Текст книги "Колесница Гелиоса"

Автор книги: Евгений Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

КНИГА ВТОРАЯ

«…пусть меня

Рабом считают благородным.

Нет имени – я душу сберегу,

Все ж лучше быть по имени рабом лишь.

Чем на плечи одни да оба зла:

И рабский дух иметь, и рабский жребий».

Эврипид

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Хозяин Пергама

На высокой постели из слоновой кости, украшенной золотыми фигурками богов, утопая в мягких подушках, лежал худощавый человек лет двадцати пяти с белокурыми кудрявыми волосами и такой же светлой неряшливой бородой. Его большие выпученные глаза, отливая нездоровым блеском, неотрывно смотрели на золотого Зевса с рубиновыми глазами. Полные губы, беспрестанно вздрагивая, неслышно шептали молитву повелителю всех богов.

Это был царь Пергама – Аттал, прозванный в своем народе Филометором[87]87
  Филометор – досл. «любящий мать» (греч.) .


[Закрыть], шестой по счету правитель богатейшего государства мира, которое стало центром всего, что чувствовало себя истинно эллинским, и третий носящий тронное имя Атталидов.

Это был последний царь греческого происхождения, в жилах которого текла кровь всех диадохов – полководцев Александра Македонского, разделивших после смерти своего кумира его великое царство: Птолемея Лага, Лисимаха, Селевка Никатора…

«О, Зевс! Зевс! Зевс!.. – иступленно твердил он про себя, чувствуя, как сдавливает от слез горло. – О, великий из всех богов, ты, карающий зло и несущий людям справедливость, зачем ты сделал несчастнейшим из всех смертных не беглого раба… не ленивого крестьянина… не продажного вельможу, а меня: повелителя целого народа, твоего наместника на этой земле?! Зачем ты отдал своему брату Аиду мою мать Стратонику и милую, нежную Беренику, которая так и не успела стать моею женой?.. Почему не отвратил подлую руку, поднесшую им отравленную чашу, не предупредил меня, чтобы я дал им противоядия, ведь ты знаешь, что я изобрел средства против всех известных на земле ядов?!»

Чуткое ухо царя уловило тихий говор за дверью: то ближайшие вельможи, не решаясь переступить порога царской спальни, гадали, в каком настроении проснулся сегодня их повелитель.

Глаза Аттала злобно сощурились на дверь, уголки губ задергались.

«Да, великий, я отомстил… Я собрал на пир всех тех, кто мог быть причастным к убийству матери и невесты, всех старых советников отца и велел своей охране перестрелять их из луков. Этим я вырвал у змеи, имя которой – заговор, самый большой ядовитый зуб. А если у нее их было два? Пять? Десять?! О, великий Зевс, помоги мне, избавь от врагов, убереги от друзей, открой глаза на то, что истинно творится за моим дворцом! Где? За каким домом, каким поворотом кинжалы, пики и отравленные стрелы? Они смотрят своими остриями мне прямо в глаза!.. Я не выдержу этого, о, великий!..»

Пока Аттал, давясь рыданиями, бился головой в подушки, его ближайшее окружение, стоящее за дверью спальни, никак не могло прийти к решению, кому входить первому.

«Друг и советник царя» Менедей; седобородый Верховный жрец; придворный лекарь Агафокл и даже всегда решительный и быстрый, как и подобает главе охраны царя, начальник кинжала Зимрид переминались с ноги на ногу и старались переложить это рискованное дело на чужие плечи. Базилевс в последнее время вспыльчив и озлоблен: не один десяток вельмож, не говоря уже о слугах и рабах, попавших ему под горячую руку, испытали на себе искусство палача. Что толку от того, что царь после этого неделями носит траур по казненному, одаривая его семью золотом, когда голова уже распрощалась с телом?..

– Иди! – подталкивал Зимрида локтем Менедей. – У тебя несколько срочных докладов базилевсу!

– Мои доклады могут и подождать! – возражал начальник кинжала, в свою очередь глядя на Верховного жреца. – Базилевс молится, сейчас ему нужен такой человек, который стоит на самом мосту между людьми и богами…

– Во время молитв не плачут, ибо они дарят людям целительную надежду! – нравоучительно поднял палец Верховный жрец. – А базилевс рыдает! Что, если ему опять не здоровится? Тогда единственный, кто должен быть с ним сейчас, – это лекарь!

Три пары глаз требовательно уставились на побледневшего Агафокла.

– Но я был у базилевса вчера вечером! – отступая на шаг, пробормотал он. – Он здоров…

– А те страшные сердцебиения, что начались у него после гибели матери? – надвинулся на лекаря Менедей. – Или ты забыл, что точно такие же приступы унесли жизнь нашего обожаемого базилевса Эвмена?!

– Н-но они уже месяц как не тревожат Аттала! – воскликнул в отчаянии Агафокл.

– А ты уверен, что они не начались вновь? – прошипел Зимрид.

– Или мне войти первому и доложить базилевсу, как ты печешься о его бесценном здоровье? – добавил Менедей.

– Правда, правда! – закивал Верховный жрец. – Иди первым, доложи!

– Ну? – не слушая старца, прикрикнул на Агафокла Менедей.

Лекарь покорно вздохнул и робко постучал в дверь. Не услышав ответа, стукнул сильнее.

Аттал вскрикнул от неожиданности, невольно прижал руку к груди, почувствовав, как бешено заколотилось в ней сердце.

– О боги! Опять… – простонал он, впиваясь бешеными глазами в вошедшего лекаря.

– Я только, я… – забормотал лекарь, отступая назад, но дверь предусмотрительно закрылась за его спиною. – Я только хотел узнать как твое бесценное здоровье, величайший…

– Проклятье! Кто тебя просил входить так внезапно! – прохрипел Аттал, падая на подушки. – Ну, раз уже вошел, так помоги! Останови мое сердце, успокой его! Озолочу! Дам тебе столько золота, что все твои потомки… через тысячу лет… будут жить в роскоши!

Агафокл торопливо просеменил к постели, приложил ухо к груди и, отшатнувшись, упавшим голосом сказал:

– О, величайший! Я пытался вылечить от такой болезни еще твоего отца Эвмена. Увы! От нее нет ни притирок, ни снадобий. Это добрые и злые силы борются сейчас в твоей груди, и твое бедное сердце мечется между ними, нигде не находя спасения. Потерпи, скоро добрые силы одержат верх, и сердце сразу успокоится…

– Прошлый раз это твое «скоро» продолжалось целых сорок минут, которые были для меня длиннее вечности! – сдавленно прохрипел Аттал. – А если верх возьмут злые силы?..

– О, величайший, это невозможно! Ведь ты такой добрый, такой славный…

– Эвмен был еще добрей и славнее меня, и тем не менее…

С минуту царь смотрел на склонившуюся перед ним голову лекаря и, когда несколько новых толчков в груди потрясли все его тело, закричал:

– Менедей, Зимрид, все, кто там – сюда! Скорее!..

Вбежавшие вельможи, увидев царя, бледного, с каплями пота на лбу, в растерянности остановились.

– Повелеваю… – прошептал Аттал, судорожно стискивая тончайшие одежды на груди. – Отыщите мне такого лекаря, который смог бы избавить меня от этих страданий! Пошлите людей в Александрию, Афины, Сирию, Индию, на все рабские рынки, где иногда продают толковых лекарей, но найдите такого, кто спас бы меня… Я ничего для него не пожалею, отдам все – лучше быть рабом и нищим, чем мучиться так… Невольнику я дам свободу, незнатному – титул своего друга, бедному – столько золота, сколько весит он сам! Богатому подарю целый город… – Тело царя вновь содрогнулось, и он закричал: – Весь Пергам, диадему, трон!.. Идите же, посылайте верных людей, дайте им моих лучших коней, золота из моей сокровищницы – только пусть поспешат…

– А с этим что делать? – кивнул на замершего Агафокла Зимрид.

Сердце в груди Аттала екнуло так, что стало темно в глазах. Это решило судьбу лекаря.

– Отдай его палачу, – отворачиваясь, мстительно бросил царь.

– О, величайший, пощади! – закричал Агафокл. – При чем тут я? Это все злые и добрые силы… Тебе надо больше молиться и приносить щедрые жертвы богам!..

– Правда, правда! – закивал Верховный жрец, но тут же осекся, потому что Аттал, метнув уничтожающий взгляд на лекаря, повторил приказ:

– Палачу! Пусть рассказывает эти сказки в царстве Аида. Хвала богам, что хоть там никто не будет нуждаться в его сомнительных услугах!

– Правда, правда! – поддакнул Верховный жрец, поспешно уходя из спальни вслед за начальником кинжала, который увел за собой вопившего Агафокла.

Через час перед вернувшимся Зимридом лежал совершенно измученный приступом, изможденный человек, чуть заметно шевелящий бескровными губами.

«О, Зевс… Зевс… – умиротворенно думал Аттал, прислушиваясь к ощущениям в груди и со страхом и радостью убеждаясь, что все, новых толчков больше нет, и сердце его работает тихо и ровно, и – о счастье! – он жив и, как прежде, может теперь до нового приступа есть, пить вино, заниматься любимой лепкой из воска или, сидя в оранжерее, описывать привезенные из дальних стран растения. – Зевс!.. Ты опять спас меня… И все-таки ты несправедлив ко мне. Почему в моих жилах течет кровь не моего родного отца Аттала, ни разу не болевшего за все свои восемьдесят два года, а его брата Эвмена, которого та же болезнь в пятьдесят лет превратила в человека, не способного и шагу ступить без носилок!? О, Зевс, ну почему здоровье моего отца ты передал сыну этого хилого Эвмена – Аристонику? Сейчас, когда я мучаюсь здесь, он скачет на горячем коне или купается в море, борясь с могучими волнами! О, великий, разве это справедливо, ведь пока я, а не он должен править такой огромной страной с таким непокорным, неблагодарным и диким народом!»

Аттал наконец заметил Зимрида и слабым голосом спросил:

– Как? Ты уже выполнил приказ?!

– Да, божественный! – склонился в почтительном поклоне начальник кинжала. – Верные мне люди уже отправились в Египет, Грецию и Сирию. После доклада я найду и пошлю еще несколько человек на Хиос, Делос, Крит…

– Я спрашиваю об этом бестолковом лекаре, который вошел так некстати! – перебил его Аттал.

– Мойра Атропа… вернее, палач уже обрезал нить его жизни! – с ухмылкой поправился Зимрид.

– Ты, как всегда, поторопился… Ведь этот Агафокл принимал меня на свет! Разве нельзя было подождать? – упрекнул Аттал, качая головой. – Как это жестоко… Эй вы! – крикнул он, прикладывая к глазам платок. – Цирюльника сюда, казначея и скрибу!

Царь вздохнул и поднял глаза на Зимрида.

– Ну, что там у тебя?

– За ночь в столице и окрестных городах подавлено пять бунтов черни! – быстро доложил начальник кинжала, прибавляя два вымышленных бунта в округе для весомости своей работы.

– Опять… Неблагодарные! – возмутился Аттал и закричал на раба, вносящего белый халат, шитый золотом и жемчугами: – Ты что это несешь?! Черные одежды сюда! Прогнать цирюльника! Я снова ношу траур…

Он сел в постели и заторопил Зимрида:

– Ну?

– Двадцать семь мятежников казнены, их имущество конфисковано в твою казну! – поклонился начальник кинжала, на этот раз вдвое занижая цифру, так как половину денег он положил себе в карман. – Сто пятьдесят ремесленников в назидание всем остальным подвергнуты наказанию плетьми!

– Многовато! – поморщился царь. – Неужели нельзя как-нибудь иначе?

– С этим народом?! Да дай ему только волю, и он…

– Ну, хорошо, хорошо! – перебил Зимрида Аттал. – Что еще?

– Два инцидента с римскими ростовщиками! – охотно принялся перечислять начальник кинжала. – Один – в гостинице, куда зашел пьяный Фабий Валент, где его избили до полусмерти наши купцы, и второй – у алтаря Зевса. У некоего Гнея Лициния воры похитили три сундука, он начал угрожать черни, и, если бы не вмешательство Эвдема, не сносить этому Лицинию головы!

– Эвдема! – воскликнул неприятно пораженный царь. – Он жив? Разве его не было на том пиру, когда я собрал всех советников отца?

– Он был… болен! – запинаясь, объяснил Зимрид, ругая себя за неосторожность. В свое время он предупредил за немалую взятку своего опального предшественника о грозящей опасности. Теперь же, тщательно скрывая от ушей царя любое упоминание об Эвдеме в докладах других, проговорился сам. Надо было срочно еще раз спасать бывшего начальника кинжала, который в благодарность за это молчание помогал распутывать сложные преступления. И он торопливо сказал: – Теперь же Эвдем все время проводит в молитвах за твое исцеление. И я хочу послать за лекарем на рынки островов Эгейского моря именно его. Уверен, он сделает все, чтобы найти там лучшего в мире лекаря!

– Если найдет, то я прощу его и – больше того – выполню любую его просьбу, можешь передать ему это, а не найдет… – Аттал красноречиво перевел глаза на стеллажи, заставленные колбами с ядами, и усмехнулся: – И это тоже скажи. – Он заметил склонившегося в поклоне у двери казначея и приказал: – Выдай пять талантов семье несчастного Агафокла…

Тут Аттал снова вспомнил, что отправил на казнь лекаря, который принимал его с Аристоником на свет, и, глубоко вздохнув, поднял глаза на Зимрида:

– Что Аристоник?

– Живет по-прежнему в кварталах черни! – не улавливая причины изменения настроения царя, брезгливо усмехнулся начальник кинжала. – Тебе надо быть решительнее с ним, иначе он может возглавить бунт, который зреет в столице!

– Аристоник? Против меня?! Это невозможно!

– В Пергаме все возможно! – заметил Зимрид.

– Но только не это! Каждый раз подталкивая меня к решению расправиться с Аристоником, ты забываешь, что он мой брат! За все шесть поколений династии Филетера не было ни одного убийства из-за престола! Запомни и передай всем, кто хочет рассорить меня с Аристоником: никогда рука Атталида не поднимется на своего, пусть даже сводного брата!

– Да живете вы вечно! – воскликнул Зимрид, покорно склоняя перед Атталом голову.

– Что еще?

– Небольшой конфликт на границе с Вифинией! – быстро ответил начальник кинжала, радуясь перемене разговора. – Наши крестьяне, как всегда, что-то не поделили с вифинскими. По приказу Никомеда его воины высекли твоих подданных, которые обращаются к тебе с жалобой.

– Пиши! – возмущенно приказал скрибе Аттал. – «Аттал, царь Пергамский, к Никомеду, царю Вифинии! С каких пор ты стал отводить себе роль судьи в неподвластных тебе владениях и, правя над вифинцами, судить пергамцев! Или ты хочешь унизить меня, скрывая корыстные помыслы под личиною человеколюбия? Ничего ты не добьешься и никого не испугаешь!» Это письмо немедленно Никомеду. Что еще?

– Мои люди докладывают с границы, что Митридат, царь Понтийский, выведывает тропинки, ведущие к Пергаму. Может, готовит вторжение?

– Ерунда! – отмахнулся Аттал. – Какие-нибудь учения, на которых помешался Митридат.

– На учения не похоже! – возразил Зимрид.

Царь на минуту задумался и снова приказал скрибе:

– Пиши! «Царь Аттал Филометор, правитель Пергама, – царю Понта Митридату Эвергету. До меня дошли сведения, что ты проявляешь нездоровый интерес к моим границам. Что тебе с войны со мною? У меня сильная армия и крепкий флот. Не будет тебе ни прибыли, ни новых рабов. А будет радость Риму, сенат которого будет только потирать руки от радости, видя как правители двух самых сильных держав ослабляют друг друга, и, выждав удобный момент, захватит нас обоих голыми руками. Опомнись! Вспомни, о чем говорил Ганнибал, трусливо преданный вифинским царем Пруссием, Антиоху: „Забудь свою вражду с другими царями, объединись с ними. Только сообща вам удастся одолеть римлян. Иначе всех вас ждет рабство!“ Вспомни о печальной участи нашего родственника Антиоха[88]88
  Мать Аттала Филометора Стратоника и жена Митридата Эвергета были дочерьми Антиоха IV.


[Закрыть], подумай над ней. Если же тебе нечего возразить мне, то пусть заговорят мечи!»

Закончив писать, скриба растопил воск, скрепил им два тончайших белых пергамента и с поклоном подал их Атталу.

Царь вдавил перстень с царской геммой в податливый воск, внимательно осмотрел оттиски на обоих письмах. Затем вытер перстень о поданую тряпицу и приказал Зимриду:

– Письма Никомеду и Митридату доставить немедленно!

– Будет исполнено, величайший! – воскликнул начальник кинжала.

Пятясь и не переставая кланяться, он вышел из царской спальни, затворил за собой дверь, разогнулся – и скриба вздрогнул, увидев рядом с собой совершенно другого человека.

Лицо Зимрида стало властным, высокомерным, спина надменно выпрямилась. Он медленно пошел по коридору, не замечая, как испуганно жмутся к стенам встречавшиеся на его пути вельможи, рабы и слуги.

«Ай-ай, как неосторожно поступил сейчас базилевс! – думал он про себя. – Конечно, он и не думал объединяться с Митридатом против Рима, и не выступил бы против него, если б даже вся Малая Азия пошла за ним, просто выдал желаемое за действительное. И если это письмо дойдет до рук сенаторов… – Если оно дойдет до сенаторов, – вполголоса пробормотал он, входя в свой кабинет, – то я стану богатейшим человеком! Рим вынудит царя в качестве гарантий мира отдать несколько сотен заложников из самых знатных семей, заставив в угоду своим публиканам и купцам принять еще более жестокую денежную реформу, наводнит Пергам своими новыми ростовщиками… А это новые налоги, поборы, казни… Начнутся бунты среди знати и ремесленников, наемников и крестьян. Это повлечет за собой массовые аресты, конфискацию имущества, на чем можно будет как следует погреть руки! Нужно только умело распорядиться этим письмом и сделать так, чтобы оно попало не в руки Митридата, а отцов – сенаторов!»

– Двух гонцов ко мне! – крикнул он рабу и, подумав, добавил: – И срочно разыскать посла Вифинии!

Вскоре в коридоре послышались торопливые шаги. В кабинет вошли два молодых человека, сыновья знатных пергамских вельмож. Зимрид знал их с малолетства, часто бывал гостем в их домах и поэтому, оценивающе осмотрев обоих, приветливо сказал:

– Ты, Никострат, немедленно отправишься в Вифинию и передашь это послание нашего базилевса Никомеду. А ты, Александр, – протянул он второе письмо стройному юноше со светлым пушком на подбородке, – доставишь этот пергамент в Понт, базилевсу Митридату Эвергету.

– Как? Ты не дашь нам охрану? – удивился Никострат.

– У меня нет лишних людей, – отрезал Зимрид. – В Пергаме неспокойно, и я отвечаю за жизнь базилевса. – Впрочем, если вы трусите…

– Я не просил об охране! – воскликнул Александр, презрительно косясь на Никострата.

Начальник кинжала улыбнулся ему и жестом приказал гонцам выполнять приказание.

Через полчаса раб доложил о приходе посла Вифинии. Невысокий толстый вельможа, вбежав в кабинет, поздоровался с Зимридом и впился в его лицо тревожными глазами.

– Боюсь, твой базилевс сегодня будет весьма недоволен тобой! – после долгого молчания сказал начальник кинжала. – Мой царь направил ему сегодня весьма неприятное письмо.

– Как бы оно не стоило мне головы! – не без тревоги заметил посол.

– Все может быть! – развел руками Зимрид. – Аттал был очень разгневан и обращался к Никомеду, как к последнему слуге!

– О, Тихе[89]89
  Тихе – богиня судьбы и случая, символизирующая неустойчивость и изменчивость мира, случайность любого факта жизни.


[Закрыть]!..

– Но все еще может обойтись хорошо для тебя! – подбадривающе улыбнулся Зимрид и многозначительно добавил: – И для меня тоже!

– Располагай мной! – воскликнул посол.

– Наш царь написал сегодня еще одно письмо, – не переставая улыбаться, понизил голос Зимрид. – Думаю, его содержание поднимет настроение твоему базилевсу после прочтения первого письма. Зная, какие чувства питает Никомед к Риму, являясь истинным «другом и союзником римского народа», я уверен, что, передав это письмо, куда следует, он получил бы еще большее расположение сената! А ты, отдав ему такое письмо, заслужил бы еще большее расположение своего царя!

– И… такое письмо у тебя?

– Уже нет, – усмехнулся Зимрид и, увидев, как разочарованно вытянулось лицо посла, добавил: – Но я дам тебе возможность добыть его. Правда, это будет стоить тебе… десять талантов!

– Эти деньги будут у тебя через час! – воскликнул посол.

– Еще ты должен обещать мне покровительство своего царя, если у меня возникнут некоторые затруднения в Пергаме! – подумав, добавил начальник кинжала.

– Ты можешь стать его подданным в любой момент!

– Тогда бери надежных людей и отправляйся в погоню за моим гонцом. – Его имя – Александр. Поторопись – у его отца лучшие кони во всем Пергаме, однажды они сделали его победителем на Олимпиаде!

– Самый лучший конь – стрела, пущенная умелой рукой! – чуть приметно усмехнулся посол Вифинии и по-свойски взглянул на Зимрида: – Но у меня мало людей, почти все в отъезде…

– Шпионят в Пергаме! – покачав головой, заметил начальник кинжала и задумался: – Но это опасно – моих людей Александр знает в лицо…

– Он забудет их, как только увидит меня! – пообещал посол. – А я добавлю к десяти талантам еще три…

– Чего только не сделаешь ради друзей! – махнул рукой Зимрид и приказал рабу передать дежурному офицеру выделить пятерых воинов послу Вифинии.

«Прекрасно! – подумал он, оставшись один в своем кабинете. – Тринадцать талантов – задаток, и еще неизвестно сколько, когда начнутся бунты! А теперь – за охрану Аттала! – встряхнулся он. – И клянусь богами, я буду охранять его, как самого себя и даже еще лучше! При каком правителе я смог бы накопить такое сокровище и еще добавить к нему столько, что сам смогу сделаться базилевсом. Если не Пергама – то той же Вифинии или Каппадокии! А что – ведь не родовитость, не армия, не ум, а золото правит в этом мире. Потому что на него можно купить и титул, и войско наемников, и целую толпу ученых советников!»

2. «Базилевс» и «консул»

В то же утро Луций Пропорций проснулся в доме своего нечаянного спасителя Эвдема.

Несколько услужливых рабов, предугадывая каждое желание, заботливо умыли гостя, расчесали, умастили тело дорогими благовониями и принесли его одежду. Его ли?

Луций растерянно взглянул на белоснежную тунику, с любимой им бахромой на рукавах, но только сделанную из тончайшей восточной материи, стоимостью не меньше десяти обычных туник, на новые, украшенные золотыми пряжками сапоги, которым в Риме вообще бы не было цены.

Он хотел было сказать, что это не его одежда, но на плечи его уже легла невесомая и вместе с тем необычайно уютная, заботливо сохраняющая тепло туника, а сидящий подле него раб уже возился с ремешками сапожек, пришедшихся по ноге Луцию.

– Живи вечно, господин! – бухнулся он лбом перед поднявшимся римлянином, и все остальные рабы, крича «Живи вечно!», пятясь, поползли к двери.

Едва последний раб скрылся за дверью, как в роскошно обставленную спальню вошел управляющий, полный мужчина с гладким, круглым лицом евнуха. Скрестив на груди пухлые руки, он поклонился, всем своим видом давая понять, что немедля выполнит любое желание гостя своего господина.

– Ты, верно, ошибся, приказав рабам принести мне эту одежду! – трогая тунику, глубоко вздохнул Луций. – Такую может носить разве что только сенатор или даже консул!

– Это скромный подарок моего господина достопочтенному гостю, – тонким голосом пропищал управляющий.

– Да?! – приятно поразился Луций и повлажневшим от избытка чувств голосом спросил: – А где же сам Эвдем?

– Он занимается со своими клиентами и ждет, когда ты освободишься!

– Ах, да! – вспомнил Луций о своей официальной миссии в Пергаме. – Мне же нужно договориться с вашими торговцами о закупке большой партии оливкового масла!

– Ты можешь не беспокоиться об этом! – хитро подмигнул римлянину управляющий, и плечи его затряслись от беззвучного смеха. – Вся эта партия масла уже в подвалах моего господина! И смею заверить, это лучшее масло, которое только можно найти в Пергаме! Тебе надо только дать команду, когда его отправить в Рим!

– А кому платить?

– Никому! – радостно шепнул управляющий. – Это подарок моего господина, доблестной армии славнейшего Фульвия Флакка!

«Вся партия масла – бесплатно?! – мысленно ахнул Луций. – Но ведь это полмиллиона сестерциев! Действительно перед ними даже такая туника и обувь – скромный подарок! Что все это значит?..»

Минуту подумав, он решительно сказал:

– Я немедленно должен видеть твоего господина!

– Он будет счастлив лицезреть тебя!

Управляющий почтительно попятился, давая проход римлянину, и покатился рядом с ним, точно колобок, воркуя в самое ухо:

– Мой господин приказал подготовить для тебя свою личную повозку, носилки и двенадцать человек охраны. Ты можешь пользоваться ими в любой момент, как собственными!

«Двенадцать охранников, словно у консула! – не переставая удивляться, прикинул Луций. – Роскошная спальня, носилки, так меня не встречали даже в наших провинциях! Что-то тут неспроста… Кто он – этот Эвдем? Что ему нужно от меня?»

Он вспомнил свою беседу накануне вечером с дружелюбным, радушным хозяином, свои сетования на трудности по закупке оливкового масла, так как со здешними купцами ему, римлянину, не просто будет заключить выгодную сделку.

Напрягая память, слегка затуманенную обилием дорогих вин, которыми угощал его Эвдем, он припомнил почтительные, но вместе с тем преисполненные чувством собственного достоинства слова хозяина о возросшем влиянии Рима на всю Малую Азию, в том числе и на его родной Пергам. Говорил что-то еще, но все это было, как порыв ветра перед дождем. Истинных своих намерений Эвдем так и не открыл. Впрочем, так же, как и сам Луций.

«Так чего ему надо от меня? – продолжал размышлять Пропорций. – Поддержки Рима в каком-нибудь заговоре против Аттала? Высокой должности в новой провинции? Разрешения поехать торговать в Рим? Как бы там ни было, а пятьсот тысяч сестерциев, надежный ночлег, охрана – как нельзя кстати! И совсем будет хорошо, если этот Эвдем поможет мне проникнуть во дворец к Атталу!»

– Кроме того! – обежав повеселевшего Луция, запищал на другое ухо управляющий. – Если ты задержишься по делам в других городах нашего царства, рабы доставят тебя в лучшие харчевни Эфеса, Левков, Смирны. Можешь привести и своих друзей: еда, вино, танцовщицы – все оплачено!

– Твой хозяин случайно не бог с рогом изобилия в руках? – недоверчиво слушая управляющего, рассмеялся Луций.

– Нет, он на службе у начальника кинжала!

Луций приостановился, словно налетел на невидимую стену. Внезапная догадка осенила его.

«А этот Эвдем не так уж и прост! Повозка, охрана, оплаченный обед во всех городах, – все это действительно неспроста! Мало того, что я весь на виду в его доме, так теперь ему будет известен каждый мой шаг в Пергаме и за его пределами! Но он явно перестарался, теперь я буду начеку. Не отказываться же мне в самом деле от его подарков и услуг, чтобы не вызвать подозрений, да и без охраны в этом городе мне никак нельзя!»

Сделав вид, что рассматривает одну из многочисленных в коридоре статуй – бородатого Сатира, – Луций кивнул управляющему, и они продолжили путь. Перед обитой позолоченными пластинами дверью евнух попросил римлянина минуточку подождать, пока он доложит своему господину о приходе достопочтенного гостя.

– Не угодно ли тебе будет пока осмотреть эту прекрасную парную статую? – указал он коротким пальцем на мраморную фигуру девушки, склонившуюся над спящим юношей. – Это Селена и Эндимион, которого Зевс погрузил в вечный сон, чтобы сохранить ему вечную молодость и красоту. Скульптор запечатлел один из тех трогательных моментов, когда влюбленная Селена приходила в пещеру на горе Латмос, чтобы любоваться юношей и целовать его!

Заинтересовавшийся Луций обошел статую и, когда оглянулся, управляющего рядом уже не было. Из приоткрытой двери донесся знакомый голос Эвдема:

– Сейчас освобожусь. – И тот же голос, только уже жесткий, не терпящий возражений, быстро проговорил: – Это хорошо, что ты познакомился с рабом купца Артемидора. Теперь под видом обиженного римлянином человека ты должен проникнуть в его дом и сообщать мне о каждом новом госте, о каждом разговоре! Не обессудь, что для убедительности твоих слов о жестокости римлянина мои люди вчера основательно разукрасили тебя. Вот тебе за это три золотых статера!

– Но, господин! – послышался знакомый Луцию голос, прерывающийся от обиды и волнения. – Я вызвался служить тебе совсем не ради денег!..

– Знаю, Демарх! – повысил голос Эвдем. – И потому доверил тебе один из самых опасных домов в Пергаме! А статеры возьми, – уже мягче добавил он. – Они еще пригодятся твоей семье. Ведь теперь некогда будет таскать тележки с вещами гостей Пергама, а твое прекрасное знание города поможет в достижении более высоких целей! Ступай!

Дверь распахнулась, и на Луция чуть было не налетел тот самый носильщик, по вине которого он чуть было не остался без вещей.

Увидев римлянина, Демарх испуганно отпрянул, словно встретил живое изваяние самого страшного бога, и бочком, бочком – между статуей и Пропорцией – стал протискиваться к выходу.

– Разве так нежно я разукрасил бы тебя за вчерашнее? – усмехнулся Луций, глядя на покрытое синяками и ссадинами лицо носильщика, и погрозил ему вдогонку кулаком: – Я бы нарезал ремней из твоей подлой шкуры и с утра до ночи стегал бы ими твою жену и детей! Но погоди – это наша встреча с тобой не последняя!

Сердито отдуваясь, Луций вошел следом за евнухом в роскошную залу. Нехотя кивнул приветливо улыбнувшемуся хозяину.

– Встретил старого знакомого? – подводя римлянина к креслу с пурпурными подушками, спросил Эвдем, делая знак управляющему удалиться. – Я понимаю, он оживил в тебе неприятные воспоминания. Но, право, это безобиднейшее и самое покорное на свете существо! Забудь о нем, словно его никогда не существовало. Тем более, что это святая правда: как только он окажет мне небольшую услугу, мои люди превратят его в воздух, землю, траву… Они, в отличие от меня, не поэты, но дело свое знают. Лучше скажи, как тебе спалось в моем дворце, не испытываешь ли ты в чем нужду или недостаток?

– В твоем дворце впору останавливаться самим богам! – искренне воскликнул Луций. – А твоим гостеприимством и щедростью остался бы, наверное, доволен даже сам Юпитер! Эта подаренная армии Рима партия оливкового масла, туника, твоя забота о моем безопасном передвижении по Пергаму…

– Пустяки! – мягко перебил Луция Эвдем.

– Твой дом, наверное, богаче дворца самого царя! – вкрадчиво заметил Луций, осторожно подталкивая разговор к Атталу. – И прекраснее!

– Богаче – да, – кивнул Эвдем и виновато пожал плечами. – Но – не прекраснее!

– Как?! Да твоя спальня, эти залы, коридоры со статуями… Одна только Селена, ласкающая юношу, чего стоит!

– Отныне она твоя!

– О!

– Но остерегайся! – лукаво поднял палец Эвдем. – Если от невинных ласк со спящим Эндимионом Селена родила пятьдесят дочерей, то тебя ждет настоящее разорение бесчисленным количеством приданых! Ведь, судя по вчерашним восторгам танцовщиц, ты далеко не сонный человек!

Вспомнив приятно проведенную вторую половину вчерашнего пира, Луций довольно усмехнулся и вздрогнул от неожиданного вопроса:

– Когда велишь запаковывать эту статую?

«Выпытывает, что именно привело меня в Пергам: оливковое масло, которое он уже закупил, или… Ай, хитрец, задурманивает приятными разговорами, чтобы узнать главное. Но меня так просто не проведешь!»

Не переставая улыбаться, Луций ответил уколовшему его острым взглядом Эвдему:

– Благодаря тебе, этот поистине царский подарок можно упаковывать хоть сегодня. Но… – нарочито долго помедлил он, – я хотел бы осмотреть Пергам, когда еще представится такая возможность. И потом – очень надо повидать вашего царя, о нем столько противоречивых слухов у нас в Риме, но вряд ли это возможно…