Текст книги "Королева пламени"

Автор книги: Энтони Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 47 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ
Френтис

– Брат, ваша месть воистину страшна, – сурово, с плохо скрытым отвращением проговорил владыка флота лорд Элль-Нурин.

Он обвел взглядом Новую Кетию: разрушенные дома в каждом квартале, дым у южных стен. Трупы следовало сжечь, и этим уже шесть дней занимались полсотни освобожденных.

– У ваших людей талант к разрушениям, – добавил владыка флота.

– Это справедливость нашей королевы, – устало и пусто ответил Френтис.

Он никак не мог изгнать из памяти вид мертвого ребенка вместе с матерью на городской улице. Так много битв и смертей, столько забытых лиц – но эти не уйдут из памяти еще очень долго.

– Но город не уничтожен, – добавил он. – Со временем, согласно планам королевы, все повреждения исправят.

– А это уж если удачно пойдет война, – сказал Элль-Нурин и посмотрел на гавань, заполненную мельденейскими судами и воларскими призами.

Еще больше кораблей стояло на якоре в устье реки. Они пришли вчера. От вида такого количества парусов на севере бывших рабов обуяла паника. Френтису удалось унять ее, но несколько сотен человек успело удрать из города вместе с награбленным добром. Френтис выстроил своих солдат в порту, приготовился к обороне, расставил лучников по окрестным крышам, а затем приказал Дергачу радостно кричать при виде входящего в порт «Красного сокола».

– Думаю, у нас хватит места, чтобы увезти все ваши части, – заметил Элль-Нурин. – Я бы сказал, что, когда мы догнали врага, он вовсе не был расположен сражаться. Не дожидаясь гнева императрицы, адмирал покончил с собой. А большинство его подчиненных сдалось без боя.

– Милорд, и куда же вы собираетесь отвозить мои части?

– Конечно, в Волар. Королеве понадобятся подкрепления.

– Большинство людей с оружием в этом городе еще две недели назад были рабами. Они пришли ко мне не ради нашего Королевства, а ради своей личной свободы. Конечно, бывшие рабы родом из Королевства пойдут с нами. Гарисаи, наверное, тоже, хотя многие потребуют платы. В общем наберется две тысячи мечей. Люди сильно мучились и много страдали. Я не могу просить их страдать снова.

– Пусть они захватили город и перебили господ, но настоящая свобода и покой придут лишь с полной победой. Я уверен, вы объясните им это, – сурово и тяжко изрек Элль-Нурин – напоминал, кто здесь старший по рангу.

Френтис вздохнул и медленно кивнул.

– Отлично! А вот это, – Элль-Нурин повернулся к молодой женщине, окруженной мельденейскими капитанами, – сестра Мериаль. Вы напишете ей подробный рапорт обо всех своих действиях и упомянете там все полезное, что вам удалось разведать, для передачи нашей королеве.

Френтис нахмурился. Женщина была всего на год-два младше него и одета так, чтобы не выделяться. Она явно побаивалась мельденейцев, хотя и те норовили обойти ее стороной.

– Седьмой орден?

– Брат, вы прозорливы, – подтвердил Элль-Нурин и, придвинувшись ближе, прошептал: – И, как бы вам ни хотелось, предупреждаю: лучше ее не трогать.

Сестра Мериаль говорила с сильным ренфаэльским акцентом, причем без особого уважения, но с изрядной толикой сомнений.

– Говорите, их еще девять тысяч, этих жутких красных типов?

– Они – не сказка, – пробурчал Дергач. – От них, мать их, чертова куча ожогов и шрамов. У меня один на заднице. Хочешь, покажу?

– Думаю, я уже слишком навидалась ужасов в последнее время, – отрешенно улыбнувшись, буркнула сестра Мериаль и взяла у Тридцать Четвертого миску с похлебкой из козлятины.

Командиры заняли особняк смещенного губернатора Новой Кетии, хотя стараниями толпы бывших рабов почти весь дом пришел в полную негодность. Френтис разбил лагерь на главном дворе, большая часть добравшегося из Виратеска войска расположилась в обширных садах. Френтис удивлялся и восхищался дисциплине своих солдат. Они держались своих отрядов и почти не принимали участия в повальных грабежах, которым предавалось освобожденное население. После падения города дюжина людей дезертировала, еще несколько попросили разрешения уйти – либо хотели вернуться домой, либо честно признались, что им хватило войны с головой. Всем Френтис говорил одно и то же: «Вы освободились в тот самый момент, когда согласились присоединиться ко мне. Королева Лирна благодарит вас за службу».

– Так королева все же идет на Волар, несмотря на такие потери в море? – спросила Иллиан.

– Знаешь, королева – она такая. Трудно ее переубедить, – ответила Мериаль, попробовала похлебку, усмехнулась и оценивающе глянула на Тридцать Четвертого. – Ну, это куда лучше, чем варево, которое готовят пираты, когда не заняты лазаньем под юбки.

– Когда мы отплываем? – нетерпеливо спросила Иллиан.

«И когда она уже устанет убивать?» – подумал Френтис и сказал:

– Когда решит владыка флота. Он здесь старший по рангу.

– Трахал я его ранг, – пробурчал Лекран с полным ртом козлятины. – Кто он вообще такой?

– Вы говорите, королева полагает, будто госпожа Рива мертва? – спросил Френтис у Мериаль.

– Ну да. Она пошла ко дну вместе с половиной своих еретиков.

– Нет. Она жива и находится в Воларе. Хотя как долго она еще останется в живых – не могу сказать.

Френтис вспомнил сон прошлой ночи и вздрогнул. Как упивалась императрица зрелищем сражения Ривы с саблезубыми зверями!

– Брат, вы сумели узнать такое? – нахмурившись, спросила Мериаль.

– Да, сумел. И это совершенно точно.

Она наклонила голову, внимательно посмотрела на него и нахмурилась сильнее:

– Но я не вижу в вас Дара.

– Я просто знаю. Королеве известно почему.

– Ладно, – осторожно согласилась Мериаль. – Дайте бедной девушке покушать, и я тогда свяжусь с муженьком.

– Каким таким муженьком? – удивленно спросил Дергач.

Мериаль ухмыльнулась и принялась оживленно черпать похлебку. Когда доела, она уселась поодаль, сосредоточилась, замерла и закрыла глаза. Ее лицо стало равнодушным, спокойным. Дергач пододвинулся ближе к Френтису и посмотрел на сестру с неприкрытой враждебностью.

– Брат, не нравится мне это. Темное ремесло – оно не для чужих глаз.

– С падением Варинсхолда наш мир сильно изменился, – сказал Френтис. – Теперь негде и незачем прятаться.

Сестра внезапно дернулась, широко раскрыла глаза и выгнула спину, тихо, но отчетливо охнула, затем застонала и сгорбилась, спрятала лицо в ладонях и заплакала, вздрагивая всем телом.

– Не нравится мне это, – пробормотал Дергач и пошел к костру.

Мериаль обхватила себя руками и всхлипывала – обиженная, жалкая, потерянная. Френтис подошел к ней.

– Сестра?

Она глянула на него, отвернулась, утерла ладонью заплаканное лицо и молча ушла со двора. Френтис немного подождал и отправился следом. Заплаканная сестра сидела на постаменте в саду. Когда-то занимавшую постамент статую сбросили наземь и утащили, не иначе – на переплавку. Бронза – ценный металл. Сестра Мериаль внезапно показалась Френтису совсем девчонкой. Она болтала ногами и смотрела в ночное небо.

Сестра покосилась на Френтиса и снова уставилась на звезды.

– Они не такие. Не все, но некоторые, – сказала она.

– Рука Девы указывает на наш дом, – заметил Френтис.

Она кивнула и произнесла:

– Аспект Каэнис мертв.

Френтиса будто ткнули острым железом в душу. Он сгорбился, подошел к постаменту, упер ладони в выщербленный край.

– Вам сказал это ваш муж?

– Брат Лерниал. Кажется, вы встречались.

– Я не знал, что в Седьмом ордене разрешены браки.

– Конечно, разрешены! Как вы думаете, откуда берутся маленькие братики и сестрички? Мы всегда были больше семьей, чем орденом. Но, конечно, и всегда искали новую кровь.

Он устало хохотнул и спросил:

– Как же это случилось?

– Была битва. Деталей я не разобрала. Дар моего мужа слегка размытый, неопределенный, в особенности – когда Лерниал сильно горюет. Я поняла, что сражение было жестокое и страшное. Ваши красные люди, действительно, жуткая порода. Но вроде королева все-таки победила, так что вряд ли красных осталось девять тысяч.

Каэнис… в боях за Варинсхолд Френтис лишь однажды видел его, в воротах цитадели. Он сказал тогда: «Брат, нас ожидает еще много испытаний. Я могу лишь пожелать вам удачи». Каэнис когда-то обучал Френтиса орденской истории, с небольшим, правда, успехом, но Френтис ценил те уроки. В страшное время, проведенное в воларских подземельях, между боями он пытался вспомнить рассказы Каэниса. Именно они сохраняли в его душе убежденность в том, что Френтис по-прежнему брат ордена, а не безымянный раб.

– Когда-то мы с аспектом были братьями. Я многому научился у него.

– Я тоже. Знаете, он же был моим учителем. Мы тайно встречались, когда он мог оторваться от своих орденских дел. Он столько мне рассказал про Веру, про тайны. – Мериаль снова посмотрела в небо. – И про звезды тоже.

– Сестра, я скорблю о вашей потере, – сказал Френтис и прикоснулся к ее руке.

Когда он уже отвернулся, чтобы уйти, она произнесла:

– Я сказала мужу про госпожу Риву и остальное.

– Быть может, вы смогли узнать что-либо о намерениях королевы?

Сестра посмотрела на город, на языки пламени среди множества разрушенных строений, на погребальные костры, еще полыхающие за стенами.

– Лишь то, что они не изменились. Вперед, на Волар, – пробормотала она.

Во сне он стоял у пекарни и снова глядел на мертвых мать и дочь.

– Кем они были? – спросила она.

– Как ты сумела прийти сюда?

Она показалась. У нее было лицо той, с кем вместе он убивал.

– Ты видишь сон, я вижу сон. Ты знал их?

Он заметил, что лицо все-таки не то же самое. Жестокость и безумие не исчезли, но уменьшились, будто разделенный сон смягчил, убрал многое из бодрствующего «я».

– Нет. Они умерли при падении города.

– Любимый, ты всегда с такой охотой погружаешься в скорбь.

Переступая через устилающие улицу трупы, она подошла, с любопытством посмотрела на тела дочери с матерью.

– Так всегда на войне. Кипят битвы, мелкие люди умирают.

В его груди пробудился давний, долго копившийся гнев.

– Мелкие люди?!

– Да, любимый, мелкие люди. – В ее голосе звучали усталость и скука, словно она втолковывала ребенку прописную истину, которую тот постоянно забывал. – Слабые, глупые, ограниченные разумом и амбициями. Все те, кто не похож на нас.

Его гнев растет и, ничем не стесненный, выливается в слова, которые он так и не сумел произнести во время путешествия, заполненного убийствами:

– Ты – болезнь человечества, отрава на лице мира. Но скоро тебя сотрут с него.

В ее лице нет гнева, лишь печаль и мудрость. Он вспоминает о том, сколько ей веков и сколько смертей она повидала.

– Нет, я – единственная твоя любовь, – с легкой улыбкой говорит она.

Он отстраняется, отходит, но не может отвести взгляд от ее лица.

– Я понимаю тебя, – идя за ним, говорит она. – Пусть ты стараешься погрести чувство на дне памяти, яришься, чтобы затмить его гневом. Но ты видел будущее, уготованное нам с тобой вместе. И мы придем к нему.

– Это злое наваждение! – шепчет он.

– Нашему ребенку было не суждено родиться, – неумолимо и безжалостно произносит она. – Но мы родим другого, заложим династию настолько великую…

– Хватит! – кричит он.

Его гнев так силен, что женщина умолкает. От ярости крика по земле сна бегут волны, угрожают разрушить хрупкую ткань видения.

– Я никогда не хотел участвовать в твоих безумных интригах! Как ты могла вообразить хотя бы на мгновение, что я могу поддаться твоим фантазиям? Что за безумие гонит тебя? Кто так извратил тебя, толкнул к подобному? Что случилось по другую сторону той двери?

Она смотрит в его глаза. Ее лицо мертвеет, и во взгляде видится не злость, но откровенный ужас.

– Ты видишь сон, и я его вижу, – поясняет он. – Девочка лежит в постели, плачет и глядит на дверь в спальню. Ты помнишь об этом, когда бодрствуешь? Ты хотя бы знаешь об этом?

Она моргает, медленно отходит.

– Бывали времена, когда я думала убить тебя. Когда мы путешествовали, я иногда доставала нож и прикладывала к твоей шее, пока ты спал. Я боялась тебя, но говорила себе, что всего лишь злюсь на множество твоих грубостей и жестокость, твою заботливо лелеемую ненависть ко мне. Откуда-то я знала, что моя любовь к тебе погубит меня. Но я ни мгновение не жалею о ней.

Она тянется к нему, и он не понимает, отчего позволяет ей коснуться себя, раскрывает руки навстречу ей, обнимает. Она тесно прижимается к нему, и в ее шепоте слышится плач.

– Любимый, настало время вернуться ко мне, в Волар. Если хочешь, иди с армией. Это неважно. Но удостоверься в том, что среди твоих людей есть тот целитель. Если я в течение тридцати дней не увижу вас обоих на арене, Рива Мустор умрет.

Вождя бывших рабов Новой Кетии звали Каравек. Наверняка это было имя его господина, забитого до смерти в первую ночь бунта.

– Он украл у меня свободу, я украл его имя, – кисло улыбнувшись, сообщил бывший раб. – Мне кажется, это честный обмен.

Здоровенный мужчина лет сорока пяти, седая щетина неряшливо торчит на некогда бритой голове. Но, несмотря на телосложение и свирепый вид, голос Каравека выдавал образованность. Его не обманули прошлые победы, и он был способен здраво оценить обстановку. Он явился в губернаторский особняк в компании десяти вояк, вооруженных до зубов и глядящих на владыку флота с подозрительностью, граничащей с откровенной враждебностью.

Когда Элль-Нурин предложил формальный союз от имени королевы Лирны, Каравек сказал:

– Новая Кетия – не Волар. Это деревня по сравнению со столицей.

– Там еще многие в рабстве, как вы были здесь, – сказал Френтис.

– Да. Но я не знаю их. И мои люди не знают их.

– Королева гарантировала всем жителям провинции место в Объединенном Королевстве, – сказал Элль-Нурин. – Вы сейчас – свободные люди под королевской защитой. Но свобода имеет цену…

– Пират, не тебе поучать меня о цене свободы, – буркнул Каравек. – Половина рабов этого города заплатила за свободу своими жизнями.

Затем он обратился к Френтису и заговорил тише и спокойнее:

– Брат, ты знаешь так же, как и я, насколько шаткое у нас положение. В любой момент гарнизоны южных городов могут пойти на нас, чтобы отвоевать город. Мы не сможем отразить их, если наши силы уйдут погибать в Волар.

Френтис хотел сказать, что победа в Воларе покончит с империей, но вовремя опомнился.

– Я знаю, – вместо этого проговорил он. – Но я со своими людьми должен отплыть на Волар. Любой желающий может присоединиться к нам.

– Мы взялись за оружие из-за тебя, – сказал Каравек. – Восстание Красного брата стало великой надеждой в сердцах тех, кто скован цепями. А теперь я вижу, что наше восстание, наша борьба за свободу – всего лишь диверсия для того, чтобы перед вашей королевой встало меньше врагов по пути на Волар. А если империя и падет, что тогда? Вы уплывете и оставите нас перед хаосом развалившейся державы?

– Я обещаю вам, – сказал Френтис, – что, когда наше дело в Воларе будет закончено, вне зависимости от королевского желания я вернусь сюда и помогу вам.

Он посмотрел на Элль-Нурина и добавил:

– А королева заверила меня в том, что, если ваше положение здесь окажется безвыходным, ее корабли увезут вас за океан, где вы получите все права жителя Объединенного Королевства и землю.

– Он говорит правду? – сощурившись, спросил Каравек у Элль-Нурина.

– Лишь глупец, ни во что не ставящий свою жизнь, осмелился бы лгать от королевского имени, – с восхитительным хладнокровием ответил владыка флота.

Вождь повстанцев крякнул, запустил пятерню в лохматую шевелюру, нахмурился, сдвинув мохнатые брови.

– Ладно, я поговорю с людьми. Думаю, можно набрать для вас тысячу мечей. Надеюсь, ваша королева оценит.

– Она теперь и ваша королева, – напомнил Френтис. – И она никогда не забывает сделанное для нее.

Освобожденные варитаи расположились в руинах Старой Кетии вместе с большим количеством ранее одетых в серое. Те предпочитали компанию бывших солдат обществу новых свободных горожан. Началось все с того, что несколько десятков серых убежало в руины, спасаясь от разъяренной толпы. Но ее кровожадность заметно убыла при виде семи сотен варитаев в боевом порядке. Перед строем стоял Плетельщик, сложивший руки на груди и смотревший на толпу с явным неодобрением. Но люди не расходились, и могла пролиться кровь, если бы не прибыл мастер Ренсиаль с отрядом конницы. С тех пор в руины тянулся нескончаемый поток обнищавших воларцев, большинство из города, но немало и возвращающихся с юга беглецов. Бродячая жизнь пришлась по вкусу не всем.

– Варитаи пойдут? – спросил Френтис у Плетельщика в руинах, оставшихся от зала совета старого города.

Зал был не круглым, а прямоугольным, от большой площадки в центре поднимались шесть рядов мраморных ступеней. Крыша исчезла, но остались поддерживавшие ее когда-то массивные колонны, хотя и обломанные на половине высоты. Площадку покрывала мозаика. Плитки выцвели на солнце, местами раскрошились, но все равно оставляли впечатление замечательного творения, величия, разрушенного войной.

– Их теперь зовут по-новому, – заметил плетельщик. – «Политаи», то есть «сбросившие цепи» на староволарском. Да, они пойдут на Волар, потому что там много нуждающихся в свободе братьев. Но я попрошу их оставить здесь достаточно воинов, чтобы охранять собравшихся людей.

– Каравек обещал, что ваших подопечных не тронут – конечно, если они не пойдут в Новую Кетию.

Рассеянно осматривавший руины Плетельщик кивнул и сказал:

– Знаете, люди этого города выбирали себе короля. Каждому домовладельцу либо просто состоятельному человеку раз в четыре года давали черный камень. Кандидаты выстраивались вон там, в конце зала, а перед ними стояли урны. Каждый человек совал сжатую в кулак руку в каждую урну и вытаскивал руку тоже сжатой в кулак, так что никто не знал, в какую урну брошен камень.

– А если кинуть два камня?

– Это великое богохульство, наказуемое смертью. Обычай был священным, дарованным богами. Конечно, с приходом воларцев традиции разрушились и забылись, но королеве Лирне они показались интересными. Исторически, само собой.

– У вас и в самом деле есть ее воспоминания? – спросил Френтис.

Плетельщик хохотнул и покачал головой.

– Ее знания – да. Можно, сказать, что и ее идеи – но они не память, – сказал он, помрачнел и добавил: – А вы опять видели сон.

– Больше, чем сон. Мы разговаривали. Она хочет, чтобы я привел вас на арену в Воларе. И вряд ли для хорошего.

– А если я не приду?

– У нее госпожа Рива. Императрица заставляет ее сражаться на арене. Думаю, если мы не придем, госпожа Рива умрет.

– А вам она дорога? – осведомился Плетельщик.

– Я ее почти не знаю. Но она – сестра моему брату. И потому моя сестра. Я не хотел бы пренебрегать возможностью спасти ее. Но я не могу вам приказывать, да и не хочу.

Плетельщик долго молчал, хмурился и все больше мрачнел, так что его лицо стало казаться старческим, изборожденным морщинами, с печатью невзгод и тяжелых сомнений.

– В детстве я не понимал природы своего Дара, – наконец произнес он. – Если я видел раненое существо, птицу со сломанным крылом или хромую собаку, мне казалось чудесным и похвальным излечивать их одним прикосновением. Но долгое время все, излеченные мной, становились блеклой тенью прежних себя, пустой оболочкой, их чурались сородичи. И я не понимал, почему это так, пока не осознал: мой Дар не только дает, он и забирает. Те, кто позволяет мне прикоснуться, открываются передо мной, и я могу забрать их память, страсть и злобу. И их Дар тоже. Хотя я всегда пытаюсь остановиться, что-то обязательно переходит и приносит искушение забрать больше. Забрать все. Я повстречал вашего брата много лет назад, когда мой разум… в общем, он не был настолько ясным, как сейчас. Снежинку трудно сдержать, и мне выпал случай вылечить вашего брата.

Плетельщик посмотрел на свою руку, растопырил проворные пальцы.

– Брат, у него был великий Дар, и искушение возникло огромное. Потому я взял, но самую малость. Если бы я забрал все…

Он покачал головой, и в его лице были страх и стыд.

– Эта песнь слаба, но, если хорошо вслушаться, можно понять ее. Она руководит мной, говорит, куда мне следует идти. Песнь позвала меня вслед за вашим братом в Алльтор, привела к королеве, когда та нуждалась в исцелении, и на корабль, отплывший в эту землю. А сейчас она говорит мне идти в Волар, и теперь я ее очень хорошо слышу.

Он похлопал Френтиса по колену, встал, окинул напоследок взглядом зал совета.

– Тут убивали детей, чтобы закрепить людской выбор приношением богам. Родители считали великой честью, если жребий выпадал их ребенку. Я пойду. Мне нужно поговорить с политаями. Они все настойчивей требуют объяснений всего и вся.

Он поднялся и пошел вверх по ступеням.