Текст книги "Серый туман"
Автор книги: Евгений Лотош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)
2
Широкая лестница сверкала свежевымытой чистотой. Облицовывавшие ее плитки шлифованного гранита, казалось, сияли своим внутренним светом. Обожают же в высшем свете лестницы, мрачно подумалось Олегу. Широкие, узкие, гранитные, мраморные и просто бетонные. Интересно, почему в высоких сферах так не любят лифты? Или они так форму поддерживают, каждый день на третий-четвертый этаж пешочком пробегая? И то сказать, работенка у начальствующих лиц вредная, весь день в душных кабинетах. Никакой физической нагрузки. Олег опасливо попробовал ногой первую ступеньку, спиной чувствуя подозрительные взгляды вахтера. Неделю назад, идучи на первую встречу с новым начальством (правда, в другое здание и по другой, совсем не похожей на эту, лестнице) он с непривычки оскользнулся на гладком мраморе и крепко приложился затылком к полу. С тех пор, встречаясь с незнакомым материалом, предназначенным для поддержания величественных тел государственной важности, Олег сначала пробовал его ногой, примеряясь к скользкости. Где это я читал про госстандарты и технику безопасности, запрещающие мрамором пол покрывать?…
Сначала осторожно, затем все увереннее Олег пошел, а потом даже поскакал по лестнице через две ступеньки. Переживший три поколения обитателей этого ранее вполне солидного учреждения, пожилой дед-вахтер у входа неодобрительно покачал головой и снова повернулся к дубовым панелей входных дверей. Блюдя порядок в своем заведении, он с ностальгией вспоминал недавние, но уже, казалось бы, забытые всеми времена, когда эти створки пропускали только солидных людей. Людей, знающих себе и другим цену, а не проходимцев, как тараканы во множестве повылезавших из самых невероятных щелей после начала смуты. Охранники же с разрядниками, сидящие в неглубоких нишах по сторонам холла, даже не пошевелились с тех пор, как поняли, что посетитель не является террористом и даже, на худой конец, хулиганом. Караул откровенно уставал.
Видимо, лицо, соблаговолившее лично рассмотреть нового рекрута, относилось к начальству, коему для поддержания авторитета надлежало располагаться именно на втором, а не, скажем, на пятом уровне сих покоев. Гранитный пол кончился, и ноги Олега утонули в глубочайшем ковре. Апартаменты под номером пятнадцать располагались в дальнем конце коридора, почти у самого торцевого окна, так что по пути к ним посетителям приходилось проходить мимо ряда тяжелых черных кожаных дверей. Из кабинетов не доносилось ни звука. Мрачный коридор производил гнетущее впечатление, и Олег поторопился побыстрее форсировать его и добраться до заветного входа в нужную комнату. Нерешительно постучав – мягкая обивка, разумеется, гасила стук, но на всякий случай протокол соблюсти стоило – он потянул дверь на себя. Противу подсознательного ожидания за ней оказалась вполне прилично освещенная приемная с очень даже приличной длинноногой секретаршей, восседающей за столом, заваленным импортной из Сахары печатной машинкой, помадой, скоросшивателем, бумагами, электрочайником, дамским журналом "Самаритянкой" и прочими необходимыми в секретарском быту мелочами. На посетителя она среагировала, мгновенно надев на лицо ослепительнейшую улыбку, соскочив со стула и направившись к открывшейся двери, протягивая руки как бы для того, чтобы обнять дорогого гостя. Впрочем, объятие не состоялось, о чем разочарованный Олег горько пожалел. Радушная секретарша лишь заботливо подвела его к глубокому кожаному, как и двери, креслу, рядом с которым стоял столик, сервированный для чая.
– Проходите, проходите, Олег Захарович, – щебетала она. – Сам вас уже заждался, прямо уже извелся весь, все спрашивает, а где там у нас товарищ Кислицын, не появлялся ли? – Она шаловливо подмигнула, как бы приглашая оценить шутку. – Присаживайтесь вот пока в кресло, чайку себе налейте, – на столике уже возник неведомо когда вскипевший чайник, – а я пойду шефу доложу.
Она направилась ко второй двери, которую для разнообразия обтягивала белая кожа, покачивая мускулистыми бедрами, затянутыми в сетчатые колготы. Олег залюбовался ей. Умеют же, сибариты, обслугу себе подбирать, с завистью подумал он. Интересно, тот старикашка с вахты, что ли, предупредил о моем приходе?
Он налил себе кипятка в стакан, бросил пакетик чая, кусок сахара и принялся осматривать окрестности, пытаясь понять род занятий владельца кабинета. Просторную комнату ожидания декорировали портьеры и портреты отцов-основателей. Обычная приемная для такого чиновника ("А много ли ты их раньше видел, приемных этих?" – кольнула его ехидная мысль). Ничего нестандартного, бросающегося в глаза. Ничего, что могло бы выдать вкусы своего хозяина. Ничего, что могло бы ответить на крайне интересный вопрос: тот Павел Семенович или не совсем?
Тем временем секретарша выскользнула из-за белой двери и пристроилась на свое место, перекладывая на столе бумажки и изредка посверкивая на Олега глазами из-под накрашенных ресниц. То ли приглянулся он ей, то ли присматривала, чтобы не стянул казенную ложку или подстаканник. В молчании прошло несколько минут. Интересно, сколько времени данное конкретное Лицо считает необходимым выдерживать посетителей в предбаннике? И о чем бы с этой секретаршей потрепаться? Как всегда, ничего, кроме погоды, в нужный момент в голову не лезет. Не о поставках же меди с ней говорить…
В тот момент, когда молчаливое ожидание стало для Олега невыносимым, на столе у секретарши звякнул интерком. Прислушавшись к нему и что-то тихо ответив, та снова расцвела улыбкой и сообщила Олегу:
– Пал Семеныч готов принять вас, Олег Захарович. Прошу, – она показала на начальственную дверь. – Проходите, не стесняйтесь.
За дверью царил полумрак. Даже не полу, а почти полностью мрак. Интересно, почему все заговорщики так не любят нормальное освещение? Если что, то по голосу их всегда опознают, разговору освещение не помогает и не мешает, прокламацию – и ту нормально не зачитаешь, а вот за стулья цепляешься. Сдержанно ругнувшись и на ощупь подняв отлетевшую банкетку, Олег вгляделся в темноту. Где-то впереди маячил массивный стол из неизвестного материала, из-за которого доносилось приглушенное сопение. Очевидно, хозяин кабинета тоже пытался разглядеть гостя. Через какое-то время законы природы и оптики победили правила конспирации, и на столе загорелась настольная лампа, направленная, разумеется, в глаза гостю. В лучших традициях, так сказать.
– Ну, проходи, садись, раз пришел, – приказал сипловатый баритон, очевидно, принадлежащий конспиративному Пал Семенычу. – Кресло справа, авось не промахнешься. Где ты такого откопал?
Последний вопрос относился, видимо, уже не к Олегу, поскольку на него как-то даже неприлично живо откликнулся голос Прохорцева.
– Вот, Павел Семенович, это Кислицын, из Комитета по тяжелой промышленности, – судя по голосу, в присутствии хозяина обычно тонтон-макутистый Прохорцев чувствовал себя не в своей тарелке. – Отвечает за снабжение сырьем предприятий особого подчинения. По службе – только положительно. С родословной… кхм, с родословной все тоже вроде бы… Общую ситуацию знает и понимает правильно. В общем, наш человек!
Прохорцев конфузливо хмыкнул, как бы устыдившись своего энтузиазма. Несколько секунд в кабинете царила тишина.
– Ну, наш человек или не очень наш, или даже совсем не наш, мы еще посмотрим, – снова прорезался сипловатый голос. – Хорошо посмотрим, тщательно. Ты, Сеня, человек увлекающийся, вдумчивости тебе не хватает, глубины, – в голосе зазвучали осуждающие нотки. – Так что тебе доверять нельзя, а вот проверять все равно приходится, – голос хохотнул своей шутке. – Кислицын, говоришь, а? Кислицын, значит… Ты зачем сюда пришел?
Поскольку Прохорцев не поторопился ответить на вопрос, Олег решил, что отвечать придется ему самому.
– Уберите, пожалуйста, лампу, -небрежно бросил он. В темноте было слышно, как Прохорцев гулко сглотнул от неожиданности.
– Чего-о? – лениво удивился голос. – Чего ты сказал?
Проскользнувшие ошарашенные нотки, которые ему так и не удалось полностью замаскировать, показали Олегу, что эффект внезапности достигнут. Пора хватать быка за рога. Ощущение "пан или пропал", не покидавшее его весь последний месяц, внезапно обострилось до предела. Ну, друг милый, этим вечером ты либо кьянти бутылками будешь в ресторане хлестать, либо баланду на нарах хлебать. Если это не господин Шварцман собственной персоной, я готов свой галстук сжевать! Интересно, откуда во мне этот азарт? Вроде как сроду игроком не был, да и среди родственников сей грех не числился. Ну да шестеркой у них, как тот же Прохорцев, я не буду. И то хлеб.
– Уберите, пожалуйста, лампу, – спокойно повторил он. – Глаза режет. Не слишком удобно мне так разговаривать. Да и вам, наверное, тоже.
После непродолжительной паузы настольная лампа погасла, и под потолком вспыхнула люстра. Таинственная средневековая ложа сразу же превратилась в обычный кабинет высокопоставленного чиновника – Треморов в дубовой раме на стене, Т-образный стол, несколько кресел и стульев, тяжелые гардины на окнах. Во главе стола сидел, небрежно развалясь в глубоком вращающемся кресле – Олег невольно ощутил зависть, сравнив его с теми, что доставал по очень большому блату – грузный мужчина лет пятидесяти, с отвислыми щеками, красным носом любителя горячительного и маленькими, но неожиданно умными глазками, рассматривавшими Олега с видимым интересом. Видно, что его можно обвинять в каких угодно пороках, но только не в глупости. В яблочко, Олежка, ты всегда был умным мальчиком! Интересно, зачем я потребовался всемогущему начальнику Канцелярии?
– Так удобнее? – осведомился Шварцман Пал Семеныч. Видимо, шок от удивления успел пройти, и нотки в его голосе проскальзывали уже ехидные. Он походил на сытого кота, забавляющегося с ненароком пойманной мышью.
– Да, спасибо, – также спокойно ответил Олег. – Так гораздо лучше. Большое спасибо.
Он усилием воли сдержал зарождавшуюся где-то под лопатками нервную дрожь. Не стоило с самого начала позволять сесть себе на шею, но и переигрывать тоже нельзя. Балансируем, так сказать, на лезвии бритвы. Партизан-народник на допросе отрицает все, что ни попадя. Даже прыщ у себя на лбу. – Я пришел сюда потому, что вы меня пригласили. Позавчера Прохорцев звонил мне и сказал, что сегодня меня ждет очень важная встреча. Судя по голосу, он приглашал меня на прием к самому Народному Председателю, – Олег слегка улыбнулся, как бы иронизируя над истовостью Прохорцева, но и в то же время поощряя ее. – Я пришел. Я сделал что-то не так?
На несколько секунд в комнате воцарилась пауза, и было слышно, как сопит начальственный толстяк в кресле. Он внимательно рассматривал Олегово лицо, как бы пытаясь найти в нем следы тайных умыслов, которые, как известно, есть вымыслы без замысла. Или наоборот. Экзаменуемая часть тела оставалась более-менее спокойной, конечно, насколько возможно в такой ситуации, так что решение толстяк принял в пользу – пока что в пользу – Олега.
– Вон стул, – он ткнул перед собой толстым коротким пальцем. – Что встал как памятник? Я же сказал – садись. Разговор будет.
Он подождал, пока Олег устроится на этом творении отечественной мебельной промышленности, обитом подделкой под бархат, и примостит у ножки свой дипломат. Чемодан он в последний момент решил прихватить для солидности и теперь сильно жалел об этом, поскольку на коленях его держать неудобно, а стоять вертикально на полу пустое бумаговместилище решительно отказывалось.
– Звать меня Пал Семеныч, фамилия пока необязательна, должность у меня солидная, но сейчас тоже неважная, а разговаривать мы будем о политике, – хозяин кабинета язвительно ухмыльнулся. – Ты меня не знаешь, зато мы, – он сделал ударение на "мы", – знаем тебя очень хорошо. Знаем, где родился, как учился, что на обед любишь есть и сколько раз в неделю к любовнице бегаешь, – язвительная усмешка плавно перетекла в сальную. – В общем, знаем мы тебя лучше, чем ты сам, так что тебе и лампу в глаза направлять не надо, чтобы насквозь увидеть.
Пал Семеныч тяжело задышал.
– Душно здесь, – пояснил он в пространство, – вентилятор барахлит. Глядишь, еще астму заработаешь прямо на трудовом посту, – он поудобнее развалился в кресле, не отрывая от Олега буровящего взгляда. – Так о чем это я бишь? А, да, о политике. В общем, все мы о тебе знаем, орленок ты наш, только одного не знаем, – он резко наклонился вперед. – Почему ты сюда пришел?
Слегка опешивший Олег заморгал глазами. От тона, которым был задан последний вопрос, у него между лопаток забегали мурашки. Вот докопался мужик, мелькнула мысль, прямо следователь на допросе. Впрочем, почему "прямо"? Он и есть следователь. Сейчас вот меня расследует потихоньку, и найдут завтра Кислицына Олега Захаровича, жертву разбойного нападения, с проломленным черепом где-нибудь за городом. Начальник Канцелярии, по слухам, шутить не любит, исповедуя принцип "нет человека – нет проблем". Если чем не понравлюсь – мертвые свидетелями не бывают. Сомнительно, конечно, что я как свидетель кому-нибудь нужен. Даже Служба Общественных Дел без особой нужды с ними не свяжется, а больше-то и некому. Ну, значит шлепнут для перестраховки. Так что крутись, дорогой ты мой, как червяк на сковородке. Грудь в крестах или голова в кустах. Он тоже слегка подался вперед.
– Потому что надоело мне быть старшим помощником младшего ассенизатора, – отрезал Олег. Он с удовлетворением заметил, как брови начальственного Пал Семеныча поползли вверх. – Я в последний раз повышение получил уж три года как, и с тех пор давно уяснил – никуда с нынешней должности уже не денусь, – Олег набрал в грудь новую порцию воздуха. – Есть у меня в личном деле запись. "Полностью соответствует своему служебному положению", так она звучит. Знакомый кадровик посочувствовал, показал. Вы, Павел Семенович, сами понимаете, – он с удовлетворением увидел, что толстяку понравилось, его имя было проговорено полностью. Главное – не кусаться все время и лизать хоть иногда! – что с такой записью… В общем, про карьеру можно забыть. И ладно бы, если за дело, а то ведь начальник мой, Товстоногов, расстарался – не понравилось ему, что я как-то раз ему перечить посмел. Проталкивали, знаете, такой проект…
– Дальше, – оборвал его хозяин кабинета, – про Товстоногова все ясно. Значит, начальство не любишь?
– Ох, да что вы, Павел Семенович, – почти искренне возмутился Олег, – при чем здесь начальство? Товстоногов этот…
– Да хватит тебе про этого Товстоногова, – раздраженно бросил хозяин, – потом вон ему в жилетку поплачешься, – он кивнул в угол, где всеми забытый и одинокий сидел подавленный Прохорцев. Тот, как видно, переживал за своего протеже, но не смел вставить ни слова в его поддержку, подавленный авторитетом начальства. – Что тебе от нас-то надо?
– Мне? – Олег глубоко вздохнул. – Мне надо много. Вы меня нашли, не я вас, так что купить меня дорогого стоит. Зато и товарец получите неслабый, – он позволил себе слегка усмехнуться. – Снабженец-доставала с длинным острым языком, не любящий начальство – такие редко встречаются.
На этот раз он ухмыльнулся уже во весь рот, как бы приглашая присутствующих вместе посмеяться над нелепостью предложения. Затем, резко стерев с лица улыбку, он встал, подошел к столу и оперся на него, уставившись собеседнику прямо в глаза.
– Павел Семенович, вы прекрасно понимаете, что я пришел сюда не приятные беседы вести. А я так же прекрасно понимаю, чем это для меня может кончиться. Расстрел за антигосударственную деятельность еще никто не отменял… господин Шварцман. Кстати, я прекрасно знаю, кто вы. Или вы думаете, что вы настолько неизвестны людям? Давайте перестанем играть в кошки-мышки и перейдем к делу. Чего вы от меня хотите?
Какое-то время толстяк смотрел на него непонимающим взглядом, а затем захохотал. Смеялся он долго, взахлеб, на глазах у него выступили слезы, цветом же лица он стал напоминать вареного рака.
– Расс… расс… – он пытался и не мог выговорить слово. – Расс… трел! – им овладел новый приступ хохота. Немного справившись с собой, он махнул рукой. – Садись на место, пока ты меня не уморил! – Он зашелся в новом приступе смеха. – Ох, дружок, ну и насмешил же ты меня. Расстрел! – Он хихикнул еще раз. – Так уж и быть, расстреливать тебя, такого знающего, мы не станем, – начальствующее лицо явно пришло в хорошее расположение духа. – Пока не станем, во всяком случае. Чаю хочешь?
– Хо… хочу, – пробормотал Олег, плюхаясь обратно на свой стул. Реакция собеседника сбила его с толку, так что теперь он согласился бы и на стакан синильной кислоты. Интересно, пробился я или таки нет? Ох, ладно, сделал я все, что мог – лесть он любит, но не грубую. Надеюсь, я правильно это понял. Остается только положиться на фортуну. – Мне без лимона, если можно…
Когда за Олегом закрылась дверь, Шварцман какое-то время барабанил пальцами по столу. Потом медленно повернул голову и взглянул на Прохорцева.
– Да уж, друг сердешный, нашел ты мне кадра, – процедил начальник Канцелярии сквозь зубы. – Нахальный – совсем как я в молодости. Неужто никто попроще под руку не подвернулся?
– Ну… – секретарь скорчил неопределенную мину. – Наверное, можно найти кого-нибудь. Но вы ведь сами сказали – потребны молодые и самостоятельные. Согласитесь, что самостоятельный и в тоже время тюфяк – либо оксюморон, либо агент Дуболома. Парень еще молодой, так что пообломается, научится уважению…
– Да уж такой научится… – процедил Шварцман. – Но чем-то паренек мне нравится. Новую должность ему подобрали?
– Да, он уже неделю как осваивается. Департамент общей металлургии, отдел цветных металлов, ведущий инженер. Образование вот у него не слишком подходящее, но других вакансий пока не было.
– Ну и оставил бы пока на прежнем месте! – начальник Канцелярии цыкнул зубом. – Вообще поторопился ты. А если бы он мне не понравился?
Прохорцев пожал плечами, демонстрируя легкое раскаяние.
– Всегда можно еще куда-нибудь задвинуть. Можно и Дуболому сдать как нашего человека. То-то общественники порадуются…
– Тоже мысль, – согласился Шварцман. – Ладно, приглядывайся к нему, да помни – он на твоей личной ответственности. Месяц дашь ему на то, чтобы втянулся на новом месте, а там начни привлекать к делам. Все, пока свободен. Пойдешь через предбанник – передай Марице, чтобы через полчаса замов собрала на совещание.
Двое сидят перед большим, на всю стену, экраном. Вернее, только один из них сидит, другой же полуприсел на край пульта управления. Они молчат. Тот, что помладше – невысокий сухощавый парень лет двадцати пяти – внимательно смотрит на пульт и на экран, изучая. Второй, скрестив руки на груди и барабаня пальцами по бицепсу, думает о чем-то своем. Его взгляд обращен внутрь, так что когда сидящий наконец обращает на него внимание, он некоторое время не реагирует. Если бы в помещении использовались обычные лампы, то в полной тишине слышался бы только тонкий звон почти перегоревшей ламповой нити. Но в помещении нет ламп накаливания. Мягкий, непонятно откуда идущий белый свет с легким желтоватым оттенком заполняет помещение. Кажется, будто в пасмурный, но не слишком, день неяркое осеннее солнце краешком глаза заглянуло в облачную прореху. Можно подумать, что светятся сами стены. Но на самом деле стены матовые, и если поднести к ним руку, то повернутая к стене ладонь окажется затененной.
Да и тишины в комнате нет. Если прислушаться, закрыв глаза и отрешившись от всех других чувств, то в отдалении начинают звучать приглушенные голоса. Звонко смеется девушка, что-то возмущенно кричит мальчишка, гудит проезжающий автомобиль. А может быть, наоборот – не слышно ни голосов, ни звука города, только шелестит июльская листва, насквозь пронзенная солнцем, и слегка журчит невидимый в кустах ручей, запруженный полусгнившим березовым стволом.
Старший открывает глаза и несколько секунд изучает терпеливо ожидающего ученика. Он кажется ненамного старше сидящего, но только если не смотрит в глаза. Темное скуластое лицо, курчавые черные волосы, тяжелый взгляд исподлобья. Тусклый взгляд старика, слишком многое повидавшего на своем веку. Усталый взгляд утомленного человека.
– Эта груда металла, которую ты так невнимательно изучал последние пять минут, – имитация полевой информационной системы. Просто тренажер для адаптации. В своей прошлой жизни ты был неплохим специалистам по вычислителям, а по некоторым отзывам – так даже отличным. Это сильно затруднит твое обучение. Основной твой недостаток в том, что ты слишком много знаешь. Неспециалиста обучать приемам общения с системой не в пример легче, чем тебя. Экран и клавиатура перед твоими глазами предназначены специально для тех, кто обладает определенными навыками работы с обычными машинами. Они – я имею в виду навыки – сильно помешают тебе в дальнейшем. Основам взаимодействия с Робином ты обучишься с помощью этой штуки, а дальше придется привыкать к основному способу общения с нашим титаном мысли.
– А что представляет из себя основной способ? – осторожно интересуется младший. Видно, что он одновременно польщен похвалой и обижен пренебрежительной оценкой своих знаний. Одновременно его раздирают желания оставаться корректным по отношению к наставнику и показать, что и он не лыком шит. Наставник улыбается уголком рта.
– Обычно вся необходимая информация транслируется прямо в мозг, в его зрительный и слуховой отделы. Команды отдаются тоже мысленно, хотя некоторые делают это вслух. Очень удобно, хотя для тебя необычно. Требуется определенный навык, чтобы одновременно воспринимать окружающую действительность и информационную картинку, – Фарлет слегка улыбается. – Если уж настоящий программист садится за терминал, то только небольшая война за окном может вернуть его к действительности. Знаю, когда-то сам таким был, – на полуслове пресекает он робкую попытку протеста со стороны ученика. – Впрочем, не обращай внимания. Я имею в виду, что тебе придется научиться одновременно непринужденно болтать о погоде с пожилой дамой, строить глазки крутящейся неподалеку ее внучке и при этом просчитывать наилучшую баллистическую траекторию для кружки с пивом в направлении снайпера в кустах неподалеку. Так что развивай внутреннюю многозадачность… она тебе пригодится, обещаю.
На экране плывут, перемешиваясь и извиваясь, полосы всех мыслимых оттенков. Если долго всматриваться в игру красок, то начинает кружиться голова, и можно представить себя летящим над Большой Долиной Пальдеры в час, когда свет заходящего солнца многократно преломляется в атмосфере. Наставник на мгновение прикрывает глаза, избавляясь от воспоминаний, и продолжает.
– Твоим первым упражнением станет управление цветом. По бокам пульта две рукоятки, – он слегка постукивает пальцем по ближайшей. – Они слегка влажные. Так и задумано для обеспечения лучшей проводимости нервных токов. В первые несколько дней управляй машиной, держась за них. Ты попытаешься настроиться на систему, система – на тебя. Когда вы привыкнете друг к другу, необходимость в физическом контакте отпадет. Это и есть цель первого этапа твоего обучения. Вопросы?
Сидящий в кресле паренек протягивает руку и осторожно касается одной из рукоятей. Слабая вибрация на мгновение пронизывает его пальцы и исчезает. Линии на экране слегка вздрагивают и снова продолжают свой медленный танец. Ученик изучающе смотрит на них, затем на наставника.
– Фарлет, но что конкретно я должен делать?
– Плохой вопрос, Тилос, – легкая тень пробегает по лицу учителя. – Тебе же говорили, Хранитель – вольная птица. Ты редко сможешь попросить совета, разве что у Робина, но он – плохая подмога. Обычно никто не знает ситуацию лучше тебя, и если станешь искать готовых ответов, ничего хорошего не получится. Привыкай к самостоятельности. Впрочем, – он улыбается, – в этот раз я тебе подскажу. Попытайся управлять линиями просто усилием воли и посмотри, что получится. Не надейся, сразу у тебя ничего не выйдет. Возможно, тебе вообще не удастся установить контакт. Такое случается, хоть и нечасто. Это плохо, так что уж ты постарайся. В любом случае, я сильно удивлюсь, если ты чего-то достигнешь раньше, чем через час, а скорее – через день. Дерзай.
Учитель замолкает. Потом, как будто вспомнив, спрашивает:
– Еще вопросы?
Ученик раскрывает было рот, но неожиданно осекается, всматриваясь в лицо наставника. Затем усмехается уголком губ.
– Вопрос в следующем. Если я управляю этой штуковиной, – он невежливо мотает головой в сторону экрана, – мыслью, то зачем здесь клавиатура?
– Неправильно сформулированный вопрос, – неодобрительно качает головой Фарлет. – Управляешь ты не мыслью, а слабыми токами тела. Разница понятна? – Он секунду молчит, как бы ожидая ответа. – А реальны здесь только экран и рецепторы биотоков. Все остальное – муляж. Чтобы не испугать тебя с самого начала, – неожиданно он подмигивает. – Ладно, с инструктажем, кажется, все. Можешь начать сегодня, можешь завтра. Не тяни, время дорого.
Плавно-незаметным движением наставник оказывается у двери.
– Как добраться до своей комнаты, ты знаешь, а если заблудишься – поможет твой эффектор. Только имей в виду, управляется он теми же биотоками. Так что попадешь ли ты к себе, зависит только от тебя. Успехов.
– Стойте! – восклицает ученик, привстав с кресла. – Можно, я задам еще один вопрос? Напоследок?
– Давай, – молча кивает головой наставник. – Но только один. Извини, я тороплюсь.
– Я быстро, – энергично кивает головой ученик. – Скажите, а зачем вообще уметь мысленно управлять этой штукой? Я сам слышал, как Робин разговаривает…
– Робин может общаться с тобой и голосом, ты прав, – пожимает плечами старший. – Но эта машина – не только вычислительное средство. Это средство и связи, позволяющее тебе общаться с Хранителями по всей планете, и планирования, и управления механизмами, и многое другое. Когда научишься с ним работать, обнаружишь, насколько быстро облекаешь свои мысли в четкие формулировки, как удобно усваивать новую информацию в обход слуховых и зрительных цепей, как твой разум мгновенно сливается с другими Хранителями, образуя во сто крат более могучий интеллект для решения самых трудных задач. Образно говоря, Робин – это то, что связывает нас всех, позволяя нам при необходимости действовать как единое целое. И достичь этого можно только через психоинтерфейс. Понятно?
– Не очень, – признается Тилос. – Я привык набирать команды на консоли, а напрямую… не представляю.
– Ничего, у тебя все впереди, – улыбается наставник. – Если бы тебе в детстве сказали, что ты сможешь печатать на клавиатуре не хуже машинистки, ты бы поверил? Давай, осваивай технику, а мне пора.
– А откуда же взялась такая техника? – как бы про себя произносит Тилос и вопросительно смотрит на наставника. – Я никогда не слышал ни о чем подобном…
– Много будешь знать – скоро состаришься, – лицо наставника становится непроницаемым. – Узнаешь в свое время. Все?
– Ну… только вот еще…
– Давай, не тяни, – нетерпеливо морщится Фарлет.
– А чем я вообще буду заниматься? В чем моя задача? К чему готовиться?
– К ассенизаторству, – наставник с ироничной усмешкой глядит на вытягивающееся лицо ученика. – Совершенно серьезно – к ассенизаторству. У Хранителей роль именно такая. Мало кто задумывается о том, как работает канализация, кто выгребает дерьмо из засоров… Между тем, жить без нее оказалось бы куда сложнее. Хотя бы из-за вони и постоянных эпидемий. Вот мы и играем роль таких ассенизаторов. Устраняем вонь и паразитов в обществе. Крайне неприятная работа, хотя и крайне нужная. Готовься к рутине, ничего не значащим на первый взгляд мелочам, постоянному напряжению, удивительно сочетающемуся с перманентной скукой, а заодно и к язве желудка. Впрочем, язву мы ликвидируем, – он на мгновение замирает. – Так, мне окончательно пора. Через пятнадцать минут встреча, а я даже сценарий толком не продумал. Будь здоров. И учти, кстати – к своим принято обращаться на "ты".
Дверь закрывается за ним.
– Постойте… – повторяет младший несколько упавшим голосом, обнаружив, что говорить ему уже не с кем. – А как же?…
Наставник слышит его слова, стоя за дверью.
– Ты сам поймешь, что от тебя требуется, Семен Даллас, а ныне Тилос. Поймешь… или не станешь Хранителем, – вполголоса говорит он сам себе. – Надеюсь, я в этот раз не ошибся в выборе.
Ученик неподвижно сидит в небольшой, но светлой комнате, прислушиваясь к окружающей его странной тишине, и смотрит на переливающиеся разноцветные пятна на экране, медленно дрейфующие во всех направлениях.
– Интересно, – бормочет он себе под нос, – а как в этой системе с многопоточностью?
Переливаются на экране разноцветные линии, складываясь в удивительные геометрические узоры. Тихо, и только далеко в бездонной тишине звонко смеется девушка или журчит ручей, запруженный полусгнившим березовым стволом. И снова тишина, только медленно журчит серый туман, где-то очень далеко неспешно переливающийся из ложбины в ложбину.
