Текст книги "Клевые"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

– У нас они просто живут и платят за угол. Чем занимаются, нас не интересует. Для меня они – квартирантки. А если ты с них натурой берешь, так это твоя забота!

– С ними вся Москва переночевала! Иди, докажи теперь, что ты о том не знал! Выкинут в двадцать четыре часа вместе с сучней! И чем больше будешь орать, тем скорее это случится! У меня на ваш бардак куча заявлений имеется! – предупредил участковый.

– Что же раньше молчал? Иль ныне ихняя плата не устраивает?

– Молчал, пока Антона не было! Кто научил пацана трясти чатников? Только ты! Больше некому! Вот и кончилось терпенье! Коммерсанты нынче покруче нас! Поймают, в клочья пустят сопляка! А коли узнают, чей он, так и к вам придут. Тогда никакая милиция вас не спасет! Сожгут до тла. И всех поубивают! Потом ищи виновного! Иль мало в зоне хлебнул?

Егор умолк. Смотрел на участкового удивленно.

– Ну, чего вылупился? Скажешь, когда Антон появится? Или мне частникам подсказать?

– Почему у Тарасовны не спросишь о сыновьях? Она наверняка знает! Находит на что пить! Вот и тряхни! Если Антона вместе с ее кентами припутаешь, тогда поговорим! А покуда все слова – пустой треп! Сплошные предположения!

Вагин за разговором и сам не заметил, как вплотную подошел к Егору.

– Давай присядем, – предложил устало.

Егор, потоптавшись, сел на край скамьи.

– Как удалось Антошке удрать от вас? – спросил у Вагина тихо, примирительно.

– Мы его оставили в камере, где раньше баб содержали. Там

туалет. А окно без решетки оставили. Оно высоко от пола. Никому и в голову не пришло, что через него сбежать можно. За все годы даже попыток к тому не было. Тут же, словно назло! Створки настежь. И самого нет. Пусто в камере. Он один был. Ну вот и посуди, если домой не появился, куда мог деться? Без денег в наше время далеко не уедешь…

– Этот слиняет! Ему уменья не занимать. Антошке у меня учиться нечему. Он – готовый кент! Его Одесса шлифовала! Чую, он давно уж там. Не станет щипачить по частникам! Хоть и мал пацан, да ушлый!

– Где его отец? В Одессе?

– А кто знает! Я не спрашивал! Канает баба и ладно! Мне до ее жизни дел нет.

– Этот сопляк не смотри, что мал, пронырой оказался. Пацанам Тарасовны далеко до него. Их, если притерлись в шпановскую шайку, быстро поймаю. С Антоном сложнее придется. Счастье ваше, если он и впрямь уехать сумел! – вздохнул Вагин, гася окурок. И попросил, уходя: – Ты, Егор, меня пойми. Не всегда мы успеваем. Порою, когда уже ни наказать, ни помочь некому. Уберечь бы вот от этого… Заранее… Но ты не поверишь, а потому не поможешь никому. Всех по своей беде мерять станешь. А я не хочу, чтоб пацаны моего участка взрослели в зонах… У меня папаша был крутой. Не дал сбиться. Удержал вовремя. Но по два раза на день ремнем порол. Зажимал меж колен голову и снимал шкуру со спины и задницы. Да так, что заживать, зарастать не успевала. Мозги с другого конца вбивал. Так вот меня от дурных компаний не разум, а страх и боль удержали. А ведь тоже свербило! Еще как! Да папаши боялся. Вот если бы тебя твой академик разок отполоскал ремнем, из башки всю дурь выветрил бы! И не дружил бы с дерьмом, не влип в историю, не поехал бы в зону. Теперь вот расплачиваешься за то, что у отца твоего и руки, и душа были мягкие. С пацанами ежовые рукавицы иметь надо. Вон я своих обоих каждый день трясу! Не гляди, что старший уже на голову длинней меня! Так врубаю, что но неделе на задницу сесть не может. Зато и слушается. Делает, как я велю, а не на свой норов!

– Ни хрена ты, Иван, этим не добьешься! Послушание, может, будет. А уваженья не получишь! Ведь понимания ремнем не вобьешь! Зачерствеет сердце пацана к тебе, потом не повернешь его к с ебе ничем. Вон в зоне! Всех свежаков через кулаки и сапоги пропускают. А ломаются немногие. Иные сдыхают, но не поддаются. Это от чего? Да потому что боль злобу порождает, месть! От них добра не жди! Придет время, за все ответят те, кто били. Всякий посев дает свои всходы. Правда, горьким случается урожай, особо, если собирать его в старости приходится!

– Я не боюсь этого! Зато знаю, что за своих сопляков мне краснеть не придется ни сегодня, ни завтра. А когда вырастут, ума набе-.рутся, сами не оступятся. Потом мне спасибо скажут, что в руках держал, не давал слабину, не потакал глупостям, не допустил к ошибке. Отец, он в жизни эталоном должен быть. И я со своими не цацкаюсь…

– Да будет тебе, Иван! Ты об эталонах других темни! Иль я не знаю о Нинке? – не выдержал Егор.

Вагин ерзнул, отодвинулся, но не смутился.

– А что она? Случайный эпизод! Ни по карману не ударила, в сердце не застряла, сама набилась! Что ж я – не мужик? Ты их помнишь?

Егор отрицательно замотал головой.

– В этом все мы одинаковы. Лишь бы силой не брать, не принуждать. А коль сама на шею вешается, терять нечего.

Егор оглянулся на дом Тарасовны. Заметил, как толстуха, прильнув к забору ухом, ловит каждое слов.

– Эй, Тарасовна! Простынешь! – сказал громко.

Баба, поняв, что ее заметили, отпрянула испуганно. Участковый насторожился. Сев вполоборота, проследил, куда шмыгнула баба. Заговорил с Егором, понизив голос, не спуская глаз с соседнего дома. А потом, словно заметив что-то, сорвался с лавки, в секунду перескочив забор, оказался во дворе Тарасовны.

– Вот ты где, сукин сын! – выволок за шиворот из кустов младшего сына соседки.

У того из-за пазухи вывалился блок сигарет.

– Отпусти сына! Не трожь! – подскочила Тарасовна и заорала: – Яему дала деньги, чтоб курево взял!

– Зачем оно тебе? Мало, что бухаешь, теперь и курить стала на старости лет?! – смеялся участковый.

– Какое тебе дело! Перепродаю! Никто не запретит! Жить как– то надо! Пенсию уже два месяца не получаю! Пацанов кормить нечем! Вот и выкручиваюсь! Не ворую! Ты других лови! Кто блядством живет! – указала пальцем на дом Егора, на хозяина.

– Где купил сигареты? – тряхнул Вагин пацана. Тот уставился на мать.

– За углом! В магазине! Я посылала! – осмелела Тарасовна.

– Давайте спросим продавцов! Нынче немного покупателей, кто блоками курево берет! Запоминают клиентов! А ну пошли! – потянул мальчишку за собой.

Тарасовна повисла на руке участкового.

– Отпусти мальчонку! Я пойду!

– С чего бы? Не ты покупала! Он! Его должны узнать! – не отпустил Петьку Вагин.

– Мы там всегда покупаем!

– А почему с покупкой крадучись в свой двор вошел? Зачем прятался в кустах?

– От тебя! Увидел – испугался! Тебя не то люди, собаки обходят! А пацаны и тем более! Своих замордовал, чужих не пожалеешь! Вон! Соседнего мальца отмудохали всей милицией! И с рук сошло! Все потому, что хари в говне. Вот они и смолчали! Я б такое не спустила даром! – орала Тарасовна.

– Чего ж смолчала, что сыновья сыскались? Мы их по всей Москве ищем! А они зарабатывать тебе помогают! Почему не поставила в известность? – выволок Вагин Петьку со двора.

– Да что ж я? Ненормальная? Кто ж про своих в милицию заявляет? – вцепилась баба в сына.

Но участковый прикрикнул:

– Не висни! Не то сейчас в камере закрою, покуда не вспомнишь, сколько дней закрыт на ремонт магазин за углом? Ведь не только ты сигареты покупаешь. А ну! Шустри вперед своими ногами! Иначе помогу! – подтолкнул бабу грубо.

Егору стало не по себе. А что, если с сыновьями Тарасовны промышляет и Антон? Участковый не остановится на угрозах. Зря не говорит! Найдет к чему прикопаться, забеспокоился человек и вернулся в дом.

Тоня и Серафима готовили ужин на кухне, потому не обратили внимание на появление Егора, на его испорченное настроение.

Он сам рассказал им о разговоре с Вагиным, обо всем увиденном и услышанном во дворе.

Женщины слушали, посмеиваясь.

– Попалась, шкура! А кто, кроме нее, строчил на нас заявления в милицию? Только эта! Несчастной прикинулась! Выродки пропали! – съязвила сестра.

– Лишь бы Антон среди них не попал! Тогда не только Тарасовне достанется! – заметил Егор.

– За столько дней он давно бы объявился дома. Лидка не смолчит! А то сама с ума сходит. Каждый день ждет, может объявится? А его все нет!

– Надо у лягавого узнать. Может, Петька знает, куда Антон пропал? – подошла Тонька к телефону и сама позвонила Вагину.

Участковый тут же поднял трубку и на вопрос Антонины ответил:

– Вашего проходимца пока не нашли. Он по мелочам, видно, не промышляет. Уж если попадется, так сразу на банке. Дай Бог, чтобы не в Москве! Пока только соседских бандюг поймал! Они не знают ничего об Антоне. Не видели его. И не говорили с ним.

– Может, скрывают? Не сознаются? Может, он с ними завяз? – выдала сестра свое беспокойство.

– Нет! Ваш не потерпел бы над собой в паханах старую баруху! Такие, как Антон, сами паханят! А потому там его нет! Да и найдем ли?

Егор, узнав от сестры ответ участкового, успокоился. Может, оставит милиция в покое, не станет терзать душу, грозить выселе– ньем из Москвы. Но страх перед неизвестностью, загадочным исчезновеньем мальчишки запал в душу, и Егор решил вечером переговорить с Лидией, предложить ей сменить адрес, найти новую квартиру.

ГЛАВА 3 ПОДКИДЫШ

Баба появилась в доме лишь через три дня, когда не только Егор, а и мать с сестрой решили выдворить ее из дома.

– Оно и впрямь, расходов больше чем доходов. На ее место желающих полно. И главное – бездетных, здесь же – сплошные неприятности. То его из школы выперли, то в милицию попал! Нет бы жить тихо! Зачем лишний раз светиться? Недели ей хватит найти свой угол! – говорила Тоня и добавила: – Всем спокойнее будет от того…

Потому ждали бабу с нетерпеньем.

Она вошла с полными сумками харчей. И, достав из-за пазухи смятую стодолларовую купюру, сунула в руки Серафимы.

– За следующий месяц! – звонко чмокнула в щеку.

Баба, получив деньги, растерялась обрадованно, вмиг забыла, что приготовилась сказать Лидии. Вспомнила, что Алешке нужно купить к зиме пальто, а Тоньке давно пора приобрести новые сапоги.

Серафима сунула деньги в карман, застегнула его на булавку и, не поднимая головы, не глядя на Антонину и Егора, стала накрывать на стол. Готовилась кормить Лидию. Та между тем опорожняла сумки, забивая холодильник, и приговаривала:

– Вот ветчина немецкая! Свежая! На всех хватит! Целых пять кило! А тут сыр голландский! Полная головка! Тут халва – к чаю! А это – масло датское. Здесь красная рыба! Копченая! Сегодня к пиву подойдет. Япяток банок прихватила на вечер нам! А это – г– черная икра! Вот, три банки! Тут сосиски копченые! Их не стоит в морозилку. Можно на нижнюю полку. А это тебе, Егорушка! Коньяк французский! Давно хотела тебе купить. Да все не получалось! – щебетала баба, выкладывая на стол все новые кульки и свертки.

– Вот, Тоня, тебе конфеты! Твои любимые, с ликерной начинкой!

– сунула в руки сестре громадную коробку.

– Да погоди ты! – опомнился первым Егор.

И, сглотнув слюну, отвернулся от коньяка, решился на разговор с бабой прямо здесь, на кухне.

– Не надо ничего! Ни денег, ни харчей! Хватит, Лидка! Кончай егозить. Давай поговорим! – тяжело опустился на табуретку.

Серафима расстегнула булавку, но рука никак не могла попасть в карман.

– Подыщи себе другую квартиру! – пошел Егор напролом, не умея готовить собеседника к теме тонко, дипломатично, вежливо.

– Почему? – побледнела, удивилась баба.

– Лягавый на хвост сел из-за Антошки. Проходу не дает. Грозится выселить всех из Москвы! А тут, как на зло, новые банды появляться стали. В них – подростки. Те, кто из дома сбежал! Вот он и подозревает твоего! Ничего не исключено! Хотя! Не приведи Бог! Не только по пацану, каждого из нас заденет!

– Они Антона не поймали, нечего и болтать! Пусть за своими смотрит! – обозлилась баба и вскинула голову. – Я не ворую! Мне бояться нечего! Кормлюсь, как могу! Не побираюсь. А где лучше найду? Пацан плохой? Не хуже их детей! Может, и получше был бы, если б не эта жизнь проклятая! – сорвался голос. Лидка торопливо выдернула сигарету из пачки, закурила.

– Где его отец?

Лидка закашлялась, беспомощно, по-девчоночьи глянула в лицо Егора.

– Нет его у нас…

– Как это так? Где он живет, кто будет?

Лидия пожала плечами.

– Ты что? Не помнишь, кто его тебе заделал?

Да ведь не родной он мне, – расплакалась баба, признавшись впервые за все эти годы.

– Где ж ты его взяла? – недоверчиво усмехнулась Тонька.

– Да не реви, успокойся! – подсела Серафима, придвинувшись совсем близко.

– В тот год я замуж собралась выйти. За хорошего человека. Он капитаном был на пароходе, какой в загранку ходил. Нечасто виделась с женихом. Все ждала его из плаванья, порою месяцами. Он будто приучал к одиночеству, не спешил. А потом назначил свадьбу. Мы с матерью целиком подготовились. Сшили мне платье, купили туфли, фату. Ждем, когда судно придет к причалу. Свадьба была назначена на другой день после прибытия из рейса. А ходил гот пароход в Англию за мороженым мясом. Обычный рейс. Всегда в две недели укладывались с переходом. А тут не пришли в назначенное время. Я к диспетчеру порта побежала, узнать хотела, почему задерживаются? Смотрю, что-то не то, глаза от меня прячут. Пожимают плечами, мол, не знаем. Я – к радистам. Те отворачивают

ся, будто не слышат. Я, ожидая своего, никого вокруг не замечала. А тут меня за локоть на причале схватила баба и говорит: "Иль слепая? Оглохла от счастья, что мужика приловила? Думаешь, достался он тебе? Вот, что ты получишь!" – отмеряла мне по локоть. И добавила, что жених мой не только мне обещал жениться, а многим. Что половину одесских девок обрюхатил! Я, конечно, не поверила, вцепилась ей в волосы, всю морду исцарапала в кровь, и кто знает, что еще утворила б, если б не портовики. Они нас разняли и сказали, что делить уж стало некого. За покойников не дерутся. Их нельзя ругать. За них не выходят замуж! Я онемела от горя. А баба та хохочет уже надо мной. Материт, что я у ее дочери мужа отбивала. И пригрозила мне отомстить. Я не придала значения ее словам. Хотела проверить, верно ли, что судно не вернулось в порт? Что погибло оно в проливе Ла-Манш и ушло на дно? Мне сам капитан порта подтвердил, что, попав в густой туман, столкнулось наше судно с каким-то сухогрузом и оба ушли на дно. Спасатели подошли вскоре. Но гибель пришла быстрее, опередив всех. Искали, может, кто в шлюпках успел уйти от смерти. Но нет. Никто не ждал беды, не успел опомниться, сообразить хоть что-нибудь. О случившемся сообщили случайные свидетели – рыбаки… Так вот и не состоялась моя свадьба!

Закурила Лидка, вытерла слезы с лица, потянулась к вину. Налила полстакана и, выпив залпом, разрыдалась на всю кухню.

– Чего теперь реветь? Сколько лет прошло! Ничего не воротишь! Уж давно пора отболеть памяти. Да и не единственный в свете, чтоб вот так убиваться! Могла другого найти! – сказал Егор.

– Ты после него беременной осталась? – спросила Серафима.

– Да нет же! Меня он пальцем не тронул! Всерьез жениться хотел! И жить по-человечески! Да не повезло! Кого-то из нас Бог наказал! Не допустил к радости, – всхлипывала Лидия.

– Антона где взяла? – напомнил Егор.

Баба сделала затяжку, успокоившись, продолжила:

– Прошло месяца три после гибели парохода. Я в себя еще прийти не успела. А жили мы с матерью в своем доме. Однажды проснулись утром от детского визга. Открыли дверь, на крыльце спеленутый кое-как ребенок. Возле него записка: "Принимай подарок своего жениха. Утешься на век! Называй этого подкидыша, как хочешь! Кобелиное семя живучим растет!" Мать хотела заявить в милицию, отдать пацана той, какая родила. Да я не позволила. Оставила в память. Вскоре и впрямь на душе легче стало. Отвлеклась от своей беды и привыкла, потом и полюбила Антона. Так звали моего жениха. Это имя я дала его сыну. Если б не Антошка, я, наверное, свихнулась бы! Он жить заставил. Та, какая вздумала отомстить, добро мне сделала! Даже мать с этим согласилась. Полюбила мальчонку, как родного внука. Он же чем старше, тем похожей

на отца рос. И лицом, и характером, такой же упрямый, непоседливый, добрый.

– Дурная мать! Зачем чужого разрешила взять на воспитание?

– встряла Тонька.

– Мать меня из петли трижды вытаскивала. Каждый месяц! А тут мою дурь заклинило! Стало о ком заботиться! И я понемногу пришла в себя.

– А как же ты сучковать стала? – не сдержал любопытства Егор.

– Беда заставила! Нужда! – вспыхнула Лидка и заговорила зло, торопливо. – Ты, твою мать, знаешь, что такое семью прокормить, да еще в Одессе?! Мальчишку без мяса на день не оставишь! Голодным будет! Старухе – матери – молоко, сметану, печенье дай. Она к тому с детства приучена! А я у нее – единственная. Тут же, как на грех, с работы сократили. На другое место не берут. Своих – полная обойма. Заводы, фабрики, комбинаты один за другим останавливаться начали. А какие и работали, люди там не получали зарплату месяцами. Раньше все было проще! Не хватает зарплаты, взял на лето отдыхающих и выкрутился из положения. Тут и курортников не стало! Люди как будто отдыхать разучились. Перестали приезжать к морю, в Одессу. Жить стало невозможно, – выдохнула баба и продолжила: – Пошла я на железную дорогу. Устроилась проводником на линию Одесса– Москва– Одесса. Получала гроши. Их ни на что не хватало. Но тут, по случайности, столкнулась я в вагоне с дорожной проституткой. Она из тех, кто мужиков в купе обслуживает. Прямо в пути. Она из Одессы была. Все выложила, рассказала. А тут и клиент вскоре объявился. Я раньше таких взашей гнала. Тут же как вспомнила, что приеду домой, а там два голодных рта, так и согласилась молча. Тот, первый, удивился, что нарвался на девку. Хорошо заплатил. До конца дороги еще троих обслужила. На кармане получилось неплохо. Но когда поехала в Москву, проститутки взбеленились, мол, я у них всех клиентов отшила, пообещали зубы посчитать. Мол, всем жрать хочется. Вот тогда и предложил один из пассажиров вместе в гостинице отдохнуть. Я согласилась. И все три дня веселилась в Измайлово. Пробу– хала свою смену! Забыла о работе. Когда вспомнила, было поздно. Но не огорчилась. Деньги водились. Я быстро освоилась в Москве. Обзавелась своимихахалями, подружками и осталась тут насовсем. Своим я посылала деньги. Писала, что устроилась на хорошую работу. Два раза навещала. Дома верили. Ждали, когда я из общежития перейду в свою квартиру. Но кто мне ее даст? Зато они уже ни в чем нужды не знали, так мне казалось, пока не прислал Антон телеграмму, что бабке очень плохо, что она умирает. Япоехала к ним, думая, что сумею поднять на ноги мать. Но было поздно, – отвернулась к окну Лидка, по щекам ее бежали слезы. – Я не сумела обмануть мать. Она давно все знала. Догадалась. Сердцем дошла. Когда вечером присела около нее, она и говорит: «Прости, Лидка, что в лихое время родила тебя и приходится собой торговать, чтоб нас прокормить. Не думала, что так случится, что до того скатимся. И ты пойдешь по рукам. Хотелось мне своих внуков понянчить, увидеть родных. Да, знать, не мое это счастье. Не будет у тебя детей! А значит, мне жить ни к чему! Ничто не держит на земле. Некого жалеть, не о чем печалиться!» Я пыталась убедить, что не прости– кую. Да мать не обманешь. Она оттолкнула, велела уйти с ее постели и сказала: «Я не говорю, что с жиру иль с дури ты на это пошла! Не в том вина! Обидно, что родной кровинки после себя не оставишь! Не бывает детей у таких, как ты! Кукушки! Ночные бабочки! Вы веселитесь по ночам! А когда надо жить, вы спите, отдыхая от пьянок и разврата! Не отпирайся! Ты не подкидыш мне! Потому твою жизнь я сердцем чую. И беду твою оплакивала, и одиночество, и будущее, какое не увидишь. И этого пострела жаль. Вроде родного стал нам. Хоть его не брось среди пути, не оставь на чужом дворе. Смотри, за это взыщется с тебя и с меня, даже с мертвой». Я успокаивала ее, как могла. А под утро проснулась от страшного крика Антошки. Он ночью коснулся рукой бабки, чтоб узнать, не надо ли ей чего-нибудь, а она уже холодная… Он любил ее больше меня и скучал по ней. А соседи решили облегчить душу. И пока я готовила поминки, они рассказали мальчонке, что у нас в доме он подкидыш и никогда не был родным.

– Во, лидеры! Да за такое башки свернуть стоило! – возмутился Егор.

– Когда-нибудь я и сама сказала бы Антону правду. Но тогда, во время похорон, это было слишком… Он спросил меня, правда ли все услышанное от соседей? Я была не готова к такому разговору. И просто отругала за то, что слушает чужую брехню! Тогда он спросил, кто его отец и где он теперь? Почему не жил с нами, не приходил никогда? И я соврала! Сказала, что родила его от Антона сама. А он погиб незадолго до свадьбы! Но… Он не поверил мне. К тому же объявилась и мамаша Антошки, благо, дома не оказался на тот момент.

– А ее зачем черти принесли? – изумился Егор.

Женщины дыханье затаили.

– Антошке уже тринадцать лет было. И пока я жила в Москве, он как мог подрабатывал и помогал бабке. То с рыбаками выходил в море. Приносил домой рыбу, деньги. То сам с мальчишками ловил мидий, кефаль. То юнгой на все лето подряжался на суда и кормил бабку. Зимой телеграммы разносил, тоже не даром. Одним словом, стал помощником. Пока не припирало, она о нем не вспомнила. Когда жареный в задницу клюнул, решила забрать его к себе. Но кто же просто так отдаст мальчонку, какого столько лет растил?

Она это понимала и вооружилась до зубов свидетельскими показаниями, что я – аморальная личность и не имею права не только растить ребенка, но и дышать на свободе среди нормальных людей, ("лучись такое в Москве, меня, конечно, законопатили бы! Но это произошло в Одессе, и наш участковый, какой появился на шум, сказал спокойно: "А где ты была все тринадцать лет? Почему раньше не вспомнила о сыне? Чем занималась сама эти годы? Где работаешь, сколько получаешь, сумеешь ли содержать его? И главное! Где твои документы на сына? Докажи, что он твой? Кто его отец? В браке ли родила? Нет? Так чем ты лучше нынешней мамаши? Она намного моложе и красивее тебя, сильнее! Я верю, что онародная мать! У нее документы на пацана, а у тебя одна брехня! Пошла вон, пока саму не запер в клетку надолго, чтоб не мешала красоткам жизнью наслаждаться! Сначала докажи, что у тебя в прошлом веке был хоть один хахаль! Могла ли от него родить? Кого именно? И почему подбросила? После этого отсидишь пяток лет за аморалку, за то, что подвергла испытаниям пацана, оставив без родительского присмотра и помощи, а уж потом будем думать, куда тебя девать дальше. Но той, что на столько лет забыла пацана, никто не вернет сына! Родная мать это не утворит! Вся Одесса так подумает. А потому – вали отсюда, гнилая лоханка!" Она испугалась угроз участкового и не решилась обратиться в милицию. Но участковый посоветовал мне, как можно скорее уехать из Одессы вместе с Антоном, если я не хочу его потерять! – всхлипнула Лидка. – Куда же он мог деться? К кому подался? Где искать его? Ума не приложу. Яобзвонила всех, кого знал Антон. Но ни к кому он не появился. Уже не знаю, у кого о нем спросить. Может, впрямь на судно втерся и прижился в каком-нибудь экипаже. Мечтал о море! Хотел, как вырастет, на пароходе ходить по морям, побывать за границей. Видно, отцовская натура и в этом сказалась! Тот тоже долго не бывал на берегу!

– Отец мальчишке нужен. Тянуло его к мужикам. Вот и сбежал, наверное, к ним, чтоб самому скорее человеком себя почувствовать.! му в Москве не сиделось. Наших столичных мужиков он презирал. Ми с кем не сдружился, никого не признал. И уж, конечно, не останется тут. А возле бабьей юбки такие не сидят! – вздохнула Антонина сочувственно.

– Не миновать тебе поездки в Одессу, бабонька! Пацана разыскать надо, – заметил Егор и добавил: – Хорошо, если на судно вотрется. А если к блатным приклеится? Оторвать трудно будет. Ма море – полно желающих. Зато в «малины» – все без конкурсов! Оно, хоть здесь иль в Одессе, одинаково! На суда мужики устроиться не могут, мальчишку подавно бортанут. А время идет. Уже третья неделя на исходе, как смылся Антон. Не гонись за наваром сегодняшнего дня, смотри в завтра. Старость – штука внезапная, ко

всем приходит. А к вашему брату раньше других. Что тогда делать станешь? Если к ворам прикипит, знай, те не признают родства. Для них семья – пустой звук. Не станет о тебе заботиться Антошка! Это верняк! Не опоздай с ним!

Лидия сидела притихшая, подавленная. Курила задумчиво. Взвешивала сказанное, услышанное.

– Поднакоплю деньжат за эту неделю и поеду в Одессу. Авось разыщу, а может, и сам за это время объявится? – оглядела женщин, Егора, словно спрашивая разрешенья пожить здесь это время.

Серафима выложила из кармана стодолларовую кредитку. Молча подвинула к Лидии.

– Этого все равно не хватит. Только на дорогу. А жить на что?

– отодвинула обратно и, взявшись за виски, ушла в свою комнату, к своим переживаниям, тяжелым мыслям.

Утром ее позвали клиенты, прислали машину за бабой. И Лидия уехала, сама не зная, когда вернется.

Егор теперь целыми днями возился во дворе, приводя понемногу в порядок дом и двор. Сам починил забор. Укрепил столбы, натянул сетку меж ними. Навесил новую калитку, покрасил ее. Зацементировал дорожку, ведущую к дому. Подновил, утеплил завалинку. Обкопал яблони возле дома. Решил проверить чердак и крышу, чтобы не протекли, не пропустили ни дождь, ни холод. И внезапно почувствовал на себе чей-то пристальный, изучающий взгляд. Огляделся, вокруг ни души…

Человек насторожился. Не по себе стало. Он всмотрелся в каждую мелочь. И уже готов был уйти в дом, обругав самого себя за излишнюю подозрительность, когда до его слуха донесся звук с чердака, это были шаги, крадущиеся, осторожные. Казалось, там, наверху, боялись дышать, чтобы не привлечь внимания Егора.

Кого черти носят? Может, Антон канает на чердаке? Подошел к лестнице, ведущей наверх и, заглянув в приоткрытую дверь, позвал:

– Эй, кто там приморился? Вылезай! Добром ботаю!

На чердаке все замерло. Ни дыхания, ни шороха не доносилось. Егор поставил лестницу понадежнее, решил залезть наверх и вытащить за уши прятавшегося там. Но… Подвели собственные больные ноги, не сумевшие поднять человека на ступень. Боль пронзила спину, отозвалась эхом в плечах, голове.

Егор еле удержался на ногах и проклинал свою беспомощность.

Не приметив никого на чердаке, решил убрать лестницу. Положить ее у дома и отремонтировать, закрепить перекладины, хотел давно ее сделать.

Егор сдвинул лестницу, наклонил ее набок и только вздумал положить на землю, услышал над головой:

– Вовсе звезданулся! Во, хмырь!

Егор глянул вверх и глаза в глаза встретился с Антоном.

– А ну слезай, паскудник! Чтоб тебя черти взяли! – обрадовался и разозлился человек.

– Махаться будешь, чувак? – донеслось с чердака опасливое.

– Тебя уже прикнокать мало иль живьем зарыть, гада! – отозвался Егор.

– Тогда прокипи! А я тут поканаю! Когда остынешь, свистни!

Скрылась в темноте чердака голова Антона.

– Эй, зелень, бабье позову! Так взгреют, мало не покажется! – пригрозил Егор.

– А вот это лишнее! К чему метелки?! Иль сами не разберемся? Шухер никому, не светит! И в первую очередь тебе! – ухмылялся мальчишка сверху. И добавил: – Верни лестницу, хмырь!

Егор приставил лестницу. Придержал, покуда Антон спускался по ней. Едва он встал на последнюю перекладину, мужик схватил за шиворот.

– Ты, заморыш, меня хмырем назвал, паскудник вонючий! Придавлю гада своими руками! Меня в зоне никто не лаял! А ты пасть решил отворить?

– Не облинял! – вывернулся мальчишка и, отскочив в сторону на пару шагов, сказал примирительно, оглядевшись вокруг: – Чего кипишишь? Зачем хай поднимаешь? Тихо ботай!

– Ты с чего слинял из дома? Мать с ума сходит, всюду ищет! Мы с ног сбились.

– Менты шмонают! Они, падлы, подбивали в стукачи! Посеяли, что в Одессе такими не родятся! Я и смылся! В доме они накроют. Сюда не полезут! Не допрет у них! Вот и дышу с вами, но отдельно. Одно плохо – холодно у тебя на чердаке!

– Это ты частников на сигареты тряс?

– Без курева не дышу. Его мне приносят каждый день!

– Кто? – поперхнулся Егор удивленьем.

– Много знать хочешь! Не забивай голову чужими заботами. Со своими справься!

– Если б не ты, морок бы не было. А то лягавый по твою душу чуть ли не всякий день возникает! И грозит, когда накроет тебя, меня заодно вышвырнуть из Москвы!

– Слышал о том! Темнит мусорило! Не вышвырнет! Не дергайся!

– Коли такой храбрый, чего ж на чердаке живешь? – хотел подначить Егор.

– Понт имею с того!

– Какой?

– Тебе ни к чему! Сам говорил, кто много знает, тот мало живот, – усмехнулся Антон грустно.

– Ты хоть матери покажись. Успокой бабу.

– Зачем? Ты и сам ей скажешь, она поверит, – отмахнулся, добавив короткое: – Ей не до меня! Свой кайф ловит. Да и слышу ее.

– В Одессу не собираешься махнуть? – спросил Егор. Антошка глянул искоса.

– Я уже и с чердака тебе помешал? Во, хмырь! В Одессе даже крыс с пароходов не выбрасывают. Хоть они харчи жрут. Я ж и этого не делаю! Канаю тихо! Чего гонишь? Иль долю хочешь за чердак?

– Наглеешь! – вспыхнул Егор.

– Ничуть! В Одессу я всегда успею! А тут у меня чувиха завелась, кореша заимелись. С ними клево!

– Чувиха? На чердаке? – не поверилось мужику в услышанное.

– Путевого фрайера красотки всюду сыщут! Один не морюсь!

– А если лягавые накроют?

– Теперь заткнутся!

– Тогда живи в доме!

– Э-э, нет! Там моих краль на заказы пустят! Пахать заставят! А тут я средь них – король! Сам капитаню! И с кентов никто навар не сдернет! – признался честно,

– Так ты что ж это? Выходит, надолго окопался на чердаке?

– А хрен нас знает!

– Сам хоть покажись!

– Не стоит.

– Сопляки Тарасовны в корешах?

– Тебе про то знать ни к чему! – отвернулся Антон.

– Заложат! Засветят они тебя! Развяжись с ними!

– Эти не застучат. Не бойся! – глянул Антон в чердачный проем.

– Иди поешь, отмойся! – предложил Егор.

Мальчишка попросил коротко:

– Ночью я стукну тебя в окно. Ты дверь откроешь. Хорошо? Там и поговорим. А пока меня ждут, – подошел к лестнице и быстро, по-кошачьи тихо взобрался наверх, закрыл двери на чердак.

Егор, потоптавшись во дворе, вскоре вернулся в дом.

Там было непривычно шумно. Антонина накрывала на стол. Девки помогали ей.

– Вот хорошо, что вовремя вернулся. Я уж Лидку хотела за тобой послать! – заметила сестра.

И вскоре, позвав мать, села рядом с Егором.

– С чего это вы все сегодня такие нарядные? Что за праздник у вас? – заметил мужик запоздало.

– Гостей ждем в дом!

– Хахали? Уже в дом? – бросил ложку, хотел выйти из-за стола. В висках застучало возмущенье. Над головой – банда, в доме

– бардак. Самому – хоть в сарай беги! Нигде нет покоя! Из беды в горе влип! – подумалось враз.

– Не хахали! Не угадал! Порядочные люди! – чмокнула в щеку

и добавила: – Забирают у нас Галину! Замуж выходит девочка! За хорошего человека! Уезжает от нас навсегда!