Текст книги "Мир приключений 1969 г."

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Александр Мирер,Виталий Мелентьев,Михаил Емцев,Борис Ляпунов,Валентина Журавлева,Евгений Федоровский,Кирилл Домбровский,Владимир Фирсов,Рафаил Нудельман,Аркадий Локерман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 58 страниц)

– До свидания...

Он быстро оделся и, оставив задумчивую и немного растерянную Зорину, помчался к Ивонину.

16

Петра Ивановича на месте не оказалось. На столе лежала записка: «Срочно обратись в канцелярию». В канцелярии Николаю передали документы, нужные для посещения тюрьмы, где теперь находился Ряднов, и еще одну торопливую записку.

Петр Иванович просил немедленно выяснить у Ряднова все странности его поведения. Немедленно, это слово было подчеркнуто.

Поездка в тюрьму не входила в планы Грошева: ведь Ивонин не мог знать, что Николай, кажется, нашел настоящего убийцу. И он помчался к начальству. Его выслушали спокойно и, как всегда, благосклонно, но ивонинского решения не отменили.

– Он старший. У него свои замыслы. Значит, все решения нужно с ним согласовывать. Кстати, машина вас ждет. Ивонин просил задержать специально для вас. Следовательно, этой беседе он придает особое значение.

Они ехали по скользкой дороге, прыгали на снежных ухабах, и Николай никак не мог сосредоточиться на Ряднове. Теперь он все время думал о Рачко. Каков гад! Какая хитрость и изворотливость! Змея бодрствует. Змея меж нами. Это очень опасно. Змею нужно найти и обезвредить, иначе люди не будут спокойны.

Теперь он не думал, сдавать или не сдавать экзамены и приготовил ли он свою дипломную работу или нет. Главное заключалось в том, что змея в доме.

По тому, что задачи определились, он постепенно успокаивался и неожиданно подумал: а вдруг и это только намек, только догадка, очередная легенда, версия? Ведь сколько их было! Зачем, почему Рачко нужно было убивать Андреева? Что за спешка? Может быть, действительно нужно до конца разобраться с Андреем Яковлевичем? Разобраться и для свершения правосудия, и для себя лично, чтобы освободить мозг, чувства – все-все для активной работы по другой версии?

Еще не зная, так ли он думает или нет, он почувствовал, что, видимо, в этом смысл ивонинского решения.

Он заставил себя думать о Ряднове. Интересно, что Ивонин потребовал выяснить странности его поведения, а отнюдь не побеседовать о том, что Ряднов хотел рассказать своему следователю. Почему?

Впрочем, и это правильно. Это может быть одной из форм проверки Ряднова. И только ли Ряднова? А может быть, и Николая Грошева, его наблюдательности, профессиональной памяти, умения охватывать мысленным взглядом суть многих, рядом живущих явлений и в их запутанном клубке находить единственную нить?

С Андреем Яковлевичем они встретились в специально отведенном на такой случай кабинете. Ряднов узнал его, улыбнулся спокойно, с достоинством, как человек, который встретил на улице приятного ему знакомца.

– Ну что ж, садитесь, Андрей Яковлевич. Нужно выяснить кое-какие детали вашего прошлого поведения.

Ряднов сел, привычным жестом положил руки на колени и посуровел.

– Если нужно – значит, отвечу.

– Почему вы не сказали на следствии, что вы ушли с работы не в три часа, а около двенадцати?

– Не знаю... Наверное, потому, что не спрашивали.

– Так. А зачем вы ездили в аэропорт?

Ряднов наклонил голову, вздохнул.

– Думал, что все уже прошло, успокоился, а тут опять. Ну ладно. Все равно все отрезано.

– Что отрезано?

– Вся прошлая жизнь. Ее теперь, гражданин следователь, не имеется. Нужно будет новую начинать. Так что прошлая теперь значения не имеет.

– Вряд ли. По-моему, она всегда будет иметь значение. Но сейчас дело не в этом.

– Раз не в этом – значит, не в этом. Поехал я в аэропорт потому, что в этот день Лариса сказала, что взяла на меня билет в кино. Она и раньше ко мне хорошо относилась, заботилась, старалась оттянуть от водки, но... ну, не знаю, как сказать... Нравилась она мне – ведь хорошая девчонка. А вот любить ее я не мог. Аньку любил, а ее только уважал. И вот когда она сказала, что билеты взяла, я сам себя спросил: «Долго ты, Андрей, крутиться будешь? Как баба стал – девушка и то смелее тебя. Решаться надо». Вот я и поехал в аэропорт, чтобы встретить Аньку и раз и навсегда решить наши вопросы. Если ничего не осталось, нужно разводиться. И ей и мне что-то делать. А если нет, так нечего голову морочить. Вот. Все.

– А Андреева вы там не видели?

– А он там был? – вдруг побледнел Ряднов.

– Был. Только с вашей женой не встречался. Вообще честно вам скажу – мерзавец он, этот Андреев, это он вас нарочно дразнил. Ну это вы потом узнаете и сами разберетесь со своей женой. Второе. Почему вы подружились с Косым? Вы его раньше знали?

– Нет, не знал. Когда его сюда привезли, наши места оказались рядом. Ну, лежали, трепались. Он, конечно, хвалился вольной жизнью. Вечер хвалится, второй заедается, а я смотрю, завираться начал. Врет, и все. Я ему сказал. Он чуть не в драку. Ну я поздоровее – успокоил. Делать-то по вечерам нечего, засыпаем не сразу, каждого своя дума грызет. Опять стали говорить. Ну, долго ли, коротко ли, а выпытал я его жизнь и сказал, что мне такой не нужно: не выгодно.

– Как, как?

– Не выгодно, говорю. Ведь что выяснилось? Если разложить на время отсидки все, что он получил за свое награбленное, так это выходит трояк в месяц. А ведь здоровый парень. И работа опасная. Трудная работа, как он рассказывал. Пока выследишь, пока сделаешь, пока сбудешь – тоже ведь на что-то жить нужно.

– Что-то я не совсем вас понимаю...

– Так и я до этого не все понимал. А вот смотрите, что получается. Ну, допустим, взяли они полсотни часов. В магазине они вкруговую по двадцатке. Вроде бы тысяча рублей. Солидно? Ан нет, их ведь сбыть еще нужно! А тот, кто берется перепродать, дурак? Он тоже знает риск и больше чем за полцены не возьмет. Так это ж в том случае, если с рук и на руки. А ведь у них цепочки. Тут крадут, в другое место перевозят, там продают – рук через десять переходит, и к каждым рукам рубли так и прилипают. Никто же за так рисковать не хочет. Вот и получается, что они рискуют, они крадут и грабят, а наживаются на них другие. Сплошная эксплуатация. А что взамен такой эксплуатации? Пяток дней пьянки на малине, и все тут. Ни любви, ни удовольствия, волчья голодная жизнь. Вот подсчитали мы этак с ним приходы и расходы, он и задумался. У меня спросил, сколько я зарабатывал. Я сказал, да еще приплюсовал «левые» приработки. Совсем парень скис. Ну вот и прилепился ко мне – ведь человек. Пообтешется, может, еще и счастье свое найдет.

– Ну и как он?

– Косой-то? А ничего. Вот опять уедет в колонию, может, вместе попадем... Поживем рядом, я его из тюряги человеком выпущу. Поедем куда-нибудь на Восток жизнь переделывать.

– Ясно. А что вы хотели сообщить следователю?

– Не знаю, нужно ли это. Но послушайте. Косой очень Робку ругал. Говорит, мы его не выдали, а он, жадоба, даже посылки не прислал. В общем, он с ними был связан.

– Это мы знаем.

– Тем лучше. И еще Косой говорит, что у них цепочка была – все их барахло возил куда-то на Восток Робкин дружок.

– Летчик?

– Косой не знает. Знает только, что зовут Лёхой. Я ведь для чего это говорю? Чтобы вам легче было чистить всякую грязь. Я тут насмотрелся. Понял, что к чему.

– А сами вы как... все это переносите? – спросил Грошев.

– Переношу... Думаю много. Начинаю соображать: а не поучиться ли мне? Восьмилетку я когда кончил! Поперезабыл. А отбуду срок, может, даже в техникум поступлю: я ж теперь свободный человек.

– Как это – свободный?

– Ну в том смысле, что семьи у меня нет, никому я не нужный такой... замаранный...

– Зачем вы так? Ведь вы сами отказались от свиданий. И от передач.

– Ну и правильно отказался. Это ж они от жалости. Если б от любви, тогда да. А жалость, на кой черт она нужна! Это вон Косому жалость нужна. Его пожалей, погладь, он хвостом закрутит – не видел жизни. А мне жалость ни к чему.

– Опять скажу вам, Андрей Яковлевич, не совсем вы правы. Но подсказывать не буду. В свое время все узнаете.

Николай ехал и думал о Ряднове. Нет, видимо, недаром он в самом начале не поверил в его виновность. Есть в нем настоящая, русская кремневость, которая ни в обиде, ни в горе не позволяет не только терять себя, но и еще тащить других. Помогать другим ради высшей справедливости. Помогать по праву совести. Да скажи ему раньше, что у преступника может быть совесть, – он никогда бы не поверил. Преступник есть преступник, а вот Ряднов сам считает себя преступником и все-таки своей совести, своего человеческого достоинства не теряет. Может быть, в этом и есть главное, самая суть нашего воспитания?

Ивонина Грошев застал необыкновенно возбужденного и даже яростного – почти такого же, каким был сам Николай несколько часов назад.

– Ну как, убедился?

– В чем убедился?

– В том, что Ряднов опять вывернулся и тебе незачем сдавать экзамены?

– Петр Иванович!..

– Неприятно слушать? А неприятно думать – приятно?

– Давайте о деле. Вы читали протокол?

– Читал. Вот потому и ругаюсь. Пока ты думал только о Ряднове, пока я рассуждал и прикидывал, настоящий преступник, Алексей Михайлович Рачко, одна тысяча девятьсот тридцать третьего года рождения, беспартийный и внесоюзный, бортрадист и все такое прочее, изволил смотаться. Понял?

– То есть как это – смотаться?

– Удрал-с! Понимаете, молодой человек? Пока мы играли в Шерлок Холмсов, разбирали версии, он, не будь дурак, уволился, получил деньги за неиспользованный отпуск и благополучно смотался. Якобы в Ленинград. Экипаж его провожал именно на ленинградский поезд – дружные ребята. Хорошие ребята!

– Плохо.

– Куда уж хуже... Наше начальство недовольно. Мне стыдно. А дома только и разговоров, что дочке материал на пальто куплен. Модный фасон теперь выбирают, и мне нет покоя. Пусть его моль побьет, и как можно скорее.

– Что же делать? – улыбнулся Грошев.

– «Что, что»! Искать! Опять искать! Такая уж наша жизнь: раз ошибся – десять лет ищи. И никуда не денешься. Каждое преступление должно быть раскрыто. Обязательно! Неотвратимо! – Ивонин пометался по кабинету и вдруг тихонько спросил: – А ты самое главное знаешь: почему Рачко убил Андреева? Ведь они были друзья. Не знаешь? А-а... Вот то-то и оно-то.

В эту минуту Грошева волновало иное. Он думал о себе, вернее, об их общем и в то же время очень разном просчете.

– Но где же мы ошиблись, Петр Иванович?

– Милый ты мой, тут столько ошибок, что теперь мне и самому ясно, что следователи мы с тобой – ни к черту. И если будут расследовать всю эту петрушку в дисциплинарном порядке, каждый доследователь диву будет даваться, как это мы умудрились наворотить столько ошибок, когда, в сущности, все было понятно. Ведь когда все ясно, так каждый становится умником.

– Ну, положим-то, не все...

– Ты что же, решил все-таки экзамен сдавать? Заело?

– Не в том дело.

– Нет, в том! Именно в том! Нельзя оставлять недоделанное дело. Нельзя! Потому что есть собственная совесть. – Ивонин опять резко остановился и устало махнул рукой. – Знаешь что, парень, шел бы ты домой! И я тоже пойду. Нужно хоть немного прийти в себя, раздуматься. И отдохнуть.

На том они и порешили.

17

Был прожит еще один, трудный и грустный, день. Утром, не сговариваясь, оба пришли раньше времени, сели друг против друга за столом Ивонина.

– Давай посумуем, – предложил Петр Иванович.

– Я не понял...

– Ну, подведем итоги. Прикинем, что к чему. Ночью я заново продумал все. И то, что узнал ты, и что узнал я. Я был на квартире Рачко, и мне рассказала его хозяйка, что Андреев пришел утром – он, видимо, действительно приехал поездом. Утренним. И вот что удивительно: и Рачко и его хозяйка предлагали Роберту раздеться, но он упрямо сидел в стеганке, говорил, что простыл. Однако был таким, как всегда, – веселым и озорным. Они много смеялись, выпили, и, когда Рачко собрался на аэродром, Андреев с ним не пошел; Рачко посмотрел в окно и решил, что погода все равно будет нелетной, и предложил съездить вместе: «Делать тебе, Робка, все равно нечего», – а потом вернуться и выпить. Робка отказался. Сказал, что хочет отдохнуть. Тогда Рачко вроде бы в шутку обнял его и стал подталкивать к выходу. И тут даже хозяйка заметила: Роберт побледнел, посерьезнел и резко оттолкнул Рачко. Тот удивился: «Ты что, с ума сошел?» – «Так, – ответил Андреев, – настроение поганое». Хозяйка говорит, что Рачко посмотрел на него как-то подозрительно, вернулся в свою комнату, пробыл там несколько минут, пока Роберт разговаривал с хозяйкой, и вышел оттуда с очками. Хозяйка видела, как он клал в карман защитные, в солидной оправе очки, и спросила: «Неужели там такое солнце?» – «Да, нынче там припекает», – ответил Рачко и взял с собой чемоданчик. В этом чемоданчике он привозил с юга мандарины, или мимозы, или еще что-нибудь. А хозяйка продавала. Везде выгода. Да... А через полчаса в аэропорт отбыл Андреев.

Иванин замолк и долго пристально смотрел на Грошева: наверно, потому, что Николая что-то волновало в этом рассказе. Что именно, он еще не знал. Как и раньше, мозг засек какую-то деталь, а какую и почему, он еще не знал.

– Кстати, тут анализы принесли, – сказал Ивонин и протянул помощнику бланки из криминалистической лаборатории.

При исследовании выяснилось, что свинец жакана из зоринского ружья по содержанию примесей совершенно идентичен свинцу, из которого был изготовлен жакан, извлеченный из тела Андреева.

– Следовательно... – словно нащупывая решение, протянул Грошев. – Ряднова надо освобождать.

– Ты так думаешь? – с ехидцей спросил Петр Иванович.

– А как же иначе? Ведь если наконец есть алиби... Да еще вот эти анализы показывают, значит, Ряднов не мог убить...

– Хорошо, – перебил его Ивонин. – Хорошо, что ты додумался хотя бы до этого. А в моем рассказе тебя ничего не удивило?

– Удивило, но... Но понимаете, я еще не понял что.

– Интересный у тебя характер. С одной стороны – огонь. Все быстрей, смелей. А с другой – вот такая медлительность.

– Это я за собой замечаю. Особенно последнее время. Засядет нечто в голову, а что – сразу не пойму.

– И что у тебя сейчас засело?

– Пожалуй, очки. Зачем он взял очки?

– Формально... Этому не удивились ни хозяйка, ни Робка. Чтобы защитить глаза от солнца. Ведь Рачко летал на южной линии. У нас пасмурно, а там солнце. Юг. И всего несколько часов лёта. Но вот в чем вопрос: почему он не брал их раньше? Ты можешь придумать?

– Могу, но... – Перед его мысленным взором прошел весь тот путь, который должен был проделать Рачко прежде, чем убить Андреева. Когда этот путь по снежной, осевшей целине добрел до сосновых посадок, Николай решительно сказал: – Для того чтобы прыгать в сосны. Без очков он мог бы выколоть глаза сосновой хвоей.

– Совершенно верно. Лицо он обмотал шарфом, а глаза прикрыл очками. Но не кажется ли тебе странным другое: почему у него сразу зародилась мысль взять очки?

– Вы думаете, что он заранее продумал возможности убийства, и именно там, и так, как он это сделал?

– Да. Но почему?

– Еще не понял.

– Самое неприятное заключается в том, что мы могли бы понять это еще до начальной стадии следствия. Вот смотри. – Ивонин рывком отодвинул ящик и достал из него фотографию трупа и копию заключения судебно-медицинской экспертизы. – Читай. На теле, в районе четвертого позвонка, в четырех сантиметрах от него, имеется свежая царапина, нанесенная острым предметом, по-видимому ножом. Царапина нанесена в момент или сразу же после смерти.

– Но ведь это же просто: падая, Андреев мог зацепиться за сучок.

– Было бы правильно, если бы не фотография. Обрати внимание: стеганка на нем задрана и видна майка. Я помню ее – красная. Как кровь на снегу. Улавливаешь взаимосвязь явлений?

– Значит, так: Робка не хотел ехать... Рачко обнял его и подтолкнул к двери. Робка оттолкнул. Зло оттолкнул. Рачко взял очки. Выходит, под стеганкой Андреева было нечто такое, что он скрывал и что сразу обнаружил Рачко. Но... но я не представляю, что это может быть. Просто не представляю!

– Честно скажу, что на твоем месте я бы тоже не представлял. Но вот наш следователь уезжает на восток. Прошел по андреевским следам, и вдруг появляется следователь по особо важным делам. Что там может быть? Опять убийство?.. Не думаю. Ты знаешь, что я сделал? Прежде всего взял у сына экономическую географию, потом полез в энциклопедию. И выяснил, что в этой области имеются не только заводы и фабрики, но и золотые прииски.

– Значит, вы считаете, что Андреев вез золото?

– Уверен! В специальном поясе под стеганкой и пиджаком. И возил его не раз. И вот как это мне представляется. Я выяснил, что старший брат Андреевых – Николай – в свое время отбывал срок в тех самых местах, а после срока работал по вольному найму на прииске шофером, именно там он познакомился с Липконосом, вернулся – сразу начал строиться. Воровал, тащил и сбил младшего брата. Тот связался с ворами. Заметь – они не брали мелочи, а только новое, и только такое, что можно продать в магазине же. Рачко в то время летал на восток. Он отвозил краденое Липконосу, тот передавал другим. Потом обстоятельства сменились. Была нащупана лазейка для воровства золота. А Андреевы, опасаясь, что могут всплыть их прошлые делишки, уехали, в сущности поменявшись местами с Липконосом. В это же время Рачко попросился на самолеты, обслуживающие южную линию. Основания были: человек молодой – не все же время летать только на восток! Нужно накапливать опыт. Итак, кто-то передавал Роберту золото – сделать это было легко. Он ездил по всем приискам, Роберт летал к нам и отдавал Липконосу. Липконос – Рачко. Рачко отвозил куда-то дальше.

– Не слишком ли это тонкая цепочка?

– Вот именно. Именно в этой цепочке и вся суть. Понимаешь, я все последнее время занимался групповыми хищениями и убедился, что преступники тоже знают приемы следствия. Именно поэтому они и организуют такую тонкую цепочку из рук в руки. Знают только двое. Без свидетелей. В таком случае на любом допросе, на любой очной ставке один может отказаться от сообщника, и цепь порвалась. Но Рачко хитер, наблюдателен и расчетлив. Получая золото от Липконоса, он, может быть, и не знал, кто именно привозит ему золото. Но искал его. Он понимал, что Липконос не случайно устроился на аэродроме: много случайных людей и в то же время возможность передачи из рук в руки без свидетелей – всегда можно провести нужного человека от стойки в глубь склада. Вероятно, Рачко догадывался и каким образом перевозится золото: прием этот стар, как мир, и в общем-то надежен. Он понимал, что если Липконоса на работе нет, человек пойдет к нему домой: таскаться с такой начинкой опасно. Наверно, он все продумал и только ждал случая. А когда обхватил Робку, понял, что золото возит он и оно на месте, и приступил к действию. Как оно протекало, тебе понятно.

Ивонин победно усмехнулся:

– Вот, как видишь, есть и такая версия. Вопросы будут?

– Мне непонятно, почему Рачко не попытался привести в порядок зоринское ружье.

– Не успел, Коля. Вылет задержали, и он спешил к самолету. Ведь могло случиться так, что у нас начался снегопад, а южнее открылась погода. Тогда бы он опоздал, ему досталось бы от экипажа, и, главное, были бы дополнительные улики.

– Тут есть и еще что-то...

– Возможно. Грязное ружье в чужом запертом доме – отличная улика против владельца ружья.

– И все-таки... Все-таки мне не думается, что Рачко так уж дотошно обдумал все ходы и выходы.

– Возможно. Возможен и другой вариант. Он увидел на аэродроме Андреева, понял все и принял решение. Версий, как ты теперь знаешь, может быть много...

– Да, но нам...

– Нам, Коля, к этому делу возвращаться уже не придется. Оно полностью перешло в ведение следователя по особо важным делам – он копает...

– А мы, значит...

– Ты не обижайся. Тут есть что покопать. Тут, брат, нужна целая бригада. Представляешь, сколько потянется: и те, кто воровал, и кто скупал, и кто покупал. При такой ситуации возможны самые различные, иногда чрезвычайно опасные варианты и версии.

Грошев промолчал. Себя-то он не считал достойным действовать в новой ситуации. Расследуя дело Ряднова, он понял, насколько трудная и сложная работа у следователя, но за Ивонина ему было обидно. Ну пусть ошибся человек. Так он же исправил свою ошибку, докопался до истины, правда с его помощью, но почему же продолжать работу он недостоин? Почему?

– И правильно, – уверенно сказал Ивонин. – Каждому свое. Мы свое сделали. Теперь пора готовиться к экзаменам.

– И все-таки обидно, что мы не закончили дело.

Ивонин усмехнулся:

– А ты знаешь, даже когда замешанные в этом новом деле получат свое, мне думается, что оно не будет закончено до конца. Кой-кто, мне кажется, вывернется: цепочка тонкая. Но они не будут радоваться и думать, что они умнее всех, что они нас провели. Нет! Они опять будут на контроле. И они чувствуют это и всегда боятся. А это тоже не жизнь – жить всегда под страхом. А Ряднова надо освобождать немедленно. И извиниться перед человеком.

18

Алексея Рачко задержали только весной. Скрываясь, он применил простейший ход: во всех документах к своей фамилии приписал одну букву и стал Рачковым. Но подвела его опять-таки расчетливая жадность. Приехав из Ленинграда на юг, он решил остановиться не в гостинице, хотя в это время года они пустовали, а у одного из своих приятелей: все-таки можно было сэкономить на квартире. А дом приятеля был под наблюдением, и Рачко арестовали.

Он быстро и легко «раскололся», признался на следствии, что мысль об убийстве Андреева пришла к нему еще дома, но окончательно он продумал ее после того, как увидел Роберта у складов. Он и раньше догадывался, что Липконос передает ему то золото, что привозит Андреев. Теперь он в этом убедился и решил разбогатеть сразу, одним ударом. Может быть, и не решился бы на это, но начавшийся снегопад позволил ему надеяться, что следы будут занесены снегом. Впрочем, это так и могло случиться, если бы не заяц...

Рачко раскрыл и последнюю неясность: почему жакан попал в Андреева не сзади, а впереди бицепса левой руки. Ведь Рачко стрелял сзади. Оказывается, в последнюю минуту убийца решил окликнуть Роберта, и когда тот, оглянувшись, развернулся – выстрелил, загубив две хоть и подловатые, но молодые жизни: свою и андреевскую...

* * *

Вскоре после окончания юридического института Николай Грошев возвращался с загородной прогулки. Он смотрел, как по сторонам машины разворачиваются знакомые картины аэропорта, высоковольтных линий, сосновых посадок. Многое вспомнилось, и он попросил остановить машину. Не спеша прошел до сосновых посадок, подышал их густым, терпким воздухом и подумал, что работа следователя – всегда разведка, как, впрочем, и работа разведчика – всегда следовательская работа.

Теперь он окончательно решил: будет работать следователем.

Он знал, что впереди еще немало сложных дел, разочарований и, может быть, даже ошибок. Но он знал и другое: здесь он на месте. Именно здесь он может принести людям наибольшую пользу.

Николай огляделся, увидел освещенный закатом солнца знакомый дом и подумал:

«Самое главное – никогда не останавливаться на полпути. Змея в доме – беспокойство людям. Змей не должно быть».

И вдруг ему захотелось увидеть Ряднова. Ему открыла дверь какая-то растрепанная, заспанная женщина, ойкнула и захлопнула калитку.

– Вам кого? – спросила она из-за забора.

– Мне бы Ряднова.

– Хватились! Он уж месяца три как здесь не живет.

– А где же он теперь?

– Не знаю. Уехали они с женой куда-то. Дом вот продали и уехали.

На минуту Николаю стало грустно. Вот столько думал о человеке, переживал за него, а он уехал – и все. Даже не попрощался. А потом подумал: «А что ему, Ряднову, собственно, Грошев и все другие, кто занимался его делом? Сразу не разобрались, не поняли этого сильного человека, настоящего солдата и в радости и в беде. Да и вообще о юристах и врачах люди вспоминают не часто... Нет, не часто... Только по нужде.

Ну и что ж? У каждого свое дело. И нужно делать его честно, по совести».