Текст книги "Миг возмездия. Невидимый спаситель. Загадка планеты гандов. Сквозь дремучий ад"

Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Глава 7

Только через неделю Лиминг смог вновь показаться во дворе. Доверие досталось ему тяжелой ценой – на его лицо все еще было страшно смотреть. Он побродил по толпе ригелиан: как прежде – без всякого успеха. Выбрал уютное местечко на солнце и присел отдохнуть.

Вскоре один из пленных устало расположился в нескольких метрах от него и, не спуская глаз с охранников, тихо, почти шепотом спросил:

– Ты откуда?

– С Земли.

– А как сюда попал?

Лиминг кратко рассказал свою историю.

– Как дела на фронте?

– Мы медленно, но уверенно тесним их, хотя до окончательной победы еще далеко.

– Ты думаешь, война еще долго протянется?

– Не знаю. Трудно сказать, – Лиминг с любопытством разглядывал собеседника. – А ваша команда как здесь оказалась?

– Мы не военные. Штатские колонисты. Наше правительство отправило передовые отряды из одних мужчин на четыре новые планеты, которые мы открыли. Полетело двенадцать тысяч ригелиан. – Он помолчал, внимательно осмотрелся, примечая, где находятся тюремщики. – Сообщество бросило на нас войска. Это произошло два года назад. Все закончилось очень быстро. Мы не ждали нападения, и были почти безоружны. Даже не знали, что идет война.

– И они захватили ваши четыре планеты?

– Да. И вволю поиздевались над нами.

Лиминг понимающе кивнул. Циничный и безжалостный захват – вот причина той войны, которая распространилась теперь на большую часть галактики. На одной из планет колонисты отчаянно сопротивлялись, и погибли все до одного. Возмущенные этой бойней союзники нанесли ответный удар и успешно оттеснили врагов.

– Ты сказал – двенадцать тысяч. Где же остальные?

– Разбросаны по тюрьмам, вроде этой. Ты, конечно, выбрал прекрасный курорт, чтобы пересидеть войну. Сообщество сделало эту планету своей главной тюрьмой. Она вдали от линии фронта, вряд ли ее вообще найдут. Местные жители мало пригодны для битвы, зато вполне хороши для охраны пленников. Они поспешно строят огромные тюрьмы по всей планете. Если война затянется, здесь будет полным–полно пленников.

– Так вы здесь загораете уже два года?

– Да, а кажется, что все десять.

– И вы что же, ничего не придумали, чтобы бежать?

– Почти ничего, – согласился ригелианин. – Но и этого хватило. Расстреляно сорок наших.

– Сочувствую, – искренне сказал Лиминг.

– Не бери в голову. Я прекрасно понимаю, каково тебе. Первые недели – самые тяжелые. Одна мысль, что тебя посадили навсегда, может свести с ума, если не научиться воспринимать ее философски. – ^ Он оглянулся и заметил огромного охранника, стоявшего у дальней стены. – Пару дней назад этот лжец хвастал, что на планете уже двести тысяч заключенных. Еще через год их будет два миллиона. Надеюсь, он до этого не доживет.

– Я сбегу, – сказал Лиминг.

– Как?

– Еще не знаю. Но все равно сбегу. Не гнить же здесь заживо. – Он с надеждой ожидал чего-то от собеседника, например, что и другие чувствуют то же самое. Или, хотя бы, едва уловимого упоминания о грядущих переменах, намека, что и он сможет принять в них участие.

Поднимаясь, ригелианин пробормотал:

– Что ж, желаю удачи. Тебе понадобится много сил.

Так и не раскрыв Лимингу никакой тайны, он засеменил прочь.

Раздался свисток, охранники закричали:

– Миеро, фаплапы! Амаш!

На этом все закончилось.

Следующие четыре недели Лиминг часто беседовал с тем же ригелианином и двумя десятками других, получая от них кое–какие отрывочные сведения. Но все они становились очень скрытными, как только он затрагивал вопрос о побеге. Они были дружелюбны, даже сердечны, но неизменно держали рот на замке.

Однажды, беседуя с одним из них, Лиминг спросил:

– Почему вы разговариваете со мной украдкой и шепотом? Ведь охранники не обращают внимания, когда вы болтаете между собой?

– Тебя еще не вызывали на перекрестный допрос. Но если они заметят, что мы слишком много с тобой разговариваем, то постараются вытянуть из тебя все, что мы рассказали. И будут особенно интересоваться, не хочет ли кто-нибудь устроить побег.

Лиминг сразу же ухватился за это милое его сердцу слово.

– Да ведь именно ради побега и стоит жить. Если кто-то хочет попытаться, я, может быть, сумею помочь. Я опытный летчик, а это многое значит!

Но собеседник сразу охладил его пыл.

– Ничего не получится.

– Но почему?

– Мы уже давно здесь и поняли многое, чему тебе еще предстоит научиться.

– Например?

– Мы заплатили высокую цену, чтобы узнать о том, что попытка к бегству проваливается, когда о ней знают слишком многие. Кто-нибудь обязательно выдаст. Или найдется горе–руководитель, который все испортит, начав дело в неподходящий момент.

– Но ведь я – то не предатель и не дурак. Я еще не сошел с ума, чтобы самому себе отрезать путь к свободе.

– Так-то оно так, – согласился ригелианин. – Но заключение диктует свои условия. Вот одно твердое правило, которое мы здесь ввели: план побега – исключительная собственность тех, кто его задумал. Больше никто об этом не знает. Секретность – это тот защитный экран, который потенциальные беглецы должны поддерживать изо всех сил. И они никому не позволят заглянуть в их планы, даже землянину, даже опытному космолетчику.

– Значит, я сам по себе?

– Выходит, что так. Ты в любом случае сам по себе. Мы живем в общих бараках, по пятьдесят ригелиан в каждом. А ты один в своей камере, ты не сможешь нам помочь.

– Что ж, тогда я прекрасно помогу себе сам! – сердито бросил Лиминг.

На этот раз он ушел первым.

Он томился в неволе уже тринадцать недель, когда наставник преподнес ему неожиданный сюрприз. Заканчивая урок, который отличался от других разве что особой тупостью Лиминга, учитель нахмурился и слегка наклонился вперед:

– Вы, кажется, нарочно прикидываетесь дурачком. Что же вы думаете, что я ничего не понимаю? Как бы не так! Меня не проведешь! Через семь дней я доложу коменданту, что вы готовы к экзамену.

– Что вы сказали? – переспросил Лиминг, изобразив на лице непонимание.

– Через семь дней вас будет допрашивать комендант.

– Я уже беседовал с майором Клавизом.

– Это были только разговоры. А теперь Клавиз мертв, и у нас нет никаких записей ваших показаний.

Дверь за ним захлопнулась. Принесли кашу с куском какой-то гадости. Похоже, местные повара одержимы идеей доказать, что крысиные ножки – вполне съедобная пища. Подошло время прогулки.

– Мне сказали, что через неделю со мной будет говорить начальник.

– Не бойся, – успокоил его ригелианин, – им ведь ничего не стоит убить тебя, но одно их удерживает.

– Что именно?

– У союзников тоже есть пленные.

– Да, но ведь чего не знаешь, о том не жалеешь.

– Все занги сильно пожалеют, если победителям придется обменивать живых пленников на сгнившие трупы.

– Тут ты прав, – согласился Лиминг, – для такого случая хорошо бы достать девять футов веревки и услужливо помахивать ею перед носом у коменданта.

– Было бы неплохо отыскать бутылку чего-нибудь крепкого и пышную красавицу, чтобы она гладила меня по голове, – вздохнул ригелианин.

– После двух лет полуголодного существования у тебя еще остались такие мысли. Хотел бы я видеть тебя в лучшей форме.

– Это всего лишь мечты, – ответил ригелианин. – Люблю помечтать о несбыточном.

Снова раздался свисток. Закончились напряженные дневные занятия, снова принесли миску так называемой каши. Затем наступила темнота, и горстка звездочек заглянула в окошко под самым потолком. Кажется, время остановилось, как будто и его обнесли высокой стеной.

Лиминг неподвижно лежал на скамье, а в голове роились бесконечные мысли. Ведь не может быть такого места, из которого нельзя выбраться. Немного силы и смекалки, времени и терпения, и выход обязательно найдется. Те бедняги, которых застрелили при попытке к бегству, выбрали не то время и не то место. Или то время, но не то место. Либо то место, да не то время. А может, они пренебрегли силой, положившись на смекалку, – обычная ошибка перестраховщиков. Или пренебрегли смекалкой, доверившись мускулам, – ошибка беспечных.

Закрыв глаза, Лиминг тщательно проанализировал ситуацию. Он сидел в камере с каменными стенами, твердыми, как гранит, и толщина их никак не меньше четырех футов. Единственные отверстия – узкий проем, закрытый пятью толстыми стальными прутьями, да бронированная дверь, которую неустанно караулит, охранник.

Что касается его самого, то у него нет ни ножовки, ни отмычки, никаких инструментов. Ничего, кроме одежды. Если удастся неслышно разобрать скамейку на части, у него будет несколько деревяшек, дюжина шестидюймовых гвоздей и пара стальных болтов. Но этими инструментами он не сумеет открыть дверь или перепилить оконную решетку. А больше под рукой ничего нет.

Снаружи тянется ярко освещенная полоса шириной пятьдесят ярдов. Ее нужно пересечь, чтобы оказаться на свободе. Потом – глухая стена высотой в сорок футов. Там не за что даже уцепиться. Вверху – скат, слишком крутой, чтобы удержаться на ногах, пока перебираешься через сигнальную проволоку. А если дотронуться до нее, попытаться перерезать, тут же взвоет сирена.

Этой высокой стеной окружена вся тюрьма. Она восьмиугольная и в каждом углу находится сторожевая вышка с часовыми, прожекторами и пулеметами. Чтобы выбраться, нужно, не задев проволоки, перелезть через стену, залитую светом прожекторов, в двух шагах от часовых. А у них ведь руки так и чешутся тебя застрелить. Но и это еще не все. За стеной – ярко освещенная полоса земли, которую тоже придется преодолеть. Даже если какой-нибудь смельчак перелезет через стену, в него тут же полетят пули, как только он попытается метнуться в спасительную темному.

Да, во всем видна рука профессионала, который знает, как держать птичку в клетке. Убежать через эту стену практически невозможно. Разве только кто-то выберется из своей камеры или барака, имея при себе веревку и бесстрашного сообщника, который прорвется к щиту и в нужный момент отключит электричество. Вот тогда можно добиться успеха. А потом – вверх по стене, через отключенную сигнализацию. И вперед, во тьму!

Но в его камере нет ни веревки, ни чего-нибудь, что можно было бы приспособить взамен. Нет отчаянного и надежного сообщника. Да и если б все это нашлось, то все равно он счел бы такой проект чистейшим самоубийством.

Каждый раз, отыскав даже самую ничтожную зацепку и взвешивая тот минимум условий, который нужен для ее осуществления, он проигрывал ситуацию не менее ста раз. К середине ночи он так устал, что в голову стали лезть совершенно безумные идеи.

Например, можно оторвать от куртки пластмассовую пуговицу и проглотить ее в надежде, что его переведут в больницу. Конечно, больница тоже охраняется, но, может быть, из нее легче сбежать. Потом он еще раз все обдумал и решил, что засорение желудка не дает гарантии, что его куда-нибудь переведут. Они могут всего–навсего влить в него сильнодействующее слабительное, а это только ухудшит его и без того трудное положение.

На рассвете он пришел к окончательному выводу. Группа из тридцати–сорока ригелиан, работая изо всех сил, может сделать подкоп под стену и освещенные полосы земли, и таким образом оказаться на свободе. Он же может выйти на волю только с помощью хитрости. Ничего другого ему не остается.

Лиминг громко вздохнул и пожаловался сам себе:

– Что ж, придется пошевелить мозгами за двоих.

Эта случайно вырвавшаяся фраза засела у него в голове и стала бродить, как дрожжи. Через некоторое время он сел, очумело уставился на крошечный клочок неба и сказал, еле сдерживаясь, чтобы не закричать:

– Ну, конечно же, вот оно – за двоих!

Эта идея сильно прицепилась к Лимингу. Во время прогулки у него уже начал вырисовываться план. Для начала нужно было соорудить какое-нибудь хитрое приспособление. Распятие или хрустальный шар дают их обладателю слишком важные психологические преимущества, чтобы пренебречь ими.

Вещь может иметь любую форму, размер и конструкцию. Главное, чтобы она была явной и бесспорной новинкой. К тому же эффект от нее будет сильнее, если изготовить ее не из материалов, которые можно найти в камере, частей одежды и скамьи.

Действительно, лучше, чтобы она состояла из чего-нибудь другого и была неизвестной и загадочной.

Вряд ли ригелиане смогут ему помочь. Они по двенадцать часов в сутки работают в тюремных мастерских. Быть может, такая же участь суждена и ему после того, как его допросят. Ригелиане выпускали униформу: куртки, брюки, ремни, сапоги. И еще какие-то осветительные электрические приборы. Им было трудно осознавать, что они работают на вражескую армию, но перед ними стоял простой выбор: работать или голодать.

Судя по рассказам, у них не было никакой возможности тайно вынести из мастерских что-нибудь действительно ценное, вроде ножа, стамески, молотка или ножовки. По окончании смены пленников выстраивали и проверяли каждый станок, пересчитывали и запирали все инструменты. За первые пятнадцать минут дневной прогулки Лиминг обыскал весь двор в поисках чего-нибудь подходящего.

Он бродил взад–вперед, опустив голову, как несчастный малыш, потерявший монетку. Ему удалось найти всего–навсего две деревяшки четыре на четыре дюйма и толщиной в дюйм. Он положил их в карман, еще не зная, как их можно использовать.

Закончив поиски, Лиминг примостился у стены и перекинулся словом с парой ригелиан. Он не мог сосредоточиться на беседе. При появлении охранника собеседники удалились. Затем к нему подошел еще один ригелианин.

– Что, землянин, все еще надеешься выбраться отсюда?

– Конечно.

Собеседник фыркнул, почесал за ухом – жест, который у его соплеменников означал вежливое сомнение.

– Думаю, что наши шансы гораздо выше.

Лиминг пронзил его взглядом.

– Это еще почему?

– Нас много и мы вместе, – уклончиво ответил ригелианин, как бы опасаясь сказать лишнее. – Что можно сделать в одиночку?

– Обмануть их и скрыться при первой же возможности, – сказал Лиминг.

Тут он заметил на пальце собеседника кольцо и зачарованно уставился на него. Он и раньше видел эти незатейливые украшения. Их носили многие ригелиане. Они были даже у кое–кого из охранников. Кольцо состояло из четырех–пяти витков тонкой проволоки, концы которой были изогнуты и запаяны так, что образовывали инициалы владельца.

– Где ты это взял?

– Что?

– Кольцо.

– А, ты про это, – опустив руку, ригелианин с довольным видом любовался украшением. – Мы сами их делаем в мастерских. Хорошее средство от скуки.

– Так, значит, охрана вам не запрещает?

– Нет, они не вмешиваются. Ведь от колец нет никакого вреда. Да к тому же мы сделали несколько штук для охранников. А еще мы для них делаем автоматические зажигалки. Могли бы и себе сделать, но они нам не нужны. – Он помолчал с задумчивым видом и добавил; – Наверное, стражники продают кольца и зажигалки за стенами тюрьмы. Во всяком случае, мы на это надеемся.

– А что это вам дает?

– Может быть, они наладят постоянную и выгодную торговлю. И когда они все организуют, мы ограничим изготовление и потребуем лишние пайки и кое–какие неофициальные поблажки.

– Отличная мысль, – одобрил Лиминг, – вам не мешало бы найти хорошего бизнесмена, который будет продавать ваш товар в больших городах. Как насчет того, чтобы взять меня в долю?

Слабо улыбнувшись, ригелианин ответил:

– Самоделки никого не интересуют. Но если только охранники заметят, что пропала хоть одна маленькая отвертка, то устроят поголовный обыск. Всех разденут и осмотрят. Провинившемуся не поздоровится.

– Но не станут же они поднимать шум из-за пропавшего кусочка проволоки?

– Пожалуй нет. Ее там полно, материалы они не проверяют. Только что можно сделать из мотка проволоки?

– Одному Богу известно, – согласился Лиминг, – и все-таки он мне нужен.

– Замок проволокой не открыть, можешь и не пробовать, – предупредил собеседник. – Уж очень она тонкая и мягкая.

– Мне всего лишь нужно на набор зулусских браслетов. Зулусские браслеты – это моя слабость.

– А что это такое?

– Не все ли равно? Ты только достань мне такой проволоки, вот и все.

– Да ты скоро сможешь взять ее сам. После допроса они отправят тебя работать в мастерские.

– Она нужна мне раньше. Как можно скорее. И чем больше и скорее, тем лучше”

Ригелианин помолчал, обдумывая просьбу, и наконец сказал:

– Если ты что-то задумал, держи свой план при себе. Не выдавай его никому даже намеком. Откроешь рот, об этом тут же узнает стража.

– Спасибо за добрый совет, дружище, – ответил Лиминг. – Так как насчет проволоки?

– Встретимся завтра в это же время.

С этими словами ригелианин отошел от него и затерялся в толпе.

В назначенный час он был на месте и передал Лимингу добычу.

– Тебе этого никто не давал, ясно? Ты сам нашел во дворе. Или у себя в камере. Или сотворил из чистого воздуха. Но ни от кого не получал.

– Не волнуйся. Тебе это ничем не грозит. И еще тысяча благодарностей.

Проволока была медная, луженая, свернутая в тугой моточек. Ночью он размотал ее у себя в камере. Длиной она оказалась чуть больше его роста – около семи футов.

Лиминг сложил ее пополам и стал сгибать и разгибать, пока она не переломилась. Одну половинку он спрятал под крышкой скамьи. Следующие два часа он потратил на то, чтобы вытащить из скамьи гвоздь. Тот вылезал с трудом и сильно поцарапал Лимингу пальцы. Но он не отступал, пока не добился своего.

Взяв одну из деревяшек, он каблуком вогнал гвоздь в ее середину. По коридору протарахтели шаги. Он спрятал свою поделку под скамью, подальше от посторонних глаз и успел лечь как раз перед тем, как открылся глазок. Блеснул луч света, заглянул холодный змеиный зрачок, раздалось ворчание. Свет исчез, глазок закрылся.

Вновь принявшись за работу, Лиминг стал крутить гвоздь во все стороны, время от времени ударяя по нему каблуком. Это занятие оказалось нудным, но во всяком случае теперь у него было чем заняться. Так он трудился, пока, наконец, не просверлил деревяшку на две трети ее толщины. Тогда он взял половину проволоки и разломил ее на две неравные части. Из меньшего куска он смастерил аккуратную петлю с двумя концами длиной три–четыре дюйма каждый. Он постарался, чтобы получилась как можно более правильная окружность. Затем длинным куском туго обмотал петлю. Получилась плотная спираль с концами такой же длины, как и у петли.

Приставив скамью к стене, он подобрался к окну. Рассматривая свою поделку в отблеске прожекторов, Лиминг внес несколько небольших исправлений и остался доволен. Он поставил скамью на место и сделал на ней гвоздем две маленькие засечки, отметив точный диаметр петли. После этого он подсчитал число витков в спирали. Их было двадцать семь.

Важно было запомнить все детали поделки, ведь ему придется сделать еще одну точно такую же. Именно сходство поможет заморочить противнику голову. Если пленник создает два загадочных предмета, одинаковых по цели и назначению, то трудно не сделать вывод о том, что он знает, что делает. И, вероятно, замышляет нечто страшное.

В завершение своих приготовлений Лиминг аккуратно вставил гвоздь на место. Он ему будет еще нужен как ценный инструмент. Тюремщики никогда не смогут найти его и отнять, потому что для постороннего наблюдателя скамья кажется нетронутой и не внушает подозрений.

Он осторожно всунул все четыре конца свернутой спирали в просверленную дырку, так что из квадратной деревяшки получилась подставка. Вот и необходимая вещица – непонятный предмет, который откроет путь к спасению. Теперь Лиминг был первым и единственным владельцем “надувателя Лиминга” оригинальной конструкции.

Некоторые химические реакции происходят только при наличии катализатора, вроде церемонии бракосочетания, которая обретает силу только в присутствии официального лица. Некоторые уравнения можно решить, только включив в них некую величину, которая обозначается буквой X. Если вам чего-то не хватает, нужно добавить необходимый компонент. Если вам нужна отсутствующая помощь со стороны, нужно ее изобрести.

“В тех случаях, когда человек не мог справиться с природой голыми руками, – думал Лиминг, – природа покорялась и повиновалась человеку плюс X. Так было испокон веков. Человек плюс орудие или оружие”.

Но совсем не обязательно, чтобы X был чем-то материальным или конкретным, смертоносным или видимым. Он может быть неосязаем и недоказуем, вроде угрозы геенны огненной или обещаний райского блаженства. Он может быть мечтой, иллюзией, наглой и беззастенчивой ложью, словом, чем угодно.

И испытать его можно одним единственным способом – сработает он или нет. Если да, значит все в порядке.

Вот и посмотрим.

Нет никакой надобности использовать язык Земли, разве что для заклинаний, если они будут необходимы. Здесь никто не понимает этот язык.

Для местных жителей он звучит как неразборчивое бормотание. К тому же отвлекающий маневр, когда он притворился неспособным к изучению местного способа общения, теперь бесполезен. Враги знают, что он научился говорить почти так же бегло, как они сами.

Держа свое сооружение в левой руке, он подошел к двери, прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он услышал глухой звук приближающихся шагов.

– Ты меня слышишь? – спросил он не слишком громко, но так, чтобы его услышали в коридоре. – Ты меня слышишь?

Быстро отойдя назад, он улегся на животе и поставил спираль прямо перед собой.

– Ты меня слышишь?

– Что ты делаешь? – грубо спросил часовой.

Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз судьба улыбнулась ему. Этого охранника звали Марсин. Он умел разве что прицелиться и выстрелить или поднять шум и вызвать подмогу. Ни на что другое у него ума не хватит. Пожалуй, при медосмотре ему пришлось бы как следует поработать головой, чтобы сойти хотя бы за не полного дурака.

– Что ты делаешь? – Марсин повысил голос.

– Вызываю, – ответил Лиминг, как будто сейчас очнулся и заметил постороннего.

– Вызываешь? Кого? Куда?

– Не твое дело, – с явным нетерпением ответил Лиминг. Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов. – Ты меня слышишь?

– Не положено! – не унимался Марсин. Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие выходки, и спросил:

– Что не положено?

– Вызывать.

– Не будь дураком. Землянам всегда разрешается вызывать. Что бы с нами было, если б мы не могли это делать, энк?

От такого ответа у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не знал ни о землянах, ни об особых привилегиях, которые считались для них жизненно важными. И он не имел ни малейшего понятия о том, что бы с ними стало без этих привилегий.

А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы прекратить непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось пересекать порог камеры в одиночку. И это правило строго соблюдалось с тех пор, как отчаявшийся ригелианин избавился от часового, схватив его оружие и убив шестерых, пытаясь вырваться на свободу.

Если возникала необходимость вмешаться, то следовало найти начальника караула, который и уймет чужеземца, нарушающего тишину разговорами с каким-то непонятным предметом. Начальник был очень неприятным типом и имел привычку обсуждать вслух детали личной жизни своих подчиненных. Был самый глухой час между полуночью и рассветом. В это время больная печень начальника караула беспокоила его сильнее всего. К тому же Марсин и без того чересчур часто оказывался у него придурочным фаплапом.

– А ну, прекрати вызывать и ложись спать, – приказал Марсин с ноткой отчаяния в голосе, – или утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.

– А иди-ка ты лучше отсюда, – посоветовал ему Лиминг. Он поворачивал спираль, как будто тщательно ее настраивая. – Ты меня слышишь?

– Я тебя предупредил! – не отставал Марсин, не спуская глаз со спирали.

– Сказано, катись отсюда! – прикрикнул Лиминг.

Марсин закрыл глазок и укатился.

Конечно, Лиминг проспал – ведь он почти всю ночь провел за работой. Пробуждение было грубым и внезапным.

Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника. За ними шел офицер. Пленника бесцеремонно стащили со скамьи, раздели и вытолкнули в коридор. Пока солдаты обыскивали одежду, офицер бродил по камере, наблюдая за ними. “Ну и придурок” – подумал Лиминг.

Ничего не отыскав в одежде, они стали обыскивать камеру. Один сразу же нашел “надуватель Лиминга” и отдал его офицеру. Тот взял его так осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться бомба.

Другой охранник нашел вторую деревяшку, откинул ее в сторону и забыл о ней. Отодвинув скамейку от стены, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под ней не додумались. Тем не менее, эта возня со скамейкой начала действовать Лимингу на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Ничуть не смущаясь отсутствием одежды, он прошествовал по коридору.

Офицер яростно взревел и напустил на него охранника. Тот как пуля вылетел из камеры и приказал Лимингу остановиться. На шум из-за угла показался четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг повернулся и пошел обратно.

Приблизившись к офицеру, который вышел из камеры кипя от злости, он остановился, напустил на себя вид невинного младенца и сказал:

– Посмотрите – “сентябрьское утро”.

Для офицера это был пустой звук.

Размахивая “надувателем Лиминга”, он подпрыгнул от ярости и заорал:

– Что это такое?

– Моя собственность, – с достоинством заявил Лиминг.

– Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.

– Кто это сказал?

– Это я вам говорю! – довольно злобно ответил офицер.

– А кто вы такой? – поинтересовался Лиминг, демонстрируя чисто научный интерес.

– Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой! Стража, в камеру его и…

– Вы здесь не начальник, – перебил его Лиминг с наглой самоуверенностью. – Здесь все решает комендант. Мы с ним заодно. Если не верите – спросите его.

Охранники стояли в явной нерешительности. Они склонны были поддержать офицера. Но герой что-то утратил свой пыл. Он колебался, недоверчиво глядя на узника.

– Так вы утверждаете, что комендант разрешает вам держать при себе этот предмет?

– Я говорю, что он не против. Значит, и вы не можете возражать. Катитесь-ка в свой хлев и не старайтесь перепрыгнуть через голову начальства.

– Хлев? Это что еще такое?

– Не ваше дело.

– Я спрошу у коменданта.

Утратив спесь и уверенность, офицер повернулся к охранникам.

– Отведите его в камеру. Пусть ему принесут завтрак.

– Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? – напомнил Лиминг.

– После того, как я увижусь с комендантом.

Солдаты втолкнули его в камеру. Он оделся. Прибыл завтрак – обычная миска какой-то размазни. Он выругал стражников за то, что ему не доставили яичницу с беконом. Он сделал это нарочно, с дальним прицелом. Демонстрация самоуверенности и некоторой агрессивности была необходима для продолжения игры.

Учителя почему-то не было. Лиминг провел утро, тренируя по книгам беглость речи. Днем его вывели во двор. Смешавшись с толпой, он не обнаружил какой-либо особой слежки.

Его знакомый прошептал:

– Мне удалось достать еще моток проволоки. Я его принес, может, он тебе понадобится. – Он отдал проволоку Лимингу и, убедившись, что тот ее спрятал, добавил: – Это все, что я сумел достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать, судьбу.

– В чем дело? Это становится опасным? Тебя подозревают?

– Пока все тихо. – Ригелианин настороженно огляделся. – Но если остальные узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно сделают то же самое. Они разворуют ее на всякий случай, надеясь выведать, зачем она мне нужна, чтобы потом самим использовать таким же образом. За два года тюрьмы все стали эгоистами. Каждый так и старается забрать у другого лишний кусок – неважно, настоящий или воображаемый. От этой собачьей жизни все худшее в нас вылазит на поверхность, как, впрочем, и лучшее.

– Понятно.

– Пары моточков никто не хватится, – продолжал собеседник, – но если поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных количествах. И тогда не миновать неприятностей. Я вовсе не хочу давать повода для обыска.

– То есть ты хочешь сказать, что именно сейчас твои товарищи не могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску. – Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.

– Я тебе этого не говорил.

– Но я – то не хуже других знаю, сколько будет дважды два. – Лиминг ободряюще подмигнул собеседнику. – А еще я умею держать язык за зубами.

Он проводил взглядом уходящего ригелианина. Потом осмотрел двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но безуспешно. Ну и ладно. Не в них дело. В крайнем случае он обойдется.

Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно, пожалуй единственное преимущество: можно заняться самообразованием. Когда дневной свет начал тускнеть и сквозь решетку засияли первые бледные звезды, он стал так колотить в дверь, что грохот разнесся по всему зданию.