Текст книги "Серый туман"
Автор книги: Евгений Лотош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
Серый туман клубится в комнате, обтекая кресло со всех сторон, скрывая картины на стенах, занавесями повисая на окне. Хранитель молча смотрит в окно, и на его лице прорезается страдание.
– Я знаю, о чем ты думаешь, Хранитель, – звучит голос серого тумана. – Ты думаешь, что предаешь своих товарищей, отдавших себя без остатка служению людям – как они это понимают. Думаешь, что наносишь удар в спину товарищам, и проклинаешь себя за предательство. Хотелось бы напомнить: ты знал, на что шел, когда становился Хранителем. Представляясь их товарищем и в то же время оставаясь кукловодом, ты неизбежно становился предателем.
– Все верно… – Джао рывком поднимается из кресла и подходит к окну, вдыхая запахи ночной прохлады. – Все верно. Но я не предполагал, что наши взгляды на мир разойдутся так скоро. Сколько времени нынешней итерации? Семьдесят лет? Восемьдесят? Люди меняются, и почему-то всегда – в худшую сторону. Пятнадцать лет назад я лично вербовал наивную милую Суоко в Хранители. Восторженная девочка с идеалами, она вся словно пылала энтузиазмом. Потребовалось бы пожертвовать своей жизнью ради человечества – сделала бы это, не задумавшись ни на секунду. И вот последние пять лет она занимает пост Ведущей, и все привыкли к этому, даже не помышляя о перевыборах. Ну да, формального правила нет. Но еще никогда ранее Ведущий не носил это звание дольше года. Да и сама должность оставалась чисто формальной – всего-то вести заседания Совета, следя за соблюдением очередности выступлений. А сейчас? Еще немного – и Суоко превратится в полноценного тирана, диктующего свою волю остальным. Пока еще она вынуждена считаться с Советом, но это ненадолго. Нет там личности, которая могла бы ей противостоять. Если не считать меня, конечно. Но я не имею морального права вмешиваться…
– Ой ли? Полагаешь, что дергать за ниточки из-за кулис – морально, а убеждать в открытую – неэтично? У тебя странные понятия об этике, Хранитель.
– Да какой я Хранитель! – внезапно вспыхивает Джао. – Я слишком стар для того, чтобы действительно сочувствовать людям. Они давно превратились для меня в шахматные фигуры, в цифры колонок статистических таблиц, в абстрактные понятия…
– И однако ты продолжаешь вести партию, которую, по своим понятиям, давно проиграл. Другой на твоем месте давно бы смешал фигуры, забросив доску за шкаф. Разве не так?
– Так, – вяло соглашается тот. – Мне, наверное, самолюбие не позволяет бросить. Чтобы целый Демиург сдался вот так, за здорово живешь? Да ни в жисть.
– Мотивы не имеют значения. Важны лишь твои действия. А они верны.
– Сомневаюсь. Возьми ту же Суоко. Она захватывает власть в организации, не признаваясь в том даже себе. Она искренне полагает, что делает все для укрепления и развития Хранителей. А другие так же искренне полагают, что она права, что все так и должно идти. Дух дружбы и доверия выветривается, заменяясь идеями подчинения и координации. Если бы они задумались, что происходит, проанализировали бы тенденции… Но правильные мотивы слепят им глаза и подталкивают в пропасть. Нет, мой друг, мотив – это главное. Мир двигают идеи, а действия вторичны.
– Ты полагаешь, что пришло время обновлять организацию?
– Нет. Это время уже упущено. Боюсь, мне остается лишь менять ее целиком. Но я не хочу. Я устал от этих игр, которые всегда заканчиваются одним и тем же. Но я не вижу, как изъять Хранителей из этого мира, не позволив ему развалиться на куски. Без них Ростания коллапсирует в течение нескольких месяцев, а за ней – и остальные государства. Я стал заложником собственных игр. Старый многомудрый болван!
Серый туман клубится по полу, свиваясь причудливыми завитками. Призрачная луна зависла низко-низко над темными кронами деревьев, заливая комнату тоскливым светом.
– Я не могу подсказать тебе, что делать, – туман истончается и медленно тает в полумраке. – Решение – только за тобой. Но ты сам основал свой орден и сам придумал ему девиз. Делай что должно, Хранитель, и будь что будет.
– Да, во всем виноват я, – медленно кивает Демиург. – Что бы там ни было, виноват лишь я сам. И будь что будет… Да, это красиво. Но как тяжело!
18
Машина неторопливо ползла по улице. Олег, откинувшись на мягкую спинку и скрестив руки на груди, задумчиво насвистывал сквозь зубы какую-то неопределенную мелодию. Охранник на переднем сиденье вполголоса рассказывал водителю анекдот. Судя по всему, анекдот не числился среди политически верных, поскольку оба кидали через плечо на Олега опасливые взгляды. Олегу тоже хотелось послушать, но, чтобы не смущать их, он делал вид, что полностью углублен в свои мысли и ничего не слышит. «…сапоги на пульт?» – расслышал он концовку. Оба рассмеялись, но тут же притихли. Дожили, мрачно подумал Олег. Теперь меня прочно записали в обойму. Рассказать при мне анекдот – преступление, от года до трех лагерей. Блин. Да у вас тут всю систему менять надо, сказал сантехник… Идиоты. Это же все равно, что клапан на паровом котле до упора завинчивать! Ладно, вот стану Народным Председателем… если пуп по дороге не сорву… и устрою маленькую перетряску основ… ма-аленькую такую… десяток человек на трудовое перевоспитание, за скрытый саботаж народной системы идеологии… сотню на пенсию, как особо замшелых, а на их место… так, это надо обдумать, кем замещать буду. Давно пора. Бегемот, небось, уже полправительства мне подобрал, а я все не мычу и не телюсь. Нет, такой вопрос сходу решать нельзя. Нужно и стариков против себя не восстановить, и тылы надежно прикрыть. Н-да, тяжелое это дело – варить шкуру неубитого носорога…
Машина свернула за угол, и впереди показалась площадь Труда, с трех сторон охватывающая массивное черное здание Управления Общественных Дел. На площади царил неуставной непорядок. Несколько десятков решительно настроенных, как казалось на расстоянии, людей с красными повязками на руках размахивали криво, от руки, написанными плакатами. По причине размахивания разобрать надписи не представлялось возможным, и это придавало толпе несколько ярмарочный вид.
Когда машина подошла ближе, стало видно, что объектом возмущения красноповязочников являлось вовсе не здание Управления, а одноэтажный угловой домик, примостившийся у въезда на площадь. Над входом неторопливо крутилась сине-золотая эмблема Хранителей. То ли по непривычке, то ли из робости перед эмблемой люди предпочитали держаться на некотором расстоянии от объекта своих эмоций. Но если бы они вдруг решили перейти к каким-нибудь решительным действиям – Олег ухмыльнулся, представив, как митингующие пытаются выбить дверь тараном из древка плаката – задерживать их было некому. Вопреки обыкновению рядом не болталось даже одинокого патруля Общественных Дел. Понятно, печально подумал Олег. Шварцман реализует свои намерения насчет Хранителей. Тупо и топорно. Разве что круглый дурак поверит, что толпа эта собралась сама по себе, а патрулей для воспрепятствования рядом не оказалось по чистой случайности. Народный гнев хорошо выглядит на киноэкране, в журнале перед фильмом. Что-нибудь на тему "Трудящиеся Сахары, возмущенные недавними провокационными действиями своего правительства в Южном Океане…". И далее по тексту. В Народной же Республике Ростании такие вещи самопроизвольно случались только в первые годы После Того Как. Отдельные свергнутые эксплуататоры требовали возвращения своих неправедно нажитых и на деле принадлежащих трудовому народу предприятий. Так, по крайней мере, говорится в учебниках по истории. В учебниках, правда, не говорится про массовые аресты и высылки после каждого такого выступления, ну да что с них, с учебников, взять. На школьников они рассчитаны, а неокрепшие детские души не стоит смущать сомнениями. Да и объем у учебника не тот. Правда, взрослые люди историей, как правило, не интересуются. Ну, у них и других забот хватает. Занятно вот только, интересуются ли историей те, что так решительно протестуют против… чего?
Олег прислушался. Мегафонные крики сносило в сторону налетавшими порывами ветра, и понять, о чем речь, не представлялось возможным. Он наклонился вперед и тронул шофера за плечо.
– Пожалуйста, туда, – он ткнул пальцем в сторону толпы. – Припаркуйтесь неподалеку.
– Олег Захарович, десять минут до совещания, только-только доехать, – откликнулся тот, нерешительно притормаживая. – Не успеем.
– Ничего, – нетерпеливо откликнулся Олег. – Если что, перебьются там без меня. Давайте, поворачивайте.
Шофер пожал плечами – мол, наше дело маленькое – и повернул в сторону толпы. По приближении машины толпа притихла, размахивание плакатами прекратилось. Только выступающий с импровизированной трибуны, составленной из пустых бутылочных ящиков, какое-то время продолжал надсадно выкрикивать в мегафон про обнаглевших швабомасонов. Наконец, обнаружив отсутствие у аудитории надлежащего отклика, он недоуменно покрутил головой по сторонам, обнаружил неподалеку посторонний предмет в виде черного правительственного членовоза, жалобно пискнул что-то неопределенное и затих.
Олег решительно открыл дверь и вылез из машины.
– Сидите здесь и не высовывайтесь, – не допускающим возражений тоном бросил он, краем глаза уловив, что телохранитель тоже схватился за ручку двери. – Драки не будет, а для остального вы мне не нужны.
Краем глаза он уловил озадаченное выражение лица охранника, разрывавшегося между долгом и прямым приказом начальства, хмыкнул и решительно направился к трибуне.
– Я Кислицын Олег Захарович, – заявил он оратору. – Представьтесь, пожалуйста, и объясните цель вашего мероприятия, – больше всего в этот момент его интересовало, не захочет ли тот узнать, кто такой Кислицын Олег Захарович и откуда он свалился на незадачливую ораторскую голову.
По всей видимости, внушительный автомобиль новоприбывшего вкупе с правительственными номерами с маленьким государственным флагом отбили у ведущего охоту задавать какие-либо вопросы. Поэтому он с готовностью откликнулся:
– Я Иванов Семен Фатихович, председатель Партии Прогресса. Мы проводим митинг, санкционированный областной Службой Общественных Дел.
– И тема митинга? – мягко поинтересовался Олег с едва заметной угрожающей интонацией, которую украл у Прохорцева, имеющего богатый опыт работы в органах.
– Нет врагам Народного Общества в лице так называемых Хранителей! – четко отрапортовал Иванов Семен Фатихович, которому, очевидно, эта интонация была более чем знакома. – Давно прошли те времена, когда кучка масонских… – очевидно, он опять собрался сесть на своего излюбленного конька, но Олег не дал ему этого сделать.
– А не могли бы вы, уважаемый Семен Фатихович, объяснить мне вот что, – краем глаза Олег заметил, как в толпе начало нарастать волнение. – В Народной Ростании партий нет уже более полувека. Разве вы не знаете, что капиталистические эксплуататоры изобрели партии незадолго до Революции с целью взять под контроль нарождающееся движение народных масс? Откуда же в нынешней Народной Республике Ростании могут взяться партии? – Он придал лицу угрожающее выражение.
– Да как же… – залепетал подследственный оратор, судорожно оглядываясь по сторонам. – Мы это… официально…
– Клевещете на народные органы власти? – ласково поинтересовался Олег. – Так-так…
Брожение в толпе нарастало, наименее стойкие элементы начали потихоньку отрываться от коллектива с дальнего его края, разбредаясь в стороны ближних переулков.
– Все законно, господин Кислицын, – вмешался откуда-то сбоку начальственный басок. Олег обернулся в ту сторону. Перед ним стоял одетый в представительный черный костюм человек с ружьем. Правда, ружья в его руках не наблюдалось, но Олегу ясно представилось, как он в ночи бдительно охраняет неприступные рубежи… чего? явно не Родины, на ее заболоченных или, наоборот, пустынных рубежах такие отглаженные костюмы встречаются не чаще волосатых мамонтов. Скорее, границы вверенного ему особо секретного предприятия про производству спецколбасы для спецконтингента. – Митинг, как вам верно сообщили, санкционирован Службой Общественных Дел, только не области, а города. А вот насчет партии вас дезинформировали, – человек с ружьем вроде бы ласково положил руку на плечо оратору с мегафоном, и Олег заметил, как у того перекосилось лицо. – Это всего лишь неформальное движение "За прогресс", созданное на базе одноименного общественного политклуба. А чем, простите, мы обязаны вашему вниманию?
Его буравящие глазки уперлись в Олега, который только сейчас разглядел за толпой телекамеру с мигающим зеленым огоньком. Ну, Шварцман, молоток, все предусмотрел, мелькнуло в голове. Все правильно. Вечером в программе "Народное пространство" покажут возмущенные митинги против Хранителей, стихийно возникающие по всей стране. Или еще пока не по всей? Ладно, сейчас я им устрою!…
– Дайте сюда мегафон, – потребовал Олег. – Давайте, давайте, – поторопил он оратора, нерешительно оглядывающегося на человека с ружьем. – Вы уже высказались, теперь моя очередь.
Человек с ружьем несколько секунд внимательно смотрел на него. Наконец, то ли решив не ссориться с правительственной шишкой, то ли решив, что это вписывается в сценарий, он кивнул оратору. Тот с явным облегчением сунул мегафон в руки Олегу и поспешно отступил к толпе.
Олег вспрыгнул на ящики.
– Попрошу внимания!
Громкоговорящее устройство явно видало и лучшие дни. Во всяком случае, вряд ли с завода его выпустили уже таким шипяще-хрипящим. Хотя кто его знает…
– Внимание! – повторил Олег, чуть отдалив мегафон от губ. Посторонние шумы увяли, и он продолжил:
– Итак, если я правильно понял, вы, господа, протестуете против Хранителей? – Он сделал паузу. Несколько личностей на переднем плане согласно закивали, но остальные пребывали в состоянии угрюмых раздумий. Надо полагать, о судьбах мира. – Суть ваших претензий можете не пояснять, я услышал достаточно. Ну, что же… – Олег сделал многозначительную паузу. Телекамера уперлась в него черным глазом, и на мгновение он почувствовал неуверенность. – Давайте сразу забудем про швабомасонов, договорились? Всем понятно, что это бред сивой кобылы…
Человек с ружьем неожиданно сверкнул на него огненным глазом. То ли действительно верил в происки зловещих тайных лож, то ли этот элемент предполагался ключевым на данном этапе. Он даже сделал движение, как будто собираясь согнать незваного выступающего с трибуны, но удержался.
– Да бред, бред, – отмахнулся от него Олег. – Ну что вы на меня так смотрите? Давно уже доказано, что все эти сказочки сфабрикованы цэдэу для того, чтобы смущать умы трудящихся нашей страны, отвлекая их от борьбы с мировым капиталом, стремящимся отобрать у нас с таким трудом доставшиеся нам завоевания наших дедов, – он многозначительно посмотрел на человека с ружьем. – Вы ведь не хотите, господа, чтобы, пользуясь временными трудностями, капиталисты Сахары разлагающе влияли на умы нашей незрелой молодежи?
Человек с ружьем испуганно замотал головой. Очевидно, в Службе Общественных Дел наблюдался дефицит кадров, так что курировать митинг послали не самого натасканного пропагандиста. Если вообще пропагандиста, а не простого оперативника.
– Вот и правильно. Итак, забыли про швабомасонов. Что же у нас остается против Хранителей, дорогие господа? – Олег обвел толпу вопрошающим взглядом. Лучшие представители народа безмолвствовали. – Давайте я перечислю по порядку. Первое. Выпендриваются много. Ничего, что я так, своими словами? – как бы спохватившись и понизив голос, доверительно спросил он у толпы. Толпа, кажется, не возражала. – Так вот, выпендриваются много. Разговаривают сквозь зубы, смотрят как будто мимо тебя. Правильно я говорю? – несколько человек в толпе одобрительно закивали, откуда-то даже донесся возглас "Правильно!" – Ну, что делать, важные они птицы, от этого не уйдешь. Опять же, вежливые, никогда на… э-э-э, прогулку не пошлют, – кое-кто среди митингующих заухмылялся. – Работа у них тяжелая, нудная – за нами, дураками, приглядывать, так что уж можно бы и простить им это. Так? – Не дождавшись на этот вопрос никаких откликов, Олег продолжил:
– Второе… – мегафон ужасно мешал, и Олег сунул его в руки человеку с ружьем, явно примирившемуся с потерей инициативы. Судя по выражению его лица, сейчас он размышлял о том, что с ним сделает начальство за срыв важного мероприятия. – Нос они везде суют, и все не в свои дела, – его голос, как оказалось, неплохо разносился и без аппарата, так что он откашлялся и опять доверительно понизил голос. – Тут на днях везу я своего дитенка в садик, а он уже у входа заартачился, сел на землю и заявляет: не пойду туда, хочу домой. Не идет, и все тут. А я на работу опаздываю. Ну, врезал я ему пару раз по заднице, он, понятно, в крик. Известное дело, все дети капризничают, и лекарство известно, что на поясе носишь…
Олег подмигнул, и на этот раз улыбок в толпе мелькнуло побольше. Хорошо, ребята, что никто из вас не знает ничего про Кислицына Олега Захаровича, кроме того, что он из правительства шишка. Иначе и удивиться могли бы: откуда же у него ребенок, коли не женат, не разведен? Правильно говорят – во многия знания многия печали.
– Ну да ладно, дал я ему по заднице, поднял с земли, веду дальше, и тут – Хранитель, как из-под земли вылез. И с таким видом, понимаешь, говорит: что вы это над ребенком издеваетесь, господин хороший? И смотрит на меня этак…
Олег попытался в меру своих артистических возможностей изобразить Хранителя, смотрящего на преступника, каким его (Хранителя, не преступника) не раз показывали по телевизору. Очевидно, получилось похоже, потому что по толпе пробежал легкий говорок.
– Я аж к забору примерз. Ну, думаю, сейчас он меня в порошок растирать будет. А он, зараза, пацана по головке потрепал и дальше пошел! – Олег вздохнул и сокрушенно развел руками. – Вот так они и действуют. Ладно бы с бандитами так себя вели, а то сами подумайте – разве ж я без посторонней помощи со своим пацаном не справлюсь? – Толпа сочувственно вздохнула. – Ну да и это им можно простить, глупости все это. – Олег резко сменил тон. – Ладно, я так себя с сыном редко веду, и всегда по делу, но некоторым папашам иногда хочется руки оборвать за то, как они с детьми обращаются. Вот вы – да, да, вы! – Олег ткнул пальцем в человека, который больше всех выказывал сочувствия во время рассказа. – Вот когда вы своего ребенка лупите, разве вы задумываетесь, заслужил он это или нет? – Его жертва нервно заоглядывалась по сторонам. – Вижу, что не задумываетесь. Так, может, не совсем уж меня неправильно прищучили, а просто на моем месте не тот человек оказался?
Жертва беспомощно открывала рот, как рыба, неожиданно для себя подсеченная удачливым рыбаком на песок. Ей явно не улыбалось вот так внезапно оказаться в центре общего внимания.
– Вот так-то, господа. Поэтому я и говорю, что даже вмешательство не по делу им простить можно. Работа у них такая, что не ошибиться тяжело. Что еще? Ах да, правильно. Навязались они на нашу голову, говорят красиво об ответственности и судьбе страны, о том, что бандиты на голову сели, а временные трудности превращаются в постоянные, а такого вы раньше и слыхом не слыхивали. Ну и главное, что вас смущает – взялись они неизвестно откуда и однажды исчезнут неизвестно куда, а вам здесь и дальше жить. А не исчезнут – еще хуже, раньше власть была одна и понятная, а сейчас их две, и не всегда они друг с другом согласуются. Раздрай, согласен, но! – Олег многозначительно поднял палец вверх. – Но при этом вы почему-то все забываете, что Хранители – это вы сами! Да, да, вы сами! – повысил он голос, перекрикивая начавшееся в толпе бурление. – Это вы, такие, какими должны быть. Разве вы не мужики, разве вы не должны вступиться за мальчишку-очкарика, которого избивают в подворотне пьяные хулиганы? Разве не ваш долг сообщить в ближайшее отделение Общественных Дел о том, что бюрократ в жилконторе вымогает у вас взятку за ордер на квартиру? Разве не вы должны вовремя взять за ухо соседского подростка, пишущего гадости на стенах, а когда подрастет, ворующего у вас из квартиры? Тихо! – гаркнул Олег во весь голос. Шум стих, и на площади воцарилась мертвая тишина. Казалось, даже голуби, перепуганные начальственным рыком, перестали ворковать. – Я еще не закончил! – гневно добавил он. – Впрочем, не мое дело говорить вам правду о вас самих. Вас в школе учили, как должно вести себя примерному гражданину Народной Республики Ростания. Как я вижу, вы этого не помните. Ладно, это не мои проблемы. Но хотя бы не базарьте при этом попусту.
Олег откашлялся. В горле пересохло, страшно захотелось пить. Он с тоской подумал о баре в машине, в котором его дожидалась холодная минералка. Отогнав заманчивое видение, он обвел митингующих взглядом. Люди молча смотрели на него, ожидая продолжения, некоторые обменивались озадаченными взглядами.
– Означает ли это, что вы должны любить и жаловать Хранителей? – вопросил Олег слушателей. – Нет! Нет, и еще раз нет! Они опасны, но опасны совсем не так, как вы думаете. Они опасны именно тем, что делают за вас то, что вы не хотите, хотя и обязаны, делать сами! Сейчас они снимают с вас заботу о мелких хулиганах в подворотне, а завтра начнут решать, в какой школе должны учиться ваши дети и какое платье обязана носить ваша жена. Они станут указывать, что вы должны готовить на ужин и когда включить телевизор для вечерних новостей. И самое страшное в том, что вы не только не рискнете возражать против их произвола – вы, чего доброго, возмутитесь, если они вовремя вам не подскажут! – Олег рассек воздух ребром ладони. – Ведь это так приятно и просто, когда кто-то все за вас решает, когда не надо самим задумываться, как прожить день, как построить жизнь… Это и станет концом прогресса, концом Ростании, а потом – и всего нашего мира. Стойло для рабочих ослов – вот что это такое!
Олег почти физически ощущал напряжение толпы, звон готовой лопнуть струны. Он глубоко вздохнул, и с силой рубанул ладонью воздух:
– Хотите ли вы этого?
– Не-ет! – дружно взревела толпа.
– Допустите ли вы это?
– Не-ет! Нет! Нет, нет, нет! – ревели люди. – Не будет этого! Не допустим!
В мгновение ока мертвый штиль превратился в ураган. Накопившееся напряжение нашло выход в яростном бесновании. В окно станции Хранителей ударился камень, с глухим стуком отскочил и запрыгал по брусчатке.
– Стойте! – заорал Олег. Внезапно он почувствовал себя рыбаком, ненароком выпустившего из бутылки злого джинна. Или даже доброго, но балбеса. Рыбаку всего-то хотелось новую сеть взамен старой, прохудившейся, но оказаться похороненным под грудой рыбы, выброшенной из опустошенного бурей моря, не хотелось. Рев толпы перекрыл его голос, и он выхватил мегафон из рук все еще потерянно стоящего рядом человека с ружьем. Впрочем, совсем потерянным он уже не выглядел, скорее, наоборот. Очевидно, по сценарию митинг и должен был завершиться чем-то в этом роде, так что особого наказания ему не грозило. Если вообще что-то грозило.
– Стойте! – опять заорал Олег в мегафон. Старая техника услужливо отозвалась диким кошачьим визгом, разрывающим барабанные перепонки. – Стойте, идиоты! Вы не должны так себя вести!
Не обращая на него внимания, толпа хоть и медленно, но все быстрее и быстрее двинулась в сторону станции. Краем глаза Олег увидел выворачивающие из-за отдаленного угла водометы. За ними трусила редкая цепь патрульных.
– Стоять, вы,…! – гаркнул Олег в мегафон во всю глотку, едва не сорвав голос. Интересно, мелькнула где-то на краешке сознания мысль, никогда не подозревал, что такие слова знаю. Приятно узнавать о себе что-то новенькое. – Стоять, я сказал!
Толпа словно по команде остановилась. На площадь снова упала тишина, на этот раз нарушаемая ревом приближающихся моторов.
– Вот это заворачивает! – донесся до ушей Олега чей-то уважительный голос. – Не хуже, чем у нас мастер на участке, хоть и антиллихент.
Олег внутренне ухмыльнулся. Он опять владел ситуацией.
– Никогда, слышите, никогда так больше не делайте, – сейчас он говорил укоризненным тоном папаши, выговаривающего нашкодившему, но любимому дитяте. – Ничем хорошим это не кончится.
Он махнул рукой в сторону водометов, в нерешительности притормозивших неподалеку. Толпа как по команде повернулась в ту сторону. Пробежал испуганный шепоток. Олег наклонился к человеку с ружьем, все еще стоящему у подножия импровизированной трибуны.
– Останови их, быстро! – зло прошептал Олег тому на ухо, ткнув пальцем в сторону водометов. – Скажи, что мы сейчас заканчиваем, и все будет в норме. Пошел!
Человек с ружьем понимающе кивнул головой и рысцой бросился в указанном Олегом направлении. Очевидно, он решил, что от добра добра не ищут, и принял Олега в качестве временного начальства. Олег выпрямился и снова поднес к губам мегафон.
– Как только вы проявите нетерпение, вы поплатитесь за это! – толпа вновь повернулась в его сторону. Сейчас он опять говорил в мегафон, так, чтобы его услышали и водометчики. – И даже если армия не пойдет против собственного народа, в чем я уверен, – Олег сделал очередную многозначительную паузу, – то они, – он махнул рукой в сторону станции Хранителей, – вас точно не пожалеют.
– Так что же делать? – раздался выкрик откуда-то из центра толпы. – И жить с ними нельзя, и бунтовать нельзя, так, что ли?
Олег удовлетворенно улыбнулся про себя. Разумеется, в толпе не могло не оказаться грамотных провокаторов, умеющих на ходу подыграть любому оратору. И Дровосеков, и Шварцман – кто бы за митингом ни стоял – не являлись дилетантами.
– Именно так! Именно бунтовать и нельзя! – громовым голосом воскликнул он, предусмотрительно отнеся подальше от губ своенравное чудо усилительной техники. – Но протестовать – можно! И можно, и нужно! Помните, они говорят, что работают на благо народа! Так покажите им, что народу они не нужны! Игнорируйте их на улице, не обращайтесь к ним за помощью, не замечайте их в упор. Они не могут жить в вакууме. Рано или поздно они сдадутся, а мы – победим!
Олег победоносно осмотрелся по сторонам. Человек с ружьем что-то втолковывал командующему над водометами, изредка тыкая пальцем в сторону олеговой машины, из окна которой встревожено выглядывал охранник. Видимо, ее номера оказывали должный эффект, поскольку офицер нерешительно оглядывался по сторонам, соображая, как поступать дальше.
– А теперь, господа, настало время завершить наш митинг! – напоследок заявил Олег в мегафон, спрыгнул с ящиков, не глядя сунул устройство в чьи-то руки и бегом устремился к своему транспортному средству. Он рыбкой нырнул на заднее сиденье, распахнул бар и жадно припал к бутылке, выхваченной из бара. – Поехали! – махнул он шоферу.
– На совещание? – педантично уточнил тот, заводя мотор.
– Плевать на совещание, все равно опоздали, – выдохнул Олег, огромными глотками глотая пиво. – Давайте в министерство.
– А здорово вы там выступили, Олег Захарович, – обернулся к нему с переднего сидения охранник. – Особенно под конец, – его лицо странно дергалось, как будто он изо всех сил пытался удержать ухмылку. – Я и то некоторых слов не знал…
Машина покидала площадь, и позади нее стремительно рассасывался митинг. Олег тяжело вздохнул и откинулся на сиденье. Вот вам и начало избирательной кампании! Ох и аукнется мне это, с каким-то странным весельем подумал он, ох и аукнется! Шварцман просто взбесится. Но как же это, оказывается, просто – управлять толпой!…
Лимузин басистым рыком отогнал в сторону зазевавшуюся легковушку и свернул за угол. На светофоре загорелся зеленый.
