Текст книги "Клевые"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– А как жить будем? – ахнула Серафима.

– Вот и я их о том спросила. Ответили: живите, как все! Иначе без разговоров не просто выселим из Москвы, а и конфискуем дом, за использование жилой площади не по назначенью, проживание в нем криминальных личностей.

– Ишь, гад лягавый! – подскочила Нинка, будто ошпаренная.

– Сам первый рэкетир! Натурой снимал за услуги! Уж заткнулся б, козел!

– Мне камеру открыли, когда спорить стала. Хотели запереть в ней, чтоб много не говорила. Еле упросила отпустить, – призналась Тонька, всхлипнув.

– Притоны теперь разрешены официально, только зарегистрировать надо! И налог платить в федеральную казну с каждой тран-

ды! Это я доподлинно знаю! Если к тому же медицинские справки будут, никто не прикопается к нам! Мы легально работаем! Как любой завод! У нас тоже стареет оборудование, сокращаются штаты и пополняются более совершенными, молодыми сучонками, какие вместе с удовольствием дарят сюрпризы в виде сифилиса! Вот эти новшества надо отменить, и тогда будем жить спокойно! – сказала Роза.

– Теперь им придраться не к чему! Лидка с Антоном у нас не живут, Ирки тоже нет! Малолетних больше не берем! Всякую бабу прежде чем принять через вендиспансер пропустим. И дыши спокойно! Кто нам хоть слово скажет? Теперь притоны по всей Москве открылись. Я тоже слышала! В них даже фильмы снимают, наглядным пособием молодым семьям и в утеху старикам. Адреса свои указывают не боясь! – встряла Серафима.

– С притонами оно, конечно, мороки нет. Мы не ходим ни на демонстрации, ни на митинги. Не требуем поддержки государства! Не просим зарплату и пенсии, стипендий на обучение кадров. Всюду сами обходимся. Если разоримся, у властей голова болеть не будет! Мы не бастуем! Нам все партии одинаковы! Кто президент? А нам до него нет дела! Мы в политику не лезем! Это лишняя дурь! Нам бы побольше мужиков! – хохотала Люська.

– Тебя, Тонька, на понял взяли! Теперь за притоны не выселяют! Ты сюда никого силой не тянула! Все добровольно набивались к вам! Клиентов за рукава не приводим. Деньги не отнимаем у них. Берем столько, сколько дают. У нас тут нет попоек, драк, скандалов! Соседям не мешаем. Свое никому не навязываем! – успокаивали Тоньку бабы, приводя веские доводы.

– Мы, можно сказать, даже опора власти! Мужики на улицах спорят о политике, зарплате, о президенте, а у нас все разом стихают, мирятся. Вспоминают мигом, что политика меняется, как и власть, а жизнь и любовь остаются постоянно. И чем больше нас, тем спокойнее будет на улицах! – говорила Люська.

– Во бабы! Даже тут нашли свой кайф, вроде их ремесло важней других! – хмыкал Егор, успокаиваясь.

– К Егорке они докапываются! Следят за ним! – вспомнила Тонька.

– А что он им? В других притонах вышибал имеют! Крутых мужиков держат! На случай строптивых клиентов! А наш Егорка еще на ногах не научился стоять. Без подпорки валится!

– Ну-ну, хватит меня по костям разбирать! На чем я стою? Пока ни на одну из вас не упал! – отозвался мужик.

– Вот когда упадешь на меня на всю ночку, тогда скажем, что у нас мужик имеется! – рассмеялась Нинка и, потрепав Егора по макушке, звонко чмокнула в щеку.

– Эй, бабы! Телефон звонит! Тише галдите! – подскочила Тонька.

И, переговорив с кем-то, отправила двоих девок по адресам. Едва положила трубку, снова позвонили клиенты, попросили троих девочек. Тонька радовалась. А у Егора закрался в душу страх. Он особо одолел, когда в доме к полуночи не осталось никого, кроме матери, сестры и Алешки. Такого внезапного спроса на баб не было никогда.

"Не к добру!" – вспомнилась угроза Маринки. И мужик, оставшись один на кухне, долго курил, никак не хотел ложиться спать. Беспокойство не проходило. И Егор, выключив свет, сел у окна, отдернув занавеску, смотрел за окно в черную, непроглядную ночь.

Ему вспомнилось, как много лет назад сумерничал он с отцом вот здесь, на этой кухне. Говорили о будущем.

Отец тогда мечтал купить за городом дачу с садом поблизости от реки, чтобы рядом был лес.

– Я, сынок, люблю деревню, землю. Сам в деревушке родился и рос. Дом там был. Неважнецкий, под соломенной крышей. Кроватей не имели. Спали на полатях. А старики на русской печке, с малышами. Был у нас огород и большой сад, своя пасека, корова и кляча, даже куры. Не знали мы ни холодильников, ни телевизоров, не слышали о пылесосах. Бабы белье стирали руками. И гладили каталкой да рубелем. И знаешь, тогда мы счастливее жили. Хотя работы было невпроворот. Никто не бездельничал. Я в три года коня водил, огород с отцом пахал. Поверишь, к сумеркам с ног валился от усталости. А домой вернемся, бабка борщом, кашей накормит, пироги выставит. Вот и большая семья была – восемнадцать детей, а в харчах никогда нужды не знали. Ничего из еды в магазинах не покупали. Все свое. И не знали голода! Никто не был разутым иль раздетым. Всяк имел свои портки и лапти. Не только мы, вся деревня так жила – открыто и бесхитростно. Не слыша о воровстве, разбоях. Замков не видели в глаза. Может оттого, что души были чистыми. Верили друг другу. Сосед к соседу всегда зайти мог, в любое время. Как жаль, что ушли те годы! И не вернуть их никогда. Только память болит. Так хочется мне плюнуть на все свои званья, степени и должности! Снять ботинки! И босиком, как когда-то в детстве, бежать в свою деревню, где все понятно. Где человека ценили не за звания и должность. Где боялись и любили только Бога, а не власть! Где не было лжи! А люди – с глазами детскими жили. И умирали, не замутив их! Но как вернуться? Виноват я перед деревенькой, людьми и землей! Перед рекой и родником, перед тобой и даже перед самим собой. Не будет мне ни прощенья, ни пощады. Искупить бы, исправить, да как? Поздно, сынок! Жизнь в обратную сторону не повернешь. Она по мне проехалась. А я – дурак считал себя наездником! Все оттого, что, покинув деревню, я потерял землю под ногами, остался без корней. А без них как сыскать доброе тепло в душе?

Егор горько вздохнул. И вдруг приметил, как двое людей направляются от калитки к дому.

– Чего им надо в такое время? – увидел, как вошедшие, огибая дом, пошли к чердаку. Егор накинул телогрейку, взял топор, вышел во двор, заспешил к чердачной лестнице. Люди уже влезли на чердак, о чем-то глухо переговаривались. Егор убрал лестницу, положил на землю и крикнул:

– Эй! Кто там? Что нужно?

В проеме чердака высунулась чья-то голова. Увидев, что лестницы уже нет, завопила:

– Не поджигай! Сами сгорим! Этот хрен стремянку стыздил!

– Врежь ему по колгану! Чего вопишь? – донеслось изнутри.

– Как врежу, сам его достань! Он же, гад, внизу! А мы, как пи– деры в параше! – увидел Егор пламя, разгорающееся на чердаке.

– Прыгай! – послышалось сверху.

– Звезданулся! Тут тебе не шутки! Без ходуль останешься. А тот козел еще и по кентелю погладит!

– Ботаю! Линяем! – высунулся второй. И, глянув вниз, потребовал: – Ты, падла! Поставь стремянку сюда! Не то всажу маслину в тыкву! Шустри, хорек!

– А по локоть не хотел? Поджарьтесь малость! – заколотил кулаком в окно, будя сестру и мать. – Звони в пожарную, чтоб мчали сюда! – крикнул высунувшейся Тоньке и, встав перед чердаком, ждал, что предпримут те двое.

Пламя на чердаке росло. Егор поднял жердь, оттолкнул дверь от стены, захлопнул чердак и, поддев щеколду, закрыл дверь чердака наглухо.

Дым пошел через все щели, начал потрескивать шифер, когда к дому подъехала пожарная и милицейская машины.

Пожарники быстро развернули шланги, направили тугие струи воды в проем, оттуда донеслись вопли:

– Легше! Мать твою!

– Утопили, падлы! Приморил, гад! Сучий потрох! Попадись в клешни, глаз на жопу натяну!

Оперативники милиции быстро спустили вниз двоих поджигателей, сунули в воронок.

Вездесущий Вагин, обойдя дом и не увидев ни одной бабы, довольно хмыкнул, похлопал Егора по плечу:

– Вот так-то оно лучше. И себе, и другим спокойнее будет. А с этими мы разберемся сами! Уж я их тряхну, если они не твои кенты и не клиенты, спи спокойно! Ущерб возместят, как милые!

Егор сидел понуро. Хотел в доме полы перестелить, теперь всю крышу, чердак, все потолки ремонтировать придется. Где взять силы, деньги? – скрипел зубами от досады.

– Ты, радуйся, что живы остались. Никто не сгорел. И дом

слегка пострадал. Твое счастье – не спал. Иначе к утру угольки одни остались. Тут слегка опалило. Вовремя хватились. Как и я! Тоже не опоздал! Моих пацанов ваш Антон уже приноровил к воровству. Я все занят был. А тут вижу, дело кисло. Обоих прижучил ночью. Курили в спальне! Как хватил их! Взвыли не своим голосом. Фартовых колол! А уж своих и подавно! Все выложили сопляки. Признались, где обосрались! Я их в бараний рог до утра крутил. Все выдавил. До капли. Потом по-доброму потолковали. И договорились. Через два дня я их отправил в Калининград. А к Антону сам пошел на обговоренную встречу. Но тот не появился. Знать, опередили меня. Кто-то поймал гада! Только сучонка пришла. Я ее за шиворот и в машину засунул, привез в отделение. Поговорил с сикухой. Вызвал отца и мать. Они от нее отказались сразу. Пришлось устраивать ее. Как ни говори, почти родня! – сплюнул зло:

– Теперь на хлебозаводе. Работает и учится! В общежитии приткнулась. Звонил вчера. Вроде не срывается пока…

Егор слушал вполуха. Ему не интересны были чужие заботы. Он думал о своем.

Вечером уже от Тони узнал, что милиция и впрямь расколола поджигателей. Они оба вернулись из зоны совсем недавно. Жили у бомжей. Там и познакомились с Маринкой. Она их нашла. Бомжи отказались поджигать дом, где жили люди, не сделавшие им ничего плохого. Выгнали проститутку? Пусть другое жилье сыщет. Зачем губить четыре души, средь них ребенок и старуха! Легко ли оставаться в зиму без крова? Это каждый знал по себе.

Не польстились на деньги! Бомжи не считали себя преступниками, не продавали убежденья. Каждый еще недавно имел свою семью. Пусть не повезет жить вместе, зато и при случайной встрече не придется краснеть за время, прожитое в разлуке.

Лишь недавние зэки не устояли. Им было наплевать на мораль. Хотелось жрать, курить и выпить. Хотелось бабу. Из всех пожеланий получили лишь последнее. Остальное – деньги – обещала отдать, когда увидит сгоревший дом.

Всего сто долларов… В другой бы раз и говорить не стали б о такой сумме. Но выбора не было. Вот и согласились, промяв Марину в темном пролете метро. Они не насытились ею, баба торопила.

Где должны встретиться и получить деньги, как выглядит Маринка, все рассказали мужики, и милиция уже под вечер без особого труда арестовала бабу. Она отказывалась от всего, не узнавала мужиков, говорила, что сама покинула дом Егора, простившись по-доброму, не держа на хозяев никакого зла. Что никому никогда не грозила. Да и ничего не может сделать плохого, потому что по своей природе она – лишь слабая женщина, обманутая и обиженная судьбой.

Но поджигатели рассмеялись ей в лицо. Напомнили подробности условий. И пригрозили:

– На нас свое дерьмо валишь? Отмылиться вздумала, падла? Ты паханила! За такое червонец дадут! Нам не больше пятака! Доперла? И не дергайся! Не то из-под земли достанем и снова уроем. Без навара остались, да теперь снова в зону! Надыбаем суку, кен– тель в транду воткнем, гнилушка вонючая!

Маринка стояла на своем до последнего. Не выдержала лишь очной ставки с Егором.

– Жаль, что сорвалось! Хотела б увидеть, как ты заживо изжарился! Многое за это отдала б! Сама тебя бензином облила бы, дохляк несчастный! Какой из тебя мужик, если ты даже с меня не натурой, а деньгами брал за свою вонючую комнатуху! Кастрат зловонный! Зачем такому брюки? Вокруг такие женщины, а ты, как катях в постели валялся! Пренебрегал мною, козел облезлый! Вот и получил! Небось теперь выложишь на дом все, что копил! Вместе с мудя– ми, если такое у тебя еще имеется! Падаль! – орала вне себя от ярости.

Егора тоже трясло. Когда очная ставка закончилась, он вышел в коридор шатаясь. Перекурить бы теперь. Зашарил по карманам.

– Присядь, Егор! – вынес стул Вагин.

– Дай сигарету! – обратился участковый к следователю, вышедшему из кабинета.

Тот остановился, угостил сигаретой, и глянув на Егора, сказал тихо:

– Ну и мужик! Убил наповал! Жил средь потаскушек и ни с одной не спутался! Ни разу! И это после зоны! Другому не поверил бы! Тут же сама шлюха раскололась, за что мстила!

Участковый сигарету из зубов выронил. Открыл рот от удивленья.

– Это правда! Силен же ты! А я думал, как сыр в масле катаешься! Выходит, впрямь инвалид! – качнул головой то ли сочувствуя, то ли осуждая.

Егор шел домой медленно, едва переставлял ноги. Он уже подсчитал, сколько листов шифера надо заменить. Сколько балок и досок потребуется на чердак, сколько бруса. Узнал и цены. Он знал: никто не компенсирует ему ущерб. Еще и посмеются, заговори он об этом. Вон пожарники за свою работу немало взяли. Хорошо, что милиция за поимку Маринки не потребовала…

Нет, на этот раз ему ничем не грозили. Ничего не требовали. Участковый вот только пожаловался, что зарплату им не выдают и ему нечего будет послать сыновьям в училище. И жена скоро кормить откажется.

– К чему это он клонил? На что намекал? Положняк получить хочет? Но за что, если требует разогнать бардак? Да и не стану я лезть со взяткой. Пусть Антонина разберется с ним, – думал мужик.

И, глянув на свой дом, сплюнул зло, возле калитки стояла «Волга», значит, ждут клиенты кого-то из баб…

Едва Егор переступил порог, сестра, сверкая улыбкой, радостно сообщила, что у них в доме появились новые бабы.

– Сразу четверо! Мы снова живем! И все беды по боку! – щебетала баба весело.

Через несколько дней к Егору снова заявился участковый.

– Я с понятыми! – будто ушат помоев на головы вылил. И добавил: – У вас остались вещи арестованной потаскухи. Ей, как понимаете, смена белья понадобилась. Тряпье обязаны вернуть! Надеюсь, вы его не сожгли?

– В кладовку бросили! Там все! – открыла Тоня кладовую. Вагин составил опись на полученные вещи. И уже собрался уходить, когда Серафима указала на пальто Маринки:

– Это тоже ее! Заберите!

Участковый полез по карманам. Понятые уже выходили со двора, не хотели ждать в доме. Вагин не стал их задерживать. И вдруг вытащил из кармана кошелек. Открыл, заглянул в него, присвистнул. Спрятал во внутренний карман, ничего не сказав хозяевам. А через месяц Тоньку и Егора вызвали повесткой в суд.

Лишь там узнали оба, как готовился поджог их дома. Чтобы бабы не помогали тушить пожар, Маринка встретилась со своей старой знакомой, дежурной по этажу в гостинице «Космос». Та быстро нашла клиентов, желающих весело провести ночь. Маринка обещала отблагодарить за помощь. И, не сказав, что задумала, решила подзаработать. Хотела прислать за вещами таксиста, когда сама определится где-нибудь. Но события закрутились быстрей, чем она ожидала. Зэки спешили…

Маринке дали семь лет лишения свободы. Исполнителям, с учетом прежних судимостей, за групповое преступление – по шесть лет каждому.

Егор смотрел на бабу, думая о своем:

– Эта тюрягу не выдержит. Убьют ее там за зловонность и подлость. Даже в зоне есть предел, который никто не должен преступить. А эта дура – без удержу…

– …Из средств подсудимой, взятых при изъятии личных вещей по месту проживания, перечислить в погашение ущерба пострадавшим от пожара компенсацию в сумме…

Егор слушал приговор суда, не веря собственным ушам.

А через десять дней Антонина принесла деньги, полученные по решению суда. Они почти полностью покрыли затраты на ремонт дома.

Мужик целыми днями занимался восстановлением крыши, чердака и потолков. Редко виделся с домашними и почти не обращал внимания на прежних и новых баб. Его радовало, что милиция оставила семью в покое, не навещает, не проверяет дом, не грозит, ни о чем не спрашивает.

Егор знал: без этого бабья семье не подняться, не выжить. И теперь смирился с жиличками окончательно.

Зима была в самом разгаре, когда Егор, закончив ремонт, решил отдохнуть дома – в постели, в тепле. Он не вскакивал спозаранок из кровати. Не лез, матеря деревянелые ноги на чердак, где втихомолку не раз плакал от частой и затяжной усталости, от бессилья и тошноты. Случалось, не раз терял сознанье, грохнувшись лицом в какой-нибудь брус, ударялся головой, телом. Морщился от боли. Никто не помог ему, не навестил, не поинтересовался, как он там держится. Каждый был занят своим делом. И только Алешка крутился рядом. То гвозди подаст, то топор подвинет. Мальчонка внимательно следил за всем, что делал дядька и постепенно привыкал к неразговорчивому, хмурому Егору, перенимал у него манеру разговора, умение общаться не столько словами, сколько взглядом.

– А почему ты ни с кем не дружишь? – спросил он как-то Егора.

Тот растерялся от неожиданного вопроса. И ответил:

– Я с тобой кентуюсь, как мужик с мужиком. Разве этого мало?

– Ну, я еще маленький. А с большими?

– Я из-за этой дружбы крепко погорел, племяш! Теперь уже никому не верю! Себе и то не всегда!

– И не любишь никого?

– Тебя, твою и свою мать…

– Нет! Я не про них! Они свои! Я про чужую тетку! Каких все любят.

– Не нашел подходящей покуда! А почему ты меня о том спросил? – удивился Егор.

– Поклянись, что не выдашь секрет! – потребовал мальчишка.

Мужик рассмеялся. Но пообещал.

– Знаешь, а я – влюбился! – сообщил, задержав дыханье.

– В кого?

– В Наташу, какая у нас живет! Она самая красивая на свете! И добрая. Вот только часто плачет у себя в комнате. Я ее пожалеть хотел, заступиться! Но она мне не призналась, кто ее обидел.

– Это несерьезно. Она старше тебя! И не полюбит малыша. У нее есть кого любить. Большие дядьки. Они ей за любовь подарки делают. Да и зачем она? По себе выбирай! Ровесницу хотя бы…

– А чем они лучше? Я с соседской Светкой хотел дружить, а она на второй раз не пустила меня в дом. Сказала, что к девчонкам без конфет в гости не приходят. Я принес ей две конфеты, она их мне обратно кинула. Назвала дураком и двери закрыла. Почему?

– Мало конфет принес. Или не те, какие Светка любит.

– А ей что – всю коробку отдать надо?

– Она этого ожидала, – подтвердил Егор.

– Каждый день по коробке конфет? – удивился Лешка.

– Любовь денег стоит теперь!

– А Наташа сама мне конфеты дает. Выходит, любит. Правда, не по коробке. Но каждый день.

– Ты ее за конфеты полюбил?

– Нет! Она сама лучше конфет!

Егор выронил молоток, внимательно посмотрел на Алешку.

– Это как понять? – спросил строго.

– Она мне сказки читает. Добрые-предобрые, в прятки играла. Зайца из пластилина слепила. Кроме нее, никто со мной так не дружил. Всем вам некогда! Все большие. Только конфетами засыпаете. А ими сказку не заменишь. Если б не Наташка, я совсем один жил бы. А знаешь, как плохо одному среди взрослых? Совсем холодно. И если б не Наташа, я стал бы как сосед Свиридов, совсем старым. Он тоже один сидит во дворе подолгу. В доме тепло, а он мерзнет. Все заняты делом, как и у нас. Оттого он лишним стал, вроде меня…

Егор еле продохнул колючий комок. Стало нестерпимо стыдно перед этим маленьким человечком, раскрывшим не секрет, а свою беду.

– Алешка! Я, конечно, не сумею с тобой играть в прятки. На сказки времени маловато. А вот как мужик с мужиком давай дружить! Если ты хочешь!

С того дня Егор всюду брал с собой мальчишку. Будил его рано. Ходил с ним в магазин за хлебом и молоком. Вместе чистили от снега дорожку к дому. И даже скатали снеговика – рослого, толстого, с морковным носом. Алешка от радости прыгал, визжал от восторга и, забыв о Наташке, до ночи вертелся вокруг Егора. Тот рассказал сестре о разговоре с племянником. Но Тонька отмахнулась.

– Оно и впрямь некогда! Не до сказок. Они хороши на сытый живот. А для этого вертеться приходится. Тут уж не до глупостей. Пусть растет, как все! Быстрее позврослеет. Нас с тобой тоже не сказками баловали в детстве! Хоть и чужих в доме не было. А чем лучше Алешки жили? Да если б я видела тепло, заботу, разве поспешила б со своим дураком. Поверила, что нужна, что любит, не сможет жить без меня. И бросилась, как в омут. Очень хотелось тепла! Я его ни от кого не получала в доме! – заплакала тихо. – Мать целыми днями занята была. Отец сутками работал. Тебе не до меня! Так и жила, как домашняя собачонка! Ей и то больше внимания уделили б! – упрекнула запоздало. – Я Алешку родила, чтоб хоть кто-то любил меня! А время видишь, как повернулось? Уж не до жиру, быть бы живу! Ты потеплее к нему стань. Все же не чужой тебе! – прильнула к плечу Егора, прощая и прося…

Мужик решил поближе познакомиться с Наташкой, сумевшей

за своею бесшабашной жизнью подарить Алешке необходимую каплю тепла, каким обделила пацана своя семья.

Наташка была рослой, крепкой девкой. Огненно-рыжие волосы спадали с плеч локонами. Синие глаза загорались озорными огнями, когда к ней обращались с шуткой. Она выделялась изо всех баб. Никогда не грустила, ни на что не жаловалась, как другие. И мужик уже не раз сомневался в словах Алешки, что Наташа часто плачет, оставшись одна в своей комнате.

Ее громкий заразительный смех разносился по всему дому с самого утра. Он же возвещал всем о возвращеньи девки от клиентов. Если день был удачным, она садилась на кухне верхом на табуретку и начинала рассказывать:

– Едва я возникла у этого чувака, он сразу заторчал и начал прикалываться, мол, таких отродясь не видел. И все допытывался, крашенные у меня волосы или родной цвет? Когда разделась, он только и вякнул: "Ну, я тащусь! Никогда такой бабы не встречал!" Уж я его укатала!

– Молодой попался? – позавидовала Нинка торопливо.

– Сорокот! Но крепкий хахаль! Умеет скакать на скоростях, не вываливаясь из седла! Когда баксы отдавал, не трясся! Держался мужиком! Видать, пархатый чувак! Но прикольный! Клянусь, бабы! Он, наверное, про запас, до конца жизни накататься решил. Ни минуты не отдыхал!

– Повезло! – хохотали бабы.

– А мне – толстяк попался! Я у него под пузом едва нашарила. Чуть не раздавил, дубина стоеросовая! Но я не дура! Его вниз свалила и оседлала гада, – рассказывала Роза.

– Ох, бабы! Как послушаешь, никто из мужиков вам не угодил!

– встрял Егор.

– Это почему! Сегодняшний клиент даже клевый! Горячий мужик попался! – не согласилась Наташка. И, окорячив табуретку, продолжила: – Таких теперь мало! Чтоб быть хорошим мужиком, вашему брату мало доброй жратвы, нужна спокойная жизнь. А где ее теперь взять?

– И чем дальше, тем хуже! – поддержала Наташку Люська.

– Сколько лет тебе? – спросил Егор.

– Двадцать! Раньше говорили: девка в самом соку. Теперь того и жди брякнут, что на стадии увядания, – мелкнула грустина в глазах.

– Откуда сама? – допытывался Егор.

– Тебе зачем? О том даже хахали не спрашивают. Или клеиться вздумал? Какая разница? И мы нигде не привязаны, ни к чему и ни к кому! – ответила дерзко.

Егор не обратил внимания:

– Наверное, тебе с первой любовью не повезло? Оттого такая колючая?

– Чего прикалываешься, чувак? Япро любовь когда-то в сказках слышала! Да детство ушло. Давно забыла его и сказки. И ты не вороши.

– Ой, девки! А как я любила! – взвизгнула зеленоглазая шустрая Юлька и предложила: – Давайте выпьем за любовь!

– За какую?

– За чью?

– За нынешнюю? Ну ее в задницу! Я за ту, какая убежала от нас! А вот поймать и удержать не довелось!

– Так чего за нее пить? Пусть катится ко всем чертям, если ей со мной не по пути! – сплюнула Роза.

– А ты хочешь вернуть ее?

– Зачем мечтать впустую? Все кончено!

Наташка сидела, подперев щеку кулаком. Не смеялась, не видела бокала с вином. Смотрела в сторону. Видела иль вспоминала свое.

– Может, и правда сама дура? – сказала тихо, не обращаясь ни к кому.

– Конечно, идиотка! Ну кто, скажи мне, теперь уступит своего жениха подруге!

– Она любила его!

– Ты тоже любила! Чего ж она тебя не пожалела, не подумала о твоей судьбе?

– Она без него жить не могла!

– Зато ты теперь мучаешься! А не была бы дурой, уже детей имела б! И кайфовала б, как твоя подруга сейчас – без забот и хлопот, – упрекали Наташку девки со всех сторон.

– Если б он любил, не ушел бы к подруге, не женился б на ней, остался бы с Наткой!

– Он и не хотел! Я упросила за нее.

– Недоношенная! Да кто теперь в такое поверит? Год встречались, собирались пожениться. Даже родители познакомились, подготовились к свадьбе. А она его, своего жениха, к подруге переотправила! Чушь, темнуха! – не верила визгливая Юлька.

– Все так и не так. Моя подруга пригласила его на день рождения. Я в то время у бабки гостила. Ему скучно стало. Кругом один. Решил пойти, отвлечься и развлечься. Там выпил лишнее и остался на ночь. Сам не помнил, как все случилось. Только сказала мне подруга, что беременна. И, если он не женится, влезет в петлю, прокляв обоих.

– Не надо было подваливать к чужому мужику. Ишь, сука, нашла уздечку на жеребца!

– А он что? Слепой был? Какая легла, ту и подгребает? Обрадовался, что на халяву дорвался? – глянула Нинка искоса.

– Мужик, он что есть? Зверюга! Только смотрит, где урвать, что ближе лежит. Не разбирается где своя, где чужая! Кобели! Нет им другого званья!

– Да хватит вам!

– Чего хватит, ту подругу, как падлюгу, проучить надо было! Зенки выбить, рожу набить сучке! Она виновата!

– Причем она? Попробуй, затяни на себя мужика силой? Хрен чего получится, если он не заторчит. А коль так, ему едино – с кем. Подруга по случайности подвернулась. Он с любою мог! Хорошо, что до свадьбы все раскрылось. Не то таскался бы от меня напропалую! Да и не смогла б ему простить измену. Решила расстаться по– доброму. Какая там любовь, если стоило мне отлучиться на месяц, он уже к другой зарулил?

– Нет! Я бы им обоим устроила веселый денек! Уж не я, так и она его женой не стала б! – взвилась Юлька.

– Тот, кто предал один раз, любви не стоит. Я поняла, что не смогу с ним жить. Не забуду, не прощу. А коль так, зачем его мучить возле себя? Все мужики слабые! – усмехнулась Наташка и добавила: – Потому не мы, они нам платят за любовь! Украденную, короткую и пустую! Это мы им мстим за все! За обман, за слабость, за трусость!

– Ну уж хрен вам всем! Мой настоящим мужиком был! И не виноват, что ваши хахали подонками оказались! – подала голос Настя.

– А чего ты тут приклеилась? Линяй к своему! Иль на билет добавить? Где он, твой чувак? – не выдержала Люська.

– В Чечне погиб! Сразу из училища его туда послали. Я и не знала, куда отправят его. Говорили, что на учебный полигон, на стрельбища. Всего на два месяца. А вернулся через две недели. Уже в гробу. Еще через три дня письмо от него получила. Он его опередил. В письме просил ждать. Обещал скоро вернуться. Единственное обещание это он выполнил. Эх! Бабы! Если бы мой Виталик выжил! Мы и впрямь бы пили за любовь! А теперь вот уже сколько времени пью за упокой…

– Судьба треклятая! Кому надо жить, не щадит. Кто лишний на земле – бережет…

– Всех нас предают. Всю жизнь! Любимые и родные, друзья и знакомые. А мы еще верим, может, потому живем? Но кто ж тогда продажный? Тот, кто на панели или те, кто подтолкнули к ней? – пьянела Наташа.

– А ты меньше думай! Плевать нам на всех, кто нас суками зовет! Кто как не они сделали такими? – заедала Юлька селедку шоколадом.

Егор встал из-за стола. В дверях стоял Алешка уже в пижаме. Он ждал, когда дядька прочтет ему на ночь сказку, чтобы ему было в этом доме тепло.

Бабы еще сидели за столом, когда Егор, уложив Алешку, рассказал ему сказку и, убедившись, что племянник уснул, вышел на кухню покурить, выпить стакан чаю.

– Егор, а Егор! Вот мы тут спорим! А что? Разве мы уже говно?

– заплетался язык у Нинки.

– Ты о чем? Кто тебя так назвал? Покажи эту заразу! – полушутя отозвался мужик.

– Вот, Люська! Брешет, что из меня ничего не выйдет! – указала на бабу.

– Я не про тебя! Я обо всех! Никому мы не нужны! И замуж не возьмут. Все сдохнем, как собаки! В одиночку. Лет через десяток на том свете встретимся! – невесело усмехнулась Люська.

– Я и там флиртовать стану!

– С кем?

– У кого муди водятся! – отшутилась Роза.

– А почему мы так скоро сдохнем? – возмутилась Юлька, ловя вилкой маслину в тарелке.

– Да потому, что никому не нужны!

– Ну, не трепись! Чуваков полные штаны! Хоть отбавляй! – не согласилась Настя.

– Им ты нужна? На ночь! А согнали прыть – и отваливай! Уже не девочка, не красавица, не лапушка, сразу шлюхой назовут. И двери открывают, чтоб сквозила не мешкая! Не так разве?

– Мы сами не задерживаемся. Есть другие! – хихикнула Юлька.

– И те не лучше!

– А я вчера Лидку видела! Ну ту самую, какая с Антошкой здесь канала! – вспомнила Нинка. И, рассмеявшись пьяно, продолжила: – Она теперь выбилась в порядочные. Завязала с чуваками и приклеилась в семье. Там вкалывает за домработницу. Говорит, что хозяин ей предложенье сделал.

– И она поверила? Да он облапошить хочет дуру! Чтоб «бабки» не платить, на халяву держать вздумал, за жратву! – не поверила Юлька.

– Вот и я ей про то сказала! – согласилась Нинка и добавила морщась: – Этот хмырь одной ночи в месяц дома не ночует. Все в поездках. Кому такой мужик сдался? А она аж зашлась, стала лапшу на уши вешать про его порядочность, ум, культуру! Их что, на счет положишь? Годы катятся! Была баба что надо! Теперь, тьфу! Даже краситься перестала! Видно, башлей хреново!

– Опять поверила, сдвинутая! Сколько горела на том, никак мозги не сыщет! – согласилась Роза. И вдруг онемело уставилась на дверь. Икнула громко, выронив из рук бокал и вилку.

Никто из баб, даже Егор не слышали, как в дом вошел участковый.

– Черт! Черт! Чур меня! Откуда взялся? – попыталась вылезти из-за стола Юлька, но никак не слушались ноги.

Вагин оглядел пьяных баб. Обратился к Егору:

– Бухает твой малинник? С какого праздника гужуют?

– Да мне то что? Кому они помешали? – почувствовал себя неловко. Не понимая причины появления участкового в столь позднее время.

– А где ваша Верка? – спросил всех.

– Замуж вышла! – расхохоталась Нина, глянув на Вагина, трезвея быстро.

– Когда она ушла из дома? – обратился к Егору.

– Кто ее знает! Я не слежу за ними. Может, девки видели, – пожал плечами.

– Она и вчера не ночевала! – отозвалась Настя.

– Где Антонина? – спросил Вагин.

– Спит. У себя в комнате.

– Разбуди ее. На опознание надо ей прийти в морг.

– Кого опознать?

– По-моему, вашу Верку…

– А что с ней?

– Ты разбуди Тоню! Там на месте разберемся, – торопил Вагин.

Сестра собралась мигом, вышла следом за участковым в ночь, ни о чем не спрашивая, не оглядываясь.

Вернулась уже под утро. Продрогшая, хмурая, злая. И чего никогда не было, села к столу, не раздевшись, в обуви, едва разодрав посиневшие губы, закурила.

Серафима, притихшая, молчаливая, ждала, когда дочь заговорит сама. Егор тоже не решился лезть к сестре с вопросами.

Антонина выкурила подряд три сигареты, прежде чем заговорила.