я несу ответственность за случившееся. Оставайся в Оксфорде. Живи у меня. Мы выстоим вместе.
Уж лучше безысходное отчаянье, чем эти слабые ростки надежды.
– Люси, все оксфордские суфражистки – знатные дамы. Если слухи обо мне дойдут до их отцов, у тебя начнутся проблемы.
Люси сердито нахмурилась.
– Бросить боевого товарища значит ослабить моральных дух всего войска. То, что случилось с тобой, могло случиться с кем угодно.
Нет. Ни одна знатная дама не ударила бы полицейского.
– Мы же не солдаты, – возразила Аннабель. – И не заслоняем собой боевых товарищей от пуль. Мы – женщины, и нас оценивают по опрятным платьям и безупречной репутации, а не по храбрости. Поверь мне, тебе будет легче поддерживать боевой дух войска без меня.
Она оставила подруг в ошеломлённом молчании и вышла из отеля "Рэндольф" в холодное унылое утро. Пройдя по улице Сент-Джайлз, Аннабель подошла к арочным дверям Сент-Джонса, чтобы завершить последнее дело.
Дженкинс сидел за своим письменным столом с головой погруженный в работу. С левой стороны его волосы стояли дыбом, как будто профессор в прямом смысле пытался вытащить из головы очередную блестящую мысль. Увидев такой знакомый организованный хаос в его кабинете, у Аннабель защемило сердце, ей потребовались все силы, чтобы не заплакать.
– Мисс Арчер. – Дженкинс снял очки и моргнул. Этот жест тоже показался ей до боли знакомым.
– Я и не подозревал, что вызывал вас сегодня.
– Могу я войти, профессор?
– Пожалуйста, проходите.
Только когда она села на стул, он посмотрел на закрытую дверь и нахмурился.
– Где ваша шумная компаньонка?
– Боюсь, мне придётся уволиться с должности вашей помощницы, – сообщила Аннабель.
Черты его лица заострились, Дженкинс всецело переключил внимание с греческих древностей на неё. Как можно короче Аннабель поведала ему о своих обстоятельствах, за исключением тех, которые касались Себастьяна.
– Настоящая дилемма, – проговорил Дженкинс, когда она закончила свой рассказ. – Глупый цирк, но в данном случае ничего не попишешь.
Аннабель кивнула, чувствуя, как гаснет последняя искра надежды.
Дженкинс снова надел очки и откинулся на спинку стула.
– Я не могу вас отпустить. Вы слишком ценный работник.
Она слабо улыбнулась.
– Спасибо, – сказала Аннабель. – Я буду очень скучать по работе здесь.
Мгновение он молчал.
– Вы хотите продолжить работать моей помощницей?
– Да, – без колебаний ответила Аннабель. Вот бы нашёлся способ. При одной мысли о возвращении в унылый Чорливуд, ей хотелось выть.
– И вы хотели бы остаться в Оксфорде? – спросил Дженкинс. – Возможно, поначалу вы будете испытывать некоторые трудности.
– Я больше всего хочу остаться, – сказала она. – Но не знаю как.
– Есть один способ, – сказал Дженкинс. – Вы могли бы выйти за меня замуж.
Глава 28
«Вы могли бы выйти за меня замуж».
Замуж за него? За Дженкинса?
– Кажется, я лишил вас дара речи, – заметил Дженкинс. – Полагаю, правильно будет сказать: Мисс Арчер, не окажете ли вы мне честь стать моей женой? – Он выжидающе склонил голову.
– Немного… неожиданное предложение, – еле слышно проговорила она.
– Неужели? – озадаченно спросил он. – Не может быть, чтобы такая возможность не приходила вам в голову.
Как бы ей ни нравился профессор Дженкинс, такая возможность никогда не приходила ей в голову. Он, конечно, был выдающимся человеком и к тому же завидным холостяком, не слишком старым, с хорошими зубами и широкими плечами. Но обычно предложению предшествовало ухаживание.
С другой стороны, он сводил Аннабель на концерт. Два раза в неделю пререкался с ней на латыни и подкармливал яблоками. Любому стороннему наблюдателю предложение о замужестве показалось бы логичным продолжением. Почему же Аннабель не приходило это в голову?
– Я уже некоторое время обдумываю идею женитьбы, – сказал он. – Я хочу взять вас с собой на Пелопоннес, и замужество – самое целесообразное решение для осуществления этой поездки.
– Целесообразное, – повторила Аннабель.
Он кивнул.
– В противном случае мы нарушим все правила приличия, потому что я ни за что на свете не возьму с собой вашу миссис Форсайт.
– Профессор…
– Пожалуйста, – перебил он, – выслушайте меня. Мисс, вы редкая находка для такого человека, как я. Обычно люди бывают либо интеллектуально одарёнными, либо приятными. Два этих качества редко сочетаются в одном человеке. Как в вас. Вы – мой лучший помощник. Кроме того, как и я, вы, похоже, не особо интересуетесь детьми в отличие от большинства женщин. Знаю, что у меня неординарные запросы, и именно поэтому я всё ещё не женат, но я способен обеспечить жену. Моё имя оградило бы вас от всей этой чепухи, которая в настоящее время усложняет вам жизнь. Фактически, вы могли бы продолжить работать, как будто ничего не произошло.
На лице Дженкинса появилось выражение, которое Аннабель раньше не видела. Он смотрел на неё с надеждой.
Она попыталась представить его своим мужем, ведь он ей нравился, а её будущее висело на волоске. Опрометчивое решение могло пагубно сказаться на всей жизни Аннабель.
Дженкинс – хороший человек, который всегда заботился о её благополучии. Внешность, запах и манера одеваться, всё в нём ей импонировало. У него наверняка есть экономка, которая выполняет работу по дому, так что Аннабель сможет ему ассистировать, ни на что не отвлекаясь. Конечно, он непростой человек: мозговитый и раздражительный. Большую часть своей жизни профессор проводил, уткнувшись носом в книгу, но, учитывая, что Аннабель уже успела к этому привыкнуть, то и в будущем проблем не ожидала.
Но могла ли она представить, как он возвращается домой, ослабляет галстук, снимает рубашку и накрывает Аннабель своим обнажённым телом?
Она поняла, что краснеет.
