Текст книги "Большая судьба"
Автор книги: Евгений Федоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)
– Еще как, милый ты мой! – жарко сказала она, зарделась вся и смущенно потупила глаза. Помолчав с минуту, продолжала с грустью: – А всё же понимать надо, что не пара я тебе. Не спорь! Не пойдешь против всех! И кержаки нас загубят, да и ты потом соскучишься со мной. Свяжу тебя по рукам и ногам, а дела уж не поправишь. И себя загублю, и тебе много напорчу. Ты еще встретишь свою суженую и не вспомнишь обо мне, сам над собой смеяться будешь. Не судьба нам, Павел Петрович. Не поминай лихом. И, распахнув двери, она решительно вышла во двор.
Бледный и растерянный, он стоял в дверях и смотрел вслед девушке. Луша двинулась к воротам, а Аносов продолжал взволнованно глядеть на нее, полный неясных, терзающих сомнений. Она шла, качаясь, как тростинка, в своем голубом кубовом сарафанчике. Павел Петрович одумался, нагнал ее у калитки, схватил хрупкую ладонь девушки и крепко сжал в своей. Ласковое тепло пошло по всему телу и согрело его сердце.
– Неужели уйдешь навсегда?
– А как же иначе, Павлушенька? Если вправду меня любишь, то пожалей сиротину, не рви мое сердце... – прошептала она и ниже опустила голову. Он видел бледное лицо Луши, на густых темных ее ресницах заблестели слезинки.
– Прощай, Павлушенька...
Девушка жарко взглянула на горного офицера.
– Ну, да ладно! – решительно сказала она. – Целуй, родной!
Глава пятая
ЦАРСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В ЗЛАТОУСТ
От петербургских приятелей начальник Златоустовского горного округа Татаринов дознался, что император Александр Павлович собирается совершить путешествие на уральские заводы.
Дошли слухи о том, что Турция, подстрекаемая английским правительством, усиленно готовится к нападению на Россию. Царь забеспокоился и сейчас много времени уделял осмотру оружейных заводов. Только недавно он посетил Тульские оружейные заводы и остался весьма доволен ими. Любивший парады и фрунт, царь увлекался также и хорошим оружием. В Златоусте по его инициативе отстроили фабрику холодного оружия; вполне естественно, что при своих объездах государь не преминет посетить и городок в горах. Это сильно взволновало Татаринова. Несмотря на то что Златоустовский завод прославился выделкой белого оружия, состояние его внушало серьезную тревогу. В своем докладе директору горного департамента расстроенный начальник Златоустовского округа сообщал:
"Все заводы ветхи, оружейные строения разбросаны и почти все валятся. Но, призвав господа бога на помощь, не буду унывать, но всеми средствами стараться украсить по возможности все селения, сквозь которые благоугодно будет государю императору проезжать..."
Боязнь, что царь может всё увидеть, заставила Татаринова написать правду о заводе. И в самом деле, строения пришли в ветхость, а местами грозили развалиться. Доменный цех возведен был в давние годы, как только отгремела пугачевщина, и с той поры не перестраивался. За полвека пришла в упадок и молотовая фабрика. Работа на заводах велась по старинке. Везде преобладал ручной труд крепостных. Качество выплавки чугуна, отливки пушек и ядер оставляло желать много лучшего. Пушки на опытном поле нередко разрывались при первом же выстреле. Всё это волновало Татаринова, но еще больше его беспокоило настроение уральских закрепощенных рабочих. Только четыре года назад было подавлено восстание на Березовских казенных золотых приисках, после этого усмиряли демидовских рабочих, а совсем недавно с большим трудом погасили восстание рабочих на Кыштымских заводах наследников купца Расторгуева. Отзвуки этого восстания еще и сейчас давали о себе знать. Кыштымские рабочие во главе со своим вожаком Климом Косолаповым всю зиму 1822 года сами управляли заводскими делами. Они прогнали хозяев, приказчиков и представителей горного ведомства, но, несмотря на это, завод исправно продолжал работать. К движению кыштымских рабочих стали приставать рабочие и крестьяне из Уфалейских заводов. Снова пламя пожара грозило охватить Урал, и только в феврале 1823 года его удалось потушить. Боязнь, что златоустовские рабочие могут пожаловаться царю на свою невыносимо тяжелую жизнь, пугала Татаринова. Ко всему этому озадачивал его и церемониал встречи царя на заводе. Как вести себя в таком случае? Он настойчиво добивался указаний по этому поводу от начальника горного департамента.
"Остаюсь в недоумении, – писал он, – где я должен сего дорогого гостя встретить, в главном ли заводе у его квартиры, или на границе земли, принадлежащей златоустовским заводам, т. е. у перевоза на Саткинской пристани? Должно ли его с хлебом-солью встречать в каждом селении и заводе, или сие противно его высочайшей воле? Донося о сем вашему превосходительству, всепокорнейше прошу наградить меня вашим начальническим наставлением..."
Департамент горных дел не замедлил отозваться и прислал начальнику округа самую подробную инструкцию, как встречать царя.
Вслед за этим в августе 1824 года в Златоуст прискакал казак с эстафетой. Оренбургский военный губернатор конфиденциально сообщал, что в сентябре на завод пожалует уже пребывающий в путешествии император Александр I. На заводе начался переполох и суета.
Со всего края сгонялись крепостные и приписные крестьяне. По ночам горели костры: ладили дороги, чинили мосты, засыпали болотины, калюжины, стлали гати. В придорожных деревнях убирали лачуги и землянки, ставили плетни. На заводе поспешно красили корпуса. Вокруг посыпали чистым песком. Старые заводские стены подперли бревнами, а чтобы прикрыть подпорки, их заложили затейливыми штабелями. Начальник округа Татаринов охрип от брани. Он бегал по заводу, наезжал на переправы, всюду старался поспеть и всё проверить сам. Под его наблюдением строили павильоны, готовили иллюминацию. Девок обучали хороводам. По отремонтированным дорогам разъезжали горные пристава, исправники, стражники, которые наводили порядок и обучали крестьян, как вести себя при царском проезде. На заводе и в окрестных селениях шатались сотни шпионов.
Государя сопровождал придворный повар Миллер. Однако Татаринов с дальних и близких заводов привез десятка полтора знатных стряпух. С неделю они препирались в выборе яств для царской свиты.
Между тем на заводе деятельно шли свои приготовления. Рабочим из заводских кладовых выдали новые сапоги и кафтаны. На сходе отдали строгий приказ: в царский приезд надеть праздничную одежду и иметь веселые, беззаботные лица. Тем, кто не имеет праздничной справы, запретили выходить на государеву дорогу и попадаться на глаза царю.
Командир инвалидной команды, охранявшей заводский острог, сбился с ног, кулаки его распухли от усердия. Задержанные на правеж мужики под его неусыпным наблюдением скоблили пол и стены "терновки", чтобы уничтожить следы крови. Острожный двор усыпали желтым песком и, как в Троицын день, обсадили срубленными березками. Со двора убрали замызганные, и не раз политые кровью козлы, на которых стегали непокорных.
Лишь в украшенном цехе шла обычная деловая суета. Павел Петрович приготовил только свой парадный мундир, и этим ограничилось его беспокойство. За мастеров он был уверен. Немцы и русские граверы состязались друг с другом в искусстве. Иван Бушуев, склонясь у верстака, тщательно выводил на клинке прекрасный строгий узор. Клингентальцы изготовляли шпагу для царя...
Несмотря на сентябрь, стояли теплые погожие дни. По утрам из-за гор бодро поднималось солнце, и всё рдело под его лучами. Придорожный дубняк пламенел своими багровыми листьями, березовые рощи лениво опустили золотые пряди. Тишина обнимала горы. На заре 21 сентября царский кортеж выехал из Уфы. Весь этот день на завод к Татаринову скакали гонцы с донесениями. Дорога пролегала через скалистый хребет; чем ближе поезд царя двигался к Златоусту, тем величественнее становились горные вершины. Всё круче и круче делались подъемы и затруднительнее спуски. Царь выходил из экипажа и шел, прихрамывая, пешком. В последние дни у него сильно отекли ноги. За ним медленно двигались экипажи. Император любовался развертывающейся перед ним панорамой гор. Сопровождавший его начальник генерального штаба Дибич с тревогой поглядывал на государя: не наскучило ли? Но Александр Павлович, показывая на грозные шиханы, восторгался:
– Чудесный край! Богатый край!
На повороте поезд царя ожидала толпа башкир, почтительно обнаживших головы.
– Кто это? Что они бормочут? – удивленно спросил Александр.
Дибич махнул башкирам рукой, давая понять, чтобы они удалились.
– Это кочевники, ваше величество. Они счастливы видеть в горах русского царя! – льстиво сказал он императору.
Государь молодцевато выпрямился и поднялся в экипаж. Кортеж двинулся дальше.
Солнце склонилось к западу, когда вереница экипажей приблизилась к горе Березовой. Уже с утра здесь толпились сотни рабочих и служащих завода.
Впереди выстроенных горных чиновников важно расхаживал Татаринов. В сторонке выжидательно поглядывал в горы пристав Апсалон, – не пылит ли дорога?
После томительного ожидания вдали показались экипажи. Впереди всех на почтительном расстоянии скакал казак.
Сильные и матерые, как звери, кони легко и быстро вынесли царскую коляску на гору. Позади торопилась свита. Александр Павлович сидел в карете, отвалившись на спину, и слегка щурил близорукие глаза. Широкое лицо его розовело на солнце и оттенялось чуть-чуть рыжеватыми баками, лоб был высокий и крутой.
По команде пристава Апсалона все упали на колени. Государь благосклонно улыбнулся. Трепеща от страха, к коляске подошли Татаринов и пристав. Начальник горного округа вытянулся во фрунт и стал докладывать. Царь перебил его:
– Скажите, как идет у вас оружейное дело?
– На заводе и оружейной фабрике, ваше величество, ежедневно работает две тысячи сто пятьдесят человек! – ответил Татаринов.
– Хороши успехи? – уставился в начальника округа царь.
– Весьма, ваше величество!
Вдруг, словно спохватившись, Александр озабоченно спросил:
– Как живут мои золингенцы? Приносят ли пользу здесь?
Татаринов расплылся в улыбке и, желая угодить царю, доложил:
– Государь, ваши действия всегда приносили только пользу горному делу!
– Я весьма рад этому, – томно ответил царь. – Устройство немцев стоило нам больших хлопот. Я уверен, что они уже отблагодарили нас за нашу заботу.
Царь устало сомкнул глаза, давая понять о конце доклада. Тогда Татаринов обратился к Александру:
– Ваше величество, позвольте спустить коляску под гору на руках!
Царь милостиво кивнул и, поддерживаемый Дибичем, вышел из экипажа. Крепкие руки работных разом выпрягли коней. Коренником взялся великан Лучкин, а рядом с ним еще десятка два рабочих. Экипаж плавно и медленно стал спускаться под гору. Государь и свита осторожно сходили по головокружительному склону.
Когда все благополучно спустились с горы, Александр уселся в коляску. Взгляд его упал на Лучкина. Он внимательно оглядел грудь богатыря, его плечи, руки и приказал:
– Этого человека причислите к моим слугам!
Вынув серебряный рубль, царь бросил его на дорогу:
– Бери на счастье!
Но ошеломленный Лучкин не двигался с места. По его загорелым щекам струился пот. Он что-то хотел сказать, но его толкали в спину, торопливо шептали:
– Поднимай живей! Экое счастье привалило человеку!
Царский экипаж проследовал дальше, а Лучкин всё еще стоял с затуманенными глазами. Видя его волнение, пристав Апсалон спросил его:
– Что ж, небось, счастлив? Что же ты хотел вымолвить государю?
– Ваше высокородие, умолите оставить меня на Камне ради престарелой матери!
– Дурак! – грубо отрезал пристав, круто повернулся и поспешил к своей лошади.
Между тем вереница экипажей неторопливо подъезжала к Златоусту.
– Это почему так расстроился богатырь? – неожиданно спросил у Дибича царь.
– Ваше величество, от великого счастья даже сей Голиаф не утерпел и прослезился. Столь чувствительны сердца ваших подданных!
На златоустовских улицах расставленный шпалерами народ встретил царя громогласным "ура". Заводские жёнки по наказу Татаринова выбегали на дорогу и подстилали под царскую коляску белоснежные холсты и полотенца.
Миновав Большую Немецкую улицу, государь подъехал к собору, который светился тысячами огней. Народ в церковь не пустили. Под прохладные своды храма вошли государь, его свита и избранные горные начальники. Священник долго не задержал царя, служба была короткой. По выходе царя из церкви люди опять кричали "ура".
Царь устал и велел везти себя на отдых. Он поместился в доме Татаринова. На город опустилась ранняя осенняя ночь. На заводском пруду и на павильонах вспыхнули разноцветные огни – жгли фейерверк, в бесчисленных плошках дымилось сало.
Царь стоял у окна и любовался иллюминацией, пылавшей на фоне темных гор. Склонив голову, Александр прислушивался к шуму в турбинах. Он поднял удивленные глаза на Татаринова:
– Почему так долго работают на заводе?
Начальник горнозаводского округа почтительно склонил голову:
– Государь, рабочие получают сдельно. Жадный народ здесь. Мы гоним их домой, а они не желают.
Царь повернулся спиной к окну и равнодушно обронил:
– А-а-а... Понимаю...
Глава шестая
АЛЕКСАНДР I НА ОРУЖЕЙНОМ ЗАВОДЕ
В полдень царю представили чиновников горнозаводского округа. В большом светлом зале их выстроили во фрунт. Аносов стоял в середине шеренги и вспоминал свои школьные годы. В корпусе, как и все кадеты, он мечтал попасть на глаза царю и отличиться каким-нибудь необыкновенным подвигом. Прошло семь лет, как он покинул стены корпуса. За эти годы в его жизни многое изменилось, и сам он, живя среди литейщиков и мастеров оружия, многому научился и по-другому смотрел на жизнь.
Аносов и не замечал, что рыхлый и мрачный Татаринов несколько раз недовольно взглянул в его сторону. Начальник горного округа много раз обошел фрунт, присматриваясь к мундирам и выправке своих подчиненных. Ему определенно не нравился молодой инженер Аносов: в своем мешковатом мундире Павел Петрович выглядел неказисто. Татаринов уже готов был сделать замечание Аносову, но в эту минуту в соседнем зале раздался звон шпор, невидимые руки широко распахнули двери, и сопровождаемый свитой император появился в квадратном просвете. На мгновение он задержался на пороге и, прищурив близорукие глаза, критическим взглядом окинул фрунт. Навстречу ему торопливым шагом поспешил Татаринов, но государь легким движением руки остановил его рапорт и двинулся к выстроенным чиновникам.
Все замерли. Аносов впервые видел Александра I вблизи. Император мерным шагом шел вдоль фрунта. Его лоб с большими залысинами и пожелтевшее угасшее лицо говорили о жизненной усталости. Царь ни разу не улыбнулся. Большие глаза были пусты и мертвы. Когда начальник горного округа называл фамилию и должность горного чиновника, государь на минуту задерживался, рассеянно выслушивая ответы.
Наконец Татаринов назвал фамилию Аносова. Павел Петрович вздрогнул и поднял глаза. Александр стоял против него и разглядывал скромный мундир инженера. Аносов поклонился.
– Ты где учился? – глуховатым голосом спросил его император.
– В корпусе горных инженеров, ваше величество.
– А-а-а! – протяжно отозвался царь. Вероятно, не разобрав ответа инженера, он приложил к уху ладонь и слегка наклонился.
Татаринов незаметно повел глазами, давая понять Павлу Петровичу, что царь глуховат и с ним следует говорить громче. Аносов стоял прямо, не шелохнувшись, и царь, закончив беглый осмотр строя, резко сказал:
– Плохой ты фрунтовик! Чем занимаешься?
– Работаю в украшенном цехе, ваше величество! – ровным тихим голосом ответил Аносов на вопрос царя.
Александр не расслышал слов горного офицера. Скучающий, он двинулся дальше. На душе у Аносова стало тяжело и грустно. Печально посмотрев вслед удаляющемуся царю, он подумал: "Государь безразличен ко всему, ничто его, кроме мундиров, не интересует! Для чего же устроена эта комедия представлений?".
Царь обошел фрунт и, пройдя несколько шагов вперед, еще раз обежал задумчивым взглядом лица чиновников и вымолвил:
– Благодарю вас, господа! Надеюсь на верную службу!
За всех ответил Татаринов. Угодливо изгибаясь, он взволнованно закричал, чтобы слышал царь:
– Ваше императорское величество... Государь... Мы бесконечно счастливы... Мы...
Но император не дослушал его заученной речи, повернулся и размеренным шагом удалился из зала. За ним, перешёптываясь, устремилась свита. Только генерал Дибич задержался в дверях и объявил Татаринову:
– Его императорскому величеству угодно осмотреть завод. Прошу вас! он учтиво поклонился и вприпрыжку стал догонять царскую свиту...
Царь посетил завод. У горнов хлопотали рабочие в праздничной одежде, которая стесняла их движения так же, как стесняло и мешало работе присутствие царя. Александр подошел к одной наковальне и попросил инструмент. Ему подали что-то недокованное. Царь величественно взял молоток, ударил им несколько раз, неловко поворачивая раскаленный кусок металла. Татаринов умилился:
– Ваше величество, вы как заправский кузнец изволили сковать гвоздь!
Император снял запачканные перчатки, отбросил их и сказал строго:
– Царь должен всё уметь!
Он прошел в цех, где выделывались стальные клинки, и долго приглядывался к их синеватому блеску.
– Хорошие клинки! – сказал он с видом знатока. – Спасибо нашим клингентальцам, выручили!
Бородатый мастер вдруг выпрямился и с укором посмотрел прямо в лицо царя:
– Никак нет, ваше величество. Эти клинки сроблены русскими мастерами!
Татаринов старался оттереть старика. Он лебезил, по-песьи заглядывая в глаза государя:
– Это не совсем так, ваше величество! Он ничего не знает!
– Как не знаю! – вспылил мастер. – Да немцы нам ничего своего не передали. Что робили мы до них, то и робим! И не худо, ваше царское величество.
Лицо царя стало замкнутым. Он отвернулся от словоохотливого оружейника. И в эту минуту, словно из-под земли, вырос мастер Крейншток с клинком в руке. Царь просиял.
– Ваше императорское величество! Мы весьма рады вашему вниманию. Дозвольте припасть к вашим стопам, осчастливьте нас принятием сего подарка! – витиевато проговорил гравер и, упав на колени, передал царю золоченый клинок. Александр с улыбкой принял подарок и, осторожно держа его, поднес к глазам. На зеркальном фоне четко выделялась буква "А", а под ней вырезанная римская единица. Вокруг буквы были выгравированы венки, короны и волнистые ленты. Императору понравилась немецкая работа. Он передал подарок генералу Дибичу:
– Вели сберечь!.. Благодарю! – любезно улыбнулся он клингентальцу: Сегодня же приду к тебе в гости...
– Ваше величество... Ваше величество! – залепетал обласканный Крейншток. – Все немцы будут очень, очень счастливы. Разрешите пригласить в дом пастора!
Царь в знак согласия наклонил голову.
– А пока веди и показывай! – сказал он Татаринову.
В сопровождении блестящей свиты император неторопливо пошел из цеха. Бородатый русский мастер с изумленным лицом смотрел вслед царю.
– Эка, что за царь! Перед немцем гнет шею, а на русского и взглянуть не хочет! – с тоской вырвалось у него.
На его плечо легла тяжелая рука приказчика:
– Ну, варнак, быть тебе поротому за дерзость!
– Уйди! – сверкнув глазами, сказал мастеровой. Было тяжело на сердце. Руки его дрожали от обиды...
Между тем Александр проходил по мрачному проходу. Внимание его привлекла широкая низенькая дверь.
– Что там? – спросил царь.
– Украшенный цех, государь! – пояснил Татаринов и распахнул дверь.
У порога царя встретил Аносов. Александр проследовал в обширное помещение с низким потолком. В широкие окна скупо вливался серенький, осенний свет. Всюду рядами стояли грубо сколоченные столы, за которыми сидели склоненные над работой мастеровые. При появлении государя граверы молча поднялись и вытянулись, ожидая царского слова.
Император огляделся и сказал Аносову:
– Покажи-ка, любезный, что здесь делают!
Павел Петрович в цехе чувствовал себя свободнее, чем на приеме в управительском зале. Он загорелся и восторженно, с порозовевшим лицом почти прокричал в ухо государю:
– Ваше величество, здесь совершается подлинное искусство! Лучшие клинки тут предаются золочению и украшаются разнообразными насечками!
– Что значит насечка? – заинтересовался царь.
– Разрешите показать, государь? – спросил Аносов.
Император прищурился на смелого горного офицера, но всё же с улыбкой отозвался:
– Любопытно! Покажи-ка искусство наших мастеровых!
Он вышел на середину обширного помещения. Более сотни мастеровых художников, граверов, насекальщиков, резчиков по дереву и кости – стояли у своих верстаков, ожидая царского приказа.
– Распорядитесь, чтобы приступили к работе! – глуховато вымолвил государь.
Аносов предложил мастеровым продолжать работу, и в цехе наступила глубокая, ничем не нарушаемая тишина. Царь внимательно огляделся. Кругом сидели плечистые бородатые мужики, с приглаженными и взятыми под ремешок волосами, стриженными по-кержацки. Одеты они были в опрятные черные штаны, заправленные в крепкие козловые сапоги, и в чистые рубахи, поверх которых были наброшены чистые холщовые передники. Александру это понравилось, и он одобрительно сказал Татаринову:
– Вижу, мастеровые в довольстве живут!
– В приличном довольстве и в счастии! – умильно заговорил начальник горного округа. – Взгляните, ваше величество, на сии образцы мастерства!
Но внимание царя почему-то привлек молчаливый старичок мастеровой, погруженный в работу. Перед ним на столе были разложены несложные орудия производства: три шпильки – костяная, черного дерева и тонкая стальная. Склонившись над пластинкой, гравер-искусник стальной шпилькой насекал на ней контуры красивого орнамента.
– Как всё это просто! – с наивностью вымолвил царь. – Я не вижу в этом искусства!
Словно кто резанул по сердцу Аносова. Ему стало обидно за мастера. Не сдержавшись, Павел Петрович смело ответил царю:
– Государь, эта работа только началась, и не видно всей трудности мастерства. Прошу, ваше величество, взглянуть сюда, – указал он императору на Ивана Бушуева.
Царь нехотя подошел к верстаку. Гравер быстро поднялся и, обтерев клинок чистым передником, подал его государю.
Александр приблизил саблю к глазам. На струйчатом металле по глубокому синему небу лебяжьей стайкой плыли легкие курчавые облака, а в глубине мерцающего сплава наметились контуры подернутого дымкой Уральского хребта. Поближе, на переднем плане, серебрился простор безмятежного озера, над берегом которого смотрелась в зеркало вод кудрявая березка. Всё это было еле намечено легкими линиями.
Аносов стоял рядом с царем и, забыв обо всем на свете, влюбленно разглядывал волшебный рисунок на стали. Здесь одна, чрезвычайно тонкая, но четкая линия дополняла другую, а вместе они создавали этюд. Красивое и умелое сочетание света и теней на миниатюрном кусочке стали передавало радостную иллюзию погожего уральского летнего утра.
– Что же ты хотел этим изобразить? – обратился к Иванке царь.
– Ваше царское величество, здесь видна Родина, русская земля, за которую воин, владеющий этим клинком, идет в злую сечу!
Александр иронически улыбнулся. Он поднял на Аносова утомленные глаза и сказал:
– Для возбуждения боевого пыла воину нужны не мирные идиллии. Возьмите! – вернул он клинок Аносову, а тот передал его Бушуеву.
Мастер огорченно опустил голову. Но тут Павел Петрович вспомнил о другом, парадном клинке и обратился к царю:
– Ваше величество, не обессудьте, русские умельцы от усердия своего решили поднести вам доселе невиданное.
Царь поднял на Аносова недоуменный взгляд.
И тогда Иванка вынул другой клинок и показал его государю. Александр нехотя взял этот клинок и начал рассматривать. Взор царя стал яснее, блеснул жизнью.
На темном фоне стали по узкой кромке земли мчались золотые крылатые кони, впряженные в колесницу. Гривастыми бегунами правил воин в латах, а позади него, с копьем в руке, стоял готовый к битве крылатый человек. Над ним распростерся могучий орел, а еще выше блистала царская корона. Всё сверкало золотом на вороненом поле, обведенном золотой же рамкой. Царь повернул клинок, и в этот миг луч солнца упал на гравюру. Всё сразу заискрилось, оживилось, пришло в движение...
Александр остался доволен клинком. Он поманил взглядом генерала Дибича и сказал ему:
– Посмотрите на чародейство, сделанное простым человеком! Как могло это случиться? – обратился он к Аносову.
– Ваше величество, позвольте на это ответить краткой, но мудрой народной сказкой.
Царь находился в благожелательном настроении и снисходительно отозвался:
– Слушаю...
– Есть сказка о живой воде, государь, – спокойно начал Аносов. – На поле брани лежит распростертый бездыханный богатырь. Не бьется у него смелое сердце, и закрылись черные очи. Но вот упала на него капля живой воды – и мигом затянулись страшные раны, еще капля упала – и зашевелился богатырь, открыл глаза; в третий раз брызнули на него живой водой – и встал богатырь, как ни в чем не бывало, и расправил могучие плечи...
Царь просветлел и спросил:
– К чему же эта притча? И что за живая вода, где она, в каких родниках берется?
– Живая вода, ваше величество, – народные таланты. Под рукой и очами одаренного русского человека всё оживает и пленяет взор.
– Ты настоящий пиита! – с легкой усмешкой вымолвил Аносову царь. Смотри же, тут, при воинском деле, могут оказаться не к месту подобные увлечения! – И оборотясь к Иванке, он сказал: – В Туле я тоже слышал одну притчу. Похвалялись там, что будто они для меня подковали стальную блоху, сделанную в заморских странах: "Вот, мол, государь, дивись нашему мастерству!". А скажи-ка мне, если это не сказка досужих туляков, то что бы ты сделал?
– Клинок для нее подобающего размера! – уверенно ответил Иванко.
Довольный ответом, царь рассмеялся, за ним рассмеялись и в свите.
– Дибич! – обратился к генералу государь. – Выдать ему рубль!
Иванке выложили на верстак рубль. Он посмотрел на серебряную монету и дерзко сказал:
– Благодарствую, но принять не могу денег, ваше величество.
– Это почему же? – удивился царь и недовольно взглянул на Аносова.
Павел Петрович стоял, вытянувшись во фрунт, и смотрел Александру в глаза. Боясь, что разобиженный Иванка скажет дерзость, Аносов предупредил его и объяснил государю:
– Среди работных такой обычай: за подарок не берут платы, государь. Мастерство бесценно!
– А-а-а! – издал протяжный звук государь и, передав клинок Дибичу, зашагал прочь...
Аносов на приличном расстоянии сопровождал его. Вдруг Александр остановился, поманил Павла Петровича к себе. Горный офицер почтительно приблизился.
– Скажи, как ты считаешь: больших успехов достигла моя фабрика? спросил Аносова царь.
Павел Петрович слегка побледнел, но твердо ответил:
– Не могу этого сказать, ваше величество.
– Почему? – недовольно удивился Александр.
– Все русские люди, и я в том числе, мечтают о том, чтобы сделать для отчизны такое оружие, которое превосходило бы золингенское и не уступало лучшим булатам! – смело сказал Аносов.
Честный и мужественный ответ поразил царя.
– Спасибо за правду, – милостиво поблагодарил он и что-то шепнул Дибичу.
Генерал сказанное царем быстро записал в книжечку.
Татаринов на ходу шепнул Аносову:
– Полагаю, вас представили к награде...
Вечером Александр пожелал ознакомиться с жизнью иноземных мастеров. Дородный кучер Илья подал к подъезду временной царской резиденции экипаж. Александр предложил Татаринову поехать вместе с ним на Большую Немецкую улицу. Начальник горного округа, отличаясь невероятной тучностью, еле взгромоздился в экипаж. Под огромной тяжестью рессоры сдали и экипаж так осел, что ноги царя оказались почти на земле. Император развеселился. Пришлось подать начальнику крепкие, устойчивые дроги, на которых он и поехал вслед за царским поездом.
Остановившись перед опрятными светлыми домиками, царь вышел из коляски и в сопровождении свиты и Татаринова стал заходить в квартиры клипгентальцев. Он охотно вступал в беседы с немецкими мастерами, выслушивал их жалобы, в такт покачивая головой. Александр сдержал свое слово и зашел к Крейнштоку, у которого остался завтракать. Белокурая толстая немка смущалась и краснела под пристальным взглядом царя и прятала под фартук большие потные руки. Остроносый немец, воздев кверху руки, вздыхал:
– Майн гот, как я щастлив, фаше феличество!
Под восторженные восклицания колонистов император покинул Большую Немецкую улицу, приказав – выдать из государственной казны каждому из хозяев посещенных им домов по пятьсот рублей ассигнациями.
При выезде из Большой Немецкой улицы к царской карете бросился обрюзглый клингенталец и, держа на голове лист бумаги, закричал:
– Фаше царское феличество, есть один жалоб...
– Что это значит? – спросил император генерала Дибича.
– Немец жалуется, ваше величество!
– Принять жалобу и учинить следствие. Нехорошо притеснять иностранцев! – резко сказал царь.
Карету остановили, и Дибич взял жалобу немецкого мастера.
Вечером генерал вызвал Аносова на допрос.
– Почему вы допустили небрежное отношение к иностранным мастерам? строго спросил он.
Павел Петрович пожал плечами:
– Но я не знаю, в чем моя вина.
Дибич выразительно посмотрел на горного офицера и сурово сказал:
– Они жалуются на то, что вы не вставили двойные рамы в окнах их квартир!
– Ваше превосходительство, я не обещал этого делать. Мои обязанности заключаются в другом. Вставлять двойные рамы – это их личное дело! спокойно, но решительно ответил Аносов.
– Но вы могли это сделать хотя бы из уважения к таким великим мастерам! – более мягким тоном сказал Дибич, и в голосе его прозвучала легкая ирония.
– Ваше превосходительство, я не вижу от сих великих мастеров никакой пользы – ободренный улыбкой свитского генерала, признался Павел Петрович.
– Что вы сказали? – Дибич выразительно посмотрел на горного офицера.
– Золингенские мастера плохо знают оружейное дело. Не у них надо учиться русским рабочим, а им следует присмотреться к нашей работе. Взгляните на работу русских мастеров, и вы сами убедитесь в этом!
Генерал подошел к Аносову, его глаза были непроницаемы.
– Не будем говорить об этом, – сухо предложил он...
Царь осмотрел музеум при Златоустовском заводе, где хранились макеты с золотых самородков, обнаруженных на Урале. С любопытством рассматривая их, император вдруг спохватился:
– Кстати, скажи, – обратился он к Татаринову, – как работает мой золотой прииск на Миассе?
– Весьма хорошо, ваше величество.
Александр повернулся в сторону вагенмейстера генерала Соломко и приказал ему:
– Повелеваю приготовиться завтра в дорогу. А вас, господа, обратился он к свите, – приглашаю на мой прииск, где я буду копать золото на счастье.
– Ваше величество, счастье у вас необъятно! – льстиво вставил Татаринов. – Вы поразили врагов России на смерть и унижение. Уверен, что будете счастливы и в поисках благородного металла!
