Текст книги "Ты умрёшь завтра(СИ)"
Автор книги: Евгений Немец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Во время учебы Аркадий внимательно следил за событиями в стране, и, конечно, заметил наметившуюся в 1953-м году «оттепель», когда «вождь народов» скончался, и генеральным секретарем Партии стал Хрущев Никита Сергеевич. В феврале 56-го на двадцатом съезде КПСС новый генсек зачитал длинный доклад о «культе личности», низвергнув тем самым неприкосновенного стального бога в разряд обычных смертных, коим, как известно, ошибаться свойственно и нисколько не грешно. Не прав был вождь, ошибся, сгоряча перестрелял или посадил добрую часть своего народа, практически истребив высший офицерский состав, врачей-убийц, инженеров-вредителей, да и вообще интеллигенцию, как класс. А чего стоила коллективизация? А почему армия была не готова к войне? А пакт Молотова-Риббентропа – что это еще за заговор с фашистской Германией? И на кой черт нам понадобилась финская война, уже третья по счету? К тому же с такими ужасающими потерями!.. То есть, выиграли, но какой ценой!.. Ну, ничего, дело прошлое, – простила себя Партия и тут же свой народ обнадежила, – впредь мы вернем путь истинного развития – Ленинский путь, и скоро, очень скоро, звезда коммунизма взойдет над Страной Советов!
– Уже через двадцать лет в нашей великой стране наступит коммунизм! – заверил Никита Сергеевич общественность.
– Ура! – отозвались члены Политбюро и аплодировали стоя.
– О как, – пожал плечами народ, подозревая, что вкалывать теперь придется в два раза больше.
Но в своем реформистском настрое Хрущев, надо отдать ему должное, был последователен и 1957-ой год сделал годом реабилитаций. Многим людям вернули их честные имена, в том числе комбригу Семыгину, но Аркадий воспринял это со злостью, даже агрессией, потому что отец скончался в лагере еще в 1941-ом, и причина его смерти до сих пор оставалась неясна.
«Девятнадцать лет, – с горечью думал курсант Семыгин, – девятнадцать лет Партия считала отца врагом народа, а теперь передумала. Сволочи, параноики, ублюдки! Ломаный грош – вот цена решениям вашей Партии!»
Но не только обида от несправедливости по отношению к отцу обуревала Аркадия. Чем больше он анализировал происходящие в СССР события, тем больше убеждался, что до идеального государства, как его позиционировала КПСС, Стране Советов как до Южной Америки вплавь. Ленин боролся с Антантой и сторонниками царской монархии, а всеми, кто не разделял веру в революцию, занимался товарищ Дзержинский, и занимался довольно бесцеремонно. В стране была нищета и безграмотность, производственные мощности упали до критической отметки, продовольствия не хватало, а новому правительству требовалось утвердить свою власть – репрессии и гонения были неизбежны. Следом революция, логичная в своей глупости, либо убила, либо прогнала за границу профессионалов в политике, экономике и дипломатии (это помимо ученых, разумеется), и к рычагам управления страной, желая урвать от халявного пирога кусок пожирнее, ринулись вчерашние холуи, бездари, бандиты и откровенные подонки, стараясь по дороге избавиться от конкурентов, то есть изничтожить друг друга. Агрессивность и узкомыслие – хорошие качества для свержения старой власти и утверждения новой, но совершенно неприемлемые для управления страной, особенно в мирное время. Сталин воевал с Троцким, Зиновьевым и Бухариным – Сталин чистил верхушку новоиспеченных вершителей судеб, осознавая, что там образовался рассадник ублюдков, не имеющих ничего общего с понятием патриотизма и заветами Революции. Беспощадным катком «железный вождь» давил заговор «пятой колонны». Но под этот каток угодило море невинного люду, – что поделать, лес рубишь, щепки летят… А что же Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС Украины с 38-ой по 47-ой, так рьяно обвиняющий Сталина в кровавых репрессиях? Что же наш «народный» генсек, в соломенной шляпе, с физиономией крестьянина и пивным животом, с кукурузным початком в одной руке и ядерной палицей в другой – инструментом мирового устрашения, унаследованного от все того же Иосифа Виссарионовича? Разве не первые секретари на местах те самые репрессии осуществляли? Разве не своей рукой он утверждал списки на аресты, а после отчитывался в Москве? – с омерзением думал молодой историк Семыгин, следя за тем, как настойчиво Никита Сергеевич хает своего предшественника. – Как же не стыдно, товарищ генеральный секретарь? И не для того ли вы, Никита Сергеевич, отдали Крым Украине? Барским жестом расплатился за тысячи загубленных душ?..
Не нравилось Аркадию лицемерие нового правительства, сильно не нравилось, и опасение вызывало, что никуда репрессии не денутся, потому что захоти Никита Сергеевич отказаться от политики Сталина и в корне поменять управление державой, он не стал бы вокруг культа личности огород городить, потому что в темных делах сталинского режима все были замешаны, все замарались, и Никита Сергеевич исключением не был. А теперь король помер, и бывшие холопы варежку то и раззявили, ругаться на короля стали – тоже мне «коммунистический» подвиг! – возмущался в душе курсант Семыгин. – И что же теперь? Да то же самое. Вот и новый заговор уже против Хрущева образовался, вот и полетели головы Молотова, Кагановича, Маленкова. Без крови, правда, полетели, но все же… Хотя, почему же без крови, Берию то расстреляли, или вот уголовное дело против преподавателя МГУ Краснопевцева сфабриковали, который имел неосторожность утверждать, что никакого социализма в СССР нет, за что и получил 15 лет отсидки. Прав Краснопевцев, ох как прав, только глуп безмерно, раз уверовал, что времена изменились, и свобода самовыражения народилась. Как же этим временам измениться, когда КПСС занимается только утверждением власти и преследованием инакомыслящих, когда каждое новое правительство, брызгая слюной, ругает предшественников, заявляя, что они неверно понимали Ленинские принципы, а затем всенепременно борется с заговорами, которые стали уже практически традицией!.. Так и получается, что Партия не знает, какой курс верный, куда идти, как развиваться. В лучшем случае, Партия ищет ответы на эти вопросы, но, скорее всего, уже и искать перестала – не нужно ей это, ей там в Кремле и так комфортно. Какой уж тут социализм, или тем более, правовое государство…
Своими соображения и настроениями курсант Семыгин ни с кем не делился, потому что в тюрьму, как Краснопевцев, не хотел, напротив – выказывал к правительству лояльность, и даже состоял в комсомоле. Тем не менее, училище он закончил устоявшимся диссидентом (хотя и тайным), и теперь ему предстояло решить, что делать дальше? То есть, не в плане работы, а в плане жизни в целом. История смерти отца сейчас не так уж сильно молодого военкора интересовала, – Партия же осознала свою ошибку, и даже извинилась, реабилитировав честное имя комбрига Семыгина, и доказывать, что отец врагом народа не был, надобность на тот момент отпала. Веру в светлое коммунистическое будущее Аркадий давно потерял, и его жизни требовалась какая-то цель, потому что трудно, даже невозможно существовать бесцельно, в то время, когда вся страна живет единым порывом, пусть ложным, призрачным, иллюзорным – недостижимым, но все же с надеждой. Творить новую революции? Бунты, мятежи, террор, заговоры? Или искать политического убежища за границей? Но ведь капиталисты не позволят ему жить, как захочется, придется работать на них, и работать против СССР, против людей, рядом с которыми вырос, учился… Мерзко это, слишком это мерзко… Пытаться что-то изменить, смириться, или пулю в висок? Благо личное оружие военкору уставом положено… Тяжелые стояли перед Аркадием Семыгиным вопросы, на которые в один день не ответить, и долго над ними Аркадий голову ломал, а затем решил, что не стоит пороть горячку, надо пожить, подумать, и вообще – такие решения годами вызревают. А затем он окончил училище и отбыл в свою первую командировку за кордон.
Осенью 1956-го, когда Насер твердой рукой провел национализацию Суэцкого канала, обидев тем самым Францию, Англию и Израиль, в результате чего разгорелся Суэцкий конфликт, молодой военкор Семыгин был направлен в Египет наблюдать за развитием событий. Там, помимо прочего, Аркадий стал свидетелей морского сражения, при котором британские военные корабли прямо в Суэцком канале потопили египетский фрегат «Дамиетта», и пришел к неутешительному выводу, что внешняя политика любого государства без демонстрации военной силы невозможна. Но в своих докладах и рапортах о Египетских событиях Аркадий этот вывод не упоминал, справедливо расценив, что негоже ломать себе жизнь, не успев толком ничего разузнать, а в найденном – до конца разобраться.
Репортажи военкора Семыгина начальству понравились. Они были лаконичны, отличались наблюдательностью и вниманием к деталям, и, разумеется, идеологически верной подоплекой, которую Аркадий научился вплетать в повествование складно и не задумываясь. Одним словом, кое-какое мнение о себе военкор Семыгин заработал, поэтому работой его обеспечили по самые уши. Как только Никита Сергеевич пригрозил западным агрессорам ракетным ударом по Парижу и Лондону, и те в спешном порядке заторопились вывести с Ближнего востока свои войска, военкора Семыгина отозвали на родину, где он отдохнул всего пару дней, после чего его срочно командировали в Венгрию, потому что сложилось там крайне опасное положение, требовавшее всестороннего анализа профессиональными наблюдателями.
По роду службы военкор Семыгин был в курсе Берлинских беспорядков 1953-го года, и о польских мятежах текущего 56-го был наслышан, но он никак не ожидал угодить в эпицентр войны. На улицах Будапешта шли самые настоящие бои. Здания полыхали и рушились, лаяли пулеметы, громыхали орудия, орали раненые, стонали умирающие. Советские солдаты, еще вчера желанные гости, вдруг превратились для местного населения в агрессоров – ненавистных врагов. Ни венгры, ни русские не понимали, что происходит, и продолжали палить друг в друга, погибая десятками и даже сотнями. В Будапеште на улице Юлле военкор Семыгин, пытаясь запечатлеть на пленку атаку повстанцев на авангард 33-ей механизированной дивизии Красной Армии, получил свое первое ранение. Одна пуля чиркнула по голове, сняв полоску волос и кожи до самой кости, вторая пробила правое легкое.
Позже, пребывая в госпитале, Аркадий Юрьевич пытался проанализировать события, свидетелем которых он стал. Было понятно, что венгерский мятеж – продолжение и развитие польских беспорядков. Да и требования мятежниками выдвигались схожие, – в первую очередь возможность строить социализм самостоятельно, отказавшись от тоталитарных методов. Ни Польша, ни Венгрия не были против социализма, не были против СССР, они всего лишь хотели по-своему возводить свое будущее, жаждали самореализации. Но как раз это было неприемлемо для правительства Страны Советов, которое узурпировало право на Истину, и ни с каким иным социализмом, кроме единственно верного, того, что в СССР уже был построен, мириться не желало. А в результате на улицах Будапешта умирали люди, – венгры, потому что не понимали, почему им навязывают чужой путь развития, советские солдаты – потому что так решило правительство СССР.
«Что они, богами себя возомнили? – думал военкор Семыгин, имея в ввиду Политбюро ЦК КПСС. – Им даже историю знать и понимать не обязательно. А ведь история говорит, что социально-экономический строй одного государства невозможно в полном соответствии размножить на другую страну – менталитет, традиции, особенности культуры и образа жизни внесут свои коррективы».
«Что есть агрессор? – думал далее Аркадий Юрьевич. – Завоеватель, который без приглашения с оружием в руках вторгся в чужую страну? Или тот, кого местный житель вдруг стал таковым называть? Мы верим в светлые идеалы коммунизма, идеологи запада верят в капитал, а результат один и тот же – военная агрессия против других держав и народов. Страны капиталистического блока, по крайней мере, не очень то и скрывают, что их цель – экономическое и политическое господство. Взять хотя бы тот же Суэцкий конфликт – понятное дело, приватизация канала Египтом сильно бьет по карману европейской буржуазии. А что же мы? За что умирают наши сыновья и братья? Ни Венгрия, ни Польша, ни ГДР – ни одна страна Варшавского договора не приносит нашей стране прибыли, мы вливаем в них деньги, вооружаем, за копейки отдаем нефть и газ – мы содержим их! И только для того, чтобы они оставались социалистическими, в том ракурсе, в котором это желает видеть Политбюро. Большой Советский Брат помогает бескорыстно, зачастую в ущерб собственным гражданам. Но невозможно бесконечно навязывать людям свою точку зрения. Даже добрые дела, если они насильственны, в конечном итоге выльются в протест. Не хотят они нашей правды, не нужно им наших идеалов, не желают они нашего будущего, и вот итог – советский солдат стал агрессором, в него стреляют! Господи, есть ли пределы человеческой глупости?..»
Конечно, Аркадий Юрьевич понимал, что пусти СССР внешнюю политику на самотек, капиталистический запад вмиг бы перековал братских славян в сырьевой придаток европейской буржуазной промышленности, и настроил бы в опасной близости от советских границ ракетных баз, или там аэродромов с эскадрильями стратегических бомбардировщиков. Но ведь никто и не говорит о бездействии, никто не заикается о том, что нужно принять позицию пассивного наблюдателя. Всего лишь то и необходимо – дать немного свободы самовыражения, дать право на поиск, на свои ошибки. Это бы сблизило нас еще сильнее, границы стали бы тверже алмаза. Но в том то и беда, что партийная мысль не допускает флуктуаций, не допускает даже намека на то, что социализм может быть отличным от уже существующего в СССР. Вон, Берия Лаврентий Павлович предложил объединить назад обе Германии и позволить немцам несоциалистический путь развития, – ну и где теперь этот Берия?
«Да и как оно может быть иначе, – размышлял военкор Семыгин, с грустью вспоминая своего отца, – когда даже внутри государства против правящей партии невозможно слово сказать, и человек может исчезнуть всего лишь из-за малейшего подозрения, или грязной клеветы. Тайная полиция при царе-батюшке, и та так не лютовала…»
Следующие четыре года военкор Семыгин практически не покидал Африку и Ближний Восток. Афганистан, Сирия, Йемен, Алжир, Эфиопия, Египет и Палестина – такая вот у него сложилась география служебных путешествий.
Африка и Ближний восток воевали. Африка и Ближний восток воевали в прошлом, в настоящем, и были не намерены прекращать кровопролитие в будущем. Мусульмане против христиан, христиане против евреев, евреи против арабов, черные против белых, верные против неверных, колонии против колонизаторов, колонизаторы против кого угодно, если этот кто-то покушается на добычу нефти, алмазов, золота, каучука. Всевозможные сочетания взаимной ненависти, расизма и геноцида, бесконечный замкнутый цикл самоуничтожения. Превосходная арена теневого противостояния, – где бы еще СССР померялся силами с военной машиной США и стран НАТО?
Как только американцы снабдили оружием Пакистан, СССР вооружила Афганистан, как только армия Израиля получила новые натовские танки, Палестина обзавелась противотанковыми средствами советского производства, США строили военные базы в Турции и Иране, мы – в Египте и Сирии. Шахматная доска размером в пару континентов, где клетки – страны, а фигуры – военные базы и армейские соединения. И как подсказывает опыт корейской войны, вовсе не обязательно воевать самим, достаточно дать оружие местному населению, пусть палят изо всех стволов, пусть стреляют друг в друга, это же их любимое развлечение на протяжении последних тысячелетий. Они же отсталые необразованные дикари, до этого друг друга палками и копьями изничтожали, а мы вот им цивилизацию на блюдечке преподнесем – пулеметы, артиллерию, бронетехнику, истребители, бомбардировщики и ракеты. Воюйте на здоровье, братья наши меньшие, и помните нашу щедрость! Мы же будем внимательно наблюдать, оружие свое обкатывать, производить необходимую модернизацию, чтобы вы могли противника уничтожать еще качественнее, еще надежнее, показывая всему миру превосходство советских стволов над американским, и, тем самым, утверждая влияние СССР во всем мире, и вытесняя оттуда проклятых капиталистов-колонизаторов. И да здравствует вселенская победа коммунизма, черт бы ее побрал! – Такие вот мысли и настроения владели военкором Семыгиным к концу 50-ых.
Партия уверяла, что в Африке можно понастроить социалистических государств, создав тем самым мощный стратегический и идеологический плацдарм для решающей битвы за гегемонию коммунизма на всей планете. Партия полагала, что в странах третьего мира социализм можно воздвигнуть, минуя капиталистический строй (Владимир Ильич с Карлом нашим Марксом погорячились, утверждая, что это немыслимо, – так постановило хрущевское правительство), и даже изобрела новое определение: «страны социалистической направленности». Партия хотела убедить себя в этой иллюзии, и без труда убедила. В Ближний Восток и страны Африки из СССР текли деньги и оружие, советские специалисты строили там заводы, аэропорты, школы, больницы, мосты, дороги, плотины и электростанции, и все это только для того, чтобы эти страны когда-нибудь, в далеком призрачном будущем, обзавелись социализмом. Но Партия понятия не имела, что такое Африка и, тем более, Ближний Восток, она не видела десятилетних мальчиков с автоматом Калашникова в руках, она не видела женщин, обвешанных тротиловыми шашками, она не видела священных воинов ислама, отрезающих своим врагам уши, – Партия не испытывала ужас от сумасшедшего блеска в их глазах, а военкор Семыгин все это видел и испытывал тревогу, осознавая, что его родная страна вооружает и подхлестывает невероятную силу – непредсказуемую стихию. За четыре года, проведенных в раскаленных землях Ближнего Востока и Африки, Аркадий Юрьевич начал кое в чем разбираться. И первое, что он твердо себе уяснил: идея коммунизма в этих странах основополагающей никогда не станет. Глубоко религиозные, консервативные в своих вековых традициях, народы Африки и Ближнего Востока не в состоянии были принять идеологию коммунизма. Атеизм их пугал, как смертельная болезнь, они ополчались на него, и даже в странах «социалистической направленности» коммунисты, если они там вообще образовывались, подвергались гонениям не только со стороны населения, но и самих правительств. Какой тут, к черту, «африканский плацдарм коммунистической идеологии»!
«Упёртость Пролитбюро в навязывании социалистического строя африканским странам сравнимо только с его глупостью, – пришел к выводу военкор Семыгин. – Да что там Африка и Ближний Восток, когда даже братья-славяне – поляки и венгры, и те не хотят нашего социализма, даже они – развитые, практически европейские народы, не желают принимать идею социализма в том виде, как его преподносит ЦК КПСС… Что ж, законы истории берут свое».
Вернувшись в 1960-ом году из Палестины, Аркадий Юрьевич чувствовал колоссальную усталость, не физическую – моральную. Все, что происходило вокруг, было неправильно, вело не туда и грозило катастрофой.
«Что будет, если много лет подряд вести агрессивную политику навязывания свой точки зрения? К чему это приведет? – спрашивал он себя, уже зная ответ. – К краху. Рано или поздно все это рухнет, потому что никакие пятилетки не способны бесконечно кормить прожорливую военную машину. Войны уже нет, давно уже нет. В мирное время необходимо вкладывать деньги в народное хозяйство, образование и науку, а у нас львиная доля доходов по-прежнему идет на оборонку, так, словно, война продолжается, и она в самом деле продолжается – нет в мире ни одного военного конфликта, куда бы мы не сунули свой нос. Так что же это? Выходит, не можем мы без войны? Но я вот лично никакой войны не хочу, хватит мне Венгрии, Египта, Сирии и Палестины. Нашему народу нужна война? Черта с два! Это Партии война необходима, потому что пока существует враг, до тех пор в Партии будет необходимость, ведь войны оттягивают неизбежное – вовсеуслышанье обещанный Хрущевым завтрашний коммунизм. Что же вы, Никита Сергеевич, притихли? До всенародного процветания, в котором вы нас заверили, осталось 13 лет, не так уж и много, если подумать, а процветанием пока и не пахнет… Так ладно бы правительство тратило деньги только на армию, оно же их попросту раздает всем вокруг. Сардару Али Мухаммеду Ламари бин Мухаммед-Азизу Дауд-Хану (и как можно жить с таким именем?) нужен аэропорт в Кабуле – пожалуйста, Гамалю Насеру нужна плотина – да нет проблем! А что, у нас в СССР уже во всех городах аэропорты имеются, хватает школ, больниц и электростанций? Да у нас даже дорог до сих пор нормальных нет, а мы вливаем деньги в иллюзию ближневосточного социализма, который никогда не случится!»
В конечном итоге диссидентские настроения и довели Аркадия Юрьевича до сумы. Вернее, до ПГТ Красный. Случилось это так.
Прибыв из Палестины, злой, раздраженный и окончательно запутавшийся, военкор Семыгин хотел взять отпуск для восстановления духовного и морального равновесия. Начальство пообещало отпуск ему предоставить через неделю, а на сейчас наказало отправиться снова в Афганистан и сделать репортаж о трудовом интернациональном подвиге советского человека, помогавшего братскому народу в строительстве социализма, то есть гражданских объектов. Аркадий Юрьевич довольно резко ответил, что о положении дел в Афганистане и так прекрасно осведомлен, потому как был там всего полгода назад, и репортаж может написать за два дня, не выходя из дома, а для уточнения деталей вполне достаточно связаться с товарищами из Кабула, и вовсе не обязательно Семыгину переться туда лично. И добавил, что не был в отпуске уже пять лет, то есть ровно столько, сколько состоял на данной службе, и еще зачем-то спросил, есть ли у кого-нибудь в этой стране совесть. То ли начальство было слишком занято, чтобы обратить внимание на настроение подчиненного, то ли решило, что на всю страну именно оно совесть как раз имеет, но настаивать на поездке военкора Семыгина в Афганистан не стало и удовлетворилось обещанным через два дня репортажем.
Аркадий Юрьевич вернулся домой, в одиночестве выпил почти бутылку припасенного на крайний случай грузинского коньяка, сел за стол и за полтора часа настучал на печатной машинке статью о великих трудовых победах, которые вопреки здравому смыслу и во вред экономике СССР, советский человек свершает в сто лет нам не нужном Афганистане, позабыв, что школ, больниц и дорог все еще катастрофически не хватает в родном СССР. С удовлетворением перечитав статью – ехидную, ироничную, злую и даже циничную, а потому честную, военкор Семыгин испытал вдруг ни с чем несравнимое удовлетворение, выпил по этому поводу остатки коньяка и почти счастливый завалился спать.
Вообще-то, военкор Семыгин не верил, что статью напечатают, но ему все настолько осточертело, что предстоящая картина вытянутой в изумлении и страхе рожи главного редактора газеты «Красная звезда», для которой статья предназначалась, наполняла Аркадия Юрьевича каким-то светлым злорадством, некой мстительностью высшего порядка, – чем то таким, с чем бороться он был уже не в силах, слишком долго он сдерживал в себе темную силу разрушения, или, быть может, саморазрушения. Конечно, военкор Семыгин знал, что за этим последует, – репортаж, разумеется, уничтожат, а его самого зашлют на веки вечные в какой-нибудь богом забытый кусок планеты, в какое-нибудь Зимбабве с малярией, москитами и дурно пахнущими аборигенками, и не видеть ему обещанной Европы, как своих ушей.
«Да и черт с ней – с Европой! Пропади оно все пропадом! – решил Аркадий Юрьевич, и на следующий день статью запечатал в конверт и самолично в редакцию «Красной звезды» доставил.
Но главный редактор отсутствовал, так что военкор Семыгин, немного разочарованный, сделал на конверте пометку, о чем статья и кем написана и оставил секретарше. Остаток дня и весь вечер Аркадий Юрьевич пребывал в хорошем настроении, ожидая звонка перепуганного редактора, но так звонка и не дождался. Не позвонил редактор и на следующий день, что Аркадия Юрьевича уже насторожило. А потом вышел номер «Красной звезды», в котором на третьей странице красовалась статья военкора Семыгина в точности в таком виде, как он ее написал – не было вырезано или исправлено ни единого слова!
Оказалось, что главный редактор отбыл в командировку, так статью и не прочитав. Зная, что Семыгин пишет профессионально и всегда по существу, главный редактор отдал конверт помощнику, велев прочитать, и если не будет замечаний, тут же сдавать в набор, потому что номер горел, материала не хватало, а тут такой актуальный репортаж подоспел. У помощника толи с памятью были проблемы, то ли с чувством ответственности, – статью он читать не стал, а сразу в набор ее отправил. В результате Аркадий Юрьевич держал в руках свежий номер газеты, понимая, что произошла катастрофа, и теперь даже Зимбабве – недостижимое удовольствие. Но, как ни странно, страха военкор Семыгин не испытывал, напротив – облегчение. Он и сам этому облегчению удивился, но затем понял, что весь страх он израсходовал заочно. С того самого момента, когда сотрудники НКВД в далеком 38-ом забрали отца, Аркадий расплачивался страхом понемногу каждый день, когда в молчании прятал смутные мысли, когда лицемерил, восхваляя в своих статьях деяния Партии, когда понимал, что все вокруг – ложь, и продолжал эту ложь приумножать. Практически всю сознательную жизнь он выплачивал порциями свой страх, словно погашал кредит, и теперь вот выплатил его полностью. В ту минуту Аркадий Юрьевич понял, что отныне жить так, как он жил прежде, больше не сможет, а значит, хорошо, что эти идиоты в редакции не удосужились статью прочесть, перед тем, как ее печатать, потому что теперь дороги назад нет, мосты сожжены, исправить ситуацию невозможно. И в этом положении, с одной стороны безнадежном, а с другой – где-то даже притягательном, открылось для Аркадия Юрьевича что-то по-настоящему новое и правильное, что-то, о чем раньше он только мечтал.
Аркадий Юрьевич принял душ, побрился, отутюжил форму, до блеска начистил обувь.
«Если меня сегодня поставят к стенке, то я хотя бы буду выглядеть достойно», – невесело пошутил сам себе военкор Семыгин, и отправился «на ковер» к начальству.
Багровое лицом начальство, размахивая свежим выпуском «Красной звезды», принялось было орать, но тут же осеклось, когда подчиненный положил на стол рапорт о переводе в запас, в котором ссылался на неважное состояние здоровья. Пулевое ранение, заработанное военкором Семыгиным в Будапеште, оказалось хорошим козырем, ведь оно напоминало начальству, что Аркадий Юрьевич как-никак ветеран венгерских событий 1956-го года. А поскольку об этих событиях говорить в СССР было не принято, эта информация приобретала некоторую весомость, и с ее владельцем приходилось считаться. Не так, чтобы можно было открыто шантажировать, но все же. Начальство остыло и сдержано осведомилось, не погорячился ли столь расторопный сотрудник в своем решении завязать с карьерой, но Семыгин был непреклонен. В конце концов, рапорт был подписан и с непоседливой жизнью военного корреспондента Аркадий Юрьевич расстался навсегда.
А новая жизнь нарисовала свои проблемы. Во-первых, злосчастная статья могла вызвать куда более серьезные неприятности, чем потеря работы, а именно – заинтересованность пятого отдела комитета государственной безопасности, который занимался как раз инакомыслящими, а о том, что бывший военкор Семыгин инакомыслящий его статья просто кричала. Поэтому Аркадий Юрьевич решил удалиться подальше от цивилизации, куда-нибудь за Урал, а может и за Байкал, затеряться в какой-нибудь таежной глубинке, и прожить остаток жизни в тишине и спокойствии. К тому же, освободив место военкора, он теперь должен был освободить и комнату в офицерском общежитии, так что проблема жилья так же играла не последнюю роль. Ну и ко всему прочему, милое создание по имени Эля, до этого дня державшееся за Аркадия мертвой хваткой, вдруг закатила своему возлюбленному скандал, упрекая его в эгоизме, и проклиная тот день, когда они познакомились, ведь она столько лет верила, что когда-нибудь они поженятся, и он отвезет ее в Чехословакию, или там Югославию, а теперь он бросил работу, и собрался ехать в тайгу! Нет, он черствый, бездушный, лживый мужлан, и знать она его больше не желает!.. Ну что тут поделать – Эле нужна была Европа, Аркадий же давно к ней остыл. Ушла и ушла, Аркадий не сильно расстроился.
Все вело к тому, что пора было собираться в дорогу, и бывшему военкору Семыгину оставалось только выбрать конечную точку путешествия. А выбрать было не просто, страна то огромная. Но тут помог случай. Как-то за кружкой пива знакомый Аркадия Юрьевича к месту рассказал, что его двоюродный брат отправился по комсомольской путевке поднимать металлургический комбинат в какой-то совсем молодой городок, где-то в тайге за Уралом. Аркадий заинтересовался, расспросил подробнее, но дополнительной информации получил не много, да и та была туманна, хотя и романтична: дескать, места там нетронутые, девственные леса ягодой и грибами богатые, воздух таежный, как слеза чистый, реки изобилием рыбы славятся, хоть руками лови… ну и далее в таком же духе.
«А что, – подумал Аркадий Юрьевич, – чем не вариант? Город юный, загадить, наверное, еще не успели, так что, почему бы и не ПГТ Красный?»
На следующий день Аркадий Семыгин собрал в рюкзак свои скромные пожитки, в два чемодана – книги, и отправился на железнодорожный вокзал. Четверо суток спустя он сошел с поезда на конечной станции в городишке, который к его приезду уже смахивал на присыпанный корицей сухарь.
«Успели таки город засрать», – подумал Аркадий Юрьевич скорее равнодушно, чем раздраженно, но мысли вернуться, или отправиться дальше на восток, или там – на север, у него не возникло, потому что полагать, будто где-то вдруг окажется лучше, бывший военкор, многое успевший повидать, считал глупо.
По началу Аркадий Юрьевич устроился учителем географии и истории в местную школу, но очень скоро ему надоело втолковывать детворе прокоммунистические идеи, потому он взял расчет и отправился к председателю горисполкома испросить какую-нибудь новую должность. Поворотов долго сокрушался, что не может обеспечить специалиста такого высокого уровня, вдоль и поперек исколесившего всю планету, достойной работой, и чуть ли не плача сообщил, что единственное место, которое он может предложить бывшему военкору – заведовать почтой, так как бывший почтальон недавно скончался от рака легких, и почтовая связь на данный момент практически отсутствует, что является для города чуть ли не бедствием. Также председатель горисполкома предложил Семыгину навестить директора завода, но Аркадий Юрьевич на заводе, с его комсомольскими, партийными и профсоюзными собраниями, работать не пожелал, а стать почтальоном нисколько зазорным для себя не считал и потому должность заведующего почтой охотно принял. А позже ему и вовсе новая работа понравилась и даже радость доставляла. Поворотов выделил новому заведующему почтой мотороллер, в разы увеличив эффективность функционирования почтовой связи, так что трудовая деятельность у Аркадия Юрьевича занимала от силы пол дня, к тому же позволила довольно быстро обзнакомиться с местной интеллигенцией, а позже и подружиться с самыми яркими ее представителями – с доктором Чехом и директором клуба Барабановым.
