Текст книги "Большая судьба"
Автор книги: Евгений Федоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
– Что это за бумага? – удивился Павел Петрович.
– Тут изложен мои претензий. Пунктуален есть запись!
Аносов прочел написанное: "Фриштык первый в Башкир один рубль, фриштык еще в Башкир один рубль..."
Горный офицер был возмущен. На листе самым тщательным образом были записаны завтраки, обеды, кофе, которых он удостоился в гостях у Каймеров.
– С вас выходит пятьдесят рублей и полрубля! – нагло сказал немец и протянул руку. – Я жду расплата.
Аносов густо покраснел: он никогда и нигде не видел такой бесцеремонности.
– Помилуйте, но ведь за гостеприимство не платят деньгами? – смущенно забормотал Павел Петрович.
– Совершенно верно. Гостеприимство, любезность – бесплатно. Но вы же пили, ели и занимали время у порядочной девушки! – возмущенно выкрикнул Каймер. – Хороший господин сам должен понимать всё!
– Как же так! – недоумевающе пожал плечами Аносов.
– Я буду делать великий скандал на весь Златоуст и даже весь санкт-петербургский департамент, и вы не только будет платить денег, но и еще кое-что... Мы рассчитывали на вас, как жених, а вы избрали простой русский девка...
Каймер нагло наступал на растерявшегося Аносова. Павел Петрович был возмущен, и вместе с тем жгучий стыд охватил его. Овладев собой, Аносов подошел к сундучку, в котором хранились его небольшие сбережения. Он вытащил из него шкатулку и, отсчитав пятьдесят рублей с полтиной, выложил перед гостем:
– Получайте и уходите!
Немец засопел от удовольствия, не торопясь проверил деньги и чопорно откланялся. На пороге он остановился и, потряхивая над головой рукой, патетически взвыл:
– Бог мой, вы разбили сердце Эльзы. Она есть лучшая хозяйка и девушка во всем Златоуст!
Он хлопнул дверью и скрылся.
Аносов присел к столу и задумался. Его принимали за жениха! "Может быть, Эльза даже и не знает об этом?" – успокаивал он себя. Ему хотелось верить, что эта скучная, но добрая девушка думает о нем иначе, чем ее отец – корыстный и наглый человек.
Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
Глава первая
ЛЮБЕКСКИЙ КУПЕЦ МЕНГЕ ГРАБИТ УРАЛЬСКИЕ
БОГАТСТВА
С гор и полей только что сошел снег, и по обсохшей дороге в Златоуст внезапно приехал иноземный гость из далекого немецкого городка Любека, торговец цветными камнями Менге. Худощавый, с большим обвислым носом и толстыми губами, Менге производил неприятное впечатление. Еще больше отталкивала его назойливость. Однако купец славился как неутомимый охотник за камнями. Ювелиры, ученые, торговцы драгоценностями и многие музеи Европы знали его как весьма предприимчивого человека, который в поисках самоцветов обрыскал полсвета. Его не случайно назвали "горным Колумбом". Менге появлялся там, где обнаруживались интересные минералы. В каменных кладовых Любека были собраны редкие богатства мира. На большом столе, покрытом черным бархатом, сияли и переливались непотухающими огоньками драгоценные камни, привезенные с Цейлона, из Америки, Индии, Бразилии и других мест. Тут сияли зеленым цветом изумруды, краснели кровавые гранаты, голубели амазониты, сверкали топазы, переливались нежной зеленью аквамарины. Во всем блеске и во всей яркости очарованного зрителя манили игрой "цветы земли" – самоцветы. Они приплыли из-за морей, пересекли материки, горы и пустыни, чтобы лечь сюда на черный бархат и увеселять взор человека.
С тех пор как на Каменном Поясе появились немцы, до Менге и его соотечественников проникли интересные вести о Южном Урале, в горах которого старатели отыскивали руды, золото и редкие самоцветы. Кое-что дошло и до Любека и попало в руки купца Менге. Однако жадный охотник за камнями не удовлетворился этим и решил сам отправиться в трудный и далекий путь. И вот он приехал в Златоуст, где остановился у своих земляков. По приезде он явился к новому начальнику Златоустовского горного округа Ахте, который разрешил ему посетить Ильменские горы. Аносов познакомился с купцом у Ахте и сразу догадался, что торговец камнями не случайно оказался в Златоусте. Павел Петрович весьма сухо и неприветливо держался в беседе с Менге, который поражал его своей пронырливостью и необычайной алчностью. Разговаривая с Аносовым, он беспрестанно перебирал длинными толстыми пальцами, унизанными перстнями. Студенистые и подвижные персты торговца очень походили на щупальцы жадного спрута. Менге умел занимательно рассказывать разные истории о цветных камнях, и эти истории зачастую походили на сказку. Слов нет, иноземный гость понимал толк в горном деле, но черты торгашества и жадности, которые сквозили во всем его облике, не пришлись Аносову по душе. По уходе гостя Павел Петрович нахмурился и сказал Ахте:
– Напрасно изволили допустить его в Ильменские горы! Пользы от сего нашему отечеству не предвидится.
Начальник горного округа недовольно пожал плечами и ответил Аносову:
– Пусть разнесет славу о богатстве нашей земли, – в том и будет польза!
Спорить с Ахте было бесполезно, и Аносов вскоре откланялся. Придя домой, он долго не мог успокоиться. Богатства Ильменских гор были издавна известны многим русским людям. Когда-то сюда добирались из далеких краев предприимчивые новгородцы, и от них пошли здешние названия многих гор и рек. За новгородцами в Ильменские горы пришли московские люди и нашли тут железо, слюду, цветной камень, а неподалеку в Миассе в минувшем столетии стали плавить медь. Побывал тут и известный ученый Петр Симон Паллас, член Российской Академии наук. Сопровождаемый проводниками, он пересек Ильменские горы и внимательно рассматривал каменоломни, недавно заложенные уральскими горщиками. На глаза ему попались древние копани, в которых он обнаружил признаки медных руд. Паллас тщательно записал всё увиденное в Ильменях. Здесь он обследовал слюдяные копани, мраморные ломки и восторгался цветной яшмой. Постепенно раскрывались богатства Ильменских гор. Можно ли быть равнодушным, когда знаешь, что к этим богатствам тянутся жадные руки иноземцев? Однако Аносов был бессилен предпринять что-либо против использования русских богатств Менге.
С болью в сердце Павел Петрович наблюдал за сборами любекского купца в Ильменские горы. Предприимчивый охотник за камнями разыскал в Златоусте старых Горщиков и вместе с ними отправился на поиски. Он не пропустил ни одной заброшенной копани, тщательно исследуя их. Опытные умельцы-рудознатцы отыскивали для него новые месторождения цветных камней. Менге не доверял горщикам и сам залезал в копани, где подолгу разглядывал камень. Ничто не ускользало от его внимания. Добытое в недрах гор проводники укладывали в ящики и отвозили на хранение в Златоуст. Никогда и нигде купец не видел таких богатств, как те, что скрыты были в русской земле. Перед ним, как в сказке, открывались целые россыпи голубовато-зеленого амазонского шпата. Все отвалы щетинились остроугольными осколками цветного камня, они блестели на ярком уральском солнце, отливали всеми тонами. Менге не мог скрыть своего восторга перед невиданной волшебной красотой самоцветов. И сама природа вокруг поражала его воображение: внизу, на востоке от Ильменского хребта, расстилалась мягкая холмистая равнина, изукрашенная озерами, которые, как и цветные камни, сияли разными оттенками красок.
В дрожащих от волнения руках Менге держал образцы удивительных самоцветов. Его находки превзошли самые дерзкие предположения. Он нашел в Ильменях редкие минералы, которых еще не знала Европа. Казалось, что перед ним широко и гостеприимно распахнулись двери в каменные подвалы, наполненные сокровищами.
"Кажется, минералы всего света собраны в одном удивительном хребте сем, – заносил в свою записную книжку Менге. – И много еще придлежит в оном открытий, кои тем более важны для науки, что представляют все почти вещества других стран в гигантском размере".
Почти каждый день с гор подвозили в городок добытые камни. Здесь всё записывалось, тщательно упаковывалось и готовилось к дальнему пути.
Через месяц Менге снова появился в Златоусте и собрался в Любек. Было раннее утро, когда к Аносову прибежал взволнованный, побледневший старик Швецов:
– Что же это будет, Петрович? Среди белого дня грабят наши богатства!
В глазах старика стояли слёзы, можно было подумать, что он потерял самое дорогое и заветное. Вместе с Аносовым они вышли на крыльцо. На площади шумно покрикивали караванщики, ревели верблюды. Позванивая колокольчиками, вереница их, нагруженная тюками и ящиками, мерно покачивая горбами, потянулась по пыльной дороге. Впереди всех на самом высоком двугорбом верблюде ехал карамбаш,* что-то гортанно выкрикивая. Караван покинул площадь и мало-помалу стал удаляться, а вскоре и совсем растаял в синеватом тумане.
_______________
* К а р а м б а ш – водитель каравана.
Павел Петрович тяжело вздохнул; на душе кипела буря. Он взял старика литейщика за руку, крепко сжал ее:
– Что поделаешь, отец, мы с тобой тут бессильны!
Пришел вечер. Аносов уселся в своем кабинете работать, но мысли его были о другом. Он сидел у стола, а за распахнутым окном простиралась теплая звездная ночь, шелестела сочной листвой молодая кудрявая березка. В комнату на огонек влетели две пестрые бабочки и закружились вокруг пламени свечей. Павел Петрович глубоко втянул в себя приятный освежающий запах листвы, поднялся и выглянул в окно. Всё было погружено в мягкий бархатистый мрак, который наполняли сотни разнообразных звуков. Аносов прислушался. Вот неподалеку ворчливо бурлит Громатуха, – утром в горах прошел ливень, и теперь потоки стремительно торопились к Аю. На пруду наперебой кричали лягушки, а с завода доносилось пыхтенье паровой машины. Все звуки сливались в бодрящую мелодию. Светлой и радостной казалась эта ночь! И синие звёзды, которые переливались и сияли над Косотуром, и запахи листвы, и шум горной речонки – всё это манило в горы, в лес.
"И впрямь, хорошо бы побродить по горам! – мечтательно подумал Аносов. – Стоит подняться на Таганай, побывать на Юрме, перевалить за Шишимские горы! Заводу нужны металлы, в них нехватка, а Ахте дает разрешение открывать русские сундуки для чужого человека! Неужели так и останутся лежать втуне для русских людей эти бесценные сокровища?"
Он отошел от окна, уселся за стол и склонился над тетрадкой.
Стал писать: "Уральские горы, питающие сотни тысяч народа и составляющие один из немаловажных источников богатства России, давно уже заслужили подробнейшего исследования..."
Он отложил перо и задумался.
"Но разве под силу одному провести подобное исследование? – вдруг усомнился он. – Возможно ли одному человеку сделать новые наблюдения к открытию рудоносных мест, не имея на это средств?"
Аносов снова склонился над столом. Гусиное перо затрещало под сильным нажимом пальцев.
"Можно и нужно..." – решительно написал он, вскочил и заходил по комнате.
Пламя в свече дрогнуло, зашипело, – опаленная бабочка упала в растопленный воск. Павел Петрович достал из книжного шкафа карту и, разложив ее, долго рассматривал...
На другой день он вызвал к себе Швецова. Литейщик явился прямо с работы, потный, в прожженном кожаном запоне, и в нерешительности остановился у порога. Аносов подвел его к распахнутому окну и, показывая на синеватую вершину Таганая, спросил:
– Скажи, мастер, ты бывал там?
Лицо Швецова вдруг потускнело, опечалилось.
– Бывал в молодости, да отходился ноне! Не бродить мне больше по шиханам да лесным трущобам, – ноги отказали. Что ты задумал, Петрович? пытливо уставился он в лицо Аносова.
– А что ты скажешь, дорогой, если я в горы пройду и погляжу, что там для нас припасено? Не всё же чужакам растаскивать наше богатство!
Глаза старика радостно зажглись.
– Милый ты мой! – ласково прошептал он. – Неужто и впрямь сделаешь это! Для русской земли, для народа постарайся! – Глаза Швецова заблестели. Казалось, к нему вновь вернулась молодость. – Только без бывалого человека одного тебя не пущу, Петрович! Ни бродить, ни ездить по таким углам нельзя без знающего человека. Забредешь куда и не выберешься!
– Вот ты и присоветуй мне умного и толкового человека. Да такого, чтобы не только горы и тропы знал, но и камни и руды любил. Не зря по горам пойду!
– Эка жалость, сам не могу тебя сводить! Отходился! – сокрушенно вымолвил литейщик. – Душа и глаза высоко манят, а ноги стали чужими. Что ж, есть на примете такой человек, старого леса коряга. Крепок он, истинно могуч! И каждый шихан, и любую тропку знает, как свой двор, и глаза у него на цветные камни и металлы ласковые. Чертознай! Семь десятков стукнуло, а дубом на юру стоит. Сегодня приведу тебе бедового ходуна – Евлашку Кикина!
Швецов помолчал, потом вспомнил что-то и тепло улыбнулся.
– Верь этому человеку, не продажный! – веско сказал он. – Господин Менге сманивал его в горы, положил перед ним золотой талер и сказал: "Покажи мне самое интересное в этих краях!". Евлашка отодвинул золотой и наотрез отказался: "Не для вас тут добро положено. Сами не возьмем, внуки, правнуки добудут сокровища и заживут!".
Глава вторая
ПРЕКРАСНЫ ГОРЫ УРАЛЬСКИЕ – КАМЕННЫЕ КЛАДОВЫЕ
НЕСМЕТНЫХ БОГАТСТВ
В солнечный полдень Аносов и дед Евлашка ушли в горы. Старик и впрямь оказался сильным и толковым. Высокий, с непокрытой косматой головой, он бодро и весело шагал впереди. Одет он был в старенький потрепанный кафтан и посконные порты, на ногах мягкие поршни, переплетенные ремнями. Лицо у Евлашки было загорелое, приятное. Такие лица бывают только у коренных русских пахарей, и это пришлось Павлу Петровичу по душе.
С мешками за плечами, с палками в руках, они пошли по торной дороге. На жарком солнце за спиной Аносова тускло поблескивал ружейный ствол.
– Хорошо ружьишко! – оглядев оружие, одобрил дед. – Всё, милый, сгодится в пути!
Подле Златоуста сразу начинались горные дебри и дремучие леса, в которых царствовали безмолвие, прохлада и особая привлекательная таинственность. Горного инженера поразило величие скалистых сопок и бесконечных лесных пространств. Здесь в чащобах всё жило своей, интересной и своеобразной жизнью, которую так превосходно знал дед Евлашка.
– Тут каждая местина мною исхожена! – добродушно говорил он Аносову. – Любое дерево и шихан говорят мне о горе и радости. Глянь-ко, у тропки в черемушнике ветхий крест склонился, – тут бродяги за копейку человека убили! Эх, сторонка сибирская, варнацкая сторонушка! – вздохнул старик.
Павел Петрович разглядел покрытый лишайником и мхом пошатнувшийся крест над заросшей могилой.
– Ты, Петрович, не бойся! – продолжал проводник. – Смелому человеку везде дорога, а смерть и на полатях настигнет! Русский человек оттого силен, что ничего не боится. Тем и берет. Мороза он не боится, потому что мороз только бодрит, жар ему тоже нипочем: пар костей не ломит. Воды, сырости и дождя нам ли бояться, – сызмальства в мокром месте живем. Златоуст так и зовется – "божий урыльник"! Эх, милый ты мой человек! вздохнул старик. – Урал – наш край родимый! Горы и лес кормят, одевают и душу радуют, стало быть, земля тут наша, родная, милая...
Евлашка шел широкой, размашистой походкой, прислушиваясь к лесному шуму, разглядывая каждое чем-либо приметное дерево, муравьиный холмик, и словоохотливо беседовал с ними, как со старыми друзьями.
– До чего же ты ноне хороша, милая! – обращался он к кудрявой березке. – Ну, расти, расти, себе на радость и людям в утешение!
Вот он подошел к старой сухой сосне, которая могучей колонной высилась среди чащи. Постучал в нее. Глухой, невеселый звук издала лесина.
– Мертва, отжила свое, не зацветет, не зазеленеет больше. Ждет своего ветровала! – с грустью сказал он. – Этакой лесиной моего батьку охотника в один миг на смерть уложило! Охотился он зимой за белкой, налетела буря, и страшенный ветровал повалил сосну. Она и погребла под собою охотника. Только через год горщики нашли его кости под буреломом... Тсс! – вдруг остановил он Аносова и указал на свежие следы. – Видишь, тут только что прошла лисанька, а впереди проскакал заюшка. Ну, пропал, горюн! – грустно вымолвил старик и прислушался к лесной тишине; Аносов тоже затаил дыхание. Слышно было, как билось сердце. Прошла минута, другая, и в лесу раздался жалобный крик.
– Схватила, подлая! Задушила заюшку в один момент. Хитра лисанька... Гляди, а вон тут вчера волк пробежал! – показал он на следы зверя...
Аносов молчаливо шел позади проводника. Не хотелось говорить, любо было прислушиваться к ропоту лесной пустыни, разгадывать ее тайны. Дед Евлашка радовал и удивлял Павла Петровича. Старик спокойно и мудро читал книгу природы. Каждая страница ее казалась интересной, и Аносов боялся пропустить что-либо из замеченного Евлашкой...
На скате горы шумели густолиственные березки. Где-то гомонил ручей. На старой сосне выстукивал дятел. Совсем близко из темного дупла выскользнул маленький полосатый бурундук. Заслышав людей, осторожно оглянулся и проворно скрылся среди густых ветвей огромной ели. В чаще, в невидимом затоне, крякнула утка и смолкла.
– Вода, стало быть, рядом! – пояснил Евлашка и свернул с тропки в густые кусты.
Занимался жаркий солнечный денек, под ясным голубым небом неподвижно лежало светлое Ильмень-озеро. Кругом на берегах песок да камень, смолистая жаровая сосна стеной стоит; под утренним светом искрится хвоя. В воде отражается каждое легкое летучее облачко, каждое дерево и кустик, склоненные над берегом.
– Ох, и любо! – вздохнул во всю грудь Евлашка и приостановился на отмели. – Глянь-ко, Петрович, какая лепость: вода как ясный горный хрусталь, – на дне все камушки считай!
Аносов стоял очарованный нетронутой красотой. Перед ним синели Ильменские горы, легкий туман прозрачной пеленой уплывал к лесу. Кругом неподвижная, глубокая тишина. Ничто не нарушало ее, ни один звук не тревожил невозмутимого покоя: не прошелестит под ветром лист, не рявкнет зверь, не прокричит чайка над озером. Только щуки, как быстрые тени, скользят в глубине вод да вверху в прозрачном небе неслышно кружит ястреб. В укромной заводи, недалеко от берега, спокойно плавают белые лебеди.
– Ты гляди, что за диво! – прошептал Евлашка и неосторожно треснул сучком. Лебедь-вожак насторожился, горделиво поднял голову и, заметив людей, взмахнул крыльями. За ним встревожились другие. Они приподнялись и, с силой ударяя крыльями, побежали по воде. Точно осколки горного хрусталя, во все стороны полетели сверкающие брызги. Легко и плавно, как белоснежное сказочное видение, расправив розовеющие на солнце крылья, лебеди стаей потянули к дальнему острову.
– Разумная тварь! Ушла подальше от греха! – одобрительно отозвался дед и неторопливо пошел к челну. Столкнув суденышко в воду, он забрался в него.
– Ты, Петрович, садись, а ружьишко положи. Грех бить такую тварь и рушить благолепие!
– Рука не поднимется. Ружье прихвачено на хищного зверя да на злого человека для острастки! – сказал Аносов.
– То-то же! – одобрил Евлашка и взялся за весло. Павел Петрович уселся на корме. Слегка покачиваясь, челн скользил среди зеркального простора. Из-за мохнатых хвойных вершин прибрежного леса золотыми стрелами вонзались в озеро солнечные лучи. На густых травах и камыше сверкала тяжелая роса. Челнок плыл мимо лесных зарослей черемухи, рябины, ольхи. Их сменил пахучий бор. Как могучие богатыри, закованные в золотые латы, на берег вышли вековые мачтовые сосны. Аносов жадно рассматривал всё на пути.
"Земля обетованная! – подумал он. – Человек мечется по серому и скучному Санкт-Петербургу, не ведая, сколько красот и прелестей таится в пространствах российских".
Впереди в легкой синеве всё выше вставали гребни Ильменских гор. Здесь на небольшом пространстве земли собраны все богатства земных недр.
– Богат и сказочен наш уральский край! – восторженно сказал старику Аносов.
– Эх, милый человек, да Урал-батюшка – это каменные кладовые бесценного добра! – оживленно заговорил Евлашка, и глаза его засветились молодостью. Широкоплечий, медный от загара, он медленными, величавыми движениями шевелил веслом. – Хочешь, Петрович, я тебе нашу уральскую старинушку спою? От дедов и прадедов к нам дошла и по сию пору силу свою сохранила!
– Что же, спой, послушаю! – заинтересовался Аносов.
Евлашка откашлялся в руку, огладил коротким движением бороду, и лицо его сразу стало торжественным.
– Ты уж не обессудь, как умею, так и спою, от души! – предупредил он.
Слегка прижмурив глаза, подставив лицо солнцу, дед Евлашка запел:
Стоит Урал-богатырь стальной.
Кудри его да белокурые,
Глаза у него словно звёзды ясные,
Кафтан-то на нем весь в золоте,
Опоясочка да во серебре,
Сапожки на нем жемчужные,
Каблучки-то у них алмазные...
Мечтательность лежала на добродушном лице Евлашки. Где-то из овражины, ворчливо булькая, впадал в озеро ручеек. Дед взглянул в сторону болтливой струйки, перевел дыхание. Глаза его выражали тихую грусть. Аносов невольно залюбовался стариком, а тот, собравшись с силой, снова запел:
Как солнце, наш Урал блистает
Да добрых молодцов подзывает:
– Люди добрые, вы возьмите-ка ключи,
Вы откройте в кладовых-то сундуки,
Там найдете вы сокровища мои,
Те сокровища все вам я отдаю,
Вы украсьте ими родину свою,
Чтоб она невестой красною была,
Чтоб она вас к жизни радостной вела!
Последний звук песни медленно угас в шелесте листвы. Потянуло ветерком. Челн подходил к песчаному плёсу. Широким, сильным движением весла дед Евлашка оттолкнулся от неглубокого дна, и лодочка с разбега ткнулась в берег.
– Ну, понравилась тебе, Петрович, наша уральская старинушка? спросил он, и серые глаза следопыта лукаво прищурились. – Думается мне, доживет народ, когда в один день ключи у простых людей забрякают и пооткроют они сундуки каменные для всех. Что молчишь, Петрович?
– Охотно верю, дорогой, что придет этот день. Только заветное слово надо знать! – сказал Аносов многозначительно. – Да не про всякого оно говорится...
Дед понял намек и тяжко вздохнул.
– Одного раза нашлись ключи к этим сундукам, – таинственно сообщил он. – Владел ими Емельян Иванович, да, слышь-ко, не по нутру то богачам и начальству пришлось... Не осуди меня за такие речи, Петрович. Другому ни за что не сказал бы, а тебе можно...
– Спасибо за доверие! – искренне ответил Аносов. – Ну, вот и горы! Веди, дед, раскрывай свои каменные сундуки!
– Поспешаю! – весело крикнул Евлашка, ухватился за борт челнока и вытащил его на песок. – Так надежнее, не унесет его волна. Всяко бывает, а вдруг да набежит ветер. Береженого и бог бережет. Ну, айдате! – и он повел Аносова по лесной тропке. Над головами их раскачивались крепкие литые сосны, темно-зеленые ели. Миновали елани.* Пестрые и яркие от цветов, они нежились под солнцем, обрызганные росой, которая испарялась на глазах. Роса таяла под теплыми лучами, и цветы, и былинки распрямлялись. Вот подняли головки "лесные курочки", вот распустили перышки "петушки", жарко вспыхнул иван-чай, полегоньку расправились ландыши, и широкий пестрый ковер цветов и трав засверкал еще ярче и заструил ароматы. Тепло и солнце обласкали их. В воздухе, в лесу, в травах, в чаще разливалась бодрящая свежесть. Источали смолистый аромат сосны, благоухала земля.
_______________
* Е л а н и – лесные лужайки.
Светел и радостен становился день. Дед Евлашка вел Аносова по еле приметным лесным тропам и вскоре уверенно добрался до какой-то старой копани.
– Ну, вот, кажись, и пришли! Вот она Прутовская закопушка! – весело возвестил он, утирая с медного лица пот. – Тут и есть теплый и радостный камень топаз! Казак из Чебаркульской крепости Прутов нашел... Ну-ка, поглядим, что здесь! – Он скинул мешок с плеч, достал молоток, лопату и прыгнул в яму. Из-под его ног среди палых прошлогодних листьев прошуршала зеленая ящерка. – Ишь ты, хозяйка копани отыскалась! Петрович, полюбуйся-ка! – старик прислонился к скату "закопушки" и стал постукивать молотком.
Аносов тоже сгорал от нетерпения. Он освободился от заплечного мешка и осторожно спустился в копань. Вместе с Евлашкой они стали ковыряться в осыпи. Под лопатой Аносова вдруг блеснула золотая искорка.
– Он! – вскрикнул Евлашка. – Гляди, Петрович, что ты добыл. Какой красавец! – Он взял камешек в руку, облизал его, положил на ладонь и невольно залюбовался. Крупный кристалл был напоён густым золотым светом. Эх, мать моя родная, ровно солнышко в полдень лучится! Тепел, радостен, для души увеселение! – задушевным голосом сказал он. – Счастливый ты, Петрович, на руку легкий!
Он без зависти возвратил Аносову камень и снова стал ковыряться.
– Ну и ну, и мне, кажись, пофартило! Э-ха-ха, полюбуйся! – старик протянул Павлу Петровичу прозрачный голубоватый кристалл.
– А что это? – спросил Аносов.
– Топаз же! Тут в Ильменях всё больше голубоватые попадают!
Камень был невелик, но необычайно красив и ласкал взор. Оба они долго любовались добытыми самоцветами. Какое-то тихое успокоение легло на душу. Над копанью веяло прохладой, шумел лес. Совсем близко затрещал валежник. Аносов выглянул из ямы. Среди вековых сосен и берез вилась тропинка, проложенная зверем.
– Большой зверь прошел! – поняв тревогу Аносова, сказал Евлашка. Гляди, кажись, лось. По запаху чую...
– Стрельнуть? – предложил Павел Петрович и стал вылезать из ямы.
– Оборони бог, ни к чему! – сказал дед. – Что убивать без толку! Таскать за собой не будем. Пусть гуляет на воле да радуется жизни!
Аносов присел на мшистый камень, притих. И в эту минуту в дальнем просвете он увидел, как через елань пронесся сохатый... В лесу быстро погасал каждый звук, а между тем кругом кипела жизнь. Большой синий жук прогудел и скрылся из глаз. Ярко-малиновыми лепестками мелькнула взлетевшая откуда-то бабочка. На вековой лесине затрещала сорока.
– У-у, сплетница, всему лесу вещает, что мы тут! – пригрозил в ее сторону дед Евлашка.
Они вылезли из копани. Кругом нее поднимались малинник, тонкие рябинки и заросли черемухи.
– Зарастает закопушка! – с огорчением сказал Евлашка. – И когда только трудовой человек доберется до этих богатств! Полюбуйся-ка, само из земли прет оно!
И в самом деле, прямо из-под корней старой сосны лезли ярко-зеленые камни.
– Амазонит! – с удивлением разглядывал кристаллы Аносов. – Как много их здесь!
– И не говори? – с жаром подхватил Евлашка. – В Катеринбурхе гранильщики такую грань наводят на этаких камушках, что просто душа ликует. Пошли, что ли?
Они уложили в дорожный мешок найденные камни и снова побрели по лесу. Но каждую минуту отвлекались в сторону, – нельзя было устоять перед соблазном заглянуть в забытую копань. Руки сами тянулись к молотку, а глаза не могли оторваться от густой тени в глубине "закопушки". Что там блеснет? Вот на пути попалась длинная и широкая копань. Ну как пройти мимо!
– Ты примечай, Петрович, – сказал Евлашка, – это страсть богатимое место! Неисчерпаемое дно! Какие тут камушки-огоньки! Одна радость. Разве обойдешь ее вниманием?
Они залезли в копань и с увлечением стали рыться. Прошло совсем немного времени, и из-под лопатки брызнули голубоватые и красные светлячки. Евлашка присел на дне копани и ласково взял за руку Аносова:
– Не трожь пока, Петрович, дай сердцу порадоваться! Красивы камушки! Ну вот, глянь, темно-багряные зернышки, будто раскаленные огоньки, начинают понемногу потухать! А мы сейчас огонек этот оживим! Гляди! – он взял зернышко и смочил во рту. Камешек вновь вспыхнул искоркой. Дед залюбовался им и неторопливо продолжал: – Большое умение, Петрович, камень живить! У каждого камня своя нежность; умоешь его, дашь перевести дух, и вся краска со всего самоцветика сбежится в один куст яркого-преяркого цвета! И станет камень словно живой, горит, переливается! – Он держал на ладони, похожей на сплошную мозоль, крохотный аметист. Стоило его слегка смочить, как вспыхивал фиолетовый огонек. – В этом, Петрович, и секрет, – сгустить цвет камня, чтобы играл он. И нет лучше и мудрее катеринбурхских гранильщиков. Ох, как живят они камень своей точной и тонкой гранью! Большое мастерство обрели они, разве иноземцу за ними угнаться!
Они долго сидели в копани, любуясь находкой. Насладившись вволю, вылезли и снова побрели по лесной тропе. Евлашка не унимался, шарил глазами по сторонам:
– Сколько тут гранильщиками исхожено, немало вырыто богатств старателями! Погляди, как изрыты горы! А всё равно богатства непочатый край!
И впрямь, куда ни пойди по тропкам, везде между вековыми лесинами были разброшены "закопушки", ямы, небольшие копи и шахты. Сколько самоцветов дивной красоты извлечено из них! И каждое место манило к себе и ласкало глаз.
Аносов еле поспевал за проворным стариком. Евлашка мягко ступал по мху, по старой листве и, как молитву, произносил название минералов:
– Тут найдешь и гранат, и амазонит, и корунд, и топаз... До чего же всего много в Ильменях!
Он легко забирался в старую заросшую копань и постукивал молотком. И вот, глядишь, у него в руках буро-красные кристаллы граната!
В полдень они напали на старую копань. В ней, в слоях голубого амазонита, искрились гнёзда крупных тяжелых топазов. А рядышком, как светло-голубоватый глазок, выглянул прозрачный аквамарин – "морская вода".
Между тем солнце клонилось к западу, померкли яркие краски цветов, и только озеро светилось розоватым отблеском. Усталые, но радостно возбужденные, Аносов и дед Евлашка выбрались к охотничьей зимнухе и расположились на отдых.
Старик умело разложил костер и подвесил над огнем чайник, наполненный родниковой водой. Аносов не удержался от искушения: вытащил из мешка добытые минералы и разложил их на земле среди мха и трав. Как хороши были самоцветы здесь, среди природы, в глухом зеленом лесу! Трепетно играет пламя костра, слегка колеблется, и что за дивные отблески сверкают у зеленоватых аквамаринов, голубых бериллов и густо-красных гранатов! И каждый открывает свою прелесть. А когда солнце спустилось за скалистые хребты и медленно погасла вечерняя заря, а из лесной чащи стала наползать ровная бархатная тьма, в эти минуты Аносову почудилось, что среди мха и трав во мраке поблескивают крохотные светлячки всех цветов радуги. И чем ярче поднималось пламя костра, тем чудеснее и привлекательнее отсвечивали камешки-самоцветы!
Чай давно выпит, голод утолен, ноги перестали ныть, но всё равно не хочется забираться на ночлег в закопченную сырую зимнушку. Евлашка улегся на спину и заложил руки за лохматую голову. Он блаженно смотрел в бездонное пространство неба, где пылали мириады звезд и из края в край над лесом золотой россыпью светился Млечный Путь.
– Дивен мир! – восхищенно сказал дед. – Сколько звезд в небе. А на земле каждый камушек, как будто капелька драгоценности, наполнен светом и переливается, как звезда!
Костер погасал. Аносов подбросил сушняку, и снова взыграло пламя, раздвигая бархатную тьму. Изредка слышались затаенные шорохи и легкий треск: где-то совсем близко проходил зверь. Клонило ко сну. Засыпая, Аносов думал: "Простолюдинов терзают из-за богатств, а богатства валяются под ногами! Продувные иноземцы подбирают самое ценное и дорогое! Подумать только, из далекого Любека господин Менге куда забрался, а нашим департаментам нет до всего этого дела!".
