Текст книги "Большая судьба"
Автор книги: Евгений Федоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)
Отец девочки и демидовские рабочие долго рассматривали находку и, наконец, признали в ней золото. Простодушный крестьянин сейчас же доложил обо всем заводскому управителю Ивану Полузадову. Вместе с самородком к нему доставили на смерть перепуганную девочку.
Верхне-Невьянские заводы принадлежали Демидовым на посессионном праве, и открытие золота могло привести к изъятию завода в казну. Полузадов рассвирепел и велел высечь девочку розгами. Несчастную затащили в конюшню и так избили, что она не перенесла этого издевательства и помешалась в рассудке.
Много лет спустя Катя выздоровела. И когда Гумбольдт проезжал через Урал, он пожелал увидеть девушку, открывшую золото. Ему представили красивую, крепкую женщину. Она с охотой обо всем рассказала ученому.
Находка Катей Богдановой золотого самородка заставила горное ведомство отнестись к россыпям с большим вниманием. Опытный уральский штейгер Брусницын, проживавший на Березовском заводе, прознав о находке на поверхности земли, стал внимательно исследовать пески на Березовских промыслах. Труды штейгера оправдали себя: он напал на золотоносные пески и, наладив правильную промывку их, в течение сорока дней добыл около трех фунтов золота. Это окончательно всколыхнуло горное ведомство, которое занялось разработкой россыпей в районе Березовского завода, а затем и в других местах. Успех Брусницына вскружил головы уральским заводчикам, началась "золотая лихорадка". Этому способствовало и то обстоятельство, что в 1812 году правительство разрешило заводчикам поиски золота в их собственных дачах. Лихорадочные поиски и добыча золота постепенно охватили округ Верх-Исетских, Невьянских, Гороблагодатских, Нижне-Тагильских, Сысертских, Кыштымских заводов, а также район Златоуста и Миасса. В 1799 году в Миассе, задолго до приезда Аносова на Урал, отстроили золототолчейную фабрику и начали разработку золотоносных руд. Драгоценный металл выделяли из руд при помощи ртути. Работа была кропотливая, вредная, и такая добыча золота обходилась очень дорого. Ко всему этому, россыпи в бассейне речки Ташкатургана вскоре были истощены и добычу забросили.
Казалось, что всё будет предано истории. Но совершенно неожиданно старатели, промышляя на свой страх и риск, открыли на берегах Ташкатургана новые россыпи. Начальник Златоустовского округа заложил там прииски.
Прошло немного времени, когда из Миасса в Златоуст прискакал гонец и сообщил сказочную новость: в один из дней на прииске, который в честь царя назвали Царевониколаевским, из ста пудов песка намыли до пуда золота. Казалось, золотой песок неиссякаем: каждый день попадались крупные самородки, а весной 1826 года откопали золотой самородок весом более двадцати четырех фунтов!
Однако этот "золотой поток" продолжался лишь десять лет. Затем добыча резко снизилась, и большие затраты пропали даром.
Между тем министр финансов Канкрин проводил денежную реформу, для которой требовалось увеличение золотых запасов. Из Санкт-Петербурга в Златоуст полетели настойчивые требования расширить добычу золота, и Аносов энергично занялся геологическими изысканиями. К этому времени в Миасс для работы прибыл инженер-майор Лисенко. Небольшого роста, очень подвижной, горный офицер сразу пришелся по душе Павлу Петровичу. Аносов с увлечением рассказывал ему об Ильменях, о долинах уральских рек и тайнах гор. Оба они были влюблены в свое дело и могли часами разглядывать образцы горных пород.
А когда подули теплые весенние ветры, партии разведчиков тронулись в горы. Верхом на низкорослых лошадках Аносов вместе с Лисенко проехал долину Ташкатургана... Хороши в эту пору ночи в горах: вверху – звездная россыпь, рядом шумят боры, и торопливый Ташкатурган ревет и уносится в таинственную мглу. У костра тепло, уютно. Золотые рои искр рассыпаются над рекой.
Глядя на звёзды, Павел Петрович задумчиво спросил:
– Отчего шумит Ташкатурган?
И сам себе ответил:
– С гор бегут вешние воды, неспокойные, сильные... Нет, не от этого шумит Ташкатурган!
– Отчего же? – добродушно спросил Лисенко.
– Отпугнуть хочет! – серьезным тоном отозвался Аносов.
Горный офицер удивленно посмотрел ему в лицо:
– Вы всё шутите, Павел Петрович!
– Нисколько не шучу, – в серых глазах Аносова сверкнули искорки. Тут, как в сказке. Река эта, как Полоз-змей, шипит, злится, оберегает заколдованный клад. Я так думаю: ложе реки таит золото.
– Раз так, – весело подхватил Лисенко, – надо узнать петушиное слово, чтобы вырвать клад у Полоза.
– А петушиное слово нам подскажет геология сих мест! – улыбнулся Павел Петрович и стал подробно рассказывать о своих догадках.
Лисенко внимательно слушал.
– Сколько человек умения и хитрости применяет, чтобы найти золото! продолжал Аносов. – Что за металл? И радости, и горе сосредоточены в нем! Иногда бывают трагикомические истории. Сейчас вот вспомнилось... – Павел Петрович взял палку и пошевелил хворост в костре, искры посыпались гуще. Совсем рядом, в чащобе, заухал филин. – Хо-ро-шо! – глубоко вздохнул Аносов. – Слыхали про "кошачье золото"? Ну, так вот... Приехал к нам в Миасс некий хитрющий человечишка Бибельман. По всему видно, прослышал про золото и решил его втайне поискать. Мы спрашиваем его: "Зачем вы в такую даль на Урал из Одессы приехали?". Взглянул он большими, грустными глазами и ответил: "Что мне нужно? Совсем немного. Ищу малюсенький кусочек своего счастья". Сколько мы ни следили за ним, он вдруг исчез из Миасса и пропадал целый месяц. Надо признаться, на душе у меня стало немного тоскливо. Предприимчивый человек, а погибнет в тайге зря: может медведь задрать или дурной человек убьет... Бегут через Камень каторжные, среди них есть отчаянные... Однако опасения мои были напрасными. Бибельман явился. Но в каком виде? Оборванный, худой, обросший бородой, но сам веселый и прямо ко мне. С порога объявляет: "Хочу искать золото. Прииск хочу!". Я улыбнулся. Он понял мое недоверие, вынул из-за пазухи мешочек и положил передо мной: "Смотрите, здесь золотой песок!". Я высыпал горстку на ладонь. В самом деле, горят золотинки, и их очень много. "Это богатейшая россыпь. Я знаю, где она... Я нашел свое счастье", – полузакрыв глаза, в упоении прошептал он. Мне стало жалко этого самонадеянного человека, которым овладел дух жадности. Да что ж поделаешь? – вздохнул Аносов. – Взял я у него щепотку "золотого песку" и на его глазах бросил ее в стакан с водой. Как и следовало ожидать, песок быстро пошел на дно, а "золото", вопреки законам физики, осталось плавать. Бибельман побледнел. "Это вы подшутили надо мной? – с дрожью в голосе спросил он. – Ведь так не должно быть. Золото всегда тонет! Вы – фокусник!" – "Плохие фокусы, милый мой! – отрезал я ему. – Вы принесли "кошачье золото". – "Что это значит?" – в исступлении закричал незадачливый старатель. "То, что вы приняли за золото, всего-навсего чешуйки золотистой слюды – флогопита..." – "Как вы сказали? – схватился за голову Бибельман. – Но я же ему, паршивцу, сто рублей дал!" – "Вас обманули! Ваш проводник на самом деле нашел золото, а вы его потеряли... Плохое ваше счастье..." Представьте, от разочарования он сошел с ума...
– Жаль, – тихо обронил Лисенко. – Золото многих губит. – Он опустил голову, вздохнул: – А всё же человечество любит золотой блеск...
Костер догорал; раскаленные угли подернулись пеплом.
– Пора спать, – сказал Аносов и встал. Укладываясь в палатке на ночлег и прислушиваясь к неугомонному шуму реки, Павел Петрович сказал:
– Погоди, мы тебя успокоим. Вот пройдут талые воды, и ты смиришься...
Через три недели, исследуя русло Ташкатургана, геологи в урочище Андреевском открыли богатую золотую россыпь.
Аносов пребывал в Златоусте, и Лисенко послал ему туда весть;
"Найдено настоящее золото... Добыта тайна великого Полоза – вешнего Ташкатургана".
Аносов просиял: он радовался не столько находке, сколько предприимчивости Лисенко.
"Всё, к чему прикасается его рука, принимает вдруг романтический вид. Веселая душа!" – по-отцовски ласково подумал он о геологе.
Андреевский прииск оправдал надежды: из девяноста трех тысяч пудов золотоносного песку извлекли два пуда двадцать девять фунтов золота!
Нет-нет да и попадались увесистые самородки.
Однажды загремели валдайские колокольчики и у опушки леса на глухом извилистом тракте показалась тройка.
– Гляди-ко, сам Павел Петрович едет, – сказал один из старателей, жилистый старичок Митрошка.
Не прошло и десяти минут, как тройка оказалась у прииска. Ямщик разом осадил коней; из коляски вышел Аносов.
– Здравствуй, Митрий Иванович, – поздоровался Павел Петрович со стариком. – Кстати встретил тебя.
Глаза старателя осветились приветливым огоньком. Маленький, крепенький, как гриб боровик, он стоял перед начальником горного округа и выжидательно смотрел ему в лицо. Подошел Лисенко, Аносов крепко пожал ему руку, потом сел на колоду в густую тень березы, утер пот и указал на место рядом с собой. Лисенко устроился на бревне, а Митрошка опустился на траву, подвернув по-татарски ноги.
– Вот что, Иванович, человек ты бывалый, разное видел на своем веку, немало золотого песку пропустил через свои руки, – спокойно начал Аносов. – Вот и скажи мне по совести, много у нас из-под носа уходит золота?
Митрошка вздохнул, глаза его стали лукавыми.
– Это как тебе сказать, Петрович, – со смешком в голосе ответил он. Не пойман – не вор...
– Я совсем о другом, – перебил его Аносов. – Не о хищениях.
– А о чем? – поднял удивленные глаза старатель.
– Давно мы золото моем, а хорошо ли? Сколько золота в песке остается?
– Бог его ведает; надо думать, поболе, чем намываем. После нас тут проходят с лотками и тоже свое находят, – пояснил Митрошка.
– То-то и оно, – вымолвил Аносов и, обратясь к Лисенко, добавил: Подумайте, сколько силы человеческой зря теряется! Жаль, очень жаль. Надо подумать над тем, как побольше извлекать золота.
– Но мы и так намываем немало! Мне кажется, это предел, – возразил инженер. – Впрочем...
– Вот именно – впрочем; надо найти свое, новое! – загораясь, заговорил Аносов. – Почему мы должны всё водой делать? Я предлагаю применить плавку золотых песков!
Брови старика-старателя полезли кверху, губы задрожали в беззвучном смехе:
– Да где это видано, батюшка! Ты хоть людям о том не говори...
Аносов поднялся, лицо его стало суровым:
– Ну, коли так, Митрий Иванович, поедешь со мной и сам будешь делать то, о чем я сказал!
Митрошка взмолился:
– Освободи, сударь...
– Нет, нет, – отверг его просьбу Павел Петрович. – Полезай в дрожки, поедем!
Кряхтя, Митрошка взобрался на сиденье.
– А вы тоже над моими словами подумайте, – крикнул Аносов инженеру.
Заклубилась пыль. Жарко припекало солнце. Старатель беспокойно задвигался на сиденье.
– Ты угомонись, от меня не уйдешь! Опыт мне твой нужен! Ты, да я, да Швецов – увидишь, что сделаем! – сказал Павел Петрович и весело засмеялся...
Примчались на Николае-Алексеевский рудник. Добыча золота была там скудная. Горы песку промывали на вашгерде, и в результате каторжного труда в лотке задерживались лишь жалкие крупицы золота.
Митрошка встрепенулся.
– Вот она правда, Петрович. Сам видишь: золото моем – голосом воем...
– Погоди, братец, – остановил его Аносов. – Вот тебе задача. Отбери десять тысяч пудов золотых песков да перемешай. Будем пытать песок, что он скажет?
Поставили палатку, и Павел Петрович устроился в ней. Ранним утром, когда густой туман клубился в долине, он со старателями принимался за работу. Митрошка на глазах преображался. Его большие корявые руки легко и быстро справлялись с любым делом. На приисках всё было ему знакомое, родное. Работал он с песней. Как веселый воробей, он порхал по отвалам, управлялся с корытами, с ручным вашгердом. Потряхивая лотком, он пел:
Таракан дрова рубил,
Себе голову срубил,
Комар воду возил,
В грязи ноги завязил... Эх!..
Глядя на проворные, легкие движения старателя, Аносов удивлялся: "Сколько же силы и проворства в нем? И весел, как щегол!".
Рядом с Митрошкой в мыслях инженера вставал строгий, с иконописным лицом литейщик Николай Швецов.
"И тот, и другой – разные люди, а работе всё отдают! – думал Павел Петрович. – Для обоих труд не проклятие, а радость. Работают, как веселую игру ведут".
Поздно вечером, когда все старатели разбрелись по баракам, Митрошка вертелся у костра. Стряпухи налили ему в чашку хлёбова, досыта накормили и ласково уговаривали:
– А ты допой нам песню свою...
Старатель огладил бороденку, лукаво подмигнул женщинам:
– Будь по-вашему, сизокрылые.
Аносов, лежа в палатке, прислушивался к пению старика и удивлялся его неугомонному характеру. Митрошка бойко, разудало распевал:
...Вошка парилась,
Приушмаривалась.
Мушка подскочила
И в предбанник утащила.
Вы бегите-ко, ребята,
По попов, по дьяков,
По богатых мужиков... Эх!..
Приискатель схватил две ложки и, выстукивая ими дробь, пустился в пляс. Он кружил, притопывал, задорно поводил глазами на жёнок и продолжал лихо распевать:
Зародила попадья,
Зародила воробья,
Долгоносенького,
Чернохвостенького.
Его староста судил.
Егор Филатыч рассудил
Не бить его кнутом,
А остригчи кругом,
Две косички оставить,
Воробья в попы поставить... Эх!..
Аносов не утерпел, вышел из палатки к костру. Тут уже толпились работные. Митрошка не смутился; закинув задорно голову, лукаво поглядывая на Павла Петровича, он зачастил под стрекотанье ложек:
Кто не едет, кто нейдет,
Воробья попом зовет;
Что ты, батюшка попок,
Что ты ходишь без порток,
Портки строченые,
Невороченые.
Портки девушки шили,
Тараканы источили,
Девки хлопнули окном,
Убежали за попом.
Поп не знает, куда деться:
Он кадило-то под лавку,
Аллилую на кровать,
Сам забрался под кровать... Эх!..
Старик в последний раз топнул ногой, махнул рукой и угомонился.
– Фу, устал, бабоньки. Кто пожалеет, жбан квасу поднесет...
Стряпухи охотно напоили Митрошку квасом.
– Ну и молодец ты, – похвалил его пожилой приисковый. – Тоску словно рукой снял. Оно, брат, так, с песней да с шуткой, веселее живется...
...Незаметно старатель Митрошка вошел в замыслы Аносова, с полуслова его понимал. Вот уже две недели, как они поселились на берегу ручья и ворошили песок.
Опыт за опытом. Всё новые и новые открытия. Павел Петрович тщательно записывал результаты в таблицу. Она раскрыла перед ним ошеломляющую картину: существующий "мокрый" способ промывки золотых песков извлекал из них золота в сто тридцать один раз меньше, чем его было в породе.
Горько усмехнувшись, Аносов рассказал об этом старателю.
– Теперь сам видишь, Митрий Иванович: мы только сверху слизываем. Египетский труд...
Митрошка потупился.
– Давно всё вижу, – признался он. – Что ни выдумка твоя, то лишнее золото...
Павел Петрович целый день молча сидел в палатке, шуршал бумагами. Последнюю ночь он плохо спал. Митрошка встревожился: сколько раз инженер выходил на берег реки, прислушивался к лепету струй и о чем-то вслух говорил сам с собой.
Утром Аносов приказал насыпать мешок золотоносного песку. Его уложили в дрожки, и Павел Петрович наказал Митрошке:
– Ну, Митрий Иванович, ты пока здесь поживи, а я в Златоуст...
По приезде на завод Аносов вызвал Швецова и сказал:
– Искали мы булат и нашли его. А теперь попробуем добыть из песка золото.
Литейщик не удивился, он привык к неожиданностям.
Они провели первую плавку в тигельном горшке. Сплавили десять фунтов песку с угольным порошком и флюсами. Из полученного золотистого чугуна извлекли 10,75 доли золота.
– Что же это дало?
Павел Петрович вслух подсчитал итоги: 100 пудов песку при обработке в тигле давали в 100 раз больше золота, чем при "мокром" способе.
Догадка оправдывала себя.
Аносов решил рискнуть проплавить золотоносные пески в доменной печи. Заложили 2818 пудов песку.
Стоя перед домной, Павел Петрович весело смотрел на огонек и думал: "Словно алхимики добываем золото!".
У него было бодрое настроение, его зоркий глаз и чутье подсказывали, что всё идет хорошо. Получили 50 пудов золотистого чугуна. Анализ показал, что в каждом пуде его содержалось 11 золотников и 4 доли золота. Значит, на 100 пудов песку выходил 21 золотник золота.
– В двадцать восемь раз больше, чем при промывке! – весело сказал Аносов. – Теперь за дело!..
– Еще того не было, чтобы золото добывали в домне! – удивлялся Швецов. – Шутка ли, плавим чугун, да не простой, а золотистый!
Он долго задумчиво разглядывал домну, словно впервые ее видел и хотел сказать: "Вот ты какая!".
Однако за первыми радостями пришла тревога. Было очевидно, что новый способ извлечения золота выгоден, но для того, чтобы ввести его в широкую практику, требовалось переоборудовать домны.
Со смутной тревогой Аносов писал в горный департамент доклад "О способе обрабатывать золотосодержащие пески плавкой".
Канкрин быстро отзывался, когда предстояло выколотить лишнюю копейку, но дать средства на организацию нового дела для него было выше всяких сил.
Министр, внимательно выслушав восторженный отзыв генерал-адъютанта Чевкина об открытии Аносова, молчал, хмурился. Наконец сердито сказал:
– К чему всё это, не понимаю. На наш век золотых россыпей хватит! Слава богу, рабочие руки дешевы, и золото они добудут недорого! Разошлите циркуляр с рекомендацией опытов Аносова. А пока – честь имею кланяться.
Канкрин, выпрямился, как палка, и протянул генералу руку.
Чевкину перевалило за пятьдесят, он много работал в горном департаменте, но в душе его остались живые чувства. Сходя с лестницы, он тяжко вздохнул и подумал: "Жаль, столько богатства упускаем. Рутина, косность, скопидомство... Что же после этого рекомендовать Аносову?".
Павел Петрович долго ждал решения. В конце концов пришлось махнуть рукой.
"Нужно искать что-то другое, чтобы облегчить каторжный труд золотоискателей и увеличить добычу", – решил он.
В мае, когда наступили погожие дни, Аносов захватил детей и вместе с Татьяной Васильевной отправился на всё лето в Миасс. В отрогах Ильменских гор на берегу резвой речушки он разместился с семьей в небольшом бревенчатом домике. Казалось, впервые за всю жизнь к нему пришли спокойные, приятные дни. Из-за дальних зауральских озер рано вставало ликующее солнце. Татьяна Васильевна поднимала детей, кормила их, и они шумной стайкой убегали на речку, пробирались в дальние прохладные ущелья, опускались в заброшенные каменоломни. Мать с беспокойством ждала их. Отец радовался: ребята возвращались из своих путешествий с карманами, набитыми интересной добычей. Чего только тут не было! Когда усталые дети укладывались спать, Татьяна Васильевна осторожно вытряхивала из карманов на стол ракушки, камешки, куски руды.
– Я думала, что они берегут сокровища, уральские самоцветы, а здесь всякая чепуха! Ах, милые, милые ребята! – вздыхала она, и лицо ее озарялось лаской.
Павел Петрович внимательно рассматривал находки детей.
– А ведь это и в самом деле сокровища! – восхищенно говорил он.
"Интересно, где они добыли эти древнейшие окаменелые ракушки? Надо спросить!" – Мысли Аносова уносились в далекое прошлое Каменного Пояса. Перед его взором расстилалось древнее море, в котором когда-то жили эти мелкие существа...
А вот еще диковинки! Окаменевшие грибы, "чёртовы пальцы" – камни разнообразных и поразительных форм. Где, в каких обнаженных пластах, обнаружены они?
– Это хорошо, что дети увлекаются всякими диковинками. Значит, сердца у них горячие, ум – пытливый. Внимательный исследователь природы не должен проходить мимо столь чудесных находок, – задумчиво сказал Павел Петрович.
– Ну уж и чудесные! – насмешливо отозвалась Татьяна Васильевна.
– Именно чудесные! – повторил Аносов. – Они имеют непосредственное отношение к полезным ископаемым. Это их спутники, надежные приметы! Погоди, милая! – Он оторвался от стола, порылся в чемодане, извлек оттуда томик Ломоносова и прочел вслух:
– "Пойдемте ныне по своему отечеству, станем осматривать положение мест и разделим к произведению руд способных от неспособных; потом на способных местах поглядим примет надежных, показывающих самые места рудные. Станем искать металлов, золота, серебра и прочих; станем добираться отменных камней, мраморов, аспидов* и даже до изумрудов, яхонтов** и алмазов".
_______________
* А с п и д – так в старину назывался черный аспидный сланец.
** Я х о н т – старинное название рубина.
Татьяна Васильевна попросила:
– Читай дальше. Это очень интересно.
Аносов проникновенно продолжал:
– "Малые, а особливо крестьянские дети, весеннею и летнею порою играя по берегам рек, собирают разные камешки и, цветом их увеселясь, в кучки собирают; но они, не имея отнюдь любопытства, неже зная пользу, так оставляют или в реки бросают для забавы. Сие великое действие натурой без народного отягощения в великую государственную пользу и славу легко употребить можно... Металлы и минералы сами во двор не придут: они требуют рук и глаз для своего прииску..."
Павел Петрович смолк и лукаво посмотрел на жену:
– Ну, что теперь скажешь? А знаешь ли ты, кто нашел на Урале первый алмаз? Крестьянский мальчик Павел Павлов... В кармашке он таскал кварцевые гальки. Однажды заезжий горный инженер попросил мальчугана показать свои "сокровища". И что же? К своему великому изумлению, инженер нашел среди галек алмаз!..
Татьяна Васильевна ничего не сказала, поднялась из-за стола.
Проходя в детскую, она взглянула в распахнутое настежь окно. Впереди под луной сияло озеро. За ним в горном ущелье шумел лес. Легкий ветер пахнул запахом пряных трав и цветов.
Мать склонилась над кроватью. Самый маленький крепко зажал в руке цветной камешек-окатыш.
Татьяна Васильевна пригладила его курчавые волосы.
"Милые вы мои, хорошие. Следопыты таинственных недр!" – с умилением подумала она и долго не могла оторвать нежного взгляда от безмятежных детских лиц...
На восходе дед Митрошка приходил к домику Аносова, садился на крылечко и ждал выхода инженера. Старик привязался к Павлу Петровичу и ни на шаг не отходил от него. Теперь старатель сам находил неладное в промывке золотоносных песков.
– Как ты ни промывай их, а всё же вода уносит легкие золотинки! рассуждал он. – Это первый разор. А второй, – глядишь, безобидные галечки, ну и в отвал их. Господи боже, а ведь внутри вкраплены золотинки! Кругом потери.
– Ты скажи мне, Митрий Иванович, что, по-твоему, мешает полностью уловить золото? – спросил Аносов старателя.
Митрошка подошел к вашгерду и, показывая на быстро взмученную струю, сказал:
– Несёт всё валом: и глину, и песок, и золотинки. Сделать бы протирку песков, чтобы глина не скрадывала и не уносила с собой золота.
– Это верно, – согласился Аносов и, следя за промывкой, пришел к мысли: "А что если для скорейшей и легчайшей растирки приводить в движение самые пески, а не сосуд, в котором они находятся... Хорошо бы еще привести пески в движение с наименьшей силой и тем самым уменьшить их сопротивление".
Старатель принялся за работу. Павел Петрович смотрел на струю и продолжал думать: "Хорошо бы, чтобы пески возможно долее соприкасались с одной и той же водой. Песок станет разжиженным, и из него выпадет больше золота".
Аносов подошел к лотку, захватил горсть галек и стал очищать их от глины и ила.
В это время в его мозгу шла лихорадочная работа. Постепенно в его воображении вставали очертания будущей золотопромывальной машины...
В троицын день приисковые девки ходили на реку пускать венки, вечером водили хороводы. Татьяна Васильевна издали любовалась цветистыми сарафанами, гибкими движениями, медленной поступью шедших по кругу жизнерадостных молодых работниц. Луга ярко зеленели, светилось голубизной озеро, в котором плыли отраженные белые громады облаков. Кругом переливалась богатая россыпь красок – лесов, величавых опаловых гор, небесной лазури и солнечного сияния. Очарованная ликующей красотой, молодая женщина вдруг всем своим существом почувствовала своеобразие и прелесть уральской природы.
"Ах, Урал, Урал – прекрасная земля!" – радостно глядя широко открытыми глазами на народное гулянье, подумала Татьяна Васильевна и, подхваченная внезапным порывом, забыв обо всем, бросилась к хороводу. Раскрасневшаяся, словно помолодевшая, она закружилась в плавном движении и своим мягким контральто подхватила песню:
Уж я, молода,
Из-за гор гусей гнала...
И круг живо подхватил припев:
Это быль, это быль,
Быль, былиночка моя...
Ах, как хорошо стало Татьяне Васильевне! Всё случилось так просто. Никто не жеманится, ни сторонится ее. Все ласковы с ней. Бойкий чубатый старатель крепко сжал руку Татьяны Васильевны и высоко понес:
Это быль, это быль,
Быль, былиночка моя...
С крыльца сошел Аносов и залюбовался хороводом. Дети теребили его:
– Папа, смотри, как хорошо мама идет в хороводе!
– Чудесно! – согласился отец. Ему самому хотелось сорваться с места и смешаться с пестрой толпой приисковых, но, скосив глаза на серебряный эполет, он вздохнул и повернулся к дому.
Его радовало то, что вся семья находилась в светлом подъеме, загорелые дети здоровы, жена счастлива...
Аносов с увлечением работал над конструкцией новой машины.
Ее ладили на его глазах, тут же на прииске. В Сатке и Златоусте спешно отливали части. За отливкой следил Швецов.
Подошел денек, когда аносовский агрегат поставили на рабочее место. Лица у приисковых серьезны, торжественны; трудно отогнать людей от машины.
– Бог с ними, пусть смотрят! – разрешил Павел Петрович и махнул рукой.
– Эй, эй, пошла, родимая! – горласто закричал дед Митрошка и, сняв шапку, перекрестился. – В добрый час!..
Резвая струя устремилась по жёлобу. Машина работала легко, ритмично. Прислушиваясь к дыханию паровичка, Аносов безотрывно смотрел на чугунные чаши, где двигались лапы, растирая песок в воде...
Солнце между тем припекало, поднимаясь всё выше и выше. Павел Петрович ушел под навес. Постепенно расходились и приисковые.
Агрегат без остановки отработал всю смену – десять часов. Павел Петрович остановил машину и тщательно исследовал ее работу. В откидных песках оставалось значительно меньше золота, чем прежде! Промывка ста пудов золотоносного песку обошлась около пятнадцати копеек, а на старых грохотах и механических приводах стоила двадцать!..
Митрошка утер пот, умильно поглядел на Аносова.
– Ну, что хочешь сказать? – догадываясь о его желании, спросил Павел Петрович.
– Только выслушай, Петрович! – взволнованно сказал старатель. Видать, так суждено: на одну стежку-дорожку попали мы. Дозволь мне, Петрович, при механизме остаться. Хоть все тут старались, а всё же не могу свое сердце оторвать от этого дела. Будто и я вместе с тобою рождал умную машину...
– Что ж, вижу твое старание! – согласился Аносов. – Тебе и быть при ней...
На землю упал осенний лист. Пора и в Златоуст! Павел Петрович отправил семью домой. Бодрая, посвежевшая Татьяна Васильевна с детьми тронулась в путь.
Аносов остался в Миассе и принялся за новую затею...
Как-то, еще в Златоуст, к нему заехал демидовский механик Мирон Черепанов и рассказал о своем "сухопутном пароходе". И сейчас Павел Петрович мечтал о чугунной дороге. До паровоза было еще далеко! Но колесопроводы, тележки для груза с конной тягой оказались возможными. Хорошо доставлять по такой дороге тяжелые пески на промывальную фабрику!
Снова мастерские были заняты срочными заказами. Павлу Петровичу до зимы хотелось пустить тележки по рельсовому пути.
Глубокой осенью от прииска к фабрике пошли первые грузы по чугунной дороге. Две лошади свободно и резво тащили тележки, груженные песком. За рабочий день они перевезли две тысячи восемьсот пудов.
Радуясь этому, Аносов в то же время сожалел: "Как жаль, что нет сил подняться против косности санкт-петербургских департаментов. Нижний Тагил рядом; что за радость была бы пустить по колесопроводам черепановский "сухопутный пароход!".
Глава вторая
РОССИЯ БУДЕТ ИМЕТЬ СВОИ КОСЫ ЛУЧШЕ ПРИВОЗНЫХ
Аносов много думал над тем, как облегчить тяжелый труд русского крестьянина. Часто вечерами он извлекал из укладки первые арсинские косы и подолгу рассматривал их. Вспоминалась поездка с Лушей на завод, светлое росистое утро, когда он вместе со стариком Николаем Швецовым взялся за косу. Долго пришлось ждать, пока отпали все препятствия. В 1834 году Аносов перевел Арсинский завод на выделку кос. Однако впереди предстояла жестокая борьба: русским изделиям нужно было открыть дорогу на рынок. Сделать это было нелегко. Россию к этому времени заполонили товарами иностранные фирмы. Передовые помещики, которые ставили сельское хозяйство на новый лад, преклонялись перед заграницей. Оттуда они ввозили машины, плуги, косы и, кто бы мог подумать, даже сохи доставлялись иностранцами! У Арсинского завода был сильный, изворотливый противник – австрийские промышленники, которые снабжали Россию косами.
Многое предстояло сделать, и, прежде всего, нужно было добиться, чтобы русские косы были лучше и дешевле иностранных.
Павел Петрович энергично взялся за дело. Он написал в Московское общество сельского хозяйства письмо, которое было опубликовано в "Земледельческом журнале".
Аносов прекрасно понимал, что его противники готовятся к жестокой схватке. До Златоуста дошли слухи, что австрийский заводчик полковник Фишер прибыл из Шафгаузена в Петербург с партией отличных кос. Он несколько недель осаждал департамент горных дел, подкупал чиновников и добивался испытания своей продукции. Австриец добрался до самого министра финансов Канкрина и уговорил его.
Павел Петрович предвидел трудности и всю зиму находился на Арсинском заводе. Изредка он заезжал домой, прокуренный дымом, усталый и пыльный, и, наспех перекусив, уже бежал на оружейную фабрику. Татьяна Васильевна умоляюще смотрела на мужа:
– Павел, ты бы пожалел себя! Отдохни с дороги!
Но Аносова не тянуло к домашним делам, он торопился к литейщикам, где его поджидал Швецов.
В тревогах и в непрерывной работе прошла зима. Наступил март. Косы были готовы. Вскоре пришло уведомление департамента о предстоящем испытании. Косы уложили в ящики и погрузили на подводы.
Павел Петрович написал второе письмо в Московское общество сельского хозяйства:
"Милостивый государь! Посылаю при сем в Москву косы с большей надеждой, нежели прежняя. Испытания прошедшей осенью, меры, принятые к избежанию недостатков, и частая поверка заставляют меня быть уверенным, что они выдержат все пробы, необходимые для кошения. Из 15 кос, взятых для общества, только одна, большой руки, несколько трудно отбивалась, но и ту я послал, не желая отступать от уведомления, что косы взяты без выбора. Впрочем, опыт на деле покажет ее достоинство.
Прочитав в "Земледельческом журнале" статью о кошении ржи в удельном имении Симбирской губернии, я направил также 100 кос к господину управляющему, статскому советнику Бестужеву; в виде опыта я прошу его оказать содействие к ознакомлению с ними крестьян..."
