Текст книги "Ты умрёшь завтра(СИ)"
Автор книги: Евгений Немец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
Антон Павлович выронил вилку и несколько секунд сидел неподвижно, пораженный собственным открытием. Почтальон Семыгин с нетерпением ждал продолжения, но боялся помешать мысли Антона Павловича вопросом, потому молчал. Затем доктор Чех заглянул в глаза другу, произнес:
– Аркадий Юрьевич, на одном из стендов как раз и был ряд листьев крапивы.
– И… что?
– А то, голубчик, что пометка о первом экземпляре содержала дату 1964-го года, а последняя сделана пару недель назад. Первый лист еще зеленый, последний, сами понимаете, практически черный.
– Невероятно! – выдохнул Аркадий Юрьевич. – Мальчик!.. Никодим отслеживает изменения в растениях?!
– Дорогой мой Аркадий Юрьевич, не просто изменения в растениях, но мутации флоры и фауны. Лес становится все агрессивнее по отношению к человеку, и Никодим подозревал это еще четыре года назад, поэтому и занялся своими исследованиями, я полагаю.
– Шестилетний мальчик!.. Антон Павлович, честно слово, это звучит, как фантастика.
– Ах, Аркадий Юрьевич, фантастика, это то, что процент мутаций новорожденных в нашем городе катастрофический, и с каждым годом растет. Только за последние пять лет у меня родилось четверо слепых, два глухих, двенадцать с недоразвитыми или атрофированными органами, семь олигафренов, я уже не говорю про случаи с шестью пальцами, хвостами, шерстью, или, наоборот – с полным отсутствием волосяного покрова. А сколько мертворожденных! Да и сам Никодим – всем мутациям мутация… Что ж удивительного в том, что лес меняется, приспосабливается к той гадости, которую завод на него выбрасывает, когда мы сами мутируем и уже даже не особенно по этому поводу беспокоимся.
– Наш друг Барабанов возразил бы. Сказал бы, что ради великого светлого будущего стоит пойти на жертвы, – почтальон Семыгин грустно улыбнулся. – Да только нас на самом деле никто не спрашивает, нужно ли нам это светлое будущее, тем более ценой здоровья наших детей. Раз партия сказала, то все остальные мнения не верны, и хуже того – провокационны.
– Вы, голубчик, когда-нибудь договоритесь до лесоповала, – заметил Антон Павлович, понизив голос. – Мне Полищук по большому секрету рассказывал, что в наш военкомат скоро командируют «специалиста по работе с кадрами». Так что смотрите, ушей в городе полно.
– Антон Павлович, вы же ученый, – продолжил почтальон Семыгин, проигнорировав предупреждение доктора, – вот скажите мне, чего ждать дальше?
На это доктор Чех опустил глаза и тяжело вздохнул.
– А я вам скажу, Антон Павлович, – продолжил Аркадий Юрьевич, следя за реакцией собеседника, – хоть я и не биолог, а историк, потому что в этой ситуации работает один и тот же закон. Нельзя идти войной на соседа и ждать, что он будет после этого к тебе милостив. Он будет обороняться, будет пытаться уничтожить угрозу. Это закон равновесия – если есть сила действия, должна быть и сила противодействия. Мы годами воюем с природой, возведя в неприкасаемую истину глупейший лозунг о том, что человек ее царь. Пора осознать, что теперь природа начала войну против нас. И что-то мне подсказывает, что это сражение мы уже проиграли.
Антон Павлович возражать не стал, потому что в словах Аркадия Юрьевича было слишком много правды. Вместо этого доктор Чех почему-то задался вопросом, может ли правды быть слишком много?..
– Надо Поворота в известность поставить о крапиве и репейнике, – сказал Антон Павлович, желая сменить тему. – Чтобы он население оповестил об опасности.
– Глава 6 —
Закон эволюции,
управляющий всеми бытиями,
движет также и Сатаной.
А. Амфитеатров, «Дьявол».
В то время, когда страна оплакивала трагически погибшего Первого космонавта планеты, а передовицы «Правды» и дикторы на радио кричали о священном интернациональном долге советского солдата-миротворца, который не может позволить проклятому «западу» ввергнуть бедную Чехословакию в хаос капиталистического ужаса, а потому Политбюро ЦК КПСС направило в Прагу несколько танковых дивизий, братский Ближний Восток в лице Сирии и Египта отважно сражалась с Израильскими агрессорами, а вьетнамские коммунисты с поразительной стабильностью валили американские «Фантомы» советскими ракетами, – то есть, история СССР и вообще планеты кипела событиями, ПГТ Красный тоже не спал, и собственную историю помаленьку творил. Но если мировые катаклизмы были следствием политических игр отдельных держав и коалиций, то, что являлось причиной событий в Красном, оставалось не ясно. Да и сами события со временем становились все загадочнее и тревожнее. Как, например, странная авария на заводе, в результате которой никто (никто!) не пострадал. Ну, то есть, не пострадал в начале. Случилось это в конце сентября 1968-го года.
Начальник заводской базы ГСМ Сливко Павел Геннадьевич, произведя ежедневную инспекцию топлива, был до смерти напуган недостачей солярки в количестве двухсот тонн. За подобную халатность гражданина Сливко вполне могла ожидать статья уголовного кодекса, та, что под пунктом «хищение в особо крупных размерах», поэтому перепугался он вполне обосновано. К тому же, рыльце то у начальника базы ГСМ действительно было в пушку, – сливал иногда, пройдоха, топливо на сторону, но все больше с подачи самого директора завода товарища Огрехина Бориса Поликарповича, да и меру знал, не зарывался. А тут целых двести тонн исчезли за ночь! Огромная вкопанная в землю цистерна была не просто пуста, она успела высохнуть и даже не пахла соляркой!.. Побелевший от страха начальник базы ГСМ кинулся к директору докладывать о катастрофе. Огрехин Борис Поликарпович, человек хозяйственный и решительный, минут десять орал отборным матом, мясистым лицом раскраснелся, и закончил выступления добротным пинком подчиненному Сливко под зад. Выброс энергии поостудил директора, он перевел дыхание и призвал к себе главного инженера, главного технолга и зама по производству. Прибывшие сотрудники получили наказ немедленно в ситуации разобраться, что расторопные замы и сделали в течение рабочего дня. Оказалось, что солярку никто не крал, а сбежала она сама. Проба грунта под цистерной выявила огромную концентрацию щелочи, которая превратила дно топливной емкости в ржавое сито. Подняли документы и убедились, что в момент монтирования цистерны пробы почвы были в порядке, следовательно, метаморфозы с грунтом произошли уже после монтажа цистерны, вернее совсем недавно. Солярка же не просто впиталась в землю, но обрушилась в недра планеты водопадом. Когда кран вырвал из земли кожух, оставшийся от топливной емкости, в образовавшей яме обнаружилась бездонная воронка шести метров в диаметре. В нее высыпали двадцать кубов щебня, но дно той пропасти так и не показалось. Главный инженер почесал затылок, затем распорядился воронку перегородить двумя дорожными плитами и залить бетоном. Новую цистерну так же посадили на бетонную подушку, чтобы избежать ее контакта с грунтом, и только после этого наполнили топливом.
Инцидент был довольно странным, но забот у заводского начальства и без того хватало, так что вскорости о сбежавшем горючем забыли. Проблему же устранили, топливо больше само по себе никуда не девалось, чего еще нужно? Но уже весной следующего года загадочный катаклизм снова дал о себе знать.
Когда закончились апрельские дожди, и грязевые реки, прихватив положенные ей жертвы, скрылись в лесных низинах, у заводского забора, как раз напротив восстановленной цистерны, забил черный источник. Вязкая маслянистая жидкость была горячей, и булькала, насыщая воздух стойким запахом мазута и гнили. А поскольку город располагался ниже завода, то черная жижа, повторяя путь весенних селей, неспешным ручьем потекла в центр Красного.
Начальник ГСМ Сливко, увидав такое чудо, обрадовался, приняв жидкость за нефть, и засунул в источник руку, желая нефтью умыться, как то делают все нефтяники, открыв новую скважину. В результате получил кислотный ожог, так что кожа с ладони слезла, как перчатка, и свалился в обморок от болевого шока. Начальство завода распорядилось доставить горе-нефтяника в поликлинику, а само озадачилось явлением. Размышляли долго и, в конце концов, пришли к выводу, что двести тонн солярки в недрах планеты претерпели какие-то изменения и вернулись назад в виде черного гейзера. А поскольку воронка была забетонирована, то источник, обогнув преграду, пробился наружу поблизости. Главный технолог распорядился сделать анализ странной субстанции, но лаборатория завода не имела необходимых реактивов, да и опыта для изучения подобных веществ. Тогда образец отправили доктору Чеху. Антон Павлович изучил материал и пришел к выводу, что:
– Оно живое!
Субстанция представляла собой солярку, которую поедали неизвестные Антону Павловичу микроорганизмы, выделяя в качестве отходов метаболизма жуткую смесь кислот и тепло. Кислоты служили прожорливым корпускулам желудочным соком – они переваривали любую органику, после чего она также поглощалась. Одним словом, кошмар, а не вещество.
Председатель горисполкома Поворотов Леонид Валерьевич примчался на завод вопя:
– Катастрофа!
Прав был председатель горисполкома, потому что проблема и в самом деле стала не просто актуальной, но критично-опасной, ведь черный ручей уже тек по улице Ленина, разлившись в ширину до трех метров, и далеко не всем горожанам удавалось его перепрыгнуть. Два нетрезвых металлурга, одна собака и кот уже растворились в черной реке, при этом визжали невыносимо. И хотя в целом жители города относились к новому явлению скорее с безразличием, в крайнем случае с легкой опаской, чем со страхом и паникой, отдельные горожанки были недовольны, ведь черная река забирала кормильцев полностью, включая остатки непропитой зарплаты. Любопытная детвора так и вовсе переместила область своих игр поближе к черному ручью, пускала по нему кораблики, а то и скармливала странной жидкости жуков и червей. В общем, председатель горисполкома прекрасно понимал, что беспечность горожан может дорого обойтись городу. А тут еще 9 мая был на носу.
– По улице же пойдет колона демонстрантов! – беспокоился Леонид Валерьевич.
Директор завода Огрехин, человек, привыкший мыслить с размахом, вспомнил, что еще в тридцатых годах Иосиф Виссарионович задумал проект поворота северных рек на юг. То, что в этом проекте напрочь отсутствовал здравый смысл, не беспокоило директора завода нисколько, но масштабность предприятия наполняла его сердце ликованием и верой в силу коммунистической идеи.
– Мы построим канал, пустим реку по другому руслу, – авторитетно заверил директор завода Поворотова.
Мысль, что природа будет плясать под его дудочку, тешила самолюбие Огрехина, потому он был готов выделить средства на подобный проект. Но реализация проекта требовала времени, которого совсем не осталось, на что и указал Леонид Валерьевич. Пора уже было выгонять сталеваров на субботники и развешивать на столбах алые флажки, – какая тут к черту стройка века!
– Ладно, – нехотя согласился Огрехин. – К сооружению канала приступим после праздника, а пока организуем переправы.
– И берега бы огородить, – добавил Поворотов, – а то люди тонут.
– Люди у него тонут, – проворчал Огрехин, вспомнив, что он как-никак директор завода, и разбазаривать без нужды заводские резервы права не имеет, а на ограду по всей улице уйдет кубов пятнадцать леса. – Работу проведи с населением, чтобы не лезли куда не надо!
– Да проводил работу и провожу, по радио несколько раз объявлял. Двести листовок заказал в типографии, так это когда они придут! А народ наш, он же бестолковый! Говоришь «убьет», а он все одно лезет!..
– Лезет у него… Ладно, сделаем и ограду. Должен будешь.
Ворчал Огрехин больше для приличия, чтоб не расслаблялись, а то повадятся шастать к нему по любой ерунде, – и сам понимал, что ограда нужна, так что уже через пару часов бригада заводских строителей наводила через черный ручей мосты и городила заборчики.
Праздник Великой победы выглядел зловеще: по красному городу текла черная река, по обоим берегам которой осторожно шествовали две колоны, подняв над головой красные флаги, транспаранты и плакаты с суровыми лицами членов Политбюро. Народ внимательно смотрел под ноги, молчал и только изредка то тут, то там слышалось тихое ругательство. Но в целом все прошел гладко, и никто в прожорливую реку не угодил.
А уже десятого мая заводские инженеры ПТО под началом замдиректора по строительству бегали с теодолитом вокруг завода, пытаясь угадать, в какую сторону лучше пустить черную реку. В конце концов, придумали направить ее на север. Подогнали технику, закипела работа.
Канал построили быстро, всего за месяц. Последний участок взорвали динамитом, открыв жидкости новое русло, и черная река нехотя приняв указанное человеком направление, вяло потекла к лесу, огибая город с северной стороны. Огрехин Борис Поликарпович был собой доволен и даже горд, – не каждому же выпадает счастье соорудить свой собственный канал! – и распорядился всем участникам проекта выписать премию, включая начальника базы ГСМ Сливко, которому шустрый хирург Ванько, не дожидаясь вердикта доктора Чеха, успел оттяпать покалеченную кисть.
На возню строителей с каналом Антон Павлович внимания не обращал, просто пожал плечами и выбросил из головы, а Семыгин не упустил случая съязвить, и грандиозный план Огрехина прокомментировал строкой народного фольклора:
«Течет вода Кубань реки, куда велят большевики».
Директор же завода часто свое детище навещал, окидывая взором черную реку, радовался, и подумывал, какое бы это дать каналу название. Но название давать не пришлось, потому что канал просуществовал недолго. Дело в том, что смрадная жижа, добравшись до окраины города, в лес не двинулась, но неожиданно ушла под землю. Через три дня источник иссяк, и черная река исчезла. Председатель горисполкома вздохнул с облегчением, а директор завода наоборот – опечалился и чувствовал себя обманутым. Но в своих настроениях они ошибались оба, потому что две недели спустя, как раз в тот день, когда американские астронавты воткнули в Луну свой звёздно-полосатый флаг, черная река проявилась снова. Под экскаватором, брошенным возле высохшего канала, вдруг разверзлась земля, и машина по самую кабину погрузилась в черную жижу. На следующее утро яма была суха, экскаватор выглядел потрепанным, но в общем был цел, только в топливных баках обнаружились множественные коррозийные разрушения по типу тех, которые нашли на дне опустевшей цистерны. Солярки в баках, разумеется, не было, – жидкость выпила горючее до последней капли и ушла искать новые источники.
О том, что черная река и дальше будет нападать на емкости с горючим, первым догадался доктор Чех. Антон Павлович провел много опытов, и установил, что колония микроорганизмов, которой черная река и является, нуждается в продуктах переработки нефти куда больше, чем во всей прочей органике. Очевидно, это было связано с тем, что родом колония была из преглубоких планетарных недр, где питалась в основном нефтью. Но директор завода проигнорировал возможную угрозу и на предостережения Антона Павловича отозвался скептически:
– Я такого бреда даже от своей полоумной бабки не слыхивал!
Но уже месяц спустя, когда посреди города под землю ухнул работающий бензовоз вместе с водителем, мнение свое директору завода пришлось пересмотреть. Черная река высосала из бензовоза топливо, и закусило шофером, – теория доктора Чеха обрастала документальными подтверждениями, и Огрехину ничего не оставалось, как явиться к Антону Павловичу и попросить найти способ борьбы с этой напастью, потому что терять такое количество горючего, да еще и вместе с рабочими завода, директор Огрехин считал непозволительно расточительным. Антон Павлович в помощи не отказал и за работу принялся.
Природному феномену требовалось дать какое-нибудь имя и доктор Чех, будучи человеком образованным, окрестил его Colonia baccillum aggressivus nigra, что переводится примерно так: колония микроорганизмов агрессивного характера и черного цвета. Но люду ПГТ Красный было сложно запомнить мудреную латынь, и они продолжали называть ее по старинке Черная река, используя прилагательное цвета теперь, как имя нарицательное, или Черный Мао, в честь несчастного водителя бензовоза, которого звали Иван Маодунов. Хотя возможно имя позаимствовали у лидера КНР Мао Цзе Дуна, который в последнее время все отчетливее выказывал признаки агрессивной паранойи, и науськивал своих подданных на вооруженные стычки с советскими пограничниками. Почему бы и нет, в конце концов, колония микроорганизмов спятила так же, как и вождь китайских коммунистов.
Изучение доктором Чехом феномена Черного Мао продвигалось медленно, на что Антон Павлович и пожаловался друзьям при встрече.
– Поразительная живучесть, – рассказывал доктор Чех, – несмотря на то, что на сорок процентов Fluvius nigra состоит из нефтепродуктов, его невозможно поджечь, не горит проклятая. Слишком сильная концентрация кислот.
– Fluvius nigra?.. Какое красивое словосочетание, – заметил Кондрат Олегович.
– Латынь, Черная река.
– Может быть, какие-нибудь ядохимикаты? – предположил почтальон Семыгин.
– Перепробовал все, что было в наличие. Сложные химические соединения в кислотной среде распадаются на простые и теряют свои разрушающие способности. Судите сами, какой яд может убить микроорганизм, средой обитания которому является смесь сильнейших кислот?
– Черная река… Как ты глубока… – напевал Барабанов, откинувшись на спинку стула и глядя в потолок.
– Антон Павлович, Черный Мао ведь не нападает на людей, так? Он нападает на нефтепродукты, а люди становятся случайными жертвами. И вот смотрите, что получается: природа пытается вернуть себе то, что человек у нее отнял, в данном случае нефть.
– Поразительно! – вскинулся Барабанов и окинул друзей пылающим взором. – Это же просто поразительно! Идет самая настоящая битва! Битва с природными катаклизмами! Я должен это записать!
– Вы, голубчик, готовы положить здравый смысл на алтарь своей теории, – возразил Семыгину доктор Чех. – Ведь, если вы правы, то скоро нам явится феномен, уничтожающий, скажем, железо.
– Советский человек могуч, неустрашим.
Он мир ведет уверенной рукой
На поле брани битвы роковой,
Он победит. И мы услышим гимн! – импровизировал стихами Барабанов, возвышаясь над столом и разведя в стороны руки, затем окинул слушателей взглядом, вернулся к прозе. – Как вам, друзья? Этими строками я начну пятую главу. Она будет называться «Последняя битва со стихией».
– Разве слова «брань» и «битва» не одно и тоже? – заметил доктор Чех.
– Верно… Да, заменю на… на что-нибудь заменю.
– Очень… складно, – похвалил почтальон Семыгин, и повернулся к Антону Павловичу, ответил, – Кто знает. Разве полгода назад кто-то мог бы предположить, что появится Черный Мао, который будет пожирать бензин и солярку?
– Услышим гимн величия державы,
Что покорила космос и Луну.
И выпустила в целый мир весну —
Начало новой эры… Как мы были правы!..
– Перегибаете, уважаемый Кондрат. Луну мы покорять то покоряли, да вот только досталась она американцам, – заметил почтальон Семыгин, обрадованный, что не придется хвалить сами стихи.
– Да, – с досадой согласился директор Клуба, – обставили нас проклятые буржуины. Это все их подлые шпионы! Наши чертежи выкрали, сами бы они ни в жизнь до такого не додумались!
– Да не расстраивайтесь вы так, Кондрат Олегович, – почтальон Семыгин одобрительно похлопал Барабанова по плечу. – Ну проиграли мы гонку за Луну американцам, ну и что? Зато мы до Марса первые добрались.
– До Марса?! – Барабанов одновременно и восхитился, и озадачился. – Как же так! Почему я не в курсе?
– Потому что не смотрите по сторонам, – Аркадий Юрьевич улыбнулся. – Оглянитесь, вокруг красная планета.
Барабанов непонимающе пялился на почтальона Семыгина.
– Он, голубчик, хочет сказать, что мы все уже много лет обитаем на Марсе, я полагаю, – пояснил доктор Чех. – И судя по количеству мутаций новорожденных, мы уже скорее марсиане, чем земляне.
– Вот-вот, – согласился почтальон Семыгин с улыбкой. – И не беспокойтесь, Кондрат, наш «Марс» американцам никогда не переплюнуть. Куда им, буржуям, со своими зелеными лужайками для гольфа!
На что Барабанов недовольно хмыкнул, затем погрустнел, задумавшись о чем-то своем, и как-то не к месту сказал:
– Сократ пропал.
– Что?! – не понял Семыгин.
– Ушел неделю назад и больше не вернулся.
– Он про кота своего говорит, я полагаю, – догадался доктор Чех, и Семыгин вдруг понял, что Барабанову на самом деле не так уж важны политические перипетии страны, или биологические казусы природы, вроде Черного Мао, куда важнее для него был его пропавший питомец. Аркадий Юрьевич представил, как много лет подряд вечерами Барабанов возвращался домой, и единственным существом, которое его ждало и встречало, был старый облезший кот, и ему стало неловко за все те колкости, которые он высказывал в адрес товарища, потому что друг его был несчастен и одинок, а значит, не было у почтальона Семыгина никакого права над ним потешаться.
Аркадий Юрьевич виновато опустил глаза, а Антон Павлович, уловив неловкость и грусть ситуации, печально вздохнул.
Контролера Староверцева Черный Мао не волновал, куда сильнее его беспокоило обязательное среднее образование. На улице стояло лето 1969-го, младшему Староверцеву исполнилось семь лет и первого сентября ему надлежало отправиться в школу. Ивана охватила паника, потому что это событие сулило кучу проблем, неприятностей, а то и попросту бед. В самом деле, что Никодиму делать среди первоклашек, которые только-только взяли в руки карандаши и буквари, в то время когда Никодим уже прочитал вагон книг, научился решать в голове квадратные уравнения и писать сразу двумя руками? Найдется ли учитель, который сможет дать мальчику то, чего у него еще нет? И как будут чувствовать себя учителя, понимая, что семилетний пацан куда образованнее их? А если сын начнет пророчить одноклассникам смерть, что скажут ему, Ивану, родители? – такие вот непростые вопросы контролера Староверцева мучили, спать не давали.
Отчаявшись найти решение, Иван отправился к доктору Чеху, потому что никого умнее в городе не знал. Антон Павлович внимательно выслушал гостя и отметил, что его опасения вполне обоснованы.
– Вот что мы сделаем, голубчик, – сказал доктор Чех, поразмыслив над ситуацией. – Поскольку заранее мы не знаем, каковы будут последствия общения вашего сына со сверстниками, то надобно такой эксперимент провести, по-возможности уменьшив риск неблагоприятных последствий, то есть ограничить контакт Никодима как можно меньшим числом детей, я полагаю. Каким образом мы сможем это сделать?.. А вот каким. Предложите сыну посетить кружок, который появился недавно в Клубе. Кружок образовался совсем недавно, и посещают его пока что не много мальчиков. А я попрошу Кондрата Олеговича за событиями понаблюдать.
За неимением лучших вариантов, остановились на этом. Правда, Иван опасался, что сын свое согласие не даст, но он ошибся. Дело в том, что к семи годам Никодим начал интересоваться людьми, потому как то, что происходит в природе было им изучено досконально и больше интереса не представляло. Теперь мальчик собирался изучать людей. Поразмыслив над предложением отца посетить кружок резьбы по дереву, Никодим согласился, и на следующий день отправился во Дворец Народного Творчества.
Кружок резьбы по дереву вел молодой человек с отсохшей рукой по имени Василий Кролик. До этого он работал на заводе слесарем, но однажды случилось так, что со стеллажа свалилась двадцатикилограммовая заготовка, проломила Васе череп и раздробила плечо, следствием чего явилась слепота на правый глаз и полная потеря подвижности правой руки. Хирург Ванько хотел было отнять бесполезную конечность, но доктор Чех вовремя вмешался, полагая, что некоторую функциональность руке можно попытаться вернуть. В общем, парню дали первую группу инвалидности и грамоту, а чтобы он не спятил с тоски, предложили вести кружок резьбы по дереву. Вася никогда в жизни не занимался этим ремеслом, к тому же был правшой, на что и обратил внимание доктора Чеха и директора Клуба Барабанова. Но доктор Чех считал, что общение с детворой пойдет инвалиду на пользу, а Конрад Олегович был рад любому, кто согласился бы делать в Клубе хоть что-то. Собственный кружок музыки Барабанов забросил еще весной 1968-го, когда газета «Правда» с прискорбием сообщила о трагической кончине Гагарина. Тогда Барабанов провел три дня на диванчике вдовы Сидоровой, заливаясь портейном и слезами: «Юры нет, его больше нет…», пока женщине это нытье не надоело, и она не выставила Барабанова за двери, предупредив, что отныне пьяным его на порог не пустит. С тех пор в Клубе царствовало забытье и опустение, а в душе Кондрата Олеговича апатия. Но прошел год, лунный цикл повернул свои стрелки на метку «активность» и Барабанова вновь обуяла жажда деятельности. А тут и Антон Павлович появился с просьбой пристроить покалеченного парня на какую-нибудь работенку с детворой. Вспомнив, как его очаровали резные завитушки оконных рам Тобольского Кремля, Кондрат Олегович решил, что ПГТ Красный нуждается в специалистах резьбы по дереву.
Директор Клуба заверил Василия, что отсутствие навыков работы с деревом и, тем более, дар учителя, совершенно не обязательны, потому как в великой Стране Советов нет такой профессии, которую не смогла бы освоить и домохозяйка, тем более такой ветеран трудового фронта, как Вася Кролик.
– Главное, не падать духом, остальное не важно! – вещал Кондрат Олегович и был прав, потому что важное всегда оставалось где-то далеко, где-то там, куда уходили и исчезали тысячи тонн железной продукции завода, хотя и в этом никто до конца не был уверен.
Василий Кролик согласился, делать то ему все равно было нечего. Но в новой должности Вася проработал недолго, всего месяца три. А потом к нему пришел Никодим.
Руководителя кружка резьбы по дереву Никодим нашел бледным, бесстрастным и крайне неопрятным. В течение всего занятия, пока детвора долбила резцами деревяшки, Василий Кролик смотрел в окно, и было понятно, что ничего он там не видит. Никодим же к инструментам и заготовкам не прикасался, а занимался тем, что пристально наблюдал учителя, с его губ не сходила холодная улыбка. Мальчишки ютились по углам помещения, так что вокруг Никодима образовалась круговое пустующее пространство, словно его окружало силовое поле. Юные резчики по дереву границу этого невидимого, но осязаемого поля переступать не осмеливались, и поглядывали на нового ученика с опаской, но Василий этого не замечал. По окончании урока детвору как ветром сдуло, Никодим же задержался, в ожидании, пока останется с учителем наедине, затем подошел к Василию и дернул его за рукав. Когда бывший слесарь Кролик обратил на Никодима внимание, мальчик, пристально глядя ему в глаза, произнес:
– Ты. Умрешь. Завтра.
Вася долго смотрел на Никодима ничего невыражающим взглядом, потом снова отвернулся к окну, равнодушно ответил:
– Наверное, оно и к лучшему.
Наутро Кондрат Олегович нашел инвалида в луже запекшейся крови с тремя порезами на шее и резцом, зажатым в левой руке. Поскольку Вася был правша, вскрыть вену ему удалось только с третьего раза. Директор Клуба, гонимый ужасом, бросился искать участкового.
Самоубийство Кролика участкового Полищука не удивило, и на участие Никодима в смерти Василия он внимания не обратил, хотя слухи о странном мальчике, пророчащим смерть, до него доходили. И, возможно, вывод участкового был верен. Все знали, что после инцидента на заводе, приведшего парня к инвалидности, его молодая жена Наташа, хоть и не бросила мужа в беде, то есть на развод не подала, в интимном плане охладела к нему совершенно, и все что испытывала – жалость. И чем больше жалела супруга, тем сильнее презирала себя, а чем сильнее презирала себя, тем с большим отчаяньем становилась блядью. Бывшие друзья Василия все чаще предпочитали ему общество его супруги, которая отдавалась любовникам с таким остервенением, что казалось, мстила всему миру за выпавшие на ее долю несчастья. Теперь уже не только жена, но и весь город смотрели на Васю с жалостью, и, в конце концов, Кролик не выдержал. Накануне самоубийства он поставил перед входной дверью табурет, сел на него и принялся ждать супругу, которой не было уже три дня. За восемь часов он ни разу не шелохнулся. Его правый слепой глаз стал черен и совершенно мертв, а левый, напитанный лютой злобой и жаждой забить жену до смерти – кровав. Наконец, звякнул ключ, щелкнул замок, со скрипом открылась дверь, Наташа переступила порог и замерла перед мужем. На ногах она стояла нетвердо, а по мутному взгляду угадывалось, что она не уверена в том, что видит. Василий встал, сделал шаг навстречу жене и наотмашь ударил ее левой рукой. Но он никогда раньше не бил женщин, тем более, левой рукой. Пьяная супруга отшатнулась, Вася промазал, споткнулся и грохнулся на пол. Он хотел вскочить в ту же секунду и довести начатое до конца, но вдруг почувствовал Наташину ладонь на своей голове. Злоба улетучилась в мгновение ока. Жена сидела на корточках, гладила мужа по голове, а из ее глаз текли слезы. В ту секунду Вася понял, что отныне жалость – его удел, и ни на что больше претендовать он не смеет. Двадцатикилограммовая чугунная чушка лишили его не только здоровья, но и близких людей. Двадцатитысячная машина ПГТ Красный перемолола его, как дробилка руду, пропустила через сепаратор, вытряхнув из характера железо, а шлак пустила в отстойник. Социалистический подвиг Василия Кролика оказался коротким, как выдох. Весь следующий день Вася размышлял о надежности различных способов самоубийства. А два дня спустя после похорон, Наташины любовники решили проведать молодую вдову, с целью оказать ей посильную поддержку, в том числе любовного характера. Но нашли ее в ванной, висящей на бельевой веревке.
Доктор Чех был вынужден признать, что эксперимент по адаптации Никодима к сообществу сверстников провалился с треском, а потому, не имея понятия, что же делать дальше, пребывал в замешательстве. Иван Староверцев и вовсе впал в отчаянье. Но им ничего не пришлось предпринимать, потому как проблему обязательного среднего образования Никодим решил сам.
