Текст книги "Ты умрёшь завтра(СИ)"

Автор книги: Евгений Немец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

     Семыгин говорил еще минут тридцать. Кондрат Олегович его не перебивал, изредка отхлебывал портвейн и плакал.

     12 июля 1974 года Никодиму исполнилось 12 лет. Никодим никогда не отмечал свои дни рождения, но поскольку теперь у него был официальный друг Петя Маслов, этот друг решил, что негоже игнорировать столь важный праздник, и явился к Никодиму в гости с подарком. Петя не собирался брать с собой спутников, но его сестра Юля, уловила в брате некоторое волнения, заставила его поделиться намерениями и увязалась за ним.

     – Чем обязан выниманию, молодые люди? – встретил их Никодим, в руках он держал книгу В. М. Бехтерева с диким названием «Коллективная рефлексология».

     – Так ведь это… – смутился Петька, – с днем рождения пришли тебя поздравить. Вот, подарок тебе…

     Никодим принял протянутую книгу, прочитал:

     – Марк Твен, «Приключения Гекльберри Финна».

     Книга была изрядно потерта, и было ясно, что этот томик очень Пете Маслову дорог, то есть он от всей души желал сделать другу приятное.

     – Занятная книга, не скучная, – прокомментировал Никодим. – Я читал ее десять лет назад.

     – Чего? – Петя не понял, шутка это, или Никодим говорит серьезно. Впрочем, Петр уже начал привыкать к странной манере разговора товарища, когда толком не ясно, всерьез говорит Никодим, или нет.

     – Не важно. Спасибо за подарок. Что ж, заходите, раз пришли. Гостей я не ждал, поэтому угощений нет, но чаем вас напою.

     Никодим проследовал на кухню, поставил на плиту чайник. Петя и Юля прошли следом, сели за кухонный стол.

     – Как дела на уголовном поприще, Петр? – осведомился Никодим и заглянул Петьке в глаза.

     Девочка уловила в словах Никодима иронию и улыбнулась, ее брат озадачился.

     – Ну-у-у… По-разному…

     – Не надоело еще ерундой заниматься? – давил Никодим.

     – Чего это ерундой?! – возмутился юный Маслов. – Ты же сам!..

     – Сам я магазины не граблю, и в благородство не играю, – перебил его Никодим. – Потому что это просто смешно. Вот скажи мне, Петр, тебе четырнадцать лет, у тебя есть мечта?

     Лицо Петьки озарилось, он смущенно улыбнулся, ответил:

     – Ну да. Я велик хочу…

     Никодим расхохотался. Его смех был громким и резким, так что Петя и Юля даже отшатнулись, но уже в следующую секунду Никодим смех оборвал, сказал с сарказмом:

     – Разумеется. О чем еще может мечтать подросток эпохи социализма. Хорошо. У тебя будет велосипед. Тебе даже воровать ничего не придется.

     Петька с жадностью подался вперед, боясь пропустить хотя бы слово, Юля напряженно молчала.

     – У вас есть телевизор? – спросил Никодим.

     – Неа.

     – Знаешь, у кого есть? Тебе нужно будет посмотреть в следующее воскресенье выпуск «Спортлото».

     – Да, я сбегаю к соседям.

     – Вот и славно. Тебе необходимо отправиться на почту и купить билет «шесть из тридцати шести», потом приходи ко мне и я скажу, какие номера выиграют. Билет передашь отцу, чтобы он его отправил, он же получит выигрыш. Договорись с родителями насчет распределения денег, потому как ты несовершеннолетний, и выигрыш тебе не отдадут. План ясен?

     – А то!.. – отозвался пораженный Петр. – И что? Ты в натуре знаешь, какие номера?

     – Это могут знать все. Люди слепы, они не способны разглядеть свою смерть под ногами, не то, что ряд закономерных чисел… Ну да дело не в этом. Когда ты завладеешь своей мечтой, поразмысли над тем, какую истинную цель в своей жизни хочешь достигнуть в будущем. И если сам не найдешь ответ, спроси у сестры. Она видит глубже тебя, ее совет будет ценен.

     Петя неуверенно покосился на Юлю, девочка смотрела на Никодима невидящим взором и нисколько не была смущена, казалась, она прекрасно понимает, о чем говорит Никодим. Петьке стало не по себе, он мало что понял из последней реплики друга, но чувствовал, что здесь происходит что-то важное, что-то такое, до чего он еще не дорос. Ему стало неуютно в присутствии товарища и сестры, хотелось на время отдалиться от них, перевести дыхание. Никодим снял с плиты чайник, заварил чаю, минуту спустя налил гостям по чашке.

     – Я… я взгляну на твоих жуков, ладно? – не глядя на Никодима произнес Петя, и добавил, обращаясь уже к сестре, – ты видела? У него там куча всяких бабочек и гусениц?..

     Юный Маслов оборвал себя на полуфразе, осознав, что глагол «видеть» к сестре не очень подходит. Смутившись окончательно, он молча встал и направился в комнату Никодима.

     – Только руками ничего не трогай, – строго предупредил Никодим.

     – Ты всегда такой злой? – спросила Юля, не произносившая до этого ни слова.

     – Это не злость. Это честность.

     – В твоей честности нет милосердия.

     – Милосердие – ширма, за которой люди прячут слабость и боязнь ответственности. Во мне нет милосердия, как и прочего мусора многотысячелетней морали, – согласился мальчик.

     – И что я ему скажу, когда его мечта превратится в снег?

     – Правду.

     – А в чем правда?

     – В смерти.

     Девочка на мгновение задумалась, потом упрямо покачала головой.

     – Нет, – уверенно сказала она. – Правда в жизни.

     Настала очередь поразмыслить Никодиму, затем он задумчиво ответил:

     – В устах любого другого человека эта фраза звучала бы наивно, банально, и, разумеется, лживо. Но ее говоришь ты – девчонка, которая видит сердцем, а думает душой, и удивительным образом это меняет смысл сказанного. Ты слишком не похожа на остальных, чтобы быть человеком.

     – Ты слишком не похож на остальных, чтобы быть человеком, – вернула Юля Никодиму реплику с легкой улыбкой, сделала паузу, и вдруг очень серьезно добавила, – наверное, поэтому ты начертан мне небесами.

     – Что ты можешь знать о супружеской жизни? – холодно заметил Никодим. – Тебе всего десять лет.

     – Зато у меня есть время, чтобы все узнать и научиться.

     – Это возможно, – согласился Никодим, не сводя с девочки глаз. – Только если ты не умрешь раньше.

     Юля улыбнулась, но промолчала.

     Петя Маслов выполнил все инструкции Никодима, и в результате отец получил выигрыш в две тысячи шестьсот рублей. Деньги свалились на Масловых как гром среди ясного неба. Петька потребовал себе законный велосипед, а так же о братьях и сестре не забыл, настоял, чтобы им купили то, чего они пожелают. Отец семейства не очень то торопился отпрыскам угождать, но опасался спорить с целым выводком, которое в случае недовольства, могло и по голове взрослому мужчине настучать (не младенцы то уже), и, скрепя свое мещанское сердце, требования выполнил. Остальные же деньги на благо семьи не пошли, главный Маслов начал их с размахом пропивать, хвастаясь перед товарищами-металлургами, какой он в жизни удачливый и везучий.

     Получив свой велик, Петька первым делом примчался к Никодиму, высказать товарищу благодарность и вообще радостью поделиться, но Никодим ему дверь не открыл, и на звонок не отозвался. Домой Петр вернулся с плохим предчувствием, и, как выяснилось позже, предчувствие Петю не обмануло.

     Неделю спустя главу семейства Масловых избили до полу смерти, так что Аркадий Митрофанович тронулся головой, в кровати метался, выкрикивал неизвестные ранее ругательства и никого кроме дочери к себе не подпускал. Деньги, которые были при Аркадии Митрофановиче, исчезли, а остальные он раздал друзьям в долг, и теперь выяснить, кому именно он эти деньги давал, не было никакой возможности, потому что кредиторы не торопились обозначиться.

     – Как пришли, так и ушли, – грустно прокомментировала утрату наличности Петина мама Нина Павловна. – А за собой беду оставили.

     Еще неделю спустя Аркадия Митрофановича передали на попечение доктору Чеху, который нового пациента привязал к кровати и назначил принудительное питание. Поведение пациента говорило Антону Павловичу, что имеет он дело не только с травмой головы, но и с белой горячкой. А еще месяц спустя, Аркадий Митрофанович каким-то образом освободился от оков, выбрался на крышу поликлиники и, вообразив себя матерым канатоходцем, предпринял попытку перейти на соседнее здание по электрическому кабелю. Карьера канатоходца закончилась на втором шаге, Аркадий Митрофанович с кабеля сорвался и приземлился головой на бетонный парапет. От головы осталась кроваво-серая клякса.

     Сыновья не очень отца любили, но в данном случае речь шла о Масловской гордости, и Тихон был полон решимости виновных разыскать и поквитаться. Неожиданным образом на это отреагировал Петя. Раньше он сам бы и был вдохновителем мщения, теперь же он задумчиво выслушал старшего брата и ответил, что не видит в этом смысла, чем вогнал братьев в глубокую оторопь. Братья обозвали Петьку трусом и сосредоточились на планах возмездия, а Петр, памятуя наставление Никодима, пошел за советом к сестре.

     – Ну вот. Я пришел, – грустно сказал он Юле, сев возле нее на лавочку и опустив взор под ноги.

     Юля улыбнулась брату и по-матерински погладила его по голове.

     – Всегда трудно менять свою жизнь, – сказала она. – Но это необходимо. Об этом и говорил тебе твой друг.

     – Знать бы как!

     – Не так уж и сложно, если подумать. Что ты видишь в своем будущем? Какой ты там?

     – Ну-у… – мальчик растерялся.

     – Робин Маслов боится себя будущего! – с иронией произнесла девочка и одобрительно похлопала брата по колену. – Смелее, Петя.

     – Я… Я бы хотел стать летчиком! – выпалил Петя и смутился, словно признался в чем-то постыдном.

     – И что же тут такого? Почему ты боишься этого?

     – Да потому что это невозможно! Кто я?! Где мы живем?!

     – Мечта всегда кажется недостижимой, на то она и мечта. Но сильные сердцем из своих мечтаний ткут саму жизнь.

     – Ты такая умная! – вспылил Петя, – сама то ты чего хочешь?

     – Ребенка, – просто ответила Юля, и мальчик осекся. – Я хочу жизни, и когда выросту, стану матерью.

     Петя долго смотрел на сестру и молчал, потом отвернулся, сказал тихо:

     – Мне надо с ним поговорить.

     Помешкал еще немного, собираясь с духом, затем встал и отправился к Никодиму.

     На этот раз Никодим товарища впустил. Петр был угрюм и не знал, с чего начать. Никодим его не торопил.

     – Отец разбился, – наконец сказал Петя.

     Никодим промолчал, судьба Петиного отца его не волновала.

     – Все деньги промотал, алкаш хренов, – с горечью продолжил Петя.

     – Ты получил свой велосипед, – холодно заметил Никодим.

     – Да, но…

     – Но цена оказалась высокой. Интересно, чему это тебя научило?

     – Чему… ясно чему. Тому, что если чего-то хотеть, так чего-то большого, чтобы не меньше, чем потом расплата, вот.

     – Неплохо, – похвалил Никодим. – И что дальше?

     – Ты спрашивал про мечту… Я хочу стать летчиком!

     Петя воинственно вздернул подбородок и упрямо посмотрел Никодиму в глаза.

     – Это и в самом деле похоже на мечту, – согласился Никодим. – Хорошо, что не мира во всем мире, а то бы с реализацией возникли проблемы. Так в чем дело?

     – Как в чем?! Ты тут у нас видел самолеты?!

     – Построй.

     – Кого?! – опешил Петя. – Самолет?!

     – Самолет. Или хотя бы воздушный шар.

     – Но…

     – Но для этого надо много знать и уметь. В самом деле, как ты построишь самолет, когда в школе уже забыли, как ты выглядишь.

     – Да ты сам туда вообще не ходишь!

     – Но мне не нужно строить самолет. Моя миссия в другом. К тому же, школа не в состоянии предоставить знания, которые мне необходимы, их там попросту нет. А ты вот, я смотрю, считаешь, что твою мечту за тебя кто-то сделать должен. Один раз уже так случилось, и это, похоже, на пользу тебе не пошло.

     – Нет-нет! – поспешно заверил Петя, – я понял, много чего понял!

     – Вот и славно. Ты верно заметил, за желания всегда надо расплачиваться. Но когда ты идешь к мечте долго, целенаправленно и упорно, ты расплачиваешься за нее постоянно. Работой, усердием, даже здоровьем, а может и жизнью. Если ты к этому готов, в конце концов, ты построишь свой самолет.

     На том разговор закончился.

     Возвращаясь домой, Петя чувствовал душевный подъем, словно Никодим дал ему часть своей силы. Он удивлялся, почему такая простая мысль – построить самолет, не приходила ему в голову, и следом понимал, что для этого надо было сделать шаг в сторону и взглянуть на себя самого и на свою жизнь со стороны. Когда живешь в уверенности, что что-то невозможно, оно и остается невозможным, достаточно же убедить себя в обратном, и жизнь сама открывает невидимые ранее двери.

     На следующий день Петя отправился в школу, чтобы побеседовать с учителем физики Цандеровским Вениамином Альбертовичем.

     Вениамин Альбертович был невысок, худощав, взлахмачен и суетлив, в общении – приветлив, улыбчив, и скор на юмор, но только если удавалось завладеть его вниманием. Густая шевелюра неопределенного цвета торчала во все стороны, и было не ясно, то ли Вениамин Альбертович не моет голову, толи структура его волос смахивает на кристаллическую решетку металла. Такие же были у него и усы. Под темно-синим сюртуком он носил мятую белую рубашку и коричневый галстук, обувь чистил только к первому сентябрю, тогда же гладил и брюки, и то, только потому, что на этом настаивал директор школы товарищ Сымчинбаев.

     – Я не верю своим глазам! – воскликнул Вениамин Альбертович, заметив вошедшего в кабинет Петю Маслова. – Осмелюсь предположить, что ваше здоровье, юноша, сильно пошатнулось! Иначе мне трудно объяснить факт наблюдения вас в обители знаний! Вы зашли сюда случайно? Не заблудились ли вы часом?

     Петя улыбнулся, но комментировать не стал.

     – Петенька, вы меня настолько удивили, что я прямо сгораю от нетерпения услышать, что вас сюда привело? Воровать здесь нечего, уверяю вас! Разве что журнал успеваемости, но это, же не ваш калибр! Или я ошибаюсь, и вы скатились до мела и карандашей?!

     – Вениамин Альбертович, мне нужна ваша помощь.

     – Юноша! Авантюра – не мой профиль! К тому же я стар уже и для приключений, тем более – для тюрьмы!

     – Я не о том, – Петя смутился и опустил голову, но отступать уже было поздно, он продолжил, тщательно подбирая слова. – Что я должен знать, чтобы… построить самолет?

     Вениамин Альбертович опешил. Он смотрел на Петю во все глаза с открытым ртом, потом крякнул, снял очки, аккуратно положил их на стол, сложил руки в замок, словно собирался помолиться, начал говорить, и в его речи больше не было юмора, он понял, что происходит в юной Масловской душе:

     – Теоретически, юноша, это вполне возможно, – Петя поддался вперед. – Практически же вам предстоит огромный труд. Судите сами. Чтобы сделать любой авиационный прибор, необходимо знание электродинамики. Чтобы корпус и крылья не развалились от вибрации и перегрузок, вам не обойтись без сопромата. Без термодинамики вам не понять, как работает двигатель внутреннего сгорания, или реактивный, а не зная этого, вы не рассчитаете тягу и полезную нагрузку. Далее в авиации широко используются гидравлические тяги и передачи, как же их сделать без знания гидравлики? Ну и разумеется, аэродинамика, без которой ваш самолет попросту не оторвется от земли. И это все надо умножить на математическую базу. Без глубоких знаний геометрии и алгебры заставить работать такую сложную систему, как самолет, невозможно.

     Петя приуныл, но сдаваться не собирался.

     – С чего начинать? – в его вопросе звучала твердая решимость.

     Видя, что мальчик настроен серьезно, Вениамин Альбертович улыбнулся, положил ему на плечо руку, ответил:

     – Начинать, юноша, надо с регулярных посещений школы. Если вы с этим справитесь, я буду заниматься с вами дополнительно – строго по вашей программе.

     – Чего не сделаешь ради великого дела, – грустно отозвался Петр. – Я согласен.

     Они скрепили договор рукопожатием, но прежде чем Петя покинул кабинет, Вениамин Альбертович вручил ему подшивку «Техники молодежи» за два последних года, чем невероятно обрадовал парня.

     1-го сентября Петр Маслов отправился на занятия. Его дорога окончательно разошлась с дорогой Тихона Маслова, потому что в тот же самый день остальные братья, теперь возглавляемые Тихоном, произвели акт возмездия. После смерти отца они проделали большую работу по сбору улик и доказательств, и к 31-му августа знали имена отцовских собутыльников, которые в припадке алкогольной ярости чуть ли не до смерти избили Аркадия Митрофановича, а затем обчистили его карманы. План братьев Масловых был продуман до мелочей и пугал своей жестокостью. Утро 1-го сентября застало приговоренных посреди главной улицы города – улицы Ленина. Их руки и ноги были связаны, во рту торчали деревянные кляпы, а сами они были привязаны к протекающей бочке с соляркой. С первыми лучами солнца Черный Мао поглотил трепыхающиеся и мычащие тела приговоренных. Демьян и Артем активно участвовали в поимке виновных, но в кульминационный момент, момент возмездия, мальчишки не выдержали груза предстоящего убийства и в казни участвовать отказались. Старший Маслов обозвал их сопляками и хладнокровно довел дело до завершения. Тихон переступил рубеж невозврата, став на путь носителя смерти.

     Участковый Полищук давно имел список трех придурков, которые по пьяни избили своего же товарища, но прямых улик против них не было, да и возиться с этой грязью Казимиру Григорьевичу не хотелось. В конце концов, глава рода Масловых сам виноват, – успокаивал себя практичный Полищук, – выпала удача с выигрышем в «Спортлото», нечего деньгами сорить да орать на каждом углу, как ему в жизни подфартило!.. А тут такая развязка! Конечно, Казимир Григорьевич сразу же заподозрил Масловских отпрысков, потому что сам акт насилия прямо кричал, что суть его в возмездии, а способ и место говорили о том, что убийство, ко всему прочему, еще и предупреждение всем остальным. Но именно это и смущало, ведь Масловы были простыми мальчишками, мелкими хулиганами, которые, к тому же, наворованное раздавали детворе – не тот размах, не та жестокость, не те мотивы. К тому же Петька, их главный заводило, имел полное алиби. В 6:00, когда еще только светало, мальчика видели во дворе несколько человек, а уже в 7:00 он был в школе и, как порядочный ученик, стоял в шеренге одноклассников на первом звонке. Вот и получалось, что с одной стороны все указывало на братьев Масловых, а с другой – они никак не могли этого сделать. Три дня Казимир Григорьевич ломал голову над Масловской головоломкой, пока не запутался окончательно. Тогда он решил сделать перерыв, вернее устроить себе отдохновение души, и кого-нибудь пристрелить. 4-го сентября участковый Полищук плюнул на все и отправился в лес на охоту.

     В тот же самый день, 4-го сентября заводской слесарь Валерий Спотыкайло также отправился с сыном в лес, но не на охоту, а за грибами. Предупреждения заведующего поликлиникой и председателя горисполкома об опасности прогулок по лесу среди населения Красного особого действия не имели. Осенний сбор грибов и таежных ягод давно стал частью повседневности и развлечения жителей городка, к тому же обеспечивал запас вкусных закусок, варенья и компотов, и люди не торопились с этими традициями расставаться. Слесарь Спотыкайло, будучи фанатичным грибником, так и вовсе игнорировал любые предостережения, а, обнаружив 4-го сентября самый главный гриб своей жизни – боровик, вымахавший под два метра, похвалил себя за веру в грибное дело, и утвердился во мнении, что все те предостережения просто глупые предрассудки.

     Найденный им гриб был величав и мудр, казалось, он нисколько не удивился человеку и спокойно ждал развязки. Благоговея перед находкой, слесарь Спотыкайло долго не мог придумать, что с гигантом-боровиком делать, но затем практичность взяла верх и слесарь, расценив, что обычным ножом его не одолеть, отправил сына домой за двуручной пилой, сам же остался сторожить ценную находку. Младший Спотыкайло вернулся через сорок минут, отец с сыном благополучно гриб спилили, затем старший Спотыкайло, кряхтя, его поднял и потащил домой. Боровик-великан сулил грибной запас на несколько лет.

     Весть о боровике-гиганте ту же облетела Красный. Еще бы – такую громадину на плечах протащить через пол города. Дошли эти новости и до доктора Чеха. Антон Павлович всполошился, выяснил адрес счастливого обладателя грибного богатства, и тут же отправился взглянуть на чудо природы самолично. К его появлению гриб уже был распилен на мелкие составляющие, и занимал полностью ванную и несколько ведер. Ни одна частичка гриба не была тронута гнилью или червями. Антон Павлович взял образцы для опытов, и очень настаивал, чтобы семья Спотыкайло не торопилась употреблять гриб в пищу, пока доктор Чех не убедится в его безвредности. Не верил доктор Чех, что гриб-великан безопасен. Слесарь Спотыкайло слушал Антона Павловича внимательно, согласно кивал и улыбался. Как только доктор Чех удалился, на плиту была водружена сковорода с первой порцией нарезанного гриба, – семье Стопыкайло не терпелось отведать чудо-боровика.

     К своему облегчению токсинов в грибе доктор Чех не выявил, не был гриб и радиоактивен, но проявлял удивительную живучесть. Внутренние процессы жизнедеятельности отдельных фрагментов чудо-гриба продолжали течь так, словно гриб все еще был единым, мало того, не отделенным от грибницы. Это было загадочно и требовало дополнительных исследований, пока же опасность оставалась – косвенная. И уже на следующий день эта опасность дала о себе знать: десятки грибников ломанулись в тайгу за своими чудо-грибами. В результате было обнаружено еще два белых гриба-гиганта, одна лисичка-великанша и груздь размером с куст шиповника. В команде же грибников потери насчитывали трех человек, – их искали неделю, но так и не нашли.

     Но явление Гриба народу Красного было не единственной странностью, которую осень 1974-го принесла в город. 5-го сентября к доктору Чеху приехал озадаченный Полищук и со словами: «Есть это я побоялся, а что за зверь ума не найду. Может вы, Антон Павлович, разберетесь», вручил доктору Чеху мешок со странным животным.

     Далее Полищук поведал, что поначалу принял зверя за глухаря и выпустил в него всю обойму, удивляясь своей на редкость не точной стрельбе. Но позже выяснилось, что все пули достигли цели, следовательно, тварь была живучей, как сам Диавол.

     Антон Павлович вытряхнул животное на стол и увиденному поразился. Зверь имел огромные крылья, под два метра в размахе, но крылья были перепончатыми и покрывал их тонкий шелковистый мех, а не перья. Тело также покрывал мех, причем спина была коричневой, а брюшко почти белым, делая зверя похожим на птицу, если смотреть на него издали. Голова сидела на длинной шее и размерами догоняла собачью, а клюв и вовсе смахивал на банан. Но в голове поражал не клюв, но глаза, – они располагались спереди, а не по бокам, как у пернатых. Таким расположением органов зрения природа наделила всех млекопитающих хищников, включая человека, у птиц же встречается довольно редко. Но самое невероятное заключалось в количестве лап, их было четыре и в купе с крыльями получалось шесть конечностей. А строение скелета с шестью конечностями в природе ранее не наблюдалось, мало того, считалось невозможным. И вдобавок ко всему – метровый мускулистый хвост.

     – Такая вот зверюга, – подвел итог участковый Полищук. – Что это, Антон Павлович?

     – Понятия не имею, – сознался доктор Чех. – Боюсь, мы имеем дело с не известным ранее видом, голубчик.

     В этот момент открылась дверь, и на пороге появился историк Семыгин. Выглядел он не важно, осунулся, постарел, но глаза Аркадия Юрьевича снова блестели азартом исследователя, а в плотно сжатых губах угадывалась былая воля и целеустремленность.

     – Аркадий Юрьевич! – появление историка Семыгина могло значить только одно – он справился с душевыми муками и возвращался к жизни, чему Антон Павлович премного обрадовался, – проходите, будьте любезны! Мне тут Казимир Григорьевич ребус подкинул. Вот ломаю голову, чтобы это могло быть.

     Семыгин приблизился к столу, минуту молча рассматривал животное, затем поднял глаза на доктора Чеха и очень серьезно сказал:

     – Это дракон, Антон Павлович.

     Полищук хохотнул, но доктор Чех даже не улыбнулся. Он долго молчал, потом тихо произнес:

     – Казимир Григорьевич, необходимо запретить жителям города посещать лес. Хватит уже предупреждать, толку от этих наставлений мало. Но именно запретить! Людям надо растолковать, что отныне тайга смертельно опасна для человека.

     Участковый Полищук все еще не понимал, в чем суть опасности, он переводил взгляд с доктора Чеха на Семыгина и обратно, моргал и надеялся, что все это шутка.

     – Казимир Григорьевич, я не знаю, что это за животное, но одно могу сказать точно, – добавил доктор Чех, глядя участковому в глаза. – Это – детеныш.

     Представив себе, что во время своей охоты родители странной зверюги могли быть где-то поблизости, Полищук покрылся холодным потом, затем шумно выдохнул, в задумчивости почесал затылок. Суть угрозы, наконец, дошла до сознания Полищука, поэтому он откланялся и поспешил к председателю горисполкома держать совет, как уберечь жителей Красного от таежных чудовищ.

     Когда дверь за Полищуком закрылась, доктор Чех устало произнес:

     – Нам тут только драконов не хватало.

     – Да уж, – согласился историк Семыгин. – Наша социалистическая действительность все отчетливее смахивает на сказку, верно?

     – Есть и положительные моменты – сказки всегда хорошо заканчиваются, – заметил Антон Павлович.

     – Боюсь, в нашей сказке счастливой концовки не предусмотрено.

     На это Антон Павлович возражать не стал.

     Следующие несколько лет драконы никому больше на глаза не попадались, и доктор Чех решил, что подстреленный Полищуком экземпляр – всего лишь казус природы, но никак не представитель целого вида.

– Глава 11 —

     …среди множества вещей, которые делают мир

     столь загадочным и таинственным,

     прежде всего таинственно то, что

     при всей его неизмеримости и массивности

     его существование висит на единственном волоске,

     и этот волосок – каждое данное сознание,

     в котором он, мир, существует.

     А. Шопенгауэр, «Мир как воля и представление».

     Весной 1976-го года доктор Чех получил директиву, в которой говорилось, что по результатам последних исследований Министерства Здравоохранения СССР, отныне решено считать безопасным уровень радиационного излучения 600 микрорентген в час, то есть норму радиационной безопасности увеличили в десять раз. Очевидно, Партия решила, что советский человек помимо иммунитета дополнительно защищен броней коммунистической идеи. Защищает же эта броня его от яда пропаганды капиталистического запада, отчего бы ей и с радиацией не справиться? Антон Павлович несколько раз перечитал бумагу, не зная, смеяться над ней, или плакать.

     За последние два года в Красном заболевания поджелудочной железы вышли на первое место, все чаще появлялись онкологические хвори, а процент мутаций новорожденных дошел до числа 35, причем мутации все больше были глубокими, так что младенцы не имели никаких шансов развиться в дееспособных индивидов, и доктор Чех уже всерьез подумывал, не провести ли акцию популяризации абортов. Если еще десять лет назад зачатие и рождение смахивали на лотерею, с довольно большим шансом на успех, то теперь рожать детей в ПГТ Красный становилось преступно. Но поскольку отныне 600 мкР/час (уровень, которым фонила окружающая город тайга, в самом городе фон держался на двух-трех сотнях) для человека стали нормой, областное начальство настаивало, чтобы причины участившихся случаев рака и мутаций заведующий поликлиникой искал в другом. Заикаться о деятельности военных было строжайше запрещено, о чем Антону Павловичу неоднократно напоминал капитан Особого Отдела Червякин, который с регулярностью раз в месяц посещал поликлинику удостовериться, что от врача-вольнодумца не исходит смута. Но никакую смуту сеять в Красном Антон Павлович не собирался. В 76-ом ему было уже 57 лет, и несмотря на то, что внешне он выглядел вполне бодро и подтянуто, в душе он давно устал от борьбы, даже не столько от самой борьбы, сколько от ее бесполезности. Люди болели и умирали, прекратить это доктор Чех был не в силах, и все, что ему оставалось – пытаться свести страдания своих подопечных к минимуму.

     В магазинах Красного хлеб стали отпускать по две булки в руки, сказывался всесоюзный неурожай зерновых. На стенах столовых появились плакаты, призывающие к умеренности в употреблении мучных изделий:

     «Хлеба к обеду в меру бери.

     Хлеб – драгоценность, его береги!»

     Мясо, как и шоколадные конфеты, исчезли с прилавков еще два года назад, сливочное масло осталось, но потеряло вкус и даже цвет. Если такое масло удавалось намазать на хлеб, из него выступали капельки воды, что вызывало у потребителей не возмущение, а озадаченность, – как вообще такое возможно: смешать масло и воду?! Молоко выдавали в молочных кухнях только роженицам. Два сорта колбасы, завозимые в Красный, домашние кошки употреблять в пищу отказывались, да и колбасой, в общем-то, этот продукт трудно было назвать, – на срезе была явно видна его спиральная структура, словно пласт соевого паштета сворачивали в рулон. Но и этой колбасы катастрофически не хватало. В долгих очередях за продуктами горожанки Красного сатанели, а вечерами заставляли сатанеть мужей. Не обращая внимания на категорические запреты заведующего поликлиникой и председателя горисполкома, поголовным увлечением мужской полвины населения стали охота и рыбалка. Эти виды активного отдыха и раньше в народе пользовались популярностью, но теперь на них смотрели, как на важную статью добычи пищи. Глядишь, и подстрелит металлург замешкавшуюся утку, или там зайца, а нет, так лещей можно надергать, благо ими река кишит. Ну и что с того, что у зайца шерсть, как наждак, а у лещей зубы пираньи? Любое мясо на столе куда лучше колбасы, которую еще попробуй достань.

     «Большую землю» заботы Красного не волновали, они там свои глобальные проблемы никак разрулить не могли. Наконец-то откинулся самодур Мао, но что теперь делать? Как «разыграть китайскую карту»? В дружественном нам Ливане гражданская война, в Бейруте громят американское посольство, – кого поддержать, кому слать оружие? Чертов Садат разорвал экономические отношения с СССР, Египет, в который мы столько лет вливали деньги и вооружали, отвернулся от нас и заискивает перед США, – сука продажная! А тут еще Леонид Ильич по старческому маразму решил, что его военные заслуги перед странной настолько огромны, что теперь любимая родина должна отблагодарить его как минимум маршальской звездой… Одним словом, Стране Советов было не до горестей Красного. Но жители города, в общем-то, не роптали, понимая, что родина про них не забыла, просто в данный момент времени правительство занято куда более важными задачами, чем нехватка колбасы и хлеба в отдельно взятом зауральском городишке, и как только оно (правительство) освободится, в Красном наступит век изобилия. Вон по телеку же поет Алла Пугачева свое смешное Арлекино, улыбчивый Юра Николаев появился с веселой программой «Утренняя почта», куда можно отослать письмо с заявкой на песню (спасибо мудрой Партии за новое развлечение!), кино показывают про баню и водку с богатыми закусками под Новый год, да и в целом все там у них празднично и сытно, стало быть, ничего страшного не происходит. Только историк Семыгин был уверен, что никакого изобилия больше не случиться, и что этого изобилия в принципе быть не может, потому что национальные запасы золота переплавляют на звезды героев для Леонида Ильича. Но это же Семыгин, он всю жизнь ересь несет, привык народ уже к нему, хотя особист Червякин взял уже историка-диссидента на карандаш.