Текст книги "Серый туман"
Автор книги: Евгений Лотош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Заметив, что почти впал в истерику, начальник тайной полиции осекся.
Какое-то время Треморов испытующе смотрел на него. Внезапно он увидел, как тот постарел за последние месяцы, и его кольнула жалость. Но он тут же подавил в себе неуместное чувство. Шварцман ему нужен – по крайней мере, до выборов, и позволять ему расслабляться нельзя.
– Ох, Пашенька, янычар ты мой кровожадный… – Председатель укоризненно вздохнул. – Стареешь, стареешь… О блаженной старости задумался, о том, как бы грехи свои искупить, да только без толку все это. Не искупить их тебе, когда руки в крови по локоть, если не выше. А насчет судеб человечества – не тебе о них размышлять. Об этом я подумаю, всеми любимый Председатель Народный, работа у меня такая. А тебе думать не положено, тебе исполнять надо, что прикажут. Понял? – он испытующе поглядел на Шварцмана. – Иди отсюда.
Двое сидят перед экраном. Впрочем, экран не нужен им так же, как и слова. Они молча переговариваются, и странным показалась бы постороннему эта сцена, эти двое, сидящие вполоборота друг к другу в почти полной тьме.
"Тебе не кажется, Скайтер, что со Шварцманом обошлись чересчур круто? Вторичные процессы у него, кажется, становятся все более и более деструктивными. Как бы корректировать не пришлось. Что ты ему поставил?"
"Обычный подавляющий ментоблок начального уровня. И не смотри на меня так укоризненно. Я не хуже тебя помню про критичность такого вмешательства, но выбора не оставалось. Не получался нужный контакт другими методами. Проблема в другом. Джао, ну кто бы мог подумать, что у старого негодяя, десятилетиями барахтающегося во власти и успешно выживающего на самой вершине, еще сохранилась совесть?"
Отпустив Шварцмана, Председатель несколько минут сидел, неподвижно уставившись в одну точку. Он знал своего подручного долго, слишком долго, чтобы остаться равнодушным к его эмоциям. За всю свою жизнь он еще ни разу не помнил его таким – даже тогда, когда они, сначала желторотыми юнцами, а потом и бывалыми людьми, терпели поражение в жестокой подковерной борьбе за власть. В те времена, спустя лишь несколько лет после смерти Железняка, когда проигравшим светила не ссылка почетным послом куда-нибудь на Австралийский архипелаг, как в нынешние изнеженные времена, а вьюга Конлага, железные нервы Шварцмана часто спасали их обоих. И редко когда он позволял своему лицу отразить хоть каплю из того моря эмоций, которые – Треморов знал это совершенно точно – случалось, переполняли их обоих.
Сейчас нравы смягчились – н-да, действительно смягчились, не любят вельможные чиновники жить под дамокловым мечом ссылки, мало чем отличающейся от каторги – но, как видно, нервы у однокашника тоже пришли в негодность. В любом случае, с этими Хранителями – чтоб им запнуться в темной подворотне! – надо что-то делать. В отличие от Шварцмана, зачастую склонного к мистицизму, Треморов считал себя человеком практичным и решал проблемы всеми доступными ему средствами. В тот день, когда бледный как смерть начальник канцелярии вошел в его кабинет, сопровождаемый тем парнем – ну и дурное же погоняло, Скайтер!… какая, впрочем, разница… – Народный Председатель не испытал ничего, кроме злости. О да, когда он яростно заорал на впавшего в какой-то странный ступор Шварцмана, и у него самого вдруг подкосились ноги, пресекло дыхание и прихватило сердце, он испугался. Испугался не Хранителя, его загадочной силы, его брезгливой улыбочки, а того, что ненароком допустил ошибку, за которую придется расплатиться тем единственным, что нельзя исправить – своей смертью. Но сердце отпустило. Хранитель не собирался его убивать, и страх прошел. Осталась только злая ярость, которую не удалось излить на бедолагу Шварцмана, и эта ярость еще заставит Хранителя – всех их! – пожалеть о том, что связались с ним.
Но пока… пока эти эмоции сидели глубоко внутри, дожидаясь того момента, когда смогут излиться на подходящую жертву. Сейчас Треморов оставался спокоен, спокоен тем ледяным самообладанием, которое всегда находило на него в подобных ситуациях. Со временем к нему пришло то, что у Пашки имелось с рождения. Да, Пашка, зараза, пора тебя менять. После выборов у моей канцелярии появится новый начальник. Вот кто бы? Дуболома я туда не посажу, хоть и обещал, точно, не посажу. Дурак он, пусть и преданный дурак, исполнительный. Кстати, о птичках…
– Не подошел? – Треморов даже слегка наклонился к селектору, тщетно пытаясь вспомнить, как зовут его очередную секретаршу. Они менялись у него не реже чем раз в месяц, а иногда даже и через день – в зависимости от строптивости и его настроения. Эта появилась только утром, но Треморов уже прикидывал, как он проведет с ней вечер. Правда, девушка глядела дичком, но Председатель любил, когда сопротивляются.
– Дровосеков ожидает в приемной, Александр Владиславович, – тихо ответил селектор. – Пригласить?
– Давай, подружка, – согласился Треморов. Отпустив кнопку устройства, он не сдержал довольный смешок. Кажется, девица действительно попалась стеснительная. Он поудобнее устроился в кресле и сунул в рот сигарету. Его лицо приняло нагловато-скучающее выражение, каковое и должно, по мнению Дуболома, означать физическое и моральное превосходство над собеседником.
В отличие от Шварцмана, который предпочитал сначала осторожно заглядывать в дверь, Дуболом обычно самоуверенно входил в широко распахнутую дверь, даже не удосуживаясь ее придержать, за что и получал нередко дополнительное ускорение от мощной дверной пружины. Впрочем, в кабинете его уверенность обычно несколько тушевалась – хозяин не любил даже минимальной демонстрации независимости. Вот и сейчас, неласково подпихнутый тяжелой дверью, Дровосеков, которого за глаза – а Треморов и в глаза – называли не иначе как Дуболомом за фантастические упрямство и агрессивность, вылетел на середину кабинета и остановился там, растерянно озираясь по сторонам.
– А, пришел, голубчик, – насмешливо встретил его Треморов. – Ну как, много дров наломал за сегодня? – Пожалев растерянно хлопающего глазами директора Общественных Дел, ткнул пальцем в гостевое кресло. – Садись, гостем будешь.
Несколько оправившись от первоначальной растерянности, Дуболом плюхнулся на указанное начальством сиденье, прижимая к себе обтянутый выделанной носорожьей кожей портфель, с которым редко расставался. Официально он носил в нем документы, но Треморов подозревал, что под слоем циркуляров и распоряжений там хранится парочка толстых глянцевых журналов со знойными сахарскими красотками на обложке. Да и под обложкой – тоже.
– Ну, что новенького? – лениво осведомился Треморов, в упор глядя на Дуболома.
– Все просто отлично, шеф! – встрепенулся тот. – Планы выполняются на сто десять процентов, – ударение он сделал, разумеется, на первый слог, – в Старосунженске танковый завод на днях пускаем, для уборочной вот уже бензин нашли…
– Я тебя не про то спрашиваю, – так же лениво оборвал его Треморов. – Что с товаром?
– А? Ах, с товаром…
Дуболом захлопал глазами. Сейчас он выглядел как ненароком сбежавший из психушки олигофрен-переросток. Не один его конкурент, обманувшись Дуболомовой выразительной внешностью, недооценил его способности к хитросплетенным интригам, за что и поплатился карьерой – а один так и головой.
– С товаром все в норме, шеф. Две партии порошка пришли сегодня из Халифата в Черноморск, одна на подходе к Зверинску. Мои ребята в Халифате договариваются еще о сотне килограмм травы. На наши счета в Намибийском Национальном переведено триста тысяч. Вот…
– Как везут этот порошок по Ростании? Я имею в виду, чем прикрывают? – Треморов не скрывал удовлетворения на своем лице.
– В нефти, шеф, – Дуболом расплылся в довольной улыбке, явно довольный своей изобретательностью. – Один мой человечек придумал – мозговитый, аж завидно! Там, под Зверинском, в болотах, небольшое месторождение есть, так что мы запаиваем товар в пластик и топим в цистернах. До Каменного Пояса он в нефти и едет, а на подходах к заводам мы его аккуратненько вытаскиваем и гоним дальше как лекарственное сырье. Два дня от границы до столицы, – Дуболом хихикнул над своим каламбуром, но, увидев, что шеф не отреагировал, сделал постную физиономию. – Ни одна собака не прочухивает, даже ваш умненький Шварцман ничего не знает. В общем, все путем, шеф!
Треморов задумчиво побарабанил пальцами по столу.
– Проблемы есть? – от его какого-то выжидающего взгляда Дуболому внезапно стало нехорошо.
– Проблемы? – удивился он. – Нет проблем. Какие тут проблемы? – Он лихорадочно перебирал в память события последних дней. – Не, никаких проблем, шеф, точно вам говорю!…
– А таможня? – вкрадчиво поинтересовался Треморов? – Кто завалил нам ту партию, выяснил? Времени уже ох как много прошло.
– Н-нет, шеф, – Дровосекову внезапно стало нехорошо. Если честно, то он уже давно забыл про тот провал – спустили на тормозах, и ладно. Двадцать килограмм "слезы" – невелика потеря. Но шеф мог и обидеться за такую забывчивость, поэтому приходилось изворачиваться. – Не выяснил, шеф. Тут как-то странно все происходит, шеф, за какую ниточку ни потянешь, она сразу обрывается, шеф…
– Ты мне не шефкай, – резко оборвал его Председатель. – За что ты тянул, за какие ниточки? Я так думаю, что мозги ты мне тут пудришь, и не за ниточки ты тянул все это время, а за свой х…! Ладно, рассказывай с начала, что делал, что вышло. Ну?
Дуболом вытер рукавом взмокший лоб и попытался собраться с мыслями.
– Ну, шеф, мои ребята прошлись по всем на таможне, кто был в курсе дела. Один, как оказалось, играл на сторону, на "синих"… Ну, на этого, Красноглазого, есть там такой вор в законе. Но это не он стукнул, точно. Перед тем, как закатать в фундамент, ребята с ним хорошо поговорили. Все остальные оказались в порядке, их не тронули… пока. Дальше. Мы попытались пойти с другого конца, с местных ментов, что груз арестовывали. Ну, там никто ничего особенного не знает, все замыкается на следователя, который груз арестовывал. А самого следователя нигде нет, ушел в отпуск вскоре после дела и сгинул. Его свои уже в розыск объявили как без вести пропавшего.
– Что за следак, кто такой, откуда взялся – выясняли?
– Да, шеф, выясняли, – на этот раз Дровосеков вытер мокрый лоб не рукавом, а носовым платком из нагрудного кармана. – И тут все глухо, как в танке. Я имею в виду, пацан он, Приморский полицейский институт недавно закончил, младшего летеху только-только получил, на таможне вторую неделю работал. Жены нет, родственники все померли, жил в общаге. В общем, не раскрутить его дальше, пока не найдем, – директор Общественных Дел замолк.
Треморов задумчиво смотрел на него, чуть слышно посвистывая сквозь зубы.
– Что ты о Хранителях слышал? – наконец поинтересовался он.
– О Хранителях? – явно удивился Дуболом. – Ну, кроме того, что вы рассказывали, ничего. Разве сказки разные, что по канцелярии гуляют. Есть у меня там толковый мужик, слухи собирает – прирожденный шпион, как говорится. Болтают, что и штык их боится, и пуля, хоть и дура, не берет. После того, как они танки перед студентами остановили, про них много болтали. Полгорода по ним сразу крупными спецами стали, да кого ни ткни – все бормочут, что на улице слыхали… А что, есть что-то новенькое? Неужто Шварцик наш толстозадый раскопал что-то свежее?
– Есть, дружок, есть, – меланхолически покивал головой Треморов, – да только не очень-то много. Ты, значит, о них и не знаешь ничего? – он хмыкнул. – Ну, ты меня разочаровал. В такие вещи надо зубами сходу вцепляться и не выпускать, пока не выяснишь все до конца. А ты ушами хлопаешь. Я тут на днях опять с одним беседовал, точнее, мы со Шварциком, как ты его называешь, беседовали. Ты что, и об этом не знаешь?
Треморов ехидно осклабился.
– Н-да, работничек… – он помолчал. – Ладно, пока прощаю. Но чтобы в следующий раз в твоем крокодиловом чемодане лежало полное досье на все, что с ними связано. И чтобы на все мои вопросы у тебя прямо от зубов ответы отскакивали. Понял?
Несколько секунд Народный Предсдатель насмешливо наблюдал за тем, как несчастный Дуболом всеми способами старается выразить свое понимание.
– Вот, – наконец Треморов подтолкнул вперед по столу черную кожаную папку, – здесь инструкции персонально для тебя. Как связаться с Хранителями, о чем с ними говорить. Да не смотри ты на меня круглыми глазами, – неожиданно рассердился он. – Это они мне передали, не мы раскопали. Если бы они не захотели, хрен бы ты их нашел, работничек на мою голову… – он нервно побарабанил пальцами по столу. – Шварцмана держи в курсе, свои действия в обязательном порядке согласовываешь с ним. До поры, во всяком случае. Да, кстати. Шварцман заходил ко мне прямо перед тобой, – Дуболом выжидательно смотрел на шефа, ожидая продолжения. – Так вот, совсем плох старик стал в последнее время. Нервишки пошаливают, здоровье уже не то… Боюсь, как бы не случилось с ним чего. Ты бы понаблюдал за ним тихохонько, ненавязчиво, а?
– Разумеется, шеф, – медленно ответил Дровосеков. – Конечно, я понаблюдаю, раз такое несчастье у человека. Только приглядывать или… побеспокоиться, как бы чего не случилось, шеф?
– Ну-ну, шустрый больно, – нахмурился Треморов. – Только понаблюдай. Пока. И особо проверь, не он ли под нас роет. На испуг я его взять не сумел, но просто так двадцать кило порошка в печку не уходят. Да, вот еще что. Помнишь, рассказывал ты мне, что имеется в Северной Сахаре, неподалеку от Карфагена, городок такой, Цемерия называется. И живет в этом городке один человек, вроде как серьезный. Кусобия его не то имя, не то кличка. Пошли-ка к нему кого-нибудь из своих ребят пообщаться, на предмет пробной партии товара.
Волны с шелестом набегают на берег, прокатываясь по крупной гальке почти до самых ног человека, глядящего в даль лазурного под весенним солнцем моря. Еле слышно гудит скрывающийся за выступом берега теплоход, кричат над головой чайки, ветер несет в лицо соленые брызги, слегка отдающие йодом.
– Тебе не кажется, что ситуация становится все более критической? – спрашивает человек у ветра. – Время утекает как вода между пальцами, а я все еще не представляю, что делать. Все варианты плохи, один другого хуже. Не предательство, так подлость, не подлость, так риск неоправданный… Ох, как я жалею, что вообще заварил всю эту кашу! Занимался бы своими звездами, как планировал, и не лез бы в политику…
"Еще не время", – холодным нечеловеческим голосом отвечает ему ветер. Хотя нет, ветер не умеет говорить. – "Пока принятие решения еще можно откладывать. Кто знает, какие факторы сыграют в последний момент!"
– Да, я понимаю, – бормочет человек. – Десять жизней не перетягивают одну на весах Фатума, но как хочется спасти хоть кого-то из обреченных… Пусть даже мы спасем этот мир, но сколько людей умрет от наркотиков, которые провозит в страну эта сволочь! – Он качает головой. – Знаешь, Робин, я боюсь. Сколько времени прошло, а меня все еще гнетет эпизод с тем королем. Я имею в виду Лайробию? Казалось бы, мерзавцем он был первостепенным, но как только я заменил его более адекватным правителем, пошли бунты, волнения, началась религиозная резня… Помнится, я тогда поставил личный рекорд – задействовал аж восемь потоков сознания одновременно. Выкрутился, конечно, но с тех пор боюсь, боюсь, боюсь… Боюсь даже самых простых решений. Даже Хранителей создал, чтобы они принимали решения за меня. Ан нет – все равно от ответственности не уйти. Кажется, мне действительно пора на пенсию, – он глубоко вдыхает морской воздух и вдруг усмехается. – Нет, а сейчас-то чего я, собственно, мучаюсь? Робин, у меня же есть ты! Для чего я тебя, спрашивается, конструировал, если не для таких случаев?
"Моих мощностей уже давно не хватает для корректного моделирования ситуации", – сухо отвечает машина. – "Я работаю на пределе возможностей прогнозирования, повысить точность и скорость расчетов не представляется возможным."
– Представляется. Есть, конечно, риск… Ну да я же тестировал это, пусть и не на рабочей системе. Авось да не обвалится. Так, дружок, а ну-ка – режим обслуживания, двойное "да"!
"Принято. Замораживаю процессы вне нулевого уровня. Ядро переведено в минимальный режим. Система ожидает действий оператора."
– Кто не рискует, тот не выигрывает… Елки зеленые, как неудобно голосом общаться! Почему я не предусмотрел для себя прямой контакт? Робин, обновление вычислительных мощностей.
"Сделано. Обнаружено и добавлено двенадцать процессинговых областей. Вещественные помехи в областях три и семь… скорректировано. Новые мощности добавлены в систему."
– Запустить первичное сканирование банков данных.
"Созданы резервные копии индексов. Индексы стерты. Первичное сканирование банков данных Архива. Ошибок не обнаружено. Предварительный прогноз: объем данных увеличился в пятнадцать целых семь двенадцатых раза. Приступить к полному индексированию?"
– Отказ. Плотность данных в новых банках существенно выше, чем в старых. Совокупный их объем увеличился по крайней мере в шестьдесят раз. Запустишь индексацию в фоновом режиме. Теперь вот что. Скрыть от пользователей увеличение вычислительной мощности. Эмуляция прежней производительности. Ох… не подумал сразу. Робин, восстановить индексы из резервных копий.
"Сделано. Предупреждение: индексы не соответствуют структуре данных. Запланирована перестройка индексов в фоновом режиме."
– Хорошо. Ограничения на доступ к информации должны остаться прежними. Растекание имеющихся прав доступа на новые области недопустимо. Поставь фильтры, причем так, чтобы само существование данных осталось неизвестным.
"Сделано."
– Вроде бы ничего не забыл. Ну… выдохнули и запустили. Робин, штатный режим.
"Перезапуск ядра… успешно. Создание виртуальной машины ноль… успешно. Перенос замороженных процессов в виртуальную машину ноль… успешно. Запуск виртуальной машины ноль… успешно. Внимание! Загрузка вычислительных мощностей виртуальной машины ноль близка к максимальной… устойчиво сто сорок четыре процента. Рекомендуется увеличить доступные ресурсы. Переключаю пользовательские каналы на новую машину. Запущена фоновая индексация базы. Внимание! Загрузка физических мощностей близка к ста сорока четырем процентам. Система функционирует в штатном режиме."
– Прекрасно! Робин, когда закончишь индексирование, сообщишь. Думаю, за пару дней управишься. А вот потом мы с тобой посчитаем! Я пока попытаюсь построить новую оценочную функцию с задействованием новых для тебя сведений. Может быть, из этого порочного круга найдется какой-то приемлемый выход…
На сей раз Хранителю никто не отвечает. Лишь бриз свистит в скалах, да взмываю в воздух тучи брызг от прибоя.
10
Хмурым ранним воскресным утром в дверь позвонили.
Владимир уже работал. Наскоро позавтракав яйцом всмятку и бутербродом с вареной колбасой, он уселся за стол и положил перед собой не дописанную накануне статью. Статья предназначалась для килиманджарского "Муэтаро". Журнал в последнее время пристально следил за состоянием дел в Ростании и довольно неплохо платил в твердой валюте за любой материал, который мог предоставить экономист уровня Куаро. Правда, каждая статья в конечном итоге заканчивалась увольнением с очередной дворничьей должности и регулярными визитами участкового инспектора-одэшника. Тот вежливо осведомлялся, нет ли у него, Владимира, проблем с трудоустройством и не нужно ли обеспечить его постоянной работой, на которой не возникнет возможности нарушать трудовую дисциплину и потворствовать врагам Родины.
Однажды один из инспекторов, временно замещающий заболевшего коллегу, даже попытался выполнить свою угрозу, заведя дело по статье о тунеядстве, но Владимир быстро нашел себе место вахтера в детской библиотеке и поимел небольшую, но содержательную беседу с ретивым одэшником, в котором намекнул, что отдать под суд писателя мирового масштаба означает мирового же масштаба скандал. Куаро, конечно, не являлся писателем мирового масштаба, но тот же "Муэтаро" был известен своей скандальностью, когда кто-то пытался грубо обойтись с его корреспондентами. Да и сам номер журнала, в котором фамилии авторов и заголовки их творений дублировались вязью, произвел на замещающего инспектора неизгладимое впечатление. После этого дело как-то тихо скончалось с формулировкой "в связи с изменившимися обстоятельствам".
В нынешней статье Владимир собирался проанализировать темпы роста народной экономики, а также некоторые положительные тенденции ее развития. Впрочем, отсутствие таковых не могла скрыть даже "Народная статистика", несмотря на откровенное завышение цифр и неприкрытую подтасовку фактов. Владимир усмехнулся, представив себе брызгающую от возмущения слюной физиономию своего бывшего начальника, в очередной раз распекаемого в вышних сферах Экономической Академии за недостаточно активный отпор клеветническим элементам в лице, например, блудного ученика и коллеги.
Владимир нацелился ручкой на чистый лист бумаги.
– А вот и наш папа сидит, – проворковал у него за спиной тихий голос Натальи. – Сидит и пишет на бумажке, весь день сидит и пишет…
Владимир через плечо улыбнулся жене, баюкающей на руках полусонно глазеющего на него трехлетнего сына. Спустя восемь лет после свадьбы он любил ее, пожалуй, даже больше, чем в первый день. Он влюбился в нее сходу, с первого взгляда, поразившись ее фигурой, походкой, манерой разговаривать, тем чувством такта, с которым она отбивалась от чересчур назойливых поклонников. Он, в общем, так и не понял, что нашла эта царица бала, эта прекраснейшая из всех девушек в хилом очкастом кандидате наук, месяцами носящем один и тот же свитер. Но уже через неделю они оказались в одной постели, а через две – в загсе. Родители жениха и невесты неодобрительно качали головой по поводу подобной скоропоспешности. Однако остановить молодых не пытались, сойдясь на том, что пусть перебесятся, авось хуже не станет. В результате брак, которому полагали развалиться через год, максимум через три (Владимир слышал даже, что кое-кто бился по этому поводу об заклад), за прошедшее время только окреп, хотя у Владимира случилась пара романов на стороне, да и у Натальи оставались, кажется, не до конца отвергнутые воздыхатели. Они молчаливо согласились с тем, что цепи их союза будут не столь жесткими, как этого хотелось бы истовым блюстителям домашнего очага. Поэтому ни он, ни она не обращали внимания на слухи о супруге, нет-нет да и долетающие до их ушей.
Владимир бросил ручку, встал из-за стола и подошел к Наталье, нежно приобняв ее и одновременно взяв сына себе на руки.
– Доброе утро, Ната, – он поцеловал ее в губы, – как спалось? Ну, привет, богатырь ты наш, – обратился он к куксившемуся сыну. – Как жизнь молодая?
– Спасибо, солнышко, просто отлично, – улыбнулась Наталья в ответ. – Наш толстяк этой ночью дрых просто как убитый, да и сейчас, кажется, еще не прочь вздремнуть, – она взъерошила сыну волосы.
Дверной звонок прорезал сонную утреннюю тишину резким скрипом, заставившим вздрогнуть обоих.
– Я открою, – сказал Владимир жене, бережно передав ей обратно мальчика. Он аккуратно протиснулся мимо нее в узком коридорчике и подошел к двери.
– Кто там? – слегка недовольным тоном спросил он, мысленно перебирая приятелей, которых нелегкая могла занести к нему в гости в это время.
– Служба Общественных Дел! – заявили с лестничной клетки тоном, не допускающим возражений. – Откройте!
Слегка удивленный, Владимир накинул цепочку и приоткрыл дверь.
– А удостоверение у вас есть? – поинтересовался он в образовавшуюся щель. – И ордер на обыск, если не возражаете…
Цепочка лопнула от сильного пинка. Дверь протестующе хрустнула и распахнулась внутрь, сбив Владимира с ног и отбросив его к стене прихожей. В дверной проем вошли трое. Двое сразу по-хозяйски прошли в комнаты, третий, видимо, главный, наклонился над Владимиром, сунув ему под нос какие-то красные корочки.
– Вот тебе и ордер, и удостоверение. Ну-ка, встать! – он рывком поднял полуоглушенного Владимира с пола. Из комнаты раздался вскрик Натальи. – Будешь дергаться – мы твою женушку разлюбезную… успокоим своими средствами. Понял?
Не дожидаясь ответа, он втолкнул Владимира в кабинет, он же по совместительству и гостиная. Наталья, забившись в дальний угол дивана и крепко прижав к себе ребенка, с ужасом смотрела на незваных гостей. Главный пихнул Владимира на стул.
– Итак, гражданин хороший, чистосердечное признание облегчает вину, – заявил он. – Служба Общественных Дел располагает сведениями о том, что вы сотрудничаете с разведкой Сахары, за что и получаете от нее суммы в валюте в качестве оплаты вашей предательской деятельности. Так что вы, во-первых, арестованы, а во-вторых, вам предлагается добровольно сдать доказательства вашей вины в виде той самой валюты.
Один из пришедших, пристально рассматривающий книжные полки, неожиданно ухмыльнулся. Второй, прислонившийся к дверному косяку, казалось, никак не прореагировал на это заявление.
Владимир непонимающе посмотрел на главаря, машинально вытерев струйку крови, вытекающей из рассеченной дверью скулы.
– Какая валюта? – недоуменно спросил он. – Мы все переводы, как и положено, получаем в червонцах, из банка. И потом, предъявите ваш ордер, вы обязаны это сделать! – Он попытался привстать со стула, но главарь толкнул его обратно.
– Сидеть! – прошипел он. – Я тебя еще раз спрашиваю, где валюта? Колись, сука, живо, или…
Он кивнул на Наталью, и тут же бандит от полок метнулся к ней, выдернул с дивана, схватив за волосы. В его руке блеснул нож.
– Ну, так где бабки держишь? – неожиданно главарь широко улыбнулся. – Слушай, ты человек умный, статейки вон пописываешь, и платят тебе за них неплохо. Ты ведь не хочешь, чтобы из-за каких-то денег твоя женушка разлюбезная всю жизнь оставшуюся с порченной мордой проходила, а? И нам лишнего творить не с руки. Одно дело – за грабеж сесть, и совсем другое – вышак за тяжкие телесные поймать. Давай, ты нам пальцем в нужное место ткнешь, и через минуту нас уже здесь не будет. И все целы останутся. За фингал ты уж нас прости, работа такая, – он улыбнулся еще шире, и неожиданно Владимир почувствовал к нему даже некоторое доверие. – Ну, не томи!
Наталья смотрела на них широко раскрытыми глазами.
– Наташа! Ау, Наташенька! – неожиданно ворвался дребезжащий старческий голос. – У вас тут все в порядке?
В дверях возникла бабка в теплой шерстяной кофте, в опорках из старых валенок, кутающаяся в платок. Соседка, тетя Зина, которую Владимир недолюбливал за излишнюю настырность и тягу к нравоучениям на лестничной клетке.
– Я тут мимо шла, глядь, а у вас дверь…
Старуха осеклась, увидев нож у лица Натальи, все еще прижимающей к груди ребенка. Бандит, стоящий у двери, прыгнул к соседке и с силой дернул ее за плечо внутрь квартиры. В этот же момент Владимир, как брошенный невидимой пружиной, пихнул главаря в сторону и рванулся к жене. Но грабитель с ножом с грацией кошки развернулся к нему и как будто играючи ударил лезвием снизу вверх, в левую часть живота. Нож с едва слышным хрустом вошел в тело, и изо рта Владимира выплеснулась струйка крови. Он упал на колени, прижав руки к животу, его глаза медленно стекленели.
– Вова… – растерянно проговорила Наталья, качнувшись вперед, и главарь с силой ударил ее в лицо кулаком. Женщину отбросило назад. От удара она потеряла сознание и, падая навзничь, выпустила из рук мальчика.
– Уходим, живо, – главарь нецензурно выругался. Он первым выскочил в дверь и бросился вниз по лестнице. – Ты, козел, – на ходу бросил он убийце, – какого хрена ты его завалил? Ясно же было сказано – попугать, чтобы в штаны наложил, не больше, взять, что найдем, и испариться! Ну, с тобой мы разберемся на хате…
Они выскочили из подъезда во двор, в этот момент озаренный шальным лучом утреннего солнца, пробившимся из-за туч. Из двора-колодца на оживленную и многолюдную улицу вела одна-единственная арка. Туда и бросились бандиты, провожаемые недоуменными взглядами бабушек, несмотря на ранний час уже сидящих на скамеечках у подъездов. Но когда до арки осталось преодолеть всего несколько шагов, оттуда внезапно вырвался вой полицейской сирены.
Ошеломленные бандиты замерли как вкопанные. Из темноты подворотни медленно выдвигалась странной формы машина. Над ее гладкой до блеска крыше взад-вперед пробегали слепящие разноцветные блики. Стекла машины казались непрозрачными, серыми, почти не отличаясь по цвету от корпуса. По ее бокам медленно выдвигались бугристые выступы.
– Какого… – ошарашено произнес главарь.
Больше он ничего не успел сказать. Из бугров по бокам машины вырвались почти невидимые даже в этом пыльном воздухе лучи лазерных импульсаторов, располосовав тела преступников на части. Рука с пистолетом, который один из бандитов начал выхватывать из кармана, услышав сирену, вращаясь в воздухе, отлетела на несколько метров в сторону, прямо к ногам старушек. Одна из них истошно завопила. Лучи, пройдя сквозь тела людей, прочертили глубокие узкие щели в стене дома.
Раскроенные на части, трупы бандитов глухо ударились об асфальт, парящая лужа крови стремительно растекалась вокруг. Огни на крыше страшной машины погасли, сирену умолкла. Импульсаторы медленно, как бы нехотя, втянулось вглубь корпуса. Из кабины на асфальт неторопливо шагнул человек в приличном сером костюме. Он подошел к груде мяса, что еще минуту назад была живыми людьми, и какое-то время молча смотрел на нее. Затем он перевел взгляд на невольных зрителей этой ужасной сцены, и было в его глазах что-то такое, что заставило бабушек отпрянуть.
– Я – Хранитель, – ровным голосом произнес человек. Он поднес правую руку к левому плечу, и над ним засветилась медленно вращающаяся сине-желтая сфера. – Только что в квартире семьдесят три эти люди убили Владимира Куаро и его сына. Его жена и соседка в бессознательном состоянии. Полиция прибудет через несколько минут.
Человек сел в свою машину. Она развернулась вокруг своей оси и неторопливо выплыла на улицу.
Наталья медленно приходила в себя. Открыв глаза, она увидела мужа, лежащего на спине и смотрящего в потолок невидящими глазами. Его ковбойка напиталась кровью. В дальнем углу, постанывая, ворочалась тетя Зина. В странном отупении, чуть повернув голову, она увидела ребенка, лежащего около батареи центрального отопления. Его головка неестественно вывернулась, на затылке виднелась глубокая вмятина. Железное ребро батареи, казалось, светилось красным, и красная струйка стекала из уха мальчика.
Тогда Наталья закричала.
Воскресный вечер. Треск помех. Мерцание хаотических полос на экранах. По всей огромной стране люди недоуменно переглядываются. Кто-то стучит кулаком по телевизору, кто-то ворочает антенну, кто-то щелкает ручкой, переключая программы. Бесполезно. Треск усиливается, от мельтешения хаоса перед глазами подташнивает. Руки тянутся к выключателям.
