Текст книги " Душа моя - элизиум теней"

Автор книги: Евгения Вейтбрехт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

каждый желающий выучиться грамоте мог бы это сделать, не употребляя для этого

героических усилий, не принося тяжких жертв».

В основном декрет и создавал такие условия. Декрет обязывал обучению всех граждан в

возрасте от 14 до 50 лет в государственных школах. Наркомпросу предоставлялось право

привлекать к работе по ликбезу в порядке трудовой повинности все грамотное население

страны. К этой работе привлекались организации профсоюзов, комсомола и др.

Работающим по найму и обучающимся в школах ликбеза на два часа сокращался рабочий

день. Предоставлялось право использовать для занятий помещения клубов, церквей,

народных домов и соответствующие помещения на фабриках и заводаx. Был создан

специальный орган – Всероссийская Чрезвычайная комиссия по ликвидации

неграмотности.

В то время я работала секретарем дошкольного отдела на Казанской ул. (теперь

ул. Плеханова). В Наробразе пронесся слух, что внешкольный подъотдел нуждается в

сотрудниках для проведения в жизнь ленинского декрета. Вот куда меня потянуло! Как

радостно принять участие в выполнении долголетних мечтаний русской интеллигенции!

Внешкольным подотделом заведывал тогда Давид Николаевич Анкерт , 69 еще совсем

молодой человек, едва ли не студент физико-математического факультета. Прекрасный

организатор, он умел подбирать людей и вдохновлять их на творческую работу. Анкерт

недолго пробыл в Наробразе, через год он перешел на какую-то большую должность в

Госиздате.

Вот к этому Анкерту я и пришла с просьбой дать мне работу. Он внимательно посмотрел

на меня, как бы стараясь выяснить мои потенциальные возможности, и сказал: «Во всем

городе уже идет в полном разгаре подготовительная работа по организации школ ликбеза.

Совершенно неблагополучно обстоит дело в Выборгском районе. Там для этой цели

выделена старая большевичка Рубцова, но она тяжело больна. Согласны ли вы взяться за

работу в этом районе? Предупреждаю, что район ответственный, работа должна начаться и

проводиться в повышенных темпах, надо догнать город. Через месяц предполагается

начать работу во вновь организованных школах. Предварительно у меня будет собрание

председателей комиссий, и вам наравне с ними предстоит сделать доклад о результатах

проделанной работы. Согласны ли вы взять на себя такую нагрузку? Считаете ли вы, что

она будет вам по силам?».

Конечно, я с радостью согласилась. Я чувствовала в себе непочатые залежи сил и энергии.

А главное, дело-то какое интересное!

И вот с этого дня начался самый счастливый период моей жизни. Никакое личное счастье

не может сравниться с удовлетворением, которое дает творческая общественная работа

широкого масштаба. У меня как-будто выросли крылья, я вся загорелась энтузиазмом к

порученному мне делу. Мое горение зажигало товарищей по работе.

Скоро вокруг меня организовался крепко спаянный коллектив школьных педагогов. Через

месяц я доложила на общегородском собрании комиссии по ликбезу, что школы

Выборгского района полностью организованы и приступили к работе.

Работа в школах ликбеза началась при самых неблагоприятных условиях разрухи, голода и

холода. Уроки зачастую проходили при 2-х градусах мороза в помещении.

Характерно, что в книжке Д. Элькиной «О практическом руководстве ликвидаторам

неграмотности» даются советы, как обойтись без бумаги, без перьев, без карандашей.

Сколько надо было энергии и доброй воли, чтобы привлечь неграмотных к учебе. Так

называемое «чаевое довольствие» (восьмушка хлеба и конфетка), носившее характер

премирования, значительно помогало поддерживать посещаемость школ. Впоследствии

для злостно уклоняющихся было организовано привлечение к суду. Очень импонировала

инсценировка суда со всеми аксессуарами и часто производила желаемый эффект.

Ввиду беспрецедентности нашей работы приходилось все время искать новые пути и

учиться на ошибках.

В самом начале работы школ нам удалось сговориться с администрацией Народного дома

и повести всех наших учащихся на оперу «Царская невеста». Уже в первом антракте стало

ясно, что наши учащиеся, впервые слышащие оперу, совершенно в ней не разбираются, она до них не доходит. «Нельзя ли прекратить музыку, она нам мешает слушать песни», –

просили они. Явилась мысль проделывать перед походом в театр пояснительную работу с

учащимися. Так создались наши методические субботники для педагогов ликбеза. В

школах малограмотных, когда учащиеся знакомились с классиками литературы, мы

устраивали после обычной подготовки вечера, посвященные отдельным писателям.

Особенно удачным вышел у нас Пушкинский вечер. Участвовали актеры

Александринского и Гайдебуровского театров. После этих вечеров учащиеся в анкетах

давали краткий отчет о полученном впечатлении. Летом мы организовали поездки

учащихся в Петергоф и Шлиссельбург и просто прогулки на пароходах. Нами впервые был

проделан опыт постановки живой газеты для школ грамоты. Опыт прошел с выдающимся

успехом, и мы решили пользоваться этим средством, как одним из лучших для

агитационных целей. Как-то мы пригласили Горького побеседовать с неграмотными, он

охотно согласился. Собеседование происходило в большом зале бывшего Михайловского

артиллерийского училища. Зал был переполнен. Темой беседы Горький избрал «Как

нужно относиться к вещам». Он подробно остановился на вопросе создания каждой вещи.

Скольно труда человеческого и энергии затрачивается на то, чтобы сделять какую-нибудь

вещь! Поэтому теперь, когда все, что имеется в государстве, принадлежит народу, каждый

из нас должен и сам беречь вещи, и учить других бережно относиться к народному

достоянию. Учащиеся задавали вопросы, Горький отвечал, беседа носила оживленный и

дружеский характер.

49

Работа школ ликбеза Выборгского района привлекла внимание центра. Я была приглашена

сделать подробный отчет о нашей работе. После доклада было объявлено и

запротоколировано следующее постановление:

«Считать работу школ ликбеза Выборгского района показательной для всех районов

города. Все мероприятия, проводимые по школам грамоты Выборгского района, должны

проводиться в общегородском масштабе».

В городском центре ликбеза с нами недолго работал в должности председателя комиссии

Николай Севастьянович Державин, ныне академик. Как приятно было работать под

начальством этого большого ученого и человека. Какой-то удивительно уравновешенный, спокойный, очень приветливый и доступный для всех, он очень подходил к новым формам

этики социалистического строя. В театральных антрактах он иногда выступал с

информационными и агитационными сообщениями о ходе работы по ликбезу. Вскоре

Николай Севастьянович Державин был назначен директором Публичной библиотеки и

покинул нас, оставив по себе светлую память.

Ближайшей помощницей Николая Севастьяновича была Людмила Петровна Фролова,

сестра известного профессора, ученика и последователя И.П. Павлова. Людмила Петровна

только что окончила Университет, и работа по ликбезу была для нее временным выходом

из положения. Всей душой она стремилась вернуться к научным занятиям. Однажды

Людмила Петровна заявила мне, что она хочет уйти из Наробраза, но ее отпускают только

при условии, что она найдет себе заместителя. Единственным подходящим работником

она считает меня и просит согласиться занять ее место. Я отказалась. У меня идет такая

интересная, дружная работа в Выборгском районе, вокруг меня такой сплоченный

коллектив – как могу я уйти, все бросить! Прошла неделя. После обычного заседания

Людмила Петровна снова выловила меня в коридоре, и мы имели с ней длительный

разговор на ту же тему. Она со слезами на глазах просила меня заменить ее, согласиться.

Больше некому! Убеждая меня, она подала мысль не бросать Выборгский район, совмещая

работу. «Поставьте там надежного человека, – говорила она, – и раза два в неделю

заезжайте и направляйте работу».

Пришлось согласиться. И вот свыше четырех лет провела я в должности заместителя

председателя сначала городской, а потом губернской чрезвычайной комиссии по

ликвидации неграмотности. Одновременно с моим назначением в Наробразе появился

новый заместитель зав. внешкольным отделом губоно и вместе с тем и новый

председатель нашей комиссии – Семен Петрович Гродницкий, скончавшийся в 1948 году.

Наша работа в городе скоро превратилась в губернскую, прибавив к цифре 29.000

городских еще 73.000 уездных неграмотных. Тысячи школ, тысячи педагогов в нашем

ведении. Большая работа развернулась по подготовке преподавателей-ликвидаторов

неграмотности, появились штаты методистов, организационные и методические выезды в

уездные города. Дух захватывает, когда подумаешь о масштабе нашей тогдашней работы, главным винтом и душой которой пришлось быть мне. В это время я перефразировала

изречение древнего философа Декарта: «Cogito, ergo sum» (мыслю, значит существую) в

«Laboro, ergo sum» (работаю, значит существую). И часто приходила в голову мысль, что

бы я делала, если бы не пришла революция, куда бы я девала себя при царском режиме!

Весной 1921 года в городской комиссии ликбеза появились два сотрудника, которые

благодаря своим исключительным качествам, сразу заняли большое место в нашей работе.

Лидия Евгеньевна Яковлева, прекрасный ответственный работник, поступила к нам на

должность секретаря комиссии. Как у нас, так и везде, где она работала, она скоро

делалась подлинно «незаменимой». Самоотверженная по природе, она всю себя отдавала

работе, не считаясь ни с усталостью, ни с рабочими нормами. Большая доброта,

сердечность скоро сделали ее общей любимицей нашей большой рабочей семьи. Я лично

приобрела в ее лице ценного преданного друга на всю жизнь.

Евгений Яковлевич Голант был приглашен для руководства методической работой ликбеза.

Он вскоре выявил себя как талантливый, образованный человек, необычайной

работоспособности и продуктивности. В данное время Евгений Яковлевич Голант

профессор и заведующий кафедрой педагогики в Педвузе им. Герцена. Работая у нас в

комиссии, он был высоко оценен Москвой и стал участником методической работы школ

ликбеза во всесоюзном масштабе.

Необходимо отметить еще двух выдающихся преподавателей наших школ.

Владимир Прокофьевич Боярчук, начавший работать у нас почти тотчас по издании

декрета, скоро сделался ведущим методистом и преподавателем показательной школы.

Сейчас он зам. заведующего кафедрой математики, доцент Военной Академии связи

им. Буденного.

Прекрасным преподавателем школы ликбеза оказался и мой дорогой, любимый друг

Борис Александрович Струве, талантливый виолончелист, на время оставивший свою

виолончель. Успешность его работы была отмечена начальством милиции (он занимался с

малограмотными милиционерами) вручением ему почетной грамоты. Любовь и

благодарность учащихся выразилась в поднесении серебряных часов с надписью.

Борис Александрович, скончавшийся в 1947 году, был профессором и заведующим

кафедрой Истории и теории игры на смычковых инструментах в Консерватории.

Вокруг меня опять образовался крепко спаянный рабочий коллектив педагогов и

методистов. Расширяясь, работа делалась все интереснее и интенсивнее. Нам удалось

договориться с экскурсионной секцией о бронировании одного дня в неделю с 1 июня

1921 года экскурсий для школ грамоты. Приблизительно около тысячи учащихся наших

школ отправлялись организованно в Озерки, Гатчину, на Крестовский остров и др. Там

они получали горячее питание и совершали прогулки с опытными руководителями.

50

Наши выборгские субботники были перенесены в центр. Мы имели возможность сделать

их несравненно более интересными, приглашая докладчиков-специалистов по отдельным

темам, круг которых был значительно расширен. Так, например , Анатолий Федорович

Кони прочел несколько докладов на тему: «Личные воспоминания о Л.Н. Толстом, Тургеневе, Некрасове и др.».

В течение 1921-22 гг. комиссия ликбеза, преодолевая типографские затруднения,

приступила к изданию школьных и методических пособий. Были составлены и напечатаны

буквари для города и деревни, два выпуска газеты «Первая весть», а также сборник статей

учащихся под заглавием «По завету Ильича» . книжечка оказалась очень удачной. У меня

сохранилась газетная статья – оценка этого сборника.

«Это наше, октябрьское,обратите на это внимание!

«По завету Ильича».

...А дальше. – Дальше долго ждать, пока удастся

что-нибудь узнать подробнее, понятнее, яснее...

(Туманова, школа грамоты при 2й госмельнице)

Передо мной небольшая книжечка с заглавием "По завету Ильича", издания

Ленинградского губграмчека. Если рассматривать ее, как литературное явление, как

"новинку", то нужно сказать, что это лучшее, что издано за это время... Ни одна книжка, ни одно произведение не взволновало так, не потрясло, как эта книжечка, со страниц

которой смотрят на вас подлинно мозолистые руки и подлинное пролетарское

творчество… Творчество пролетарских низов.

Кто авторы этой книжечки? Работницы и рабочие, окончившие школу грамоты... Да, да.

Писатели, которые пять-шесть месяцев тому назад были безграмотны.

Когда держишь эту книжечку в руках, то чувствуешь, что держишь реально золотое,

прекрасное будущее...

В приведенной выше выдержке из стихотворения Тумановой стоит вопрос: "А дальше?".

Туманова говорит: "Дальше долго ждать"... Долго ли, дорогой товарищ? Ваша книжечка

убедительно говорит, что ждать не так уж долго... Скоро, очень скоро не будет "матушки

Рассеи", не будет и "просвещенной, цивилизованной, культурной и т.д. Европы"... Будет

светлый мир науки и труда.

И еще хочется сказать: мы много говорим о новом быте, а что творится под носом – не

видим.

Прочтите, товарищи, искатели быта, книжечку "По завету Ильича".

Тирков».

В марте 1921 года у нас проектировался большой агитационный праздник в честь

годовщины существования школ грамоты. Но ввиду Кронштадтских событий

празднование было отложено и состоялось только 7 июля. Хочется вспомнить первый

организованный нами праздник по записи, сделанной мною на следующий день.

Погода не праздничная, хмуро, прохладно. Изредка накрапывает дождик, но, попугав

немного, тотчас утихает. Учащиеся школ в количестве 56 тысяч, многие с детишками, принаряженные, насколько позволяет сомнительная природа, жадно стремятся заполучить

все, что им полагается.

В толпе можно заметить красноармейцев, рабочих – юных и бородачей, но их немного, и

они тонут в общей женской массе.

На первый взгляд эта женская масса кажется однообразной, но, вглядываясь

повнимательней, в ней можно различить два типа женщин, резко отличающиеся друг от

друга: работницы и домашние хозяйки – последних больше, они и составляют главный

элемент обучающихся в школах грамоты.

Цель праздника – агитация за всеобщую грамотность и поднятие интереса в широких

массах к этому вопросу, за всеми текущими событиями, как-то сошедшими за последнее

время на второй план. Народ призван сам строить свою новую жизнь и не может и не

должен быть неграмотным. Надо, чтобы эта истина быда усвоена каждый гражданином.

Вот стали раздавать красные розы, и моментально образовался хвост. Цветы, как все

несомненно прекрасное, поднимают настроение, и приколотая роза заставляет веселей

блестеть глаза степенных хозяюшек, вечно озабоченных думами о детях, хлебе,

дровах....Тут же рядом дают кофе и шипучие напитки, и все торопятся не прозевать.Но

музыка уже играет Интернационал, сигнал начала представления, надо успеть занять

места.

Перед поднятием занавеса во всех трех театрах Народного Дома выступают ораторы с

агитационными речами. Тов. Кузьмин, посетивший праздник, говорит в Большом Оперном

театре, где сейчас же начинается концерт. На открытой сцене «Водевиль» идет «Живая

газета» РОСТА , и передовица приветствует свою аудиторию по случаю ее праздника.

Но самый гвоздь праздника всеобщей грамотности сосредоточен в театре. Дивертисмент, где артисты Народной комедии живо разыгрывают четыре пьесы, написанные специально

для этого случая. Неумолкаемый хохот, сопровождающий комические места пьес,

свидетельствует о том, что они написаны с соблюдением чувства меры, без утрировки и со

знанием вкуса аудитории. Нужно сказать, что содержание пьес было только намечено

авторами, а артистам была предоставлена импровизация своих речей. Ни реплик, ни

суфлера – удивительно жизненный колорит получает такая игра на сцене!

В 11 часов к саду были поданы трамваи. Во избежание давки все зрители были разбиты

порайонно на колонны, и, довольные праздником, разъехались по домам.

Через год после нашей совместной работы с С.П. Городницким, моим начальством, я как-

то спросила его, доволен ли он моей работой. Он ответил восторженно: «Вы идеальный

работник!». Такая высокая оценка, однако, не помешала ему через три года, когда я, по

общему мнению, работала также горячо и плодотворно, заставить меня уйти из

Губграмчека. Но об этом после.

А вот еще вспоминается сказанное им обо мне, как работнике: «Что бы Вы ни делали, в

Вас всегда чувствуются отголоски из "Лебединого озера"». Может быть, он был прав, и

поэтому я так любила планировать и организовывать праздники учащихся, которые

проходили всегда с большим успехом. Я помню, описание одного из таких празднований

было отмечено Москвой и напечатано в бюллетене Всесоюзной комиссии ликбеза. Во

главе этой комиссии стояла тов. Курская. На всех наших годовых отчетных собраниях

всегда вводили в президиум Надежду Константиновну Крупскую, проявлявшую большой

интерес к нашей работе

51

В своей книге «Ликвидация неграмотности» тов. Крупская дала такую характеристику

нашей работы: «Петроградский Внешкольный отдел работает очень хорошо и интенсивно, но делает ошибку, не вовлекая рабочие массы в широкую организацию этого дела». Этот

недостаток, свойственный, по словам тов. Крупской многим отделам, она оправдывает

отсутствием опыта в общественно-организационной работе, который «мы, россияне», при

царском режиме не могли получить.

В конце июля того же 1921 года у нас организовалась служебная поездка в Гдов, куда я, разумеется, взяла своих девочек. Эта поездка оставила у всех участников самое приятное

впечатление. Гдов – старинный, живописный город с остатками крепостных сооружений, старинной церковью прекрастной архитектуры. Занятия, которые проводили с местными

учителями, намеченными в ликвидаторы, у меня лично отнимали мало времени. Моя

задача состояла в сообщениях информационно-организационного порядка. Мы с Олей и

Ниной захватили с собой запасы селедок и всякого носильного тряпья и все это

выменивали – на яйца, сметану, творог, – путешествуя по соседним деревням, и этим

пополняли довольно плохие клубные обеды и ужины. Истощены мы были невероятно, и

эта поездка хорошо поддержала нас.

Особая привлекательность Гдова – его фруктовые сады. Жители с особой любовью

культивировали в них превосходные сорта яблок. Домик, в котором мы жили, стоял как-

раз напротив церкви и был окружен фруктовым садом. К концу августа яблоки поспевали.

На наше счастье погода стояла теплая и солнечная. Лежим, бывало, с книгой под яблоней, и с дерева все время падают вокруг чудесные, спелые яблоки.

7. А. Ф. Кони

Конец 1921 года отмечен у меня работой в кружке по изучению особняков. Кружком

руководила тов. Черепнина, муж ее был братом композитора. Я собрала большой материал

для экскурсии по Шуваловскому особняку на Фонтанке, обработала его и сделала доклад

на собрании кружка. Черепнина одобрила сделанную мною работу и просила приготовить

статью для напечатания. Но никогда не увидела света моя статья. Мне едва удалось

провести две-три экскурсии со школами малограмотных, как особняк перестал

существовать и был использован для других целей.

Это само по себе маленькое событие, не оставившее никаких осязательных следов, было

для меня поворотным пунктом всей моей последующей жизни. Меня охватила жажда

знаний и постоянная потребность работать над их расширением. Как бы интересна ни

была служебная работа, у меня всегда была другая, которой я всегда отдавала часы отдыха.

Поэтому незаменимым приобретением было для меня знакомство с

Анатолием Федоровичем Кони, культурнейшим и образованнейшим человеком своей

эпохи. Прекрасная библиотека, дружеские советы и руководство во всех областях знаний –

все это я имела до самой кончины моего дорогого друга. В конце 1919 года, когда я

работала в Дошкольном подотделе, мне предложили организовать в бывшем Николаевском

госпитале культурно-просветительную работу для служащих. Задача для того времени

очень неясная. Администрация госпиталя предоставила все дело на мое усмотрение,

высказав только несколько очень туманных пожеланий. Для организации литературного

кружка мне порекомендовали Анатолия Федоровича Кони, с большим успехом

выступавшего тогда со своими воспоминаниями о писателях-современниках. Я решила

пойти к нему с предложением взять на себя руководство кружков, а в случае несогласия

рекомендовать кого-либо вместо себя.

Он жил на Надеждинской, д. 5, в доме, на котором сейчас висит мемориальная доска. Я

вошла в большой, просто и хорошо обставленный кабинет. Из-за письменного стола

поднялся мне навстречу с ласковой улыбкой приветствия маленький сгорбленный старик.

Через полчаса этот некрасивый, искалеченный старец совершенно очаровал меня.

Человек, всесторонне образованный, с большим, хорошим юмором, он владел в

совершенстве даром интересного собеседника. Ум, как живой родник, пронизал каждое

его слово. Анатолий Федорович как-то сказал мне, что Александр III, не любя его за

вольнодумство, говорил: «Кони самый умный человек в России». В разговоре с простыми, средними людьми Анатолий Федорович не только не уничтожал их своим превосходством, а умел нащупать и найти вопросы, их интересующие, разговорить их и заставить

подняться в собственных глазах.

Через два года нашего знакомства Анатолий Федорович в открытке с очень удачной

фотографией Толстого написал мне:

«Дорогая Евгения Алексеевна, в моем дневнике за 1919 год стоит так под 11 января: была

у меня гжа Вейтбрехт с предложением чтений в Николаевском госпитале. Милое и умное

явление. Значит вот уже два года – и это явление остается неизменным. Благодарю судьбу, пославшую мне ее, – и шлю лучшие пожелания с Новым Годом по старому – Благодарный

А.Ф.».

Анатолий Федорович спутал даты – но это неважно.

Возвращаюсь к работе в Николаевском госпитале. Кони не взялся за чтение лекций по

литературе со служащими госпиталя. Очевидно, их культурный уровень казался ему

неподходящим для его бесед. Через несколько дней я получила от него письмо:

«Многоуважаемая Евгения Алексеевна. Согласно Вашему желанию горячо рекомендую

Вам подателя сего профессора Якова Мироновича Магазинера, моего сослуживца по

Петербургскому университету, человека обширных юридико-политических знаний и

умеющего говорить с самой разнообразной аудиторией. Очень приятно было бы когда-

нибудь повидаться. Я бываю дома по воскресеньям от часа до двух. Искренне преданный

Кони».

Моя совместная короткая работа с Я.М. Магазинером в госпитале составила во мне самое

приятное впечатление. Он пришелся там «ко двору», умело организовал занятия,

интересные и доступные для низкого уровня служащих

52

Для уроков танцев в клубе госпиталя я устроила подругу моей старшей дочери балерину

Лиду Павлову. В госпитале давался хороший по тому времени военный паек. Оба мои

протеже благодарили меня, довольна была и администрация госпиталя.

Я в это время получила назначение на работу по ликбезу в Выборгском районе. Пришлось

покинуть госпиталь.

В 1921 году моя Олечка окончила школу и поступила на юридический факультет

Университета. Она и ее будущий муж Щербинский, тогда однокурсники, слушали лекции

проф. Магазинера. Был его учеником и Борис Пхор, первый муж моей младшей дочери

Нины. Както в разговоре с ним Яков Миронович вспомнил о нашей совместной работе и

высказал обо мне самое лестное мнение. По моим сведениям, Магазинер по-прежнему

читает лекции в Университете и пользуется большой любовью и уважением своих

слушателей.

Предложение организовать культурно-просветительскую работу в бывшем Николаевском

госпитале привело меня к знакомству, а затем и к дружбе с Анатолием Федоровичем Кони.

Привожу выдержки из нескольких его писем, характеризующие его отношение ко мне:

«8 августа 1920 г.

Дорогая Евгения Алексеевна! (позвольте так назвать Вас – официальные "много" или

"глубоко" уважаемые как-то не вяжутся с теплым воспоминанием о Вашем нравственном

образе). Меня очень тревожит, не простудились ли Вы вчера, идя по дождю, и не

промочили ли себе ноги? Вы должны беречь себя и свое здоровье, так как ввиду Вашей

энергии и деятельной любви к людям Вы не принадлежите исключительно себе, а многим

нуждающимся в Вас, в умственном развитии и облегчении бремени жизни...

...или, может быть, Вы снова... подарите мне часок или два вечером и посветите в моем

трудовом кабинете тихим и успокоительным светом лампады?»

«10 сентября 1920 г.

...С 15-го у меня начинаются ежедневные лекции. Хотелось бы до того повидать Вас и

отдохнуть (и набраться душевных сил) в беседе с Вами и в лучах Ваших добрых и

глубоких глаз.

Душевно Вам преданный А. Кони».

«24 августа 1920 г.

...Мне очень жаль, что так мало пришлось побыть с Вами, находя некоторое облегчение

моей душевной скорби в Вашем бесконечно добром взоре и в прикосновении к Вашей

милой, изящной руке...».

«Понедельник.

Я весь под впечатлением – добрым, теплым и светлым – Вашего вчерашнего посещения.

Вы умеете вносить мир и успокоение в душу Вашим ясным взором, Вашим голосом и всей

Вашей "повадкой"».

«18 сентября 1920 г.

Дорогая Евгения Алексеевна, хочу сердечно поблагодарить Вас за истинное удовольствие, доставленное мне вчерашним пребыванием в Вашем собрании, хотя лично собой я не был

доволен. В последнее время я чувствую себя очень утомленным нравственно и физически, говорю вяло и комкаю свои доклады. Но доклад Вашей сотрудницы (я плохо расслышал ее

фамилию) оставил на мне самое приятное впечатление своей обстоятельностью, системой

и горячей любовью к делу. Пошли Вам господь успеха в Ваших благородных трудах!

Ради создателя, берегите Ваше здоровье. Оно дорого не только для тех, кто имел радость

узнать Вас, но и для русского общества, в котором Вы горите, как лампада перед образом

правды и душевной красоты...

Душевно Ваш А. Кони».

«2 сентября 1920 г.

Спасибо за милые минуты беседы с Вами, которые на время разогнали мои скорбные

мысли... На будущей неделе надеюсь видеть Вас, если не у себя, то в Тургеневском

обществе и хоть мысленно целовать Ваши чудесные руки и видеть Ваши лучистые глаза».

«10 февраля 1921 г.

Вы говорите, что находите бодрость и утешение «притулившись к моей душе» – а я то же

могу сказать о себе, ибо будучи охвачен заботой, иногда даже излишней, я в сущности

очень одинок душой. Когда гляжу на Ваши глаза, на Ваше милое, утихомиривающее лицо, я чувствую нашу душевную связь. Спасибо Вам...».

«24 ноября.

...Как я благодарю судьбу за Вашу дружбу, за Ваше доброе расположение ко мне... за наш

последний разговор, в котором мы так сошлись во взглядах. Храни Вас бог!

Душевно Вам преданный А. Кони».

«22 марта 1921 г.

Говорить о том, как я счастлив Вас видеть, едва ли нужно. Мне кажется, что Вы должны

это чувствовать. Меня только смущает мысль о том, что же даю я вам, усталый,

кончающий свою жизнь человек, чуждый интересам современности и весь в прошлом? Не

слишком ли большая жертва с Вашей стороны – идти в такую даль, чтобы доставить мне

полчаса этой радости...».

«4 мая 1921 г.

...Спасибо за Ваше светлое посещение в светлые дни весны...».

«4 июня 1921 г.

11 июня я говорю о самоубийствах в Доме литераторов. Могу Вам дать пропуск, а как мне

отрадно было бы видеть Вас в числе слушателей – и говорить нечего».

В письме от 7 августа 1921 года Анатолий Федорович писал мне в Гдов:

«Очень радуюсь за Вас, что Вы отдохнете на лоне природы, тем более, что я был

встревожен Вашим бледным и исхудалым видом в Библиологическом обществе.

Пожалуйста, берегите себя. Когда знаешь, что Вы существуете, как-то легче на душе».

В письме от 15 ноября 1921 г. он пишет:

«С нежным чувством благодарности вспоминаю Ваше вчерашнее посещение. Сколько

возвышенной, глубоко чувствующей и тонко понимащей души во всем, что Вы говорите и

думаете. Беседа с Вами – настоящий нравственный отдых. И как Вы располагаете к

откровенности! Вам хочется открыть двери собственной души, обыкновенно запертой для

большинства из опасения, что они войдут в этот храм (ибо душа – храм, в котором

пребывает наш внутренний бог, о котором мы говорили вчера) в шапке, наплюют во все

углы, набросают папиросных окурков и уйдут, даже не затворив за собой дверей. Но Вас –

Вас, милый человечек, так отрадно пустить в этот храм с Вашим лучистым взором».

53

Анатолий Федорович часто заканчивает свои письма: «Целую Ваши прекрасные трудовые

руки». Мой друг несколько раз просил меня сделать слепок с руки с тем, чтобы он лежал

на его письменном столе и после его смерти был передан вместе с вещами кабинета в

Пушкинский музей. Но я так и не собралась исполнить его просьбу, все было некогда.

«16 декабря 1921 г.

В воскресенье 26го я хочу отдохнуть дома и не требовать себе лошадь, но, конечно, буду в

этот день во всякое время бесконечно рад видеть Вас у себя. Итак, выбирайте или скажите

мне – "оставьте меня в покое, мне не до Вас". Приму это со смирением и всегдашней

преданностью.

Ваш А. Кони».

«6 февраля 1922 г.

Какая Вы были вчера бодрая, жизнерадостная, умная, широкая во взглядах и

трудоспособная. Это Вы привели меня в оживленное состояние...».

8 июля 1924 года Анатолий Федорович писал мне в Железноводск:

«Дорогая Евгения Алексеевна, очень обрадован Вашим письмом и хорошим

впечатлением, вызванном в Вас плаванием по Волге, которое предстоит мне в начале

августа. Вернусь не ранее сентября, и вот как долго мы не увидимся! Желаю Вам

совершенно поправиться, и пусть Ваши прекрасные глаза заблестят прежним блеском.

Будьте добры, напишите еще, мне перешлют. Господь с Вами! Сердечно преданный

А. Кони».

В первые дни революции к Анатолию Федоровичу на жительство приехала

Елена Васильевна Пономарева. Состоятельная девушка, она совсем еще юной полюбила

Анатолия Федоровича и отдала ему на служение всю свою жизнь. Она вела с ним

деятельную переписку, жила, во всем слушаясь его советов. Писала морально

поучительные книги для народа, свои большие средства тратила на благотворительность.

Помнится, Анатолий Федорович рассказывал мне о Народном Доме где-то на юге, который

она построила и содержала на свои средства. Несмотря на привлекательную внешность

своей поклонницы, Анатолий Федорович остался на всю жизнь холостяком. После