Текст книги "Колесница Гелиоса"

Автор книги: Евгений Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

– Купите кардамон! Кто забыл купить кардамон?

Отмахиваясь от назойливых продавцов, сующих товар прямо в лицо, Эвбулид первым делом отправился к мясному ряду. Чтобы попасть туда, ему пришлось как следует поработать локтями, пробиваясь через плотные толпы отчаянно торгующихся афинян.

– Семь драхм – и этот товар твой! – кричали с одной стороны.

– И ты утверждаешь, что твой чеснок зол, как Зевс в гневе? – возмущались с другой. – Лжец! Он же сладкий! Гляди, я ем его, словно спелое яблоко!

– Пять драхм!

– Так уж и быть – шесть с половиной… И учти, даже если передо мной встанет сама Афина, я не сбавлю больше ни обола!

– Э-э! Положи чеснок, так ты съешь весь мой товар!

– Вор! Держите вора!!

Помятый и вспотевший, словно побывал в термах, Эвбулид, наконец, выбрался к полотняным палаткам, источавшим запах парного мяса и свернувшейся крови. Внимание его привлек огромный заяц, привязанный к концу длинной палки, которую держал на плече долговязый крестьянин.

«Ну и зайчище»! – восторженно подумал Эвбулид, но по привычке сбивать цену, как можно небрежнее спросил:

– И сколько ты просишь за это жалкое животное?

– Жалкое?! – изумился крестьянин. – Помилуй, господин, это же не заяц, а целая овца! Он бежал от меня быстрее ветра!

– Эта и видно – ты совсем загнал его! – не отступал Эвбулид, трогая зайца и убеждаясь, что в нем, как в хорошем поросенке, на два пальца жиру. – Или признавайся, ты, наверное, нашел его в кустах, подыхающим от голода, а теперь предлагаешь честным покупателям?

– Да я и прошу за него всего три с половиной… даже три драхмы! – сник крестьянин.

– Целых три драхмы?! – деланно изумился Эвбулид.

Мысленно он обругал себя, что никак не может отделаться от старых привычек, недостойных его нынешнего положения. Но вслух сказал:

– Полторы еще куда ни шло…

Крестьянин завертел шеей, высматривая более сговорчивых и денежных покупателей, но хорошо одетые афиняне толкались либо у лавок со свининой, либо спешили покупать рыбу.

– Ну ладно! – нехотя уступил он. – Пусть будет две драхмы…

– Полторы! – проклиная себя в душе, стоял на своем Эвбулид.

– Накинь хотя бы обол!

– Сбавить могу!

– Ладно! Грабь… – воскликнул крестьянин, которого дома ждали неотложные дела на весенних полях.

Эвбулид тут же отсчитал ему девять медных монет и кивком головы приказал Армену положить зайца в корзину.

Ловко торгуясь с простодушными крестьянами, он купил мясо, свиных ножек, козьего сыра, масла. В овощном ряду загрузил Армена репой и яблоками. Здесь его застали удары колокола, возвещавшие о прибытии новой партии рыбы, и вместе со всеми покупателями агоры он заспешил к рыбному ряду.

В этом самом шумном и многочисленном ряду уже важно расхаживали рыночные надсмотрщики – агораномы, следившие, чтобы торговцы не поливали рыбу водой, а продавали ее быстрее.

Здешние купцы в отличие от всех других, были хмурыми и неразговорчивыми.

– Это моя рыба, и цена моя! – только и слышалось кругом. – Ступай дальше!

– Ничего! – огрызались афиняне, – посмотрим, что ты запоешь, когда твоя рыба начнет засыпать!

Но рыба успевала перекочевывать из осклизлых ящиков в корзины покупателей задолго до того, как ей уснуть.

Нигде в мире не любили рыбу так, как в Афинах, предпочитая ее всем остальным продуктам. И сколько бы ящиков не привозили ежедневно на агору с Эгейского и Внутреннего морей и даже Эвксинского Понта[16]16
  Черное море.


[Закрыть], разбиралось все до мельчайшей рыбешки.

Если бы не запрет агораномов, то эти надменные торговцы были бы самыми богатыми, а афиняне – самыми бедными людьми на земле.

И тем не менее Эвбулиду удалось выгодно поторговаться даже здесь. Поистине этот день был счастливым для него!

Довольный, он проследил, как в корзину шлепнулись морские ежи, сверкающий тунец, жирный эвксинский угорь и несколько кровяных крабов.

Теперь можно было и в цветочный ряд, покупать гирлянду для венков во время пира.

Самая скромная гирлянда из роз лежала перед молодой женщиной в стареньком пеплосе. Коротко остриженные волосы обозначали, что она носит траур по близкому человеку. Эвбулид мысленно разделил гирлянду на четыре части и, убедившись, что ее хватит, чтобы им с Квинтом дважды сменить венки, спросил:

– Сколько?

– Сколько будет не жалко достойному господину…

– А может, мне не жалко всего лишь обол? – усмехнулся Эвбулид.

– О, господин! Побойся гнева богов…

– Значит, два обола?

– Три… – чуть слышно прошептала женщина и робко взглянула на покупателя.

Эвбулид достал кошелек и упрекнул ее:

– Ты совсем не умеешь торговаться! Кто же так говорит: три… – передразнил он. – Надо говорить три! Твое счастье, что у меня сегодня большой праздник.

Он покосился на короткую прическу женщины и смущенно кашлянул:

– Прости, я радуюсь, а у тебя горе… Кто умер? Отец? Мать?

– Муж…

Рука Эвбулида дрогнула.

– Какое несчастье!

– Да, он полгода назад упал с лошади и разбился…

– И у тебя есть дети? – посочувствовал Эвбулид.

– Трое девочек…

– А твои родители?

– Они умерли. Давно…

– Как же вы живете одни?!

– Так и живем… Я покупаю розы, и мы все вместе плетем из них эти гирлянды. Плетем и плачем, потому что можем покупать все меньше роз, и с каждым разом наши гирлянды становятся все короче.

– Но ведь это ужасно… – пробормотал Эвбулид. – Как же вы будете жить дальше?

– Если б я знала! Еще месяц – и мне придется продать в рабство старшую дочь, а ей всего тринадцать лет… Иначе не выжить моим младшим деткам…

– Как это ужасно… – повторил Эвбулид.

– Что делать!.. Кому нужна в этом городе бедная вдова с ее несчастными детьми?

Женщина сквозь слезы взглянула на Эвбулида и протянула гирлянду:

– Ты добрый, и если хочешь хоть немного помочь мне, купи гирлянду за три обола…

Эвбулид вытряхнул на ладонь монеты и выбрал среди меди тетрадрахму:

– Вот тебе четыре… нет – восемь драхм! А это три обола детям на сладости. И не смей благодарить меня!

Стараясь не смотреть в глаза несчастной, он сам вложил в ее ладонь монеты, бережно уложил гирлянду в корзину, подставленную Арменом. И заторопился нанимать повара.

Полтора десятка наголо остриженных поваров поджидали богатых афинян в специальной части агоры. Некоторые подпоясали себя так, чтобы был виден выпирающий живот. Это, очевидно, значило: глядите, граждане, я – сыт, значит, умею вкусно готовить!

Но у Эвбулида была своя точка зрения на этот счет. Видя в таких поварах прежде всего обжор, которые непременно объедят и нанявшего их господина, он подошел к неприметному повару: в меру худому и в меру упитанному.

– Где ты обучался своему мастерству? – строго спросил он.

– В Сиракузах, господин! – щегольнул названием лучшей кулинарной школы повар.

– Гм-мм… Все вы говорите, что в Сиракузах! – проворчал Эвбулид. – А умеешь ли ты приготовлять миттлотос? Учти, у меня в гостях сегодня будет очень важный господин!

– Миттлотос? Это же очень просто! Берется мед, лучше всего горный, чеснок, протертый сыр, все смешивается – и миттлотос готов!

– А пирожки, которыми славится Аттика, печь умеешь?

– Обижаешь, господин!

– И соленые, и сладкие? – продолжал допытываться Эвбулид.

– Поверь, твой гость будет очень доволен!

– А кикеон?![17]17
  К и к е о н – смесь вина с ячменной мукой и тертым сыром, любимейший напиток греков.


[Закрыть] Сумеешь ли ты удивить его, иноземца, настоящим эллинским кикеоном?

– Он будет благодарить богов, что впервые попробовал его в твоем доме!

– Если ты готовишь так же сладко, как и говоришь, то подойдешь мне! Сколько ты стоишь?

– Две драхмы в день, господин! – поклонился повар.

– Хорошо, получишь свои драхмы, если не обманешь, и не съешь сам больше, чем на обол!

Внимание Эвбулида привлек торговец диковинными животными, перед которым резво прыгали смешные обезьянки и живым букетом прохаживался распустивший огромный хвост павлин.

«А не купить ли мне эту птицу? Вот удивится Квинт и обрадуются дети! А что – куплю!» – решил он и обратился к повару:

– Сейчас я куплю павлина, и ты отправишься с ним ко мне домой!

– Мне можно относить продукты? – напомнил Армен, сгибаясь под тяжестью корзин.

– Нет! – ответил Эвбулид, подумав, что этот день должен быть праздничным и для Армена. – Сегодня я найму носильщиков. А ты пойдешь со мной на сомату[18]18
  С о м а т а – часть афинского рынка, где торговали рабами.


[Закрыть]!

3. Купец из Пергама

Несмотря на то, что по пути на сомату Эвбулид задержался в винном ряду, где из множества сортов отобрал лучшие, завезенные с островов Фасоса и Хиоса, а потом с Арменом, который не знал куда девать непривычно свободные руки, заглянул к торговцам сладостями, когда они подошли к сомате, торговля рабами еще не началась.

Поглядеть на рабов, оценить привоз этого месяца было невозможно: их, ожидавших своей дальнейшей судьбы, закрывала плотная стена покупателей и зевак.

На ступеньках «камня продажи», так назывался высокий помост посреди соматы, были видны только глашатаи и агораномы. Глашатаи молчали, набираясь сил перед нелегкой работой. Агораномы смеялись и о чем-то спорили, бросая по сторонам цепкие взгляды.

Чтобы отвлечься, унять поднявшуюся во всем теле дрожь, Эвбулид отошел в край огороженной забором соматы, где торговали кандалами, наручниками для рабов и домашней утварью. Он подержал в руках привычные для каждого дома зеркала в виде плоских дисков. Приценился к старинным: массивным, с ручками, украшенными золотом и серебром, – такие бережно хранят даже в богатых домах и передают по наследству, как самую дорогую вещь.

У лавки невысокого скуластого купца с умными, насмешливыми глазами, спросил, сколько стоит ваза с вошедшим недавно в моду рельефом. Ваза была покрыта лаком тусклого, но приятно ласкающего глаза коричневатого цвета.

– Три драхмы! Нравится? – спросил купец и щелкнул ногтем по краешку вазы. – Какая тонкая работа, а? Обрати внимание: плечи и горлышко, как у двенадцатилетней красавицы! А роспись? Что скажешь об этой позолоте? А эти точечки? Разве ты найдешь что-нибудь подобное на своей агоре? Такими вазами можно украшать только дворцы правителей Египта и Понта, и, клянусь Никой, они радуют сегодня взоры царя Птолемея и Митридата Понтийского!

– Я куплю, но только в другой раз… – оглянулся на «камень продажи» Эвбулид.

Купец перехватил его взгляд и понимающе улыбнулся.

– Не нравится эта ваза? Тогда возьми мегарскую чашу – всего-то пять драхм! Беден тот дом, в котором нет таких чаш! Взгляни – эти фигурки людей и животных, словно живые! Посмотри, как напряжены их жилы, как безумны глаза… Или ты не любишь то, что рождено кистью живописца? Откровенно говоря, мне тоже больше нравятся скульптуры! Божественные, неповторимые линии… Что ты можешь сказать вот об этом сосуде?

Купец бережно взял в руки вазу в виде головы девочки-африканки.

Эвбулид равнодушно взглянул на покрытую мелкими завитушками волос голову, широкий плоский лоб, толстые, выпяченные вперед губы.

– Это работа моей собственной пергамской мастерской! – пояснил купец. – Я особенно горжусь ею, потому что образцом для вазы послужила небольшая статуя, которую я ваял со своей юной рабыни!

– Ты? Сам? – не поверил Эвбулид.

– А что тут такого? У нас в Пергаме даже царь занимается скульптурой! Он ваяет из воска. Если тебе посчастливится когда побывать в Пергаме, заходи в гости! Я покажу тебе свои работы, которые хвалил сам царь. Меня зовут Артемидор, и моя мастерская находится…

– Мне нравятся твои чаши и особенно эта ваза! – перебил купца Эвбулид.

В другой раз он с удовольствием послушал бы о царе, который вместо того, чтобы управлять государством, лепит из воска статуи. Но ему не давали покоя рабы, закрытые от глаз стеной покупателей, и он честно сказал:

– Только я пришел сюда покупать не посуду, а рабов. Скажи, ты видел их? Какие они?

Купец нахмурился и сразу потерял интерес к Эвбулиду.

– Мне некогда глазеть на рабов и даром терять с тобой время! – холодно заметил он. – Отойди в сторону, не закрывай мой товар!

– Пожалуйста! – сделал шаг в сторону Эвбулид, но купец неожиданно ухватил его за локоть:

– Вот если бы ты купил у меня что…

«Ах, хитрец! Все он знает…» – подумал Эвбулид, и ему почудилось, что даже глиняная девочка-негритянка смотрит на него с лукавой усмешкой.

– Хорошо, я, пожалуй, возьму вот это, – показал он пальцем на самую маленькую чашу с орнаментом. – И попрошу соседа написать на ней золотыми буквами… «Моему римскому другу – помни обо мне!»

– Это меняет дело! – снова стал любезным купец. – Хотя я лично предпочел бы иную надпись в адрес римлян. Не хочу обидеть твоего друга, но с тех пор, как у нас появились их ростовщики и всякие посланники, в Пергаме житья не стало ни нам, купцам, ни даже бедноте! Одни вельможи только и довольны. Но ничего, мы еще до них доберемся! – пообещал он. – Так каких тебе нужно рабов? Понятливых и выносливых из Сирии или угодливых и развращенных из Малой Азии? А может, жителей Египта? Базилевс Птолемей поставляет вам, в Грецию, своих светлых подданных для тяжелой работы, а чернокожих – как рабов для роскоши. Или тебе нужны отличные пастухи? Тогда радуйся, сегодня пришла большая партия рабов из Фракии.

– Ты говоришь совсем как глашатай! – усмехнулся Эвбулид. – Но мне не нужны развращенные сирийцы и тем более рабы для роскоши!

Он перехватил понимающий взгляд купца, брошенный на немощного Армена и вспыхнул:

– Пока не нужны! А сегодня я хотел бы купить двух или… трех недорогих, но крепких рабов для работы на мельнице!

– Крепких и недорогих! – удивленно переспросил купец и вновь замолчал, красноречиво поглядывая на свой товар.

– Хорошо! – воскликнул Эвбулид, мрачнея от мысли, во сколько ему обходятся сегодняшние покупки. – Я куплю и эту чашу, потому что чувствую, что ты что-то знаешь…

– И ты не ошибаешься! – оживился купец. – А потому купи заодно и эту стеклянную колбу. Наши лекари ценят такие за стойкость даже к ядам, и сам Аттал хранит в них изобретенные им лекарства! Берешь?

– У вас не царь, а прямо клад какой-то… – проворчал Эвбулид. – Что ж, беру и колбу! Моя жена будет держать в ней свои благовония. Но, клянусь вашей пергамской Никой, если обманешь, эта колба навек поселится в твоем желудке!

– Воля твоя! – улыбнулся купец. – Слушай меня внимательно: когда глашатаи выведут на «камень продажи» партию рабов с Крита – не бери их. За этих отъявленных лгунов хозяин сдерет с тебя втридорога. Не торопись и тогда, когда поведут на продажу фракийцев. Я хорошо знаю их купца, он не сбавит ни обола. Не утруждай себя и осмотром воинственных пленников из Долмации. Но когда увидишь светлобородых огромных рабов с волосами цвета спелой пшеницы и глазами, как море в ясную погоду, не зевай. Возможно, это как раз то, что ты ищешь. А теперь прощай!

Купец показал Эвбулиду на афинянина, который осматривал вазы, то и дело оглядываясь на «камень продажи», и заговорщецки подмигнул:

– Меня ждет новый «покупатель»… Мои друзья из Пергама вовремя подсказали мне, где лучше всего бросать якорь на афинской агоре!

4. Сколоты

Наконец торг начался.

Глашатаи вывели на помост первую партию рабов – двенадцать сирийцев и, стараясь перекричать друг друга, стали расхваливать их достоинства.

– Апамеец двадцати трех лет! Вынослив, быстр, не имеет ни одного расшатанного зуба!

– Ремесленник из Дамаска! Сорок пять лет! Нет такого дела, которое не спорилось бы в его ловких руках!

– Грамматик из Коммагены! Не глядите, что стар, его седина – признак большой мудрости! У себя на родине он был великим ученым, и по его книгам учат сегодня детей даже в египетской Александрии!

– Одиннадцатилетняя красавица! Смышлена, покорна, хрупка! Разве вы найдете еще у кого в Афинах сочетание таких редких достоинств? А она, кроме этого, умеет петь и танцевать!

Вытягивая шею, Эвбулид осмотрел рабов и расстроился: ну и привоз…

Мышцы апамейца тонки для тяжелых мельничных жерновов; плечи ремесленника – слабы. Старик-ученый и прикрывающая руками свою наготу девушка, с которой предусмотрительные глашатаи сбросили всю одежду, вообще не в счет. Остальные тоже – либо стары, либо малосильны.

Подивившись тому, что грамматик как ни в чем ни бывало с любопытством осматривает макушки городских храмов, Эвбулид перевел глаза на торговца рабами, коренастого перса с выкрашенной ярко-красной хенной бородкой. Шедший где-нибудь по просторам Малой Азии в поисках дешевой добычи за римской армией или войском понтийского царя Митридата, он кивал теперь в такт каждому слову глашатаев. Его бегающие глазки выискивали в толпе возможных покупателей.

Долго ждать ему не пришлось.

На помост поднялись сразу несколько человек. Те, кто уже не раз покупал рабов, тут же начали заставлять мужчин-сирийцев приседать и подпрыгивать, проверяли крепость их шей, рук и ног. Заглядывали даже в рот. Другие изучали таблички на шеях рабынь и стариков, спрашивали торговца, нет ли у них скрытых дефектов.

Особенно много мужчин толпилось около девушки, в некоторых Эвбулид признал своих знакомых безденежных афинян.

– Клянусь Беллоной, – лебезил купец перед знатным гражданином, облюбовавшим себе мудреца из Коммагены, – этот старик большой ученый! Он станет прекрасным педагогом для твоего смышленого сына!

Афинянин хмуро возражал:

– Мне нет никакого дела до его знаний! Я должен знать, хватит ли у него сил носить в школу книги и таблицы моего сына? Сможет ли он научить его ходить, опустив глаза и уступая дорогу старшим? Не выпадет ли розга из его рук, если он заметит моего сына на агоре, где можно услышать и увидеть неподобающие в его возрасте вещи?

Он кивнул на вырывавшуюся из рук двух молодых афинян девушку.

Купец понимающе хихикнул и торжественно заявил:

– Клянусь в присутствии агораномов, что никаких дефектов, кроме старости, за этим грамматиком не водится! Если в течение полугода ты обнаружишь у него чахотку, камни в почках или другую болезнь, делающую раба непригодным к труду, я немедленно возвращу тебе все полученные за него деньги!

– И сколько же ты просишь за него?

– Пять мин.

– Я покупаю!

Домашний раб покупателя тут же набросил на своего нового товарища по жалкой судьбе короткий шерстяной хитон, оставив открытой правую часть груди, связал ему за спину руки и повел с соматы.

К освободившемуся торговцу подковылял одноногий инвалид.

– А как ты ценишь свою пугливую лань? – показал он костылем на дрожащую от холода девушку.

Торговец важно огладил красную бороду.

– Это очень редкая рабыня, и я прошу за нее восемь мин!

– Не слишком ли дорого?

– Дорого?!

Перс цепкой рукой схватил упиравшуюся девушку и вывел ее на середину помоста. Властным движением оторвал ее ладони от хрупкого тела. Внизу послышались одобрительные возгласы афинян.

– А ты говоришь дорого! – усмехнулся купец. – Да ты просто не разглядел ее как следует. Какой товар, а?

– Такой товар в свое время я имел в достатке в каждой взятой крепости, причем совершенно бесплатно! – хриплым голосом бросил инвалид и обратился к испуганной девушке:

– Полонянка?

Сирийка непонимающе взглянула на купца, и тот ответил за нее:

– Нет, она не была пленницей грубых солдат, и ее спину не прижимали к земле все, кому не лень. Ее семью правитель Коммагены отдал за долги в рабство. Отца, грамматика, ты только что видел. Мать же была так больна, что я вынужден был продать ее прямо на коммагенском рынке. Отдал, можно сказать, совсем даром, но что было делать – я бы не довез ее сюда живой.

– Это плохо, что отец рабыни тоже будет жить здесь, – нахмурился инвалид. – Она будет все время плакать и умолять отпустить ее повидаться с ним. А я хотел бы всегда видеть подле себя веселую, радостную рабыню. Скажи, – снова обратился он к девушке, – ты будешь веселой и радостной?

– Будет, будет! – закивал перс.

– Но я не слышу ее голоса! Может, он хриплый и непевучий? Такая рабыня мне не нужна!

– Она поет слаще соловья в клетке! – клятвенно приложил ладони к груди купец. – Просто ей неведома ваша прекрасная эллинская речь!

И громко, чтобы слышали все, добавил:

– Зато ей известен язык, на котором без перевода могут общаться между собой все люди земли: язык любви!

– Я покупаю ее! Я! – закричал срывающимся голосом старик в измятом гиматии, с трудом взбираясь на помост.

Очутившись наверху, он обвел девушку с головы до ног слезящимися глазами и прогнусавил: – Восемь мин?

Инвалид костылем надавил на плечо старика:

– Уходи! Я первый!

– А я дам восемь с половиной мин!

– А я – девять!

– Десять!

Эвбулид с усмешкой понаблюдал, как торгуются из-за юной сирийки калека и старик, и заработал локтями, пробиваясь вперед. Вдогонку ему понеслись возмущенные окрики.

– На чем сошлись? – оказавшись у самых ступеней, спросил он знакомого философа, гладя как старик, схватив девушку за руку потащил ее за собой под одобрительные возгласы и недвусмысленные шутки зрителей.

– На тринадцати минах… – нехотя ответил философ.

– Тринадцать мин за сирийку! – возмутился Эвбулид. – Пять мин за старика!..

– А ты что хотел? – послышался рядом насмешливый голос.

Эвбулид повернул голову и увидел дородного мужчину, судя по одежде и уверенным жестам, бывшего судью или даже архонта.

– Сирийцы и в благословенные времена Перикла[19]19
  П е р и к л – афинский государственный деятель V века до нашей эры, периода высшего расцвета Афин.


[Закрыть] стоили вдвое дороже обычных рабов! – раздуваясь от важности, сказал он. – Они с молоком матери впитывают покорность, и в то же время им не чужда великая эллинская культура, которую мы принесли им!

Он бросил презрительный взгляд на поднимавшихся по ступенькам рабов из Фракии – бородатых, насупленных, с выбеленными мелом ногами и спросил:

– Разве можно сравнивать их с этими дикарями?

– Но цены! Такие цены… – простонал Эвбулид.

– А как иначе? Ты знаешь, какими высокими налогами облагают наши Афины торговцев рабами? А расходы на умерших по дороге рабов? А, наконец, пираты? Разве есть у торговцев гарантия, что, везя на продажу рабов, они сами не превратятся в жалких пленников?

– Что торговцы! – усмехнулся философ. – Даже знатные граждане должны помнить, что в любой момент они могут стать рабами.

– Мы? Греки?! – воскликнул стоящий рядом молодой афинянин, очевидно, впервые попавший на сомату.

– Увы! – вздохнул философ. – Пираты наводнили все Внутреннее море![20]20
  В н у т р е н н и м – древние греки называли Средиземное море.


[Закрыть]

– От них не стало житья даже на суше! – пожаловались откуда-то сбоку. – Мой знакомый из Фригии рассказывал, что пока он ездил по делам, пираты высадились в его городе и захватили в плен молодых девушек, среди которых оказалась и его дочь.

Бедняга ездит теперь по всем рынкам, рискуя сам стать жертвой этих негодяев, и ищет ее…

– Они не гнушаются ни свободными, ни рабами! – заволновалась толпа.

– Свободные для них даже еще желаннее – за свободных можно получить богатый выкуп!

– Ох, если он у кого есть…

– Но закон! – воскликнул молодой афинян. – Куда же смотрит наше государство, судьи, архонты?!

Важный гражданин заторопился к «камню продажи», подальше от разговора, принимавшего для него явно нежелательный оборот.

Философ проводил его насмешливым взглядом и ответил юноше:

– Все дело в выгоде! Торговля рабами, действительно, обложена крупным налогом, и Афины богатеют на ней, вернее, умудряются сводить концы с концами… Вот архонты в закрывают глаза на разбой пиратов. А они пользуются этой безнаказанностью. Вот и текут сюда нескончаемым потоком сирийцы, фракийцы и вон – рабы из Далмации.

Эвбулид проследил глазами за взглядом философа и увидел на помосте увенчанных венками[21]21
  Венки на головах предназначенных к продаже рабов означали, что они взяты в плен на поле боя с оружием в руках.


[Закрыть] далматов. Вспомнил слова купца из Пергама, который сказал: не утруждай себя их осмотром…

– Впрочем, мы и сами платим позорную дань востоку! – продолжал разошедшийся философ. – Пелопоннес дает Сирии гетер, Иония – музыкантш, вся Греция посылает им своих молодых девушек!

– И наши скромные девушки, славящиеся во всем мире своим целомудрием, стоят обнаженными на «камнях продажи»?! Позор! – закричал молодой афинянин.

– Как же ценят на варварских рынках нас, греков? – не выдержал Эвбулид.

– Справедливости ради надо сказать, очень высоко! – горько усмехнулся философ. – Нас считают красивыми и пригодными для всех видов интеллектуальных работ. Но, бывает, посылают в гончарные мастерские и даже на рудники.

Эвбулид представил, как где-нибудь на Делосе или Хиосе глашатай расхваливает этого философа, как понтиец или критянин платит за него полталанта – обычную цену плененного стоика, хотел возмутиться, но вдруг увидел, что на помост начали выводить новую партию рабов. Это были высокие, широкоплечие северяне со светлыми волосами и голубыми глазами. Голова каждого из них была покрыта войлочной шляпой.[22]22
  Войлочная шляпа на голове раба означала, что торговец не ручался за его поведение.


[Закрыть]

– Пять рабов из далекой Скифии! – закричали глашатаи. – Огромны и сильны, как сам Геракл!

Пока пораженные необычным видом рабов покупатели вслушивались в слова глашатая, сообщавших, что эти громадные скифы умеют возделывать поля и корчевать лес, Эвбулид первым взбежал на «камень продажи» и подскочил к торговцу партией.

Это был высокий, мужественный человек с лицом воина. Один из многочисленных шрамов был особенно ужасен: через весь лоб проходил глубокий рубец, прикрытый тонкой пленкой, под которой надсадно пульсировала жилка.

Не узнавая своего голоса, хриплого и осевшего от волнения, Эвбулид бросил:

– Сколько?

– Дисат мин! – коверкая греческие слова, отрывисто ответил торговец.

«Десять мин! – похолодел Эвбулид. – Проклятый купец! Чтоб ты не доплыл до своего Пергама! Десять мин за одного раба…»

Чтобы не уронить своего достоинства, он не стал сразу сходить с помоста. Подошел к рабам. С напускным интересом пощупал у одного из них согнутую в локте руку. Поразился крепости ее мышц. Они были тверды, как камень.

«Да, такие рабы как раз и нужны на мельницу… Но не один же!..»

– Не так смотришь! – подошел к Эвбулиду торговец.

Он похлопал раба по шее и резко ударил его кулаком под ребро.

– Так надо смотреть!

Раб даже не шелохнулся.

– Так смотри! – Ударил второго раба торговец и заглянул ему в лицо, ища гримасу боли. Не найдя ее, довольно хмыкнул и ткнул в живот третьего раба, четвертого:

– Так смотри! Так!!

Торговец занес руку для нового удара, но тут произошло неожиданное.

Пятый раб, с широким, скуластым, как у всех скифов, лицом, но непривычно большими для этого степного народа глазами, вдруг наклонил голову и рывком подался вперед.

Рука торговца застыла в воздухе. Эвбулид невольно шагнул назад. Бывалые агораномы бросились к ним на помощь и с помощью глашатаев и отчаянно ругавшегося торговца связали рабу руки.

– Всего дисат мин! – повторил торговец и развел руками. – Все пять здоровы, крепки, но я не отвечаю за них. Я купил у сарматов[23]23
  С а р м а т ы – кочевые племена, жившие в районе Азовского моря.


[Закрыть] дисат таких рабов. Два сразу бросились в море и утонули. Один разбил себе голову о мачту. А еще два прокусили себе вены. Вот – осталось пять. И я не отвечаю за них. Эти люди не могут без свободы, как рыба без воды.

Разочарованные тем, что пригодные с виду рабы непокорны и так свободолюбивы, покупатели стали покидать «камень продажи».

– Дикие люди! – оглядывая рабов, удивился Эвбулид. – Какого они племени? Скифы?

– Пожалуй, что нет, – ответил торговец. – Скифы тоже любят свободу и редко сдаются в плен. Но не так, как эти! У скифов темный волос и узкие, как будто они щурятся от солнца, глаза. Нет, – уверенно заключил он, – это не скифы. Сарматы говорили – это сколоты. Хотя я могу проверить. Мне известны некоторые скифские слова.

Торговец обвел глазами покупателей и указал одному из своих рабов на топор, заткнутый за пояс крестьянина:

– Что это?

– Ну, секира… – нехотя ответил раб.

– Вот – это сколот! – многозначительно заметил торговец. – Скиф обязательно сказал бы – «топор»!

Он с надеждой взглянул на Эвбулида:

– Купишь?

– Да нет, я так… – пробормотал Эвбулид, делая шаг к ступенькам.

– Смотри – это хорошие рабы! – крикнул ему вдогонку торговец. – Сарматы говорили, они не склонны к воровству и вредительству! Всего дисат мин!

– Дисат мин! – передразнил Эвбулид, взрываясь. – Да у нас один сириец-грамматик, знаменитейший, между прочим, ученый стоит в два раза дешевле!

– То один! – с обидой возразил торговец. – А я предлагаю тебе сразу все пять!

– Ну да, конечно! – не в силах остановиться, продолжал ворчать Эвбулид. – За ученого, по книгам которого учатся в самой Александрии, – пять мин, а за всех твоих пятерых…

И только тут до него дошло, что ему предлагает торговец.

– Постой! – вскричал он. – Ты сказал – все пять?!

– Да.

– Десять мин за всех твоих пятерых рабов?!

– Ну да, только я не отвечаю за их поведение, клянусь вашим богом, который метает молнии!

– Беру! – рванул с пояса кошель Эвбулид.

– Дисат мин.

Эвбулид разорвал завязавшуюся в узел веревку и, торопясь, стал ссыпать монеты прямо в подставленные торговцем ладони. Руки были темные, испещренные шрамами. Серебро – светлым, праздничным.

Глядя на сверкающий в лучах появившегося солнца поток, Эвбулид уже видел роскошный дом в богатом квартале Афин, счастливое лицо Гедиты, Диокла, дочерей. Воображение рисовало ему новую мельницу, кузню, гончарную мастерскую, множество рабов, в том числе и темнокожих египтян, тех самых – для роскоши…

Как они с торговцем ударили по рукам, как в сопровождении тут же нанятого надсмотрщика за рабами, он спустился с «камня продажи», Эвбулид не помнил.

У края соматы его тут же обступили купцы и наперебой стали предлагать свои товары:

– Хитоны! Самые большие хитоны – как раз для таких огромных рабов!

– А вот цепи им на ноги! Клянусь молотом Гефеста, они ничуть не хуже тех, которыми был прикован к скале сам Прометей!

– Кандалы на руки!

Низкий купец с пухлым животом вкрадчиво ворковал в самое ухо:

– Непременно купи мои железные ошейники! Покупка твоя не только удачна, но и опасна… Не искушай судьбу! Не надев ошейники этим сильным, как Геракл, рабам, ты не сможешь спать спокойно!

Радуясь, Эвбулид купил цепи, кандалы и ошейники. Приказал суровому на вид надсмотрщику:

– Пригласишь на месте кузнеца, пусть закует их, как следует, чтоб у них пропала всякая надежда бежать с моей мельницы!

– Ты сказал, мельницы? – снова подался к Эвбулиду низкий купец. – Тогда тебе непременно нужна моя «собака»!

– Зачем? – отмахнулся Эвбулид. – Хватит и ваших наручников!

Купец забежал с другой стороны.

– Ты меня не понял! – захихикал он. – Моя «собака» – деревянная. Но она не хуже живой охраняет хозяйское добро!

– Как это? – не понял Эвбулид.

– А вот как!

Купец жестом подозвал раба-помощника, надел ему на шею широкое, плоское ярмо и, всунув в руку большой ломоть хлеба, приказал:

– Ешь!

Худой раб жадно потянулся губами к ломтю, но рука его натолкнулась на ярмо. Он наклонился вперед, пытаясь просунуть хлеб – и снова ничего не получилось.

Раб извивался, отгибал тело назад, даже подпрыгивал, но каждая его попытка кончалась одним и тем же: он никак не мог донести хлеба до рта.

– Видишь? – торжествовал купец. – Я не кормил его целых два дня, и все равно он ничего не может поделать! Ешь! – закричал он на раба. – Ешь, а не то я снова отниму у тебя хлеб, и ты не увидишь его еще два дня!

Купцы хохотали, тут же заключались пари: удастся ли голодному рабу проглотить хотя бы кусок хлеба. Ставки возросли до десяти драхм. Смеялся и сам Эвбулид.