Текст книги "Колесница Гелиоса"

Автор книги: Евгений Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Свежие новости

Отправив домой купленных рабов, Эвбулид вернулся к «камню продажи».

Глашатаи на этот раз расхваливали партию чернокожих египтян, поджарых мужчин с острыми плечами. Еще вчера молившие своих богов о высоком разливе Нила, рабы стояли, скрестив на груди жилистые руки и с тоской смотрели, как поднимаются по ступенькам их будущие хозяева, зажиточные афиняне.

Египтян сменили фригийцы, фригийцев – пленники из Каппадокии, Понта, их – малоазийцев, – косматые геты, бородатые тавры…

Эвбулид ревниво оглядывал каждую партию, слушал цены и с радостью убеждался, что самые лучшие рабы этого привоза достались именно ему, да еще по такой смехотворно малой цене!

Подтверждали это и завистливые взгляды соседей. Сомата – что гнездо горных пчел: не успеет самая быстрая найти сладкий цветок, как об этом уже знает весь улей!

Приосанившись, он даже стал давать советы нерешительным покупателям, называя понтийцев – пергамцами, пергамцев, в свою очередь, – сирийцами: все эти рабы из неведомой ему Малой Азии были для него на одно лицо.

Вскоре Эвбулида уличили в невежестве, и он, опасаясь насмешек, а пуще того – сглаза, скороговоркой пожелал покупателям благосклонности богов и заторопился с соматы.

Радость переполняла его, искала выхода, но, как нарочно, на всей агоре не было больше видно ни одного знакомого лица. Даже Армена, которому он мог рассказать о крепости рук сколотов, о сговорчивости их торговца, и того он отправил со своими новыми рабами на мельницу. Эвбулид обошел весь рынок, потоптался перед храмами, у Пестрой Стои и направился в гимнасий, где состязались атлеты.

Среди множества зрителей, подбадривающих возгласами потных, обсыпанных мелким песком борцов, он наконец увидел несколько своих знакомых. Все они, уже наслышанные о покупке, выразили буйный восторг. Но, узнав, что званого ужина по этому случаю не будет сразу поскучнели и один за другим перевели глаза на арену.

«Жаль, что нет Фемистокла!.. – подумал Эвбулид, глядя как обнаженный атлет под восторженные крики подминает под себя соперника. – Уж он-то иначе порадовался бы за меня!»

Обычно захватывающее его зрелище на этот раз показалось скучным, и Эвбулид выбрался из толпы, забившей здание гимнасия.

Улицы Афин по-прежнему были полны народа. Каждый торопился по своим делам.

Напрасно Эвбулид пытался завести разговор с остановившимся поправить ремешок сандалии гражданином, с жестикулирующим на ходу философом. Сославшись на неотложные дела, они продолжили путь. Никому не было дела до счастливого Эвбулида. Толкаемый всеми, он медленно брел по бурлящим улицам, пока взгляд его не упал на знакомую надпись, сделанную прямо на стене одной из торговых лавок:

«Здесь, за самую скромную плату, седые снова станут молодыми, молодые – юными, юные – зрелыми мужами! Модная стрижка, бритье, уход за ногтями, ращение волос и самая приятная беседа – только у нас!»

Обрадованный Эвбулид машинально пригладил свои мягкие волосы, отмечая, что давно не мешало бы постричься, придирчиво осмотрел отросшие ногти и, едва сдерживая нетерпение, шагнул через порог лавки.

В тесном помещении было оживленно. Два цирюльника – оба метеки[45]45
  Метеки – вольноотпущенники из рабов или чужестранцы, переселившиеся в Афины из других земель и городов; они находились в неравноправном, униженном положении.


[Закрыть]: худой финикиянин и тучный грек из Элиды ловко обслуживали клиентов. Финикиянин тщательно выбривал щеки молодого грека. Элидец красил волосы пожилому афинянину, придавая им красивый однородный цвет. Слушая вполуха, о чем рассказывают клиенты, они успевали делиться свежими новостями, услышанными от предыдущих посетителей, перебивая друг друга и перевирая их, как только могли.

Два десятка человек, разместившись на лавках вдоль стен, увлеченно беседовали между собой в ожидании своей очереди.

Эвбулид поискал глазами свободное место и направился к дородному капитану триеры[46]46
  Триера – древнегреческое судно с тремя рядами весел.


[Закрыть] – триерарху, который молча прислушивался к тому, о чем говорят остальные.

– Сегодня на агоре поймали вора! – вытаращив глаза, воскликнул финикянин. – Мерзавец утянул у торговца рыбой двадцать пять драхм!

– Не двадцать пять – а целую мину! – поправил элидец. – И не в рыбном ряду, а на сомате!

– Говорят, на сомате продавали сегодня полузверей-получеловеков! – подхватил финикиянин, и его глаза стали похожими на круглые блюдца.

– Их было тридцать штук! – кивнул элидец. – Головы – скифов, туловища – циклопов, а на ногах – копыта.

– Один из них ка-ак кинется на покупателей! Пятеро – замертво, семь пока еще живы!

– Какой-то ненормальный заплатил за них десять талантов!

– Не такой уж он и ненормальный! – возразил финикиянин. – Будет теперь их показывать нам по праздникам за большие деньги!

Эвбулид слушал метеков и давился от смеха. Слезы выступили у него на глазах.

– Ну и народ, эти цирюльники! – обращаясь к триерарху, заметил он. – Голова – скифов… туловища – циклопов… десять талантов!

– Не вижу ничего смешного! – пожал плечами триерарх. – В море я встречал чудовищ и поужаснее! Сирен, людоедов-мурен. Одни только морские звери чего стоят!..

– Да дело в том, что это я купил этих «полузверей-получеловеков»! – пояснил Эвбулид.

– Ты?!

– Да, я!

– И будешь показывать их по праздникам?

– Какие еще праздники! – засмеялся Эвбулид. – Эти рабы – обычные люди, правда, очень высокие и крепкие.

– И ты заплатил за них десять талантов?

– Десять мин! И было их не тридцать, а только пятеро! Эти цирюльники вечно все перепутают. Свет не видел больших лгунов и болтунов!

– Пожалуй, ты прав, – согласился триерарх. – Всего десять минут назад этих чудовищ у них было двадцать, а сумма – в несколько раз меньше! – покачал он головой, глядя на заспоривших между собой метеков.

– А я говорю, что Рим двинется сначала на Понтийское царство! – доказывал финикиянин.

– Нет – на Пергам! – возражал элидец. – Он ближе к Риму!

– На Понт! Зря что ли перепуганный Митридат превратил свой дворец в боевой лагерь и спешно вооружает свое войско?

– Царь Митридат день и ночь возится со своим наследником! – качая на руках ножницы, словно воображаемого ребенка, пояснил посетителям элидец. – Что ему Рим? Это Аттал должен волноваться!

– Глупец! Ты забыл, что Аттал – «други союзник Рима!» его предки самыми первыми в Азии стали носить этот титул!

– И все равно первым падет Пергам!

– Нет, Понт!

– Аттал!

– Митридат!

– Ты лжец!

– Я лжец?!

В руках цирюльников появились склянки с маслом и благовониями.

– Э-э, да так наши волосы чего доброго останутся без масла! – не без тревоги заметил триерарх и громовым голосом проревел: – А ну, кончай даром сотрясать воздух, трезубец Посейдона вам в глотки! Оба вы лжете!

– Как это оба? – опешил финикиянин, невольно опуская пузырек. – Если лжет он, то значит, прав я!

– Да! – подтвердил элидец. – А если он лжет – то моя правда!

– Кто-то же из нас двоих должен быть прав?

– Никто! – отрубил триерарх. – Ты, хитрец из Финикии, лжешь потому, что Рим плевать хотел на всех своих друзей! Македония и Каппадокия тоже были его союзниками, а что с ними теперь? А твои слова, блудный сын Элиды, лживы хотя бы уже потому, что у Митридата с Лаодикой нет наследника! Царю все время некогда, он почти не бывает в Синопе, проводя дни и ночи в учениях своих войск!

– Ага! – обрадовался финикиянин. – Значит прав все-таки я: Митридат готовится к войне с Римом!

Триерарх обвел глазами примолкших посетителей и отрезал:

– Войско царю Понта нужно для того, чтобы захватить Вифинию и Армению! А Рим больше не опасен ни Митридату, ни Атталу. Недавно я был в Сицилии и Испании и могу сказать, что у Рима руки теперь коротки!

– Я слышал, Евн уже взял город Катану и осадил Мессану! – сообщил нарядный щеголь, поправляя на плече дорогую фибулу.

– Но ведь это же на самой границе с Италией! – обрадованно воскликнул элидец.

– А я что говорил! – улыбнулся триерарх.

– Вот было бы славно, если б рабы вошли в Италию и захватили Рим! – причмокнул языком финикиянин.

– Этого не будет, – раздался уверенный голос с порога. – Никогда.

Посетители цирюльни с изумлением взглянули на вошедшего. Это был высокий стройный грек лет семидесяти, с аккуратно завитыми седыми волосами.

– Полибий… Полибий… – послышался восторженный шепот.

Изумление на лицах сменилось почтением. Греки задвигались, стараясь высвободить рядом с собой место для редкого гостя.

Эвбулид тоже отодвинулся от триерарха. Он сразу узнал Полибия, которого видел еще под Карфагеном в свите главнокомандующего римской армии Сципиона Эмилиана. Когда консул благодарил Эвбулида за спасение своего центуриона, Полибий тоже сказал несколько добрых слов соотечественнику и с тех пор всегда узнавал Эвбулида. Вот и сейчас он приветливо улыбнулся ему, как старому знакомому.

Ловя на себе завистливые взгляды, Эвбулиад вежливо спросил у Полибия:

– Скоро ли ты порадуешь нас окончанием своей «Всеобщей истории»?

– Надеюсь, что скоро, – дрожащим голосом, выдававшим его возраст, охотно ответил Полибий. – Работается мне, правда, увы, не так легко, как прежде. Быстро устаю. Вот и сейчас даже не смог дойти до дома, – пожаловался он, – решил зайти сюда, отдохнуть… Да и годы, кажется, сделали меня сентиментальным. Приходится затрачивать немало усилий, чтобы продолжать свою «Историю» без прикрас и слезливости.

– Я читал твою последнюю книгу, в ней ты полностью верен себе! – уважительно заметил Эвбулид и добавил то, что слышал от философа у Пестрой стои: – Это прекрасное знание материала, глубокая философская оценка каждого приводимого тобою факта!

– Правда? – по-детски обрадовался похвале Полибий и вздохнул: – Это умение быть точным во всем с каждым днем дается мне все труднее…

– И тем не менее ты написал тридцать два великолепных тома!

– Уже тридцать пять! – поправил Эвбулида Полибий и пояснил: – За два с половиной года, что я снова провел в Риме, я закончил еще три тома. Еще пять – и я расскажу потомкам, как Рим в течение каких-то пятидесяти лет стал властелином всего мира!

– Как жаль, что я смогу узнать об этом лишь через несколько лет, когда ты закончишь весь свой труд! – вздохнул Эвбулид.

– Ну отчего же? – улыбнулся Полибий, и в его голосе появились молодые нотки. Эвбулиду даже поверилось в слухи, что историк до сих пор катается на лошади! – Я этого не скрываю и сейчас!

Ножницы и расчески замерли в руках метеков. Посетители в дальних углах даже привстали со своих мест, чтобы услышать каждое слово знаменитого историка.

– Если ты читал мои прежние тома, – продолжал Полибий, – то знаешь, что я отношусь ко всем государствам, как к живым организмам. Каждое государство рождается, мужает и… умирает. Так было с Персией, с Македонией… Так, увы, происходит сейчас и с нашей Грецией. С Римской республикой же дело обстоит иначе. Преимущества ее государственного строя так велики, он столь совершенен, что я сулю Риму расцвет и незыблемость на все времена!

– Как? – воскликнул пораженный триерарх. – Бесчинства римских легионов в чужих землях будет продолжаться вечно?!

– Я всегда был противником излишней жестокости римлян, и не скрывал этого ни здесь, ни в Риме! – возразил Полибий. – Но тысячу раз я согласен с выводом Панеция, который оправдывает политику Рима тем, что только единое мировое государство может осуществить божественное единство разума на земле!

– Кажется старик выжил из ума! – прошептал на ухо соседу триерарх и громко, чтобы все слышали, спросил у Полибия:

– Так, значит, каждое государство, совсем, как человек рождается?

– Да, – кивнул Полибий.

– Мужает и гибнет?

– Конечно!

– Но тогда, по твоим же словам, если Рим родился и сейчас возмужал, то он должен и погибнуть! – торжествующе воскликнул триерарх. – И чем раньше, тем лучше для всех нас! – ударил он кулаком по лавке.

– Рим? – вскричал Полибий. – Никогда! Рим – это счастливое исключение! Это – верх справедливости…

– То-то этот Рим забрал тебя с тысячью заложников себе, а вернул живыми лишь триста! – усмехнулся в дальнем углу пожилой афинянин.

– Рим – это идеальный государственный строй! – Не слушая больше никого, увлеченно твердил Полибий. – Это смешанные надлежащим образом все три известных формы правления: монархия, аристократия и демократия, это…

– И такому человеку благодарные греки поставили памятники в Мегалополе, Тегее, Мантенее, десятках других городов! – печально вздохнул триерарх.

– Ты забыл, что он десять лет назад вступился за Грецию! – с укором напомнил Эвбулид. – И сенат пошел на уступки только из уважения к его авторитету!

Метеки, освободив кресла, почти одновременно подскочили к Полибию, который уже рассуждал сам с собой, перейдя на чуть слышный шепот.

– Садись в мое кресло! – умоляюще заглянул ему в глаза финикиянин.

– Нет, в мое! – оттеснил его плечом элидец.

Полибий очнулся и невидящим взглядом обвел цирюльню.

Остановил удивленные глаза на почтительно склонившихся перед ним метеках.

– Не беспокойтесь! Я отдохнул! – воскликнул он, легко поднимаясь с лавки. – Мне надо спешить – меня ждет тридцать шестая книга моей «Истории»!

– А разве ты не желаешь обновить завивку на своих кудрях?

– Или привести в порядок ногти?

– Как-нибудь в другой раз! – возразил историк и с несвойственной его возрасту быстротой направился к двери: – Мой труд торопит меня…

– Тогда ваша очередь! – разочарованно обратились метеки к триерарху и Эвбулиду.

Снова защелкали ножницы, запахло благовониями.

Ощущая приятный озноб в голове от беглых прикосновений металла, чувствуя, как отмокают пальцы в теплой воде, настоянной на травах, Эвбулид никак не мог взять в толк, что происходит в мире. Странные странности! Римлянин дает ему, греку, в долг, в чем отказали Эвбулиду его соотечественники. А греки, причем, такие, как Полибий и Панеций, защищают кровожадный Рим, оправдывая все его убийства и войны, в том числе и порабощение Греции… От этих тревожных мыслей его отвлек финикинянин. Он поднес к лицу Эвбулида зеркало и спросил:

– Может, завить волосы? Это сейчас очень модно, особенно если идешь на званый ужин!

– Да, пожалуй, – согласился Эвбулид. А его сосед триерарх неожиданно захохотал:

– Тогда завивайте меня в три раза крепче, потому что я зван сегодня сразу на три ужина. И, клянусь трезубцем Посейдона, – мрачнея, пообещал он, – напьюсь на них так, что позабуду и Рим, и всех его прихвостней!

2. Двадцатилетняя Гедита

Когда Эвбулид вернулся домой, в мужской половине все уже было готово к приходу знатного гостя.

Клине, всегда покрытые грубым шерстяным сукном, на этот раз были застланы яркими, дорогими покрывалами, приданым Гедиты, вынутым из сундуков; Армен сдвинул их так, чтобы Эвбулиду было удобно вести беседу с Квинтом.

Еще три клине, одолженные у соседей, стояли у стены на тот случай, если Квинт приведет с собой товарищей, или заявятся незваные гости – параситы[47]47
  Параситы – люди, жившие в Афинах подачками и ходившие в гости без приглашения.


[Закрыть].

Тазы для умывания, венки из роз, расшитые цветами подушки и пестрые коврики, – все лежало на своих местах.

За несколько часов, которые провел Эвбулид в цирюльне, повар, судя по ароматам, идущим из кухни, честно зарабатывал две драхмы.

– Гедита! – громко позвал Эвбулид, довольно потирая ладони.

– Иду-у! – послышалось из гинекея.

Что-то в голосе жены приятно удивило Эвбулида. Таким он слышал его разве что тринадцать лет назад из приоткрытых окон ее девичьей комнаты.

– Гедита! – нетерпеливо повторил он.

– Я здесь…

Эвбулид оглянулся и замер.

На пороге гинекея – словно и не было этих тринадцати лет – стояла Гедита! Куда делись хмурые морщинки, старящие ее лицо? Где поселившиеся в ее глазах усталость и недовольство? Всегда покрытые пеплом домашнего очага волосы на этот раз были тщательно уложены волнистыми локонами. Щеки и губы аккуратно раскрашены в нежный румянец. Брови подчеркнуты сажей, веки оттенены углем. Но главное – глаза. Они были прежними – молодыми и счастливыми. А еще духи – Эвбулид сразу узнал их запах и вспомнил: свадебный месяц гамелион, полнолуние, прячущая под покрывалом лицо Гедита и священный гимн, которым встречали их родители и соседи:

«О, Гимен, о, Гименей!..»

Гедита смутилась от долгого взгляда мужа, опустила глаза и ласково, совсем как в дни их минувшей молодости, сказала:

– Эвбулид, наконец-то и наш дом заметили боги… Неужели это были наши рабы?

– Наши, Гедита! Конечно же, наши!

– С такими рабами мы действительно расплатимся с Квинтом! А я так боялась…

– Видишь – и совсем напрасно!

Эвбулид подошел к жене и тоже, как в молодости, взял ее за руки. Шепнул на ухо:

– А знаешь, как мы отблагодарим нашего главного покровителя – Гермеса? Сына, который родится у нас после сегодняшней ночи, мы назовем его именем!

– Эвбулид! Здесь же дети…

Гедита показала глазами на приоткрытую дверь гинекея, откуда выглядывали Фила и Клейса.

– Ну и что? – воскликнул Эвбудил и подхватил на руки младшую дочь: – Фила, Клейса, скажите маме, вы хотите, чтобы у вас был братик по имени Гермес?

Фила стыдливо закрыла лицо платком и скрылась за дверью. Клейса, забавно выговаривая слова, спросила:

– А он тоже будет из глины, как тот Гермес, что живет у нас за дверью?

– О боги!..

Эвбулид быстро опустил Клейсу на пол и ударил себя кулаком по лбу.

– Забыл! Совсем забыл…

– Что случилось? – встревожилась Гедита. – Эвбулид, на тебе же лица нет!

– Я…

– Ну говори же, говори!

– Я обманул бога!

– Ты?! Ты, не обманувший в жизни ни одного человека – обманул бога?! Эвбулид, ты наговариваешь на себя!

– Если бы это было так!

Эвбулид тяжело опустился на клине.

– Сегодня утром я пообещал Гермесу, что поставлю ему в случае удачи каменную статую и новый алтарь, принесу в жертву лучшего поросенка, какого только можно будет найти на агоре! И вот он подарил нам удачу, да что удачу – счастье! А я с этими проклятыми атлетами и цирюльниками забыл о своем обещании!

– Что же теперь делать, Эвбулид? – встревожилась не на шутку Гедита.

Эвбулид вскочил с клине, отталкивая бросившегося к нему на помощь Армена, сам начал завязывать ремешки на сандалиях.

– Скорее на агору! – бормотал он, путаясь с непривычки в ремешках и в конце концов позволяя Армену обуть себя. – В лавки каменотесов, в мастерские скульпторов…

Громкие удары железного молотка в дверь оборвали его на полуслове.

– О боги! – прижала к лицу ладони Гедита. – Что же теперь будет? Может, Квинт, подождет, пока ты сбегаешь? – с надеждой спросила она.

– Квинт? – грустно покачал головой Эвбулид. – Никогда!

Стук в дверь повторился.

– Армен, – слабо надеясь, что это пожаловал Демофонт за старым долгом или кто-нибудь из дружков Диокла, окликнул Эвбулид. – Что стоишь? Иди посмотри, кто там?

Кряхтя и отряхивая с хитона мучную пыль, принесенную с мельницы, старый раб медленно прошел через комнату. Неторопливо открыл дверь, за которой тут же послышалась ругань, сопровождаемая звонкой затрещиной, и возвратился с несвойственной ему быстротой.

– К тебе гость, господин, – потирая затылок, сказал он. – Велено доложить: Квинт Пропорций, благородный квирит[48]48
  Квирит – так с гордостью называли себя граждане Рима.


[Закрыть] всаднического сословия…

3. Благородный квирит

– Эгей, Эвбулид, Марс тебя порази! – прогремело за порогом. – Ты что – нарочно забрался в это проклятое богами место Афин?!

Гедита проворно подхватила на руки заплакавшую Клейсу и скрылась в гинекее. Обычай запрещал ей находиться в мужской половине в присутствии чужих людей, и она не могла даже поблагодарить римлянина за все, что он сделал для них.

Дверь грохнула, закрываясь, словно в нее попал свинцовый снаряд, пущенный из пращи умелой рукой.

Квинт Пропорций стоял на пороге, с недовольством разглядывая заляпанные зловонной грязью сапоги из мягкой темной кожи, скрепленные на подъеме красивой пряжкой в форме полумесяца.

– Или я дал тебе недостаточно денег, чтобы ты мог пригласить меня в более достойное место? – отрывисто бросил он, хмуро осматривая закопченные стены и низкий потолок.

– Не беспокойся, Квинт! – радушным тоном поспешил смягчить раздражение гостя Эвбулид. Он подтолкнул к римлянину Армена и пообещал: – Сейчас мой раб разует тебя и почистит твои дорогие сапоги! Они станут еще лучше, чем когда ты впервые увидел их в лавке сапожника!

– Я вообще не видел их в лавке у сапожника, потому что это подарок брата! – желчно возразил Квинт, скользнул по Армену презрительным взглядом и процедил сквозь зубы: – Разве этот раб годен еще на что-нибудь? Такого я давно бы уже отправил на остров Эскулапа!

Римлянин перехватил благодарный взгляд Армена, принявшего его слова за чистую монету и нахмурился:

– К тому же он дурак и неуч. Пусть лучше приведет с улицы моего раба и отвяжет твою собаку. Я не желаю, чтобы расплодившиеся в ваших Афинах параситы и бродяги помешали мне приятно провести вечер!

– Но у меня нет собаки! – развел руками Эвбулид. – Мне пока нечего охранять от воров.

– Тогда возьми веревку и привяжи к двери этого старого раба! – проворчал Квинт. – Да вели ему лаять погромче на прохожих. Хоть какая-то польза будет от дармоеда!

Эвбулид незаметно для гостя сделал Армену знак убираться из комнаты. Армен выскользнул в дверь и почти тут же в дом вбежал смуглый египтянин. Упав на колени перед Квинтом, он ловко снял с него сапоги, пододвинул таз с водой и столик с благовониями, тщательно вымыл ноги своего господина, обильно надушил их. Затем схватил подмышку грязные сапоги и стремглав бросился с ними в угол – приводить в порядок. И все это – без единого слова.

– Твой раб на зависть! – воскликнул Эвбулид, привыкший видеть в чужих домах и на улицах Афин ленивых, вечно огрызающихся рабов. – Но почему он все делает молча? Ты, наверное, недавно купил его, и он еще не понимает ни эллинской, ни вашей речи?

– Он все понимает, мерзавец! – усмехнулся Квинт. – Просто не разговаривает.

– Так он – немой?

– Он более, чем немой! – подчеркнул Квинт и, видя, как вытягивается лицо Эвбулида, объяснил: – Я запрещаю своим рабам разговаривать. Зачем? Лишняя роскошь. Рабы – это орудие труда, такие же, как телега или мотыга. Скажи, разве ты видел, чтобы телега разговаривала, или мотыга смеялась?

– А если ему захочется поговорить? – с жалостью покосился на чистящего сапоги египтянина Эвбулид. – Мало ли – земляка встретит или случайно что-нибудь скажет?

Квинт равнодушно пожал плечами.

– Тогда, клянусь Марсом, это будут последние слова в его мерзкой жизни. Я прикажу вырвать ему язык. А если после этого он, как ты выразился, «случайно» еще и замычит, – шумно зевнул он, – я велю раздробить ему колени, как последнему беглецу или вору, и выброшу за забор – подыхать!

– И после этого ты не боишься иметь у себя в доме на смерть озлобленных рабов? – зябко поежился Эвбулид.

– Сколько рабов – столько врагов, как говорят у нас в Риме! – усмехнулся Квинт. – Зря что ли я держу у себя нескольких преданных мне надсмотрщиков? Эти негодяи из страха, чтобы я не отослал их на рудники или не продал ланисте в гладиаторы, доложат мне то, о чем еще только начинают замышлять рабы! Они передадут мне мысли даже мертвого! Но я и сам вижу своих рабов насквозь. Как считаешь – о чем сейчас думает этот мерзавец?

Квинт кивнул на египтянина, который, вздрогнув, еще быстрее стал водить тряпкой по сапогам.

Эвбулид взглянул на раба и предположил:

– О чем еще может думать всегда голодный раб?.. Наверное, слышит вкусные запахи и хочет есть. Ты позволишь Армену накормить его на кухне?

– А это ты сам спроси у него! – предложил Квинт.

– Но ведь ты… вырвешь у него за это язык!

– Конечно!

Римлянин с усмешкой взглянув на растерявшегося Эвбулида, сам обратился к рабу:

– Как ты посмел не ответить моему другу?

Египтянин вздохнул и стал водить тоскливыми глазами по комнате.

– Квинт, не надо! – не выдержал Эвбулид, жалея, что поддержал этот разговор.

Но римлянин не успокаивался.

– Значит, ты и мне не хочешь отвечать! – надвинулся он на раба. – Знаешь, как я поступаю в таких случаях? А ну выбирай, что тебе дороже – язык или голова, с которой ты мигом распростишься за неподчинение господину! Ну, хочешь жрать или нет?!

– Квинт! – закричал Эвбулид, с ужасом глядя то на Пропорция, то на сжавшегося раба. Понимая, что еще мгновение, и египтянин не выдержит этой пытки, он хлопнул в ладоши: – Эй, повар!

– Да, господин? – тут же послышалось из кухни.

– У тебя все готово?

– Конечно!

– Вноси!

Эвбулид словно ненарочно встал между Квинтом и рабом, и стал показывать гостю, на какое клине ему забираться.

Собственноручно пододвинул для удобства под ноги римлянина маленькую скамеечку. Остывая, Квинт погрозил рабу кулаком, забрался на покрывало и лег, опираясь на левую руку.

Повар, приветливо улыбаясь, внес небольшой столик, уставленный блюдами из рыбы и мяса. Между ними стояли мисочки с острыми приправами и соусами. С этих возбуждающих аппетит блюд греки всегда начинали свои пиры.

– А где же яйца? – нахмурился Квинт, придирчиво осмотрев столик.

– Я думал, что здесь, в Афинах… – начал было Эвбулид, но Квинт оборвал его:

– Я не собираюсь менять своих привычек ни в Риме, ни в его провинциях! Раз заведено моими предками начинать трапезу яйцами и заканчивать ее яблоками, пусть твой повар так и сделает!

Эвбулид жестом поторопил повара выполнять приказание гостя, и пока тот возился на кухне, выскочивший из угла раб надел на головы пирующим венки из роз. Помогая ему ровно уложить венок, Эвбулид почувствовал, как дрожат руки египтянина.

– Вот это другое дело! – обрадовался Квинт, замечая в руках вбежавшего повара миску с яйцами. – Молодец!

Повар зарделся от похвалы. Квинт заметил это и сдвинул брови:

– Но я уверен, Эвбулид, что твой повар – большой плут и мошенник!

– Это не мой повар – я нанял его сегодня на агоре!

– Какая разница! – продолжал злословить в адрес переминавшегося с ноги на ногу повара Квинт. – Все они рады отщипнуть кусок от чужого добра! Вот мы в Риме держим их в кулаке, и чуть что – наказываем розгами. А у вас один повар, говорят, так обогатился остатками со стола своего господина, что купил себе десять больших домов!

– Ты, наверное, слышал это в цирюльне? – улыбнулся Эвбулид.

– Это еще почему?

– А потому, что тот повар, кстати, звали его Мосхион и служил он Деметрию Фалерскому, построил себе не десять, а три дома. Хотя, он, действительно, был большим мошенником, и в Афинах даже высокопоставленным семьям приходилось страдать от его наглости.

– И этот из того же теста! – подвигаясь к столику, проворчал Квинт. – Все рабы и вольноотпущенники – воры и мошенники!

Он поводил над блюдами рукой, не зная, с какого ему начинать. Наконец, остановил свой выбор на дымящейся колбаске. Обмакнув ее в щедро сдобренную чесноком подливку, поднес к дрогнувшим от нетерпения губам.

– О-у-гмм! – промычал он, вонзая в нее крепкие зубы. – М-мм!

Эвбулид с недоумением покосился на зажмурившегося от наслаждения гостя. Квинт расправлялся с колбаской так, словно сидел у походного костра, а не в требующем уважения афинском доме. Видя, как тают в мисках колбаски и мясо, Эвбулид заторопил повара, чтобы тот вносил новый столик.

При виде перемены блюд глаза римлянина заблестели. В огромной чаше, обложенный яблоками и зеленью, истекал розовым соком поджаренный до румяной корочки заяц. В маленьких кастрюльках млечно белели сочные кальмары, алели вареные крабы, чернели особым способом приготовленные куски черноморского ската. Вид толстобокого угря, круто засыпанного крупинками соли, вызвал у Квинта восторг.

– Да таким угрем не побрезговал бы сам владыка морского царства – Нептун! – воскликнул он, вырывая обеими руками целый бок у свернутой в кольцо рыбины. – Но, Эвбулид! – в его голосе зазвучал упрек. – Ты хочешь, чтобы я умер от жажды? Где вино? Почему я до сих пор не вижу вина? Эвбулид заколебался[49]49
  В Афинах не было принято пить вино в первой части ужина.


[Закрыть], но все же дал повару знак принести ойнохойю и кратер[50]50
  Ойнохойя – сосуд для вина; кратер – сосуд для смешивания вина с водою.


[Закрыть].

Огорченный тем, что выпитое раньше времени вино приглушит вкусовые ощущения пирующих, повар принялся разбавлять вино водою. Квинт, наблюдавший за его действиями, не выдержал:

– Ты что, – вскричал он, – «питье для лягушек» решил подать старому воину?!

Повар поклонился, скрепя сердцем плеснул в кратер еще немного вина, но, увидев, что лицо римлянина наливается кровью, отставил кратер в сторону, и налил в кружку неразбавленное вино прямо из ойнохойи.

– Вот так оно лучше! – заметил Квинт и, осушив кружку, глазами приказал повару снова наполнить ее. Насмешливо покосился на Эвбулида: – А ты, старый воин, будешь цедить эту болотную жижу?

Эвбулид, не переносивший насмешек, тоже приказал вконец расстроенному повару налить себе неразбавленного вина. Перед тем, как выпить его, вполголоса произнес:

– Кто бы ты ни был, Зевс, но, если это имя тебе нравится, я и призываю тебя им. Даруй мне истинное благо, прошу ли я о нем или нет, и отврати от меня зло даже в том случае, если я его домогаюсь.

– Неплохая молитва! – одобрил Квинт. – Только я всегда прошу Юпитера посылать мне то, что он сам считает для меня благом. Боги лучше нас знают, что именно нам нужно!

– Так считал и наш великий Сократ!

– Возможно. Мы, римляне, немало взяли от вас, эллинов. Но, – Квинт поднял палец, украшенный золотым кольцом, – это большая честь для вас!

– А помнишь Карфаген? – поспешил перевести тему разговора Эвбулид. Только теперь он стал замечать, как изменился Пропорций за те десять лет, что они не виделись. – Как мы грелись с тобой у одного костра, как страдали от жадности торговцев? Как пили кислое вино из виноградных выжимок и восторгались им, хотя оно было пригодно только для рабов!

– Костер? – удивленно переспросил Квинт. – Вино из выжимок?! Насколько я помню, в нашем римском лагере всегда было прекрасное кампанское!

– А костер, Квинт? Ну, вспомни: ты еще укрылся моим плащом!

– Нет! – покачал головой Пропорций. – Торговцев помню, проституток помню… Но костер…

– А приезд Сципиона Эмилиана?

– Спрашиваешь!.. Его появления мне не забыть никогда, ведь он едва не приказал своим ликторам отрубить мою голову за вакханалию, как он выразился, в центурии!

– Да, он крутой человек!

– Еще бы! Но если бы не он, мы до сих пор торчали под Карфагеном.

– И погонял же он нас на учениях! Я едва волочил после них ноги! – пожаловался Эвбулид.

– Без тех учений пунов нам было не одолеть! – строго заметил Квинт. – И без порядка, что навел Сципион, тоже.

– А помнишь, как ночью, без единого шороха, мы полезли на высокую стену крепости?

– Как не помнить! Нас вел тогда за собой Тиберий Гракх. Но знаешь, меня давно интересует один вопрос: я вызвался на эту рискованную вылазку потому, что нужно было как-то заглаживать вину перед консулом. И потом, в случае успеха, меня ждал дубовый венок за храбрость и слава. А вот что ты, эллин, забыл на той стене?

– Не знаю!.. – пожал плечами Эвбулид. – Ваш Тиберий, вызывая добровольцев, так горячо говорил по-эллински перед нашим отрядом, что ноги сами вынесли меня к нему!

– Это могло плохо кончиться для тебя! – заметил Квинт. – Особенно после того, как часовые заметили нас и подняли шум…