Текст книги "Большая судьба"
Автор книги: Евгений Федоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)
– Эх, и тяжела наша жизнь, батюшка! Ух, как тяжела! Горя много, а еще более плетей довелось испытать, а радостей и не было! Но погляди ты, батюшка, в корень нашей жизни. Вот они руки! – Он поднял перед Аносовым жилистые корявые руки и продолжал: – Неказисты, узловаты! И рубаха, вишь, худенька. А сколь бергал вот этими крюками серебра из-под земли-матушки выворотил! А ныне – литейщик. Сколько отлил? Не счесть. Вот и выходит, друг, что худенькой шубенке бергала да ему самому цены-то и нет, – цена у царя в казне...
"Умен старик", – подумал Аносов и, ничего не сказав горщику, взволнованный побрел к Оби.
В полдень Аносов решил посмотреть работу литейщиков. Он прошел к низенькому каменному зданию и привычно переступил порог. В полутемном помещении от плавильных печей шел сухой жар. Литейщики с черными от копоти лицами старательно возились у плавок. Среди них Павел Петрович заметил того самого горщика, который на реке пел песню с тайным смыслом.
Увидев начальника заводов в мундире, мастеровые встрепенулись, побросали всё и замерли, подобно фрунтовым солдатам. Аносов махнул рукой.
– Продолжайте свое дело! – добродушно сказал он и подошел к плавильной печи. – Кто тут старший?
Из полумрака выступил знакомый бергал.
– Я, – хрипло выдавил он, и руки его задрожали. – Аль прикажешь бить?
Аносов удивленно посмотрел на старика.
– За что же бить? Или упустил что-нибудь в литье? – спросил он.
– Сохрани бог! – вымолвил старик, и глаза его вспыхнули. – Дело нам знакомое. Разве упустишь? За тем и ходим, чтобы добыть добрый металл!
– В таком случае не наказывают! – сказал Аносов.
– Эх, барин, – со вздохом отозвался старик. – Бьют нас и за дело, и без дела, и за худое, и за хорошее! – Он рукавом смахнул крупные капли пота с лица.
Аносов заглянул в печь. Там над клокочущим сплавом колебалось синее пламя. По цвету пламени, по его блеску Павел Петрович чутьем определил добротность сплава. Он остался доволен и, повернувшись к литейщику, похвалил:
– Ну, кудесник, всё идет хорошо. Мастер ты отменный!
– Рад стараться, батюшка! Не из-за страха робим, а по любви к делу. Эх, труды наши добрые! Одно худо, батюшка: руда далеко, мается народ от тягот...
Он замолчал, встретив сердитый взгляд уставщика.
Литейщики снова засуетились; Павел Петрович достал записную книжку и записал о литье. Несколько часов он присматривался к работе и, довольный увиденным, ушел в контору. За большим столом сидел писец и, скрипя гусиным пером, усердно выводил строки. При виде начальника он быстро встал.
– О чем пишешь?
– Да вот, ваше превосходительство, – начал, заикаясь от смущения, писец, – составляю роспись пожитков, оставшихся после смерти бергала Ветошкина.
– А ну-ка, покажи! – попросил Аносов и прочел:
"1) ящик, окованный железом, с внутренним замком; 2) рубашек холщовых 3; 3) портов холщовых же ветхих 5; 4) зипун сукна сермяжного, поношенный; 5) опояска, поношенная; 6) камзол синего сукна, поношенный; 7) шляпа, поношенная; 8) шуба баранья, ветхая; 9) плат холщовый, ветхий; 10) шапка кофейного сукна; 11) чирки юфтяные, ветхие; 12) зипун, ветхий, серого сукна; заслужено денежное жалованье в июле месяце 90 копеек с четвертью, в августе 12 и 3/4 копейки".
Перед мысленным взором Павла Петровича встала картина долгой, тягостной жизни. Много лет не покладая рук работал трудяга, а после себя оставил только ветошь. Но тут же, спохватившись, Аносов подумал иное: "Неверно это! Такими людьми горное дело держится. Поистине беспредельно терпелив русский человек!".
Он вернул ведомость писцу и вышел из конторы. С Барнаулки подуло свежим ветерком, Аносов глубоко вздохнул, словно вырвался из мрачного затхлого подземелья.
Глава четвертая
СНОВА БУЛАТ!
Алтайский горный округ, весьма разнообразный и богатый, не радовал Аносова. Трудно было ему уйти от самого главного, к чему тянулась его душа. Всю жизнь он мечтал о высококачественных сталях и булатах. Всегда и везде он с упоением думал об увлекательных плавках. В Барнауле и Змеиногорске этого не было, а серебро не манило его.
"Величие России принесут лучшая сталь и булаты, – с убежденностью думал он. – Без стали невозможен прогресс в технике!"
Между тем в Алтайском горном округе действовали только два чугуноплавильных и железоделательных завода: Гурьевский и Томский. Они с трудом удовлетворяли потребности Колывано-Воскресенских заводов, выделанное в них железо оставляло желать много лучшего, уклады стали и разные чугунные и железные вещи делались по старинке. Из-за этого в течение последних десяти лет заводы и рудники недополучили сорок пять тысяч пудов железа, пятьдесят семь тысяч пудов руды, не говоря уже о разных изделиях. Павлу Петровичу хотелось снова вернуться к булатам. В эти годы он много думал о сплавах и решил, что не всё им сделано; поэтому, поспешив закончить с барнаульскими делами, он отправился на реку Том-Чумыш, где расположился Томский железоделательный завод. Этот завод был возведен умным и талантливым строителем Дорофеем Федоровичем Головиным в 1771 году. Он учел опыт плотинного строительства Козьмы Дмитриевича Фролова, и гидротехническая установка Томского завода представляла собой остроумно устроенный каскад. Павел Петрович внимательно осмотрел расположение вододействующих колес. На мощной водяной струе строитель установил три колеса, последовательно уменьшая их размеры. Вся мощь водяного напора использовалась до предела.
Директор завода, старательный капитан Филов, встретил начальника горного округа без подобострастия. Было в нем что-то чистое, привлекательное, вынесенное из Горного корпуса, и Аносов невольно вспомнил свои первые годы в Златоусте. Он сердечно разговорился с молодым капитаном и почувствовал, что тот мечтает о большой и интересной работе. Чем мог заинтересовать его завод на Том-Чумыше? Здесь изготовляли заслонки к голландским печам, сковороды, ковши, ухваты, кастрюли, капканы, азиатские таганы, замки и ножи и многое другое для домашнего обихода. Правда, все эти вещи были необходимы, но такая работа не приносила удовлетворения Филову. Аносов видел, что работа на заводе идет по старинке. Директор завода хлопотал, затевал новые сплавы, но вековая косность глушила молодые порывы и не давала им осуществиться.
За вечерним чаем Павел Петрович слушал рассказ Филова, и когда речь зашла о сплавах стали, он не утерпел и поднялся из-за стола.
– Я сейчас кое-что покажу, что должно вас заинтересовать! – Аносов прошел в отведенную ему комнату, раскрыл чемодан и вынул тщательно хранимые им образцы булатов. Спокойно, с лукавым огоньком в глазах, Павел Петрович торжественно разложил небольшие слитки. При свете огня они лучились синеватыми переливами. Небольшая синеватая пластинка булата при ударе сверкала крошечными золотыми искорками. Молодой инженер склонился над образцами и залюбовался ими. Как волшебник из старой сказки, Аносов рассказывал молодому офицеру увлекательные истории о каждом образце.
– Все металлы перед сталью и булатом – ничто! – восторженно закончил Павел Петрович. – Кто будет владеть сталью и булатом, тот многое сделает для блага человечества!
Филов схватил руку Аносова и крепко сжал ее:
– Можете рассчитывать на меня! Верьте мне! Помогите мне; я постараюсь добыть булат!
Павел Петрович дружески взглянул на разгоряченное, взволнованное лицо инженера.
Увлеченные беседой о булатах, они просидели до утра. Давно в поселке пропели ранние петухи, над рекой заклубился седой туман и работные шумной толпой прошли к руднику. Прогудел гудок, и только тогда Филов спохватился:
– Уже день, а я помешал вам отдыхать.
Аносов улыбнулся:
– Это хорошо, очень хорошо. Теперь я верю, что мое дело будет в настоящих руках.
Умывшись, он сказал Филову:
– Ну, я готов, ведите и показывайте мне ваших литейщиков!..
У домны, заглядывая в глазок, суетился благообразный старик.
– Ну, как дела, Матвеич? – ободряюще спросил Филов.
Литейщик смущенно опустил глаза:
– И сам не разберусь, что творится. Давно бы литью быть готовым, а тут пузырится, кипит, а всё еще...
Аносов быстро подошел к печи и заглянул в нее. По цвету пламени он понял, что творится в домне.
– Слаба воздушная струя и угля пересыпали. Плохой сплав будет! строго сказал он.
Литейщик с удивлением уставился на Павла Петровича.
– Как же допустил такое? Ведь ты первый мастер тут? – укоризненно спросил старика Аносов.
– Посоветоваться не с кем, всё на глазок робится, вот чуток и ошибся.
– А о булатах слышал? – не отставал от него Павел Петрович.
– Слыхать-то слышал, а видеть не приходилось. Как учили, так и робим! – сказал литейщик и нахмурился.
Аносов обошел цехи и увидел, что на всем лежит печать безразличия.
"Так нельзя работать! – недовольно подумал он. – Сюда бы моих уральцев!".
Но, чтобы ободрить Филова, он сказал:
– Приемы у вас устарелые, однако люди неплохие. Мы их поучим. Будут варить булат, непременно будут!
Вернувшись в Барнаул, Аносов не замедлил написать просьбу министру финансов о присылке ему с Урала мастеров. Жаль, что старик Швецов вышел в отставку. С ним они показали бы, как надо делать булат!
Павел Петрович составил список мастеров и приложил его к своей просьбе.
Долго идут бумаги до Санкт-Петербурга, еще дольше они задерживаются в столе правителя канцелярии. Аносов с нетерпением ждал ответа. Прошло несколько месяцев, когда, наконец, от министра последовал ответ, что им дано указание главному начальнику горных заводов Уральского хребта послать мастеров для улучшения железоделательного производства на сибирских заводах. Павел Петрович, в свою очередь, поторопил уральского начальника, написав ему вежливое, но настойчивое письмо.
Из Златоуста к Аносову приехали только два литейных подмастерья Федот Ласьков и Виктор Голованов. Они прибыли вместе с возвращающимися караванщиками, отвозившими серебряные слитки в столицу. В сумрачный зимний вечер из окна кабинета Павел Петрович увидел вылезавших из возка людей в собачьих шубах и сразу догадался, кто они. Он приказал немедленно провести их к нему. Озираясь, златоустовцы вошли в обширный кабинет, но, завидя Аносова, сразу просияли:
– Ух, и соскучились мы без вас, Павел Петрович! Все наши кланяются вам низко.
Аносов не дал договорить им. Он подошел к литейщикам и крепко обнял каждого. Внимательно разглядывая их, он с волнением в голосе повторял:
– Так вот вы какие стали! Молодцы, право, молодцы!
Аносов велел накормить литейщиков, дал им отдохнуть, а затем на лихих конях отправил в Томский завод. В тот же час он вызвал правителя канцелярии и отдал распоряжение выслать из Гурьевского завода пятьдесят пудов кантуазского железа и десять пудов переплавленного в вагранке чугуна, который в Томском заводе надлежало еще раз переплавить в кричном цехе.
Аносов повеселел: он снова будет делать булат! Правда, прибыли только два златоустовца, но они-то хорошо помнят его выучку, они-то отлично знают, как лить булаты!
"В добрый час, мои дорогие! Я помогу вам!" – подумал он о златоустовских мастерах.
Глава пятая
НА ТОМСКОМ ЗАВОДЕ
Аносов был в Томске, когда получил от капитана Филова донесение.
"Во время посещения Томского завода, – писал начальник завода, – ваше превосходительство изволили приказать мне изготовить несколько образцов булатной стали и переплавить вторично некоторые из неудавшихся слитков; вследствие чего между получениями литой стали были вторично переплавлены как эти слитки, так и несколько новых смешений по данным рецептам; первые большей частью оказались нехороши, а из последних те, которые заслуживали дальнейшей обработки, хотя бы и следовало проковать под молотком, но по недостатку в заводской плотине воды оставались до прибыли ее от дождей необработанными; а как ныне вода уже начала замерзать, при постоянной убыли ее на колесо одной воздуходувной доменной машины, и на прибыль ее нет уже надежды, то я приказал пустить молоток только на одну смену, чтобы не остановить доменного действия, и лучшие образцы булатной стали в изделии хотя и очень малом числе экземпляров в скором времени буду иметь честь представить вашему превосходительству..."
С бьющимся сердцем Павел Петрович читал письмо горного офицера. Значит, всё же литейщики добились успеха! Радость перемешивалась с тревогой, и Аносов стал собираться в дорогу. Встревоженная Татьяна Васильевна напрасно уговаривала мужа:
– Ну, куда заторопился? Голова седая, а ты всё еще горяч, как юноша. Побереги себя, Павлуша!
Аносов крепко обнял жену и заказал лошадей.
– Самых сильных и самых быстрых коней! – приказал он начальнику канцелярии. – Булат ждет! Алтайский булат, понимаете вы?
Татьяна Васильевна бессильно опустила руки: она знала, что теперь мужа не удержит ни плохая погода, ни трудная дорога.
Аносов спешил так, как торопится добросовестный врач к больному. Он снова переживал свою молодость, первые неудачи и успехи и поэтому волновался за Филова.
В пути он не отдыхал и, сменяя коней на почтовых станках, быстро промчался до Барнаула. Здесь его попытался задержать начальник Колывано-Воскресенских заводов, но Аносов твердо заявил:
– Булат! Вы понимаете, что такое булат?
Надвигались сумерки со снегопадом, однако по настоянию Павла Петровича к крыльцу подали сани, запряженные парой сильных лошадей-алтаек. Аносов завернулся в тулуп и крикнул:
– Гони!
Щелкнул бич, и горячие стремительные кони взяли с места быстрым аллюром. Побежали мимо снежные степи.
На третий день показались дымки Томского завода. Аносов облегченно вздохнул. Не заходя в контору, он прошел прямо в литейную.
– Ласьков, Голованов, – позвал Павел Петрович.
– Все тут! – отозвался из чада хриплый бас.
Навстречу Аносову вышел старик литейщик. Павел Петрович не узнал его: у мастерового посветлело лицо, по-молодому сверкали глаза.
– Экий ты стал молодец! – удивился Аносов.
– Станешь, коли такое веселое дело затеяли! – бодро ответил старик.
Подле изложниц стояли Филов и златоустовские литейщики. Их хмурые лица не обрадовали Аносова.
– Что случилось? – встревоженно спросил Павел Петрович.
– Сами не понимаем, – ответил капитан. – Всё делали по рецепту, а не вышло! Напрасно тревожились ехать в такую даль...
Златоустовцы молчали, боясь встретиться глазами с Аносовым.
– Не унывай, ребята! – ободряя их, прокричал он. – Что за беда! Или забыли, как случалось в Златоусте? Сегодня – неудача, завтра – неудача, а не сдашься, глядишь, и удача пришла! – Он скинул мундир, засучил рукава. Что ж, начнем сначала!
Алтайский литейщик в изумлении разглядывал Аносова: "Да где это видано, чтобы сам генерал занимался таким делом?".
Как простой мастеровой, Аносов сам составлял смесь, осматривал тигли, плавильные печи и, не доверяя никому, сам произвел засыпку шихты в тигли и установил их для нагрева.
Павел Петрович внимательно прислушивался к потрескиванию тиглей в плавильной печи, сдвигал заслонку и заглядывал на цвета побежалости. Медленно тянулось время.
Забрезжил рассвет, когда Аносов в последний раз подошел к плавильной печи и заглянул в щель сдвинутой крышки.
– Готово! – решительно сказал он. – Пора!
Златоустовские мастера быстрым и ловким движением извлекли тигли и вылили металл в форму. Опытным взглядом Аносов осмотрел сплав и непререкаемо сказал:
– Вышло!
После проверки изготовленный булат оказался лучше уральского. Долго Аносов разглядывал его в микроскоп, вертел в руках. Радостная улыбка светилась на его лице. Он утер пот и сказал:
– На этот раз я не скажу, что мы достигли совершенства. Стремления человека к познанию беспредельны, а значит, нет и предела нашему дивному мастерству.
– Поздравляю, ваше превосходительство, с победой! – подошел к нему капитан Филов.
– Позвольте лучше поблагодарить вас. Алтайский булат создан усердием всех литейщиков!
Над горами всходило холодное зимнее солнце, а на душе у каждого была радость и вера в будущее. Утомленные литейщики разошлись на отдых, бережно унося с собой эту радость.
Глава шестая
"РЕКРУТЫ"
Глубокой осенью Аносов торопился в Салаир: он давно собирался побывать на заводе и золотых приисках. Позади остались пустынные степи, по которым гулял холодный пронзительный ветер. На юг летели последние журавлиные стаи. Степи сменились березовыми перелесками, которые незаметно перешли в тайгу. Постепенно дорога поднималась в горы, над которыми курились сизые облака. В тайге шла своя неугомонная жизнь. Торопливо и спорко шелушили кедровые шишки полевки и, ловко прыгая по деревьям, трудились над сбором корма белки. Дорогу часто перебегали зайчишки, иногда мелькала огненно-рыжим хвостом лиса и крался полосатый бурундук. Виднелись глубоко вдавленные следы медведя, лошади испуганно косились и храпели. Ямщик покрикивал на тройку:
– Но, но, пошли, чего спужались? Хозяин еще затемно пошел отыскивать зимнюю фатеру.
Погоняя коней, ямщик запел унылую песню. Дорога забирала всё круче. Скоро и Салаир!
Рядом с трактом змеилась тропка. Она то убегала в лес, то снова вилась по опушке. Аносов еще издали заметил на ней бодро шагающего коренастого мальчугана лет девяти, одетого в рваный зипунишко и старую отцовскую шапку.
Аносов взглянул на обветренное лицо парнишки, на его вздернутый нос и приказал ямщику попридержать коней.
– Ты кто такой? – улыбаясь, спросил он мальчугана.
– Иван! – деловито отозвался тот.
– Откуда бредешь, парень?
– Издалеча.
– Куда и зачем?
– Не видишь, что ли, барин? – по-мужицки серьезно сказал подросток. В Салаир помечен, в бергалы!
Разглядывая его утомленное лицо и плохую одежонку, Аносов спросил:
– Что ж тебя так плохо родные снарядили в дальнюю дорогу?
– А кому было снаряжать-то? Ни отца, ни матери, – один, как перст.
– Как же ты сиротой жил? – заинтересовался Павел Петрович.
– Как жил? – усмехнулся мальчуган. – Известно, по людям мытарился.
Аносову стало жалко мальчонку.
– Садись ко мне, дружок, подвезу! – предложил он.
Подросток неприязненно посмотрел на проезжего барина и отрицательно покачал головой.
– Спасибо, дойду и так! – отказался он. – Не привыкать нам гулять по тайге.
Ямщик свистнул, и кони понесли экипаж. Мальчуган остался позади.
Через час Аносов въезжал в Салаир. Подле горнозаводской конторы шумела толпа подростков.
– Гляди-ко! – указал кнутовищем ямщик. – Поди, со всего края согнаны. Тоже "бергалы"! Эх вы, горемыки мои, горемыки, – печально улыбнулся он в бороду.
Павел Петрович вылез из экипажа и стал пробираться через толпу. Более сотни мальчуганов окружило его. Плохо одетые, худые, с грустными лицами, они жадно рассматривали Аносова, угадывая в нем большого начальника, от которого зависела их судьба. Он ждал жалоб, вопросов, но мальчуганы притихли, молча следя за ним. Тяжело вздохнув, Аносов поднялся на крылечко. За массивной дверью слышались громкие голоса. Павел Петрович с минутку помешкал и оглянулся на ребят.
Каждую осень в Барнауле происходил набор и назначение горным советом детей-"рекрутов" на заводы и рудники. Их определяли на рудоразборные и другие работы, а более счастливые попадали в заводские школы. Сейчас "рекруты" спешили к заводам. Немало явилось их и в Салаир. Вот неподалеку от крылечка стоит мальчонка лет семи и пристально смотрит на Аносова. В больших изношенных сапогах с чужой ноги, в женской кацавейке, он старательно дует на посиневшие пальцы, и слёзы блестят на его глазах.
– Ты что же будешь делать? – ласково спросил его Павел Петрович.
Ребенок повеселел и торопливо ответил:
– Известно, что. Как другие, так и я буду робить.
– А может, тебе домой хочется вернуться, мал ты уж очень!
– Ой, что ты, дяденька! – со страхом отозвался "рекрут". – Мне сейчас – ни туда и ни сюда. Батя благословил. Иди, говорит, и радуйся, поди, три копеечки в день заработаешь на хлеб!.. Мне бы в школу, вот это другой резон!
– Ты что, учиться желаешь? – поинтересовался Аносов.
– Страсть как! Так и тянет!
– Ладно, похлопочу за тебя, – пообещал ему Аносов.
– Сделай милость, не откажи! – серьезно, по-мужицки, попросил "рекрут".
– Как тебя звать-то?
– Заюшкин. Не забудь, Заюшкин...
Аносов грустно улыбнулся, взялся за ручку и распахнул дверь.
В большой комнате за тесовым столом сидели управляющий и писец. Они внимательно рассматривали список "рекрутов" и вызывали каждого для определения на работу.
При входе начальника горного округа управитель Салаирского рудника, тяжелый и сырой старик, подошел к Аносову и доложил по уставу:
– Ваше превосходительство, мы здесь решаем, сколько и куда направить рекрутов.
– Садитесь, господа, и продолжайте свое дело, – пригласил Аносов. Сбросив дорожный кафтан и сняв теплую шапку, Павел Петрович тяжело опустился на скамью и склонил голову.
"В сущности, что мне здесь делать? Распустить по домам ребят я не имею права. Сочтут за бунт. Да и куда им идти? Чем помочь? Ну какие они работники?" – с грустью подумал он и вдруг вспомнил мальчонку в женской кацавейке.
– Есть в списке Заюшкин? – спросил он.
Писец угодливо склонился над ведомостью, зашуршали листы.
– Заюшкина в списках не значится, ваше превосходительство, испуганно ответил писец.
– Как же так? Проморгали, значит? – усмехаясь, спросил Аносов.
– Никак нет, ваше превосходительство. Мы не только человечишку, но и таракана не проморгаем, – обиженным тоном отозвался управитель Салаирского рудника. – Видать, по годам недомерок или никуда не годится за слабостью.
– Как не годится! – запротестовал Павел Петрович. – Мне кажется, он мальчуган смышленый. Позвать его сюда!
Писец быстро юркнул за дверь, и вскоре послышался его резкий голос:
– Который Заюшкин, марш сюда, в избу!
– А бить не будешь? – откликнулся недоверчивый детский голос.
– Иди, скоморох, а то и в самом деле смажу!
Мальчишка несмело переступил порог и проворным движением смахнул с головы шапку.
– Ну, вот вам и Заюшкин! – сказал Аносов. – Поглядите, чем он не бергал? Рекомендую его, господа, в школу.
Подросток сияющими глазами впился в Павла Петровича:
– Дяденька...
– Не радуйся преждевременно, – ласково сказал Аносов. – И в школе не сладка будет тебе жизнь. Но, главное, учись. А коли обидит кто, скажи мне...
– Ну, ну, иди отсюда, что рот разинул! – подтолкнул мальчонку в спину управитель. – Говори спасибо генералу да радуйся!
Заюшкин надел шапку и, громыхая сапогами, пошел к выходу.
– Ваше превосходительство, – заикающимся голосом заговорил управитель. – У меня в Салаире беда! Сбегли сразу полсотни варнаков. Охрану погнал на поиски и три воза шпицрутенов приготовил для расправы.
– Вы полагаете, что одними шпицрутенами можно поправить дело? – зло усмехаясь, спросил Аносов.
– А как же иначе, ваше превосходительство? – недоумевающе пожимая плечами, вымолвил управитель.
– По-моему, оттого и бегут, что вы много бьете и мало думаете о человеке! – резко сказал Павел Петрович и поднялся со скамьи. – Я сам поговорю с работными, почему они плохо работают. – Он повернулся спиной к управителю и спросил писца: – Все ли рекруты явились на сбор?
– Одного недостает, ваше превосходительство, Ивана Тягана. Хворый аль помер, неизвестно.
Павел Петрович вспомнил встреченного на дороге парнишку Ивана.
– Спешит! Скоро будет! – уверенно сказал Аносов. – Старательный и серьезный паренек.
Аносову придвинули список, он бегло просмотрел его.
– Господа, вы зачисляете детей на работу. Я прошу вас, и сам буду иметь это в виду, – строго сказал он: – они должны трудиться точно по горному уставу – не более восьми часов в сутки – и должны быть употребляемы только на дневные и легкие работы. Если будет не так, пеняйте на себя! А теперь прошу показать заводскую школу.
В низеньких унылых казармах размещалось около двухсот детей. Более печальное зрелище вряд ли можно было придумать.
Управитель заискивающе заглядывал в глаза Аносова и пояснял:
– Мы учим их чтению и письму и кое-что рассказываем о рудах...
– Кое-что, – нахмурился Аносов. – А это что за человек? – показал он на широкоплечего бородача в старом кафтане, очень похожего на бродягу.
– Это?.. Это дядька-воспитатель. А вот еще кашевар...
На пороге кухни стоял толстый неряшливый мужик с лоснящимся лицом. Аносову стало не по себе.
– Сколько средств используете на каждого ученика? – строго спросил он.
– От трех до семи копеек в день, – смущаясь, ответил управитель.
– Что за произвольная раскладка? – возмутился Аносов. – Три копейки и семь – огромная разница. Покажите обед!
– Вы не будете есть эту пищу, ваше превосходительство! – испуганно вскричал управитель и моргнул кашевару, чтобы тот скрылся. Но толстый служитель не понял намека и сиплым голосом объявил:
– Ноне каша без сала. Середа – день постный, скоромного не полагается!
– А что будет завтра, в четверг? – сердито спросил Аносов.
– В четверг – как будет приказано.
– Да ты пьян! – вдруг возмущенно выкрикнул Павел Петрович. – От тебя сивухой разит. Не вижу у вас порядка. Здесь не школа, а... а...
От волнения Аносов не находил подходящего слова.
– Ва... ваше превосходительство, мы не знали, не подготовились к столь высокому посещению, – растерянно пытался объяснить управитель. – И это действительно не школа, поэтому и зовем "приютом для рудоразборщиков"...
Аносов еле сдерживался, чтобы не наговорить грубостей. Он недовольно отрезал:
– Вам предстоит по-настоящему подумать о школе!
Молчаливый, угрюмый, покинул он грязные, неприглядные казармы и пошел к руднику. На склоне горы в отвалах работали рудоразборщики: старики и мальчишки. Завидя горного начальника и управителя, они замолчали.
Аносов остановился возле сухонького старичка:
– Здравствуй, отец! Как работается?
– Спасибо на добром слове, батюшка, – спокойно отозвался горщик. Работёнка у нас известная, да и то сказать: у доброго человека всякое дело спорится. Вот, глядишь, камень, ан нет, – это камень не простой. Смотри, будто ржа его хватила, а стукну молотом, раздроблю, и вскроет он себя. Хороша руда!
– Каков урок? – присматриваясь к скупым движениям старика, спросил Аносов.
– Я да мальчонка должны набить и разобрать в день сто пудов. Не мало, голубчик, ой не мало! Всё рученьками перещупаем да глазами зорко разглядим... Богатимо руды тут в горе, – копай, сколько душе угодно, и не исчерпаешь во век. – В бесхитростных словах старика прозвучала беспредельная любовь к своему труду.
Он добродушно уставился на Аносова.
– Откуда сам? – спросил его Павел Петрович.
– От века горщик. Еще дед на Демидовых робил, вот и я всю жизнь бергалом отслужил, а теперь, батюшка, стал я хил и немощен. Силушки прежней нет. Теперь и самому в землю не страшно лечь.
Бергал пришелся Аносову по душе. Желая помочь ему, Павел Петрович предложил:
– Ты много поработал, отец, и честно заслужил отдых; иди на пенсию!
– Что ты, батюшка! – обеспокоенно вскрикнул старик. – Да как же это можно? Разве проживу я на рубль тридцать семь копеек в год? Только уйди с работы, тут и смерть! А вот этак шевелишься-трудишься, и смерть бежит от тебя, а бросил всё, и на погост позовут. Эх-хе-хе, старость не радость, не теплое летечко, батюшка...
Старик разговорился.
– Пожито много, батюшка, всего испытал, досталось и рукам моим, и спинушке. Взял себе женушку в молодые годочки без разрешения начальства, так за это сквозь строй провели два раза. Пятьсот человек били вицами. Вот оно как! Живуч человек...
– Родные-то есть? – спросил Аносов.
– А вот моя роденка! – показал он на мальчугана-рудоразборщика. Вместе радости и горе делим...
В этот вечер Павел Петрович засел за рукопись об алтайском булате, но мысли были о другом. Думалось о горнозаводских школах. Обида сжимала сердце: угнетало сознание, что все его усилия будут напрасны, – в Петербурге не поймут его добрых стремлений и не захотят отпустить деньги на школы. Склонившись над листом, Аносов задумался. Ровный свет от лампы теплым кругом ложился на стол. И вдруг Павлу Петровичу вспомнился Заюшкин и шагающий по горной дороге мальчуган.
– Шагайте вперед, шагайте, други! – прошептал он, и теплое чувство наполнило сердце. – Вами земля держится, Иванушки...
На другой день Аносов заторопился на золотые прииски. Среди дремучей тайги у речки раскинулись хибары. Пронзительный ветер рвался в долину. Было неуютно, холодно. В долине у ручья шли вскрытые пласты, там копошились люди. Аносов сошел с коляски и остановился у ближнего забоя. Мерзлую породу рвали порохом. Черный дым клубами поднимался к небу. В этом чаду двигались тени.
– Ваше превосходительство, здесь всё штрафные, – тихо предупредил управитель. – Опасный народ!
Аносов не отозвался, подошел поближе к работавшим в отвалах и приветливо сказал:
– Здравствуйте, братцы...
Хмурый детина разогнул спину и отозвался с насмешкой:
– Здорово, барин, коли не шутишь! – в его голосе прозвучала нескрываемая враждебность.
– Чем недоволен? – стараясь говорить спокойно, спросил Павел Петрович.
– Радоваться нам нечего! Не видишь? Каторга! – грубо ответил приисковый.
И сразу, перебивая друг друга, заговорило несколько человек. С надрывом, с отчаянием они жаловались:
– Сейчас на ветру стынем, а летом и осенью – по колено в воде ржавой. Работёнка проклятая, а пища и того несноснее.
– Эвон, глянь! – Работный открыл рот и грязными руками потрогал зубы. – Все до единого шатаются!
Дёсны горщика сочились кровью.
"Цынга!" – хмуро подумал Аносов.
– Облегченья никакого, всё силой бери, – продолжал между тем приисковый. – Вот и живи тут! Каждый день на погост уносят. А кому охота маяться? Каторга, вот и бегут!
– Палок, значит, захотелось! – не сдерживаясь, прикрикнул на него управитель.
– Этого у нас много заместо хлебушки! Забивают, ну и пусть забьют. Скорее конец!
– Погодите, братцы, не все сразу. Вот ты, старик, – обратился Аносов к старателю. – Что скажешь, если установить здесь машину для промывки? Пойдет?
– Облегчит труд, понятно. За это спасибо тебе, батюшка, а палками да угрозами не накормишь нас... Нам бы теплую шубу да хлебушка. И плетей поменьше, и уж так работали бы... Порадей за нас, батюшка!
– Я не уеду отсюда, пока не помогу вам! Слышите, братцы?..
Приисковые заговорили, закричали, перебивая друг друга. Каждому хотелось рассказать о своих обидах. Аносов присел на камень и терпеливо всех выслушал. Ему хотелось поближе узнать этих людей.
Мрачный и душевно усталый, он возвратился в контору. Салаирский управитель исподлобья смотрел на него, выжидая момент, чтобы заговорить, однако начальник горного округа сам начал разговор резко и строго:
– Жизнь на приисках и так очень тяжела, а вы, сударь, обращаете ее в невыносимую. В казармах мерзость, пища отвратительная, обращение с людьми возмутительное. Неудивительно, что бегут. Молчите! – решительно перебил он, заметив попытку управителя сказать что-то в свое оправдание. – Надо уметь хозяйствовать. Плохой вы хозяин!..
