Текст книги " Душа моя - элизиум теней"
Автор книги: Евгения Вейтбрехт
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
этих домиков отдан Щербинским, и они самостоятельно его арендует. Николай
Константинович – страстный рыболов. Когда он проводит свой отпуск в Пюхя-Ярви, вся
семья мало его видит. Ранним утром он выезжает в лодке на озеро и возвращается вечером
всегда с хорошим уловом окуней, карасей, а при удаче даже и щук. Рыбу жарят на обед, коптят на ужин, делают запасы.
Когда погода не благоприятствует рыбной ловле, Николай Константинович берет две
корзины, идет в лес и приносит их всегда полные грибов и чудесной лесной малиной.
Умение его в этой области необычайно, у него нет соперников. Такое наполнение дома
всевозможными продуктами всегда доставляет Николаю Константиновичу большое
удовольствие.
Нина не взлюбила Пюхя-Ярви, и Николай Константинович взял в аренду другую дачу в
Келломяках (теперь Комарово). Это большая зимняя двухэтажная дача в 7 комнат, с
электрическим освещением. Нина со свойственным ей умением уютно, погородскому ее
обставила. Близость этой дачи от Ленинграда (40 минут езды на автомобиле по
прекрасной дороге) дает возможность частно туда наведываться. Андрюша проводит там
школьные каникулы, а иногда и воскресные дни. Щербинский заразил своего шурина
любовью к охоте. У Николая Константиновича неожиданно открылся новый талант – он
меткий стрелок. Оба мои зятя имеют по собаке на разные охотничьи сезоны, и когда у
Николая Константиновича выпадает несколько свободных часов, они вдвоем
отправляются на охоту в Комарово. Меню обеда всегда пополняется сезонными
продуктами охоты.
Обычно я провожу месяц с Андрюшей в Комарове, заменяя Нину во время ее поездки на
юг. Олин отпуск я провожу вместе с ней в Пюхя-Ярви. Но длинная дорога туда делается
для меня с каждым годом все менее доступной, особенно теперь, когда артрит колена
принял, очевидно, хроническую форму. Гористая, извилистая проезжая дорога в Пюхя-
Ярви тяжела для автомобиля и вызывает частые поломки.
Ольга Николаевна Щербинская в Пюхя Ярви.
Летом 1945 года, когда я впервые приехала в Пюхя-Ярви на дачу Черкасовых, второй
домик был занят, по приглашению Нины, театральными художниками супругами
Ходасевич и Басовым. Муж совсем еще молодой, интересный, похожий на цыгана и на вид
здоровый, был болен, очевидно, последней стадией туберкулеза, потому что через год-
полтора его не стало. Я редко встречала в жизни такой красивый союз двух талантливых, душевно красивых людей. Иногда в гостях у Черкасовых Басов, выпив несколько рюмок
вина, впадал в тон, который не нравился его жене, и она нежно ему выговаривала: «Ну
зачем вы так говорите, ведь вы же прелестный». Валентина Михайловна всегда, между
прочим, называла мужа не по имени, а по фамилии. Заботясь об его здоровье, она просила
его не оставаться после заката солнца в лодке на воде. Он спокойно возражал, что все
равно жить осталось ему недолго, поэтому он хочет прожить остаток жизни, ни в чем себе
не отказывая. Вопрос питания играл большую роль в жизни больного. С ними жила сестра
Басова, прекрасная хозяйка и кулинарка.
Однажды, когда Черкасовы уехали в город, и я была одна с четырехлетним Андрюшей и
няней, Валентина Михайловна пригласила нас с внуком зайти и пообедать с ними. К обеду
были поданы очень вкусные песочные пирожки, которые, что называется, таят во рту.
Валентина Михайловна отложила несколько штук на тарелку и просила Андрюшу отнести
няне попробовать. Нужно сказать, что няня была недовольна нашим уходом обедать в
гости. Андрюша вернулся с пустой тарелкой и сказал: «Няня сказала, что ничего
особенного, и ее пирожки гораздо лучше». Живя рядом, соседи были уже знакомы с
няниным характером, и ее замечание вызвало веселое оживление. Потом Андрюша сбегал
на свою дачу еще за чем-то и принес новое сообщение: «Няня велела нам с бабушкой идти
домой, а то мы тут только мешаем». Это приказание всем очень понравилось, и все от
души посмеялись над сварливой старухой.
Громадное озеро с большим горизонтом давало мне возможностъ вдоволь наслаждаться
закатами, которые я всегда так любила. Когда на небе наблюдалась какая-нибудь
особенная по красоте комбинация красок, я посылала Андрюшу к Валентине Михайловне, которая говорила, что она старается запомнить красивые сочетания, чтобы применить их
для театральных декораций. В дождливые дни Валентина Михайловна. приходила к нам и
показывала любительские фотографии, которых у нее было множество, и попутно
знакомила нас с эпизодами своей жизни. А жизнь ее была действительно интересная как
заграницей, где она училась, так и на родине. Сколько встреч и дружественных отношений
со знатными людьми всех областей науки и искусства. Красивая ли
Валентина Михайловна – я затрудняюсь сказать, но она полна такого чудесного обаяния, которое лучше всякой красоты. Я не переставая любовалась ею. Оба супруга-художники
были действительно «прелестные», я с грустью расставалась с ними.
Валентина Михайловна хотела, вернувшись в город, зайти ко мне и взять меня в свою
мастерскую. «Там я покажу вам много для вас интересного», – сказала она. Но эти планы
не осуществилась. Постепенное ухудшение болезни мужа и его кончина отвлекли все ее
внимание.
Когда я узнала о смерти Басова, мне захотелось написать Валентине Михайловне, от всего
сердца вылилось у меня сочувственное письмо, которое я закончила двумя строчками из
стихотворения Теннисона:
Oh, for the touch of a vanished hand
And the sound of a voice, that is still.
(Автор грустит об умершем друге, ему чудится прикосновение исчезнувшей руки и
слышится звук умолкнувшего голоса).
88
Дача Черкасовых состоит из двух стоящих рядом небольших домиков, построенных по
общему плану – одной большой проходной и двух маленьких комнат. С 1947 года один из
этих домиков отдан Щербинским, и они самостоятельно его арендует. Николай
Константинович – страстный рыболов. Когда он проводит свой отпуск в Пюхя-Ярви, вся
семья мало его видит. Ранним утром он выезжает в лодке на озеро и возвращается вечером
всегда с хорошим уловом окуней, карасей, а при удаче даже и щук. Рыбу жарят на обед, коптят на ужин, делают запасы.
Когда погода не благоприятствует рыбной ловле, Николай Константинович берет две
корзины, идет в лес и приносит их всегда полные грибов и чудесной лесной малиной.
Умение его в этой области необычайно, у него нет соперников. Такое наполнение дома
всевозможными продуктами всегда доставляет Николаю Константиновичу большое
удовольствие.
Нина не взлюбила Пюхя-Ярви, и Николай Константинович взял в аренду другую дачу в
Келломяках (теперь Комарово). Это большая зимняя двухэтажная дача в 7 комнат, с
электрическим освещением. Нина со свойственным ей умением уютно, погородскому ее
обставила. Близость этой дачи от Ленинграда (40 минут езды на автомобиле по
прекрасной дороге) дает возможность частно туда наведываться. Андрюша проводит там
школьные каникулы, а иногда и воскресные дни. Щербинский заразил своего шурина
любовью к охоте. У Николая Константиновича неожиданно открылся новый талант – он
меткий стрелок. Оба мои зятя имеют по собаке на разные охотничьи сезоны, и когда у
Николая Константиновича выпадает несколько свободных часов, они вдвоем
отправляются на охоту в Комарово. Меню обеда всегда пополняется сезонными
продуктами охоты.
Обычно я провожу месяц с Андрюшей в Комарове, заменяя Нину во время ее поездки на
юг. Олин отпуск я провожу вместе с ней в Пюхя-Ярви. Но длинная дорога туда делается
для меня с каждым годом все менее доступной, особенно теперь, когда артрит колена
принял, очевидно, хроническую форму. Гористая, извилистая проезжая дорога в Пюхя-
Ярви тяжела для автомобиля и вызывает частые поломки.
Ольга Николаевна Щербинская в Пюхя Ярви.
Летом 1945 года, когда я впервые приехала в Пюхя-Ярви на дачу Черкасовых, второй
домик был занят, по приглашению Нины, театральными художниками супругами
Ходасевич и Басовым. Муж совсем еще молодой, интересный, похожий на цыгана и на вид
здоровый, был болен, очевидно, последней стадией туберкулеза, потому что через год-
полтора его не стало. Я редко встречала в жизни такой красивый союз двух талантливых, душевно красивых людей. Иногда в гостях у Черкасовых Басов, выпив несколько рюмок
вина, впадал в тон, который не нравился его жене, и она нежно ему выговаривала: «Ну
зачем вы так говорите, ведь вы же прелестный». Валентина Михайловна всегда, между
прочим, называла мужа не по имени, а по фамилии. Заботясь об его здоровье, она просила
его не оставаться после заката солнца в лодке на воде. Он спокойно возражал, что все
равно жить осталось ему недолго, поэтому он хочет прожить остаток жизни, ни в чем себе
не отказывая. Вопрос питания играл большую роль в жизни больного. С ними жила сестра
Басова, прекрасная хозяйка и кулинарка.
Однажды, когда Черкасовы уехали в город, и я была одна с четырехлетним Андрюшей и
няней, Валентина Михайловна пригласила нас с внуком зайти и пообедать с ними. К обеду
были поданы очень вкусные песочные пирожки, которые, что называется, таят во рту.
Валентина Михайловна отложила несколько штук на тарелку и просила Андрюшу отнести
няне попробовать. Нужно сказать, что няня была недовольна нашим уходом обедать в
гости. Андрюша вернулся с пустой тарелкой и сказал: «Няня сказала, что ничего
особенного, и ее пирожки гораздо лучше». Живя рядом, соседи были уже знакомы с
няниным характером, и ее замечание вызвало веселое оживление. Потом Андрюша сбегал
на свою дачу еще за чем-то и принес новое сообщение: «Няня велела нам с бабушкой идти
домой, а то мы тут только мешаем». Это приказание всем очень понравилось, и все от
души посмеялись над сварливой старухой.
Громадное озеро с большим горизонтом давало мне возможностъ вдоволь наслаждаться
закатами, которые я всегда так любила. Когда на небе наблюдалась какая-нибудь
особенная по красоте комбинация красок, я посылала Андрюшу к Валентине Михайловне, которая говорила, что она старается запомнить красивые сочетания, чтобы применить их
для театральных декораций. В дождливые дни Валентина Михайловна. приходила к нам и
показывала любительские фотографии, которых у нее было множество, и попутно
знакомила нас с эпизодами своей жизни. А жизнь ее была действительно интересная как
заграницей, где она училась, так и на родине. Сколько встреч и дружественных отношений
со знатными людьми всех областей науки и искусства. Красивая ли
Валентина Михайловна – я затрудняюсь сказать, но она полна такого чудесного обаяния, которое лучше всякой красоты. Я не переставая любовалась ею. Оба супруга-художники
были действительно «прелестные», я с грустью расставалась с ними.
Валентина Михайловна хотела, вернувшись в город, зайти ко мне и взять меня в свою
мастерскую. «Там я покажу вам много для вас интересного», – сказала она. Но эти планы
не осуществилась. Постепенное ухудшение болезни мужа и его кончина отвлекли все ее
внимание.
Когда я узнала о смерти Басова, мне захотелось написать Валентине Михайловне, от всего
сердца вылилось у меня сочувственное письмо, которое я закончила двумя строчками из
стихотворения Теннисона:
Oh, for the touch of a vanished hand
And the sound of a voice, that is still.
(Автор грустит об умершем друге, ему чудится прикосновение исчезнувшей руки и
слышится звук умолкнувшего голоса).
89
Нашей няне сейчас 77 лет. Вот уже два года, как она находится в общежитии для
престарелых в Петергофе. Живет она там в исключительно хороших условиях. Сначала
скучала, все просила взять ее домой, а потом привыкла настолько, что, когда Нина берет ее
к себе погостить, через неделю уже просит отвезти ее обратно.
Своих дочерей я вижу регулярно, но редко. К счастью, мы все трое связаны телефоном.
Оленька живет близко, но возвращается домой после службы очень поздно. Мы с ней
видимся по воскресеньм;
Няня Франя с Андреем Черкасовым.
когда я у нее обедаю. Также целыми днями занята и моя внучка Наташа, аспирантка
химического факультета. Обе они ведут хозяйсво без домработницы, что отнимает у них
все остальное время. Черкасовы живут от меня очень далеко, я провожу с ними каждую
среду. В этот день у них в квартире идет горячая вода, и я, соединяя приятное с полезным, беру ванну. Андрюшина школа находится близко от меня. Я иду за ним ко времени
окончания занятий, затем мы на машине едем к ним. Там я обедаю, готовлю с Андрюшей
уроки, моюсь, и меня отвозят на машине домой. Конечно, когда мой внук болен – а это
бывает довольно часто – я провожу с ним много времени. Черкасовы очень гостеприимны, они умеют хорошо принять и угостить. У них прекрасно обставленная, уютная квартира, к
обеду стол всегда красиво сервирован. Изредка в среду и я попадаю на каких-нибудь
интересных приезжих, чаще москвичей. Однажды я таким образом познакомилась с
супругами Шостакович. Его я хорошо знала по фотографиям. Очень мне понравилась
жена – тип хорошей русской женщины, одета просто, на лице никаких следов пудры или
губной помады. Свежее, молодое, милое лицо, и все природное – свое. По тому, как она
деловым образом несколько раз звонила в дачный трест и вела переговоры о даче в
Келломяках, я поняла, что она несет на себе все заботы о семье, предоставив мужу
спокойно заниматься творческой работой. Помню, за обедом зашел разговор об экзаменах.
Шостакович, смеясь, сказал, что ему кажется, что он не смог бы теперь сдать
вступительный экзамен в консерваторию. Николай Константинович тоже вспомнил об
экзамене при поступлении в Театральный институт. Он был так высок ростом и так худ, что, молчал ли он или говорил, все в нем вызывало смех окружающих.
Любовь Петровну Орлову я хорошо знала по кинофильмам, но лично познакомилась с ней
у Нины недавно в одну из сред. Она произвела на меня хорошее впечатление, мы с ней
сошлись взглядами на материнство. Она считает, что мать, вырастившая детей, уже по
одному этому должна быть предметом их внимания и уважения. Любовь Петровна не
соглашалась с точкой зрения Нины, что жизнь матери от начала до конца должна быть
отдана на служение детям. Они слегка поспорили. Любовь Петровна все время обеда
внимательно присматривалась ко мне и, наконец, сказала: «Какие замечательные у вас
глаза, ведь они совсем молодые». Затем, обращаясь к моей дочери, добавила: «У
Николай Константинович и Нина Николаевна Черкасовы 50е годы.
нас с вами, Нина, в этом возрасте не будет таких глаз». Мы с Любовью Петровной
сошлись и в любви к ходьбе. По ее словам, живя на своей даче под Москвой, она
ежедневно совершает большие прогулки и ни при каких условиях не посвящает ходьбе
меньше часа.
После обеда мы с Любовью Петровной и Ниной отправились на машине в разные места
назначения. Но Любовь Петровна, доехав до Невского, оставила нас, сказав, что она еще
не проделала в этот день порции обычного моциона, и отправилась в Асторию пешком.
Когда Нина рассказала Любови Петровне о своих воспитательных затруднениях, бездетная
Любовь Петровна спросила меня: «Ведь, правда, лучше не иметь детей?». Я не
согласилась с ней и ответила, что в случае, если есть выбор, лучше их иметь. Материнство
само по себе дает очень много, независимо от результатов.
Прощаясь, Любовь Петровна сказала мне: «Я очень рада, что познакомилась с вами. Ваши
глаза вдохновляют».
Во время моего пребывания на даче у Черкасовых туда два раза приезжала Рина Зеленая.
Нина находит в ней много положительных качеств, но мне не нравится в ней
бесцеремонность в быту и пошлость в искусстве. Я никогда не слушаю ее выступлений
под детей, выключаю радио.
Однажды я была свидетельницей забавного случая. В обеденное время раздается звонок, входит человек средних лет с бородкой и спрашивает, дома ли Николай Константинович
Ему говорят, что его нет дома. Но голос кажется подозрительно знакомым, и вдруг в
передней раздается веселый смех, на который сбегаются все домашние. Это оказался сам
Николай Константинович в гриме Александра Попова. Ленфильм находится близко от
квартиры Черкасовых, съемка идет целый день. Сохранение грима дает большую
экономию времени. Так мы обедали с А. Поповым.
В одну из сред у Черкасовых я познакомилась с одной из самых обаятельных женщин
нашей советской современности – Лилей Брик. Немолодая, хорошо сохранившаяся, чудесно простая и симпатичная, она производит чарующее впечатление. Просто одетая и
причесанная, лицо некрасивое в смысле правильности черт, но необычайно интересное и
привлекательное. Ум, большая культура пронизывают все, что от нее исходит. Я с ней была
очень недолго, и, когда она уехала, сказала Нине: «Какая замечательная твоя Лиля Брик, от
нее не оторвешься». Кажется, и сама Нина влюблена в нее.
90
Мои старые друзья Струве живут от меня очень далеко, и я очень редко попадаю к ним.
Старшая в роду Варвара Августовна Мец – мать подруги по институту моей Наташи и
теща покойного профессора Струве, старше меня на три года, сейчас ей 77 лет. Как
настоящая француженка, она и в старости не потеряла своих национальных особенностей.
Живая, энергичная, остроумная. Я всегда ценила ее общество. Последние годы она все
болеет. Дочь и внучка очень берегут драгоценную старушку, безраздельно отдавшую семье
всю свою жизнь.
Обычно я забираюсь к Струве-Мец на целый день и с большим удовольствием провожу
время в их милом обществе. После смерти Наташи Вероника сделалась моим другом и все
эти годы относится ко мне с исключительной сердечностью. В последний мой визит к
Струве, состоявшийся на-днях, я застала у них художницу Алису Ивановну Порет, подругу
Вероники. Я знала ее до революции еще девочкой, теперь она известная художница. Кроме
основного таланта она обладает еще, несомненно, комическим даром. Целый вечер она
занимала нас, рассказывая разные эпизоды из своей жизни с таким неподражаемым
юмором, что я давно так не смеялась. На груди у нее была приколота очень интересная
брошка, привлекавшая наше внимание. «Мне подарила ее Лиля Брик», – сказала
Алиса Ивановна. Я упомянула о том, что на-днях познакомилась с Брик, и что она
совершенно очаровала меня. Оказывается, Алиса Ивановна хорошо с ней знакома и тоже
находит ее очень привлекательной. Как доказательство ее необычайной сердечности, она
рассказала, какой случай произошел с ней. Алиса Ивановна и ее муж композитор Майзель
материально живут, как и многие артисты, то густо, то пусто. Однажды летом на юге
супруги впали в состояние полного безденежья. И вдруг на лестнице гостиницы, где они
жили, Алиса Ивановна нашла 8 рублей. Она немедленно наступила на бумажки ногой и
сказала мужу: «Я никогда в жизни ничего не украла, но за эти деньги я готова драться».
Немедленно были посланы в Москву три телеграммы одинакового содержания «спасите».
Сейчас же откликнулась Лиля Брик, переведя им молнией полторы тысячи.
11. Старость
...И вот пришла старость... Интересно отметить, что чем старее становишься, тем более
отодвигаешь назад начало старости.
При первой постановке оперы «Фауст» в 1839 г. Жюль Симон, увидев, что в хоре стариков
поющие дрожанием всех членов стараются подражать самой глубокой старости, спросил у
композитора, какой возраст имеют его старики. Гуно, которому тогда было лет сорок, отвечал, что они находятся в крайней старости, что им лет 65 или 55. Через 30 лет, слушая
ту же оперу вместе с композитором, Жюль Симон задал ему тот же вопрос. Гуно, бывший
тогда уже на склоне лет, отвечал ему: «Мои старцы – настоящие старцы, им лет 80 или
90».
Ко мне пришла в гости моя 80летняя тетка Екатерина Ивановна и заявила: «Как скользко
сегодня, я так боялась упасть, что шла еле-еле передвигая ноги, как столетняя старуха». Я
в душе посмеялась, подумав, не все ли равно, 80 или 100 лет. Мне самой было тогда
лет 4045.
Все познается лучше всего на собственном опыте. Я сравниваю физические состояние мое
и нянино в момент возращения из Новосибирска в 1944 г. и теперь. Насколько мы обе
постарели и ослабели, особенно няня (она старше меня на три года, ей сейчас 77 лет) – а
ведь прошло только 6 лет.
Английский писатель Bennet характеризует этапы старости: «В семьдесят лет старики
начинают отходить от окружающих людей. В восемьдесят они как островки, торчащие в
море. В восемьдесят пять со своей беспокойной и обдуманной речью они являются
абстрактным голосом человеческой мудрости. С изумительной быстротой старики
накопляют мудрость в последние годы и мудрость сопутствует даже глупостям, которые
они иногда совершают».
«Что бы ни говорили сентиментальные люди, – пишет английская романистка Hutten, –
старость является одной из форм разрушения, которое никогда не бывает красивым само
по себе. И если некоторые старики сохраняют красоту в пожилом возрасте, а иногда даже
приобретают ее, то это является результатом разумно, честно и мужественно прожитой
жизни. Но даже они выглядят привлекательными вопреки старости, а не в зависимости от
нее.
«Мне кажется, – говорит Гете, – что облик человека есть лучший текст ко всему тому, что
можно о нем подумать и сказать».
Французский писатель Марсель Пруст где-го заметил: «Старость кокетлива и болтлива».
Болтливость, по моему мнению, действительно типична для старости, а вот с кокетством я
не могу согласиться. В жизни мне часто приходилось встречать стариков опустившихся, не обращающих ни малейшего внимания на свою внешность, без всяких признаков
кокетства.
Говоря о ранней кончине Станкевича, Тургенев пишет: «Смерть имеет глубокое значение, если она выступает, как последнее из сердца полной, развившейся жизни: старику она –
примирение, она ему – веление судьбы».
Тургенев стал очень рано задумываться о старости, ощущать ее и говорить о ней.
Еще юмором проникнуты его высказывания, когда в возрасте 42 лет он пишет Фету: «И
мы съедем, наконец, в тихую пристань старости, и явится тогда возможность старческой
деятельности и даже старческих радостей, о которых так красноречиво говорит Марк
Туллий Цицерон в своем трактате «De senectute». Еще несколько седин в бороду, еще
зубочек или два изо рту вон, еще маленький ревматизмик в поясницу или в ноги, и все
пойдет, как по маслу».
«Мой друг, старость – это тяжелое, тусклое облако, заволакивающее и будущее, и
настоящее, и даже прошедшее, так как делает его печальным, стушевывая и надламывая
воспоминания. Надо защищаться против этого облака. Мне кажется, что Вы недостаточно
защищаетесь. Прощайте и до свиданья, мой дорогой друг. Будем же держать голову
высоко, пока ее не покроют волны». Это уже через 12 лет значительно более уныло звучат
его слова, обращенные в письме к Флоберу.
90
Мои старые друзья Струве живут от меня очень далеко, и я очень редко попадаю к ним.
Старшая в роду Варвара Августовна Мец – мать подруги по институту моей Наташи и
теща покойного профессора Струве, старше меня на три года, сейчас ей 77 лет. Как
настоящая француженка, она и в старости не потеряла своих национальных особенностей.
Живая, энергичная, остроумная. Я всегда ценила ее общество. Последние годы она все
болеет. Дочь и внучка очень берегут драгоценную старушку, безраздельно отдавшую семье
всю свою жизнь.
Обычно я забираюсь к Струве-Мец на целый день и с большим удовольствием провожу
время в их милом обществе. После смерти Наташи Вероника сделалась моим другом и все
эти годы относится ко мне с исключительной сердечностью. В последний мой визит к
Струве, состоявшийся на-днях, я застала у них художницу Алису Ивановну Порет, подругу
Вероники. Я знала ее до революции еще девочкой, теперь она известная художница. Кроме
основного таланта она обладает еще, несомненно, комическим даром. Целый вечер она
занимала нас, рассказывая разные эпизоды из своей жизни с таким неподражаемым
юмором, что я давно так не смеялась. На груди у нее была приколота очень интересная
брошка, привлекавшая наше внимание. «Мне подарила ее Лиля Брик», – сказала
Алиса Ивановна. Я упомянула о том, что на-днях познакомилась с Брик, и что она
совершенно очаровала меня. Оказывается, Алиса Ивановна хорошо с ней знакома и тоже
находит ее очень привлекательной. Как доказательство ее необычайной сердечности, она
рассказала, какой случай произошел с ней. Алиса Ивановна и ее муж композитор Майзель
материально живут, как и многие артисты, то густо, то пусто. Однажды летом на юге
супруги впали в состояние полного безденежья. И вдруг на лестнице гостиницы, где они
жили, Алиса Ивановна нашла 8 рублей. Она немедленно наступила на бумажки ногой и
сказала мужу: «Я никогда в жизни ничего не украла, но за эти деньги я готова драться».
Немедленно были посланы в Москву три телеграммы одинакового содержания «спасите».
Сейчас же откликнулась Лиля Брик, переведя им молнией полторы тысячи.
11. Старость
...И вот пришла старость... Интересно отметить, что чем старее становишься, тем более
отодвигаешь назад начало старости.
При первой постановке оперы «Фауст» в 1839 г. Жюль Симон, увидев, что в хоре стариков
поющие дрожанием всех членов стараются подражать самой глубокой старости, спросил у
композитора, какой возраст имеют его старики. Гуно, которому тогда было лет сорок, отвечал, что они находятся в крайней старости, что им лет 65 или 55. Через 30 лет, слушая
ту же оперу вместе с композитором, Жюль Симон задал ему тот же вопрос. Гуно, бывший
тогда уже на склоне лет, отвечал ему: «Мои старцы – настоящие старцы, им лет 80 или
90».
Ко мне пришла в гости моя 80летняя тетка Екатерина Ивановна и заявила: «Как скользко
сегодня, я так боялась упасть, что шла еле-еле передвигая ноги, как столетняя старуха». Я
в душе посмеялась, подумав, не все ли равно, 80 или 100 лет. Мне самой было тогда
лет 4045.
Все познается лучше всего на собственном опыте. Я сравниваю физические состояние мое
и нянино в момент возращения из Новосибирска в 1944 г. и теперь. Насколько мы обе
постарели и ослабели, особенно няня (она старше меня на три года, ей сейчас 77 лет) – а
ведь прошло только 6 лет.
Английский писатель Bennet характеризует этапы старости: «В семьдесят лет старики
начинают отходить от окружающих людей. В восемьдесят они как островки, торчащие в
море. В восемьдесят пять со своей беспокойной и обдуманной речью они являются
абстрактным голосом человеческой мудрости. С изумительной быстротой старики
накопляют мудрость в последние годы и мудрость сопутствует даже глупостям, которые
они иногда совершают».
«Что бы ни говорили сентиментальные люди, – пишет английская романистка Hutten, –
старость является одной из форм разрушения, которое никогда не бывает красивым само
по себе. И если некоторые старики сохраняют красоту в пожилом возрасте, а иногда даже
приобретают ее, то это является результатом разумно, честно и мужественно прожитой
жизни. Но даже они выглядят привлекательными вопреки старости, а не в зависимости от
нее.
«Мне кажется, – говорит Гете, – что облик человека есть лучший текст ко всему тому, что
можно о нем подумать и сказать».
Французский писатель Марсель Пруст где-го заметил: «Старость кокетлива и болтлива».
Болтливость, по моему мнению, действительно типична для старости, а вот с кокетством я
не могу согласиться. В жизни мне часто приходилось встречать стариков опустившихся, не обращающих ни малейшего внимания на свою внешность, без всяких признаков
кокетства.
Говоря о ранней кончине Станкевича, Тургенев пишет: «Смерть имеет глубокое значение, если она выступает, как последнее из сердца полной, развившейся жизни: старику она –
примирение, она ему – веление судьбы».
Тургенев стал очень рано задумываться о старости, ощущать ее и говорить о ней.
Еще юмором проникнуты его высказывания, когда в возрасте 42 лет он пишет Фету: «И
мы съедем, наконец, в тихую пристань старости, и явится тогда возможность старческой
деятельности и даже старческих радостей, о которых так красноречиво говорит Марк
Туллий Цицерон в своем трактате «De senectute». Еще несколько седин в бороду, еще
зубочек или два изо рту вон, еще маленький ревматизмик в поясницу или в ноги, и все
пойдет, как по маслу».
«Мой друг, старость – это тяжелое, тусклое облако, заволакивающее и будущее, и
настоящее, и даже прошедшее, так как делает его печальным, стушевывая и надламывая
воспоминания. Надо защищаться против этого облака. Мне кажется, что Вы недостаточно
защищаетесь. Прощайте и до свиданья, мой дорогой друг. Будем же держать голову
высоко, пока ее не покроют волны». Это уже через 12 лет значительно более уныло звучат
его слова, обращенные в письме к Флоберу.
91
А еще через 15 лет он говорит в письме к Полонскому:
«...Чтобы ты понял мое настроение, выписываю тебе несколько строк из моего дневника:
"...Полночь... сижу я опять за своим столом... внизу бедная моя приятельница (П. Виардо) что-то поет своим совершенно разбитым голосом... а у меня на душе темнее темной ночи...
Могила словно торопится поглотить меня...". Не выписываю дальше, очень уж уныло. Ты
забываешь, что мне 59й год, а ей 56й... Душа моя, мы оба – два черепка разбитого сосуда».
Однако Полина Виардо, названная черепком сосуда в письме Тургенева, прожила до
глубокой старости. Она умерла в 89 лет.
А еще через год, в 1878 году, за пять лет до смерти, Тургенев пишет свое чудесное
стихотворение в прозе «Старик». Настроение все то же – безрадостное, мрачное, но кое-
где слышатся нотки примирения с неизбежным.
«Старик.
Настали темные, тяжелые дни... Свои болезни, недуги людей милых, холод и мрак
старости. Все, что ты любил, чему отдавался, безвозвратно, никнет и разрушается. Под
гору пошла дорога.
Что же делать? Скорбеть? Горевать? Ни себе, ни другим ты этим не поможешь. На
засыхающем, покоробленном дереве лист мельче и реже, но зелень его та же.
Сожмись и ты, войди в себя, в свои воспоминания, и там, глубоко-глубоко, на самом дне
сосредоточенной души, твоя прежняя, тебе одному доступная жизнь блеснет перед тобой
своей пахучей, все свежей зеленью, и лаской, и силой весны!..
Но будь осторожен, не гляди вперед, бедный старик!..».
Недавно прочла я книгу «Воспоминания» В. Вересаева. Вот что он пишет о старости:
«Мне шестьдесят лет. Вспоминаю скомканную тревожность юности, ноющие муки
самолюбия, буйно набухающие на душе болезненные наросты, темно бушующие,
унижающие тело старости, непонимание себя, неумение подступить к жизни. ...А теперь
каким-то крепким щитом прикрылась душа, не так уж легко ранят ее наружные беды,
обиды, удары по самолюбию. В руках как будто надежный компас, зорче стали духовные
глаза, в душе ясность, твердость и благодарность к жизни...». Да, может быть, если бы
знала молодость, какая возможна озаренная, поднимающая дух старость – может быть она
бы менее беззаботно «прожигала» себя. Промотать все силы и потом придти к
мутноглазой старости, харкающей, задыхающейся, с брюзгливо обвисшей губой и темным
