Текст книги "Клевые"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Егор снял каску. В тот день он простил им все и остался без друзей…

В зоне он приобрел то, чего не имел на воле. Стал упрямым, злым, мстительным. Приобрел свой, особый стержень и уже ни с кем не поддерживал приятельских отношений.

Многое переосмыслил, пережил и передумал, многому научился. Умел постоять за себя и держался независимо. Не заискивал перед операми, не унижался в своем бараке, не позволял никому высмеивать себя. Умел постоять за себя и словом, и кулаками.

Лишь одного человека уважал во всей зоне – старого «голубятника», прижившегося в бараке.

Тот, случалось, приносил почту. И отдавал письмо Егору, говорил:

– Радуйся, человек! Тебя еще помнят и любят на воле. Пишут! Значит, ждут! Ради того стоит потерпеть…

– А разве тебе вернуться некуда? – спросил как-то Егор.

– Мне надо сдохнуть, чтобы потом родиться вновь. Уж тогда я ничего не посею, никого не потеряю! Верно, умными рождаются люди потому, что первую жизнь прожили дураками…

Егорку смешила такая философия человека. Он не верил в загробную жизнь, последующие рождения, считая все эти разговоры

бредом больной фантазии. И нередко подшучивал над мужиками, любившими послушать "голубятника".

– Дед! Ты в прошлой жизни не иначе как в бабах канал!

– Это почему ж?

– Иначе ума еще тогда набрался б, с запасом на нынешнюю жизнь! Ох и брехливой бабой был! Ну, расколись, зачем ты мужикам на ночь всякие страсти плетешь? К чему? Это все от прежней старухи, какую дед забывал розгой пороть за неуемность!

– Сам говно! – огрызался старик.

– Внучат у тебя не было. Иначе знала бы, что на сон страшное рассказывать нельзя. Дети обоссутся, себе морока! А раз внуков не имел, детьми тоже судьба обошла. Выходит, бесплодным дышал. Либо – в старых девах кончился!

– Кто? Я? В перестарках? Ах ты, змей! – хватался старик за полено.

– Не горячись, дед! Может, был мужиком! Но запойным и бездомным. Потому что с такими историями тебя не только из дома, со двора прогнали б!

– Шалишь! Это не я, то ты в бабах канал, коль даже слушать дрожишь! Мужики, глянь, не дергаются, сидят спокойно. А ты мандражируешь! Вот где баба! – спохватился дед.

Егор не упускал случая подначить, разыграть человека. Не верил, что тот рассказывает все всерьез.

– Ты, Егорка, бестолковый! Нет света в душе твоей. От того маешься! Пусто, глупо живешь. Сам не ведаешь, зачем в свет объявился?

О том всяк понятие иметь должен. Чего желает, ради чего мучается? А ты, как пыль! Никому тепла не дал! В земь корни не пустил! А ведь и с тебя спросится в свой час! И ответ держать будешь! Того не минешь!

– Перед тобой что ли? – смеялся Егор.

– Кто громко смеется, тот горько воет! Ох и накажет судьба! Погоди! Заставит твою слепую душу прозреть! Все вспомнишь… За все взыщется.

… Егор ворочается в постели. Пытается отогнать воспоминания, но они не отпускают. На счастье в комнату Алешка забрел. Некуда стало деться, вот и заглянул.

– Сбежал от мамки и бабки? – спросил пацана.

Тот носом шмыгнул:

– Не я, они от меня ушли! Тебя выручить хотят, чтоб опять не забрали из дома!

Егор скрипнул зубами, молча выругав свою беспомощность, а мальчонка, придвинувшись поближе, спросил:

– А ты взаправду насовсем тут останешься? Не сбежишь, как папка?

– Если не прогонят меня, не уйду! – выдохнул тяжко.

Алешка внимательно посмотрел в лицо человека, сказал тихо, грустно:

– Нам нельзя без мужика в доме. Я – покуда маленький! Вот вырасту, тогда сам стану хозяином. А теперь ты самый главный в доме! Всех защищать будешь. На то ты мужик, так мамка говорит,

– сопнул носом пацан.

– Самый главный! – Егор крутнул головой и услышал крик в коридоре. Поспешно встал, выглянул.

Неопрятная, взлохмаченная соседка, держа Антона за ухо, вопила на весь дом:

– Понаехало сюда всякое ворье! Житья не стало от вас никому! Проходу нет от гадов! Ишь, сволочь! Вздумал велосипед украсть прямо со двора! Завтра машину угонишь, змей ползучий! – тузила Антошку в бок тугим кулаком.

– Отпусти пацана! Чего развонялась на весь свет?! – подошел Егор вплотную к бабе. Та от неожиданности выпустила Антошкино ухо, мальчишка отскочил в сторону, но не убежал.

– Я не воровал! Мне ваши ребята дали покататься! Я и ездил по двору. Потом хотел в сарай поставить. Как договорились. На улицу не выехал! И не думал спереть! – говорил Антон Егору и бабе-соседке.

– С чего это они раздобрились, что всякому проходимцу свой велосипед давать будут? – не поверила она.

– Сама проходимка! Хлеб в магазине покупаешь, а потом его втридорога у подъезда продаешь! Я сам видел! Ты и есть воровка!

– ответил Антон запальчиво.

– Ты мне указывать будешь? Следить за мной взялся, козел вонючий?

Но пацан увернулся. Стал рядом с Егором и бросил задиристо:

– Попробуй тронь! Расскажу, как ты слепого наколола на сдаче! Как у соседей кофту с веревки украла и продала у вагона тетке.

– Бесстыжий! Ты что брешешь?

– Сама собака! Я сейчас пойду и расскажу им все, что видел.

Баба сразу поутихла. Перестала кричать на Антона, будто

опомнившись, предложила:

– А чего мы гавкаемся из-за пустяков? Если пацаны разрешили

I ебе, так и катайся на здоровье! – оглянувшись на мужика, поздра– вила: – С возвращеньем тебя, Егор!

Тот отвернулся, сделав вид, что не услышал. Баба вскоре ушла со двора. Мужик, сколько ни искал, так и не нашел Антошку.

Его самого разыскала Серафима и, уведя в спальню, рассказала о визите к начальнику райотдела милиции.

– Глянул он твои справки. Выслушал нас, потом вызвал участкового и сказал ему не трогать тебя, покуда лежачий. Не велел беспокоить, коль нет жалоб и заявлений. Но чуть что, не приведи Бог, враз выселят, ни на что не глянув.

Егор насторожился. Понял, что участковый не упустит свой

шанс.

– Этот, наш лягавый, как услышал последнее, аж расцвел! Глянул на нас, как на кубышку, враз поняла, не отвертеться нам от налога. Ну и спросила его, когда вышли, сколько он хочет? Тот рыло отвернул, мол, вы решили действовать по закону, не захотели враз уладить добром. Пусть все будет по правилам! Но если что случится, сами на себя пеняйте! – добавила сестра и закончила вздохнув:

– Хотели как лучше! Да только, поди угадай нынче, где эта правда живет?

Егора на следующий день осмотрел врач. Прописал кучу таблеток, процедур. Посоветовал не нервничать, не простывать, больше отдыхать и получше питаться.

– Я понимаю, что все эти условия трудно выполнимы в наше время. Но здоровье требует именно того, о чем говорю. Постарайтесь для самого себя! – сказал уходя.

Но Егор, стараясь скорее встать на ноги, чаще вставал с постели, стараясь движеньями заставить тело жить. Он как-то внутренне почувствовал, что времени в запасе у него немного и торопился скорее восстановить силы.

Уже через две недели он ходил по дому, не держась за стенки. Садился без крика. И хотя вставал со стула, держась за что-нибудь, голова его при том не кружилась.

Не только сестра и мать, но и бабы помогали Егору быстрее вылечиться, скорее встать на ноги. Его не оставляли наедине с самим собой, стараясь растормошить физически и морально.

Все бабы целыми днями разъезжались на вызовы. Телефонные звонки с утра выдергивали из дома одну за другой. Иногда они возвращались вечером или под утро. Другие, случалось, не появлялись по нескольку дней, а потом отсыпались целые сутки. Их увозили на импортных машинах. Возвращались бабы уже на такси, пропахшие вином и чужим потом, враз бежали в ванну. Потом, улучив минуту, когда на кухне не было детей и Серафимы, рассказывали, как провели ночь. Егора они не стеснялись.

– Прихожу я в номер в Измайловской гостинице. Там меня встречает такой клевые хахалек! Плечи не обхватить. Башкой чуть ли не подпирает потолок. Ну, думаю, веселой будет ночка. Не так просто этого бугая укатать! А он, кобель, указал на диван. На нем, плесень, валялся. И вякает, мол, ему женщина потребовалась. Он вызвал! Я чуть на пол не рухнула! Уже представила себе, как этот бугай обнимет, прижмет к себе! Здоровый черт! С таким покувыркаться одно удовольствие! Хоть бабой себя почувствуешь. Все тело загорелось. И вдруг – прокол! Вместо мужика мне подсунули сушеного таракана. Он даже встретить не смог, стоя на ногах! Как наш Егорка! Тень от человека! – забылась баба хохоча. – Я его спросила: – Чего тебе надобно, старче?

А он мне в ответ:

– Просил бабу-царицу, а прислали потертую девицу! Тебя лишь по потемкам в углу зажать можно! Коль свет включит кто-ни– будь ненароком, все и опадет!

Во! Старый хрен! Уел меня! Яему в ответ:

– Ты со мной докажи, что к тебе девку посылать стоит! Ведь если на ней осечка случится, неустойку отбашлять придется! Да еще и по харе схлопочешь! С твоей комплекцией и возрастом выдержишь ли такое? – смеялась Нинка. – Дедок с койки вскочил, словно я его горящим окурком ткнула в задницу! И давай гонориться, дескать он за свои кровные семнастку уломает. Тут я из барахла мигом выскочила, чтоб ближе к делу! Сгребла старика в постель. К вечеру до тошноты утешила! Но уже про молодых не трепался. Разучился вякать. Но отбашлял кучеряво. Не ломался! Угодила! И тому бугаю меня переправил, мол, сгони жар! С ним я до утра тешилась. Баксами отбашляли оба! Вот, Тонь, твоя доля! Почаще бы такие клиенты обламывались. Обещали в другой раз только меня приглашать…

– А мне не обломился жирный навар. К командировочному подзалетела! Одна пыль на карманах, – сетовала Лидка.

– Зато мне повезло! С тремя иностранцами переткнулась за ночь. Двое – немцев, один – китаец! Ну и смеху было! Китаеза так долго кланялся! А я ему по-русски! Не хрен горб ломать! Давай плати за услуги, черт узкоглазый! Он как услышал, сколько я хочу, глаза стали круглыми. За стенку ухватился, про поклоны забыл. А я ему в ответ, дескать, падать раньше стоило, теперь гони монету, не то уложу так, что вставать разучишься. Он прикинулся непонимающим. Тогда я его за грудки сгребла и придавила к стене.

– Ну и как? Допер? – рассмеялась Тонька.

– Враз! Оторвал, как от души. И в номер поплелся плача. Вот гад! Как на койке, так смеялся, как башлять, так рыдать! Нашел дуру! Может, у них в Китае и дарма с мужиками спят! Но у нас ему что не обломится! Отсталых учить надо культуре. Вон немцы сразу нрубились! Им не стоило повторять! Враз выложили. Без поклонов. К чему они мне? Их в карман не положишь!

– А я негра зацепила! Но тот никак не хотел отпускать меня! Три дня, как зверюга, терзал! Ну и насмешил! Он, падлюка, не то по номеру, по коридору в буфет голяком ходил! И ни хрена! Видать, ого за обезьяну приняли! – смеялась румяная, черноглазая Роза.

– Эх, девки! Покуда молоды, живем и дышим! А пройдет десяток лет, что делать станем? – подала голос Лидия и добавила: – Уже сейчас нас называют плесенью! Да и то сказать верно, на роже, коль макияж смыть, одни морщины! На теле – тоже! Былое теряем! Теперь уж нас теснят малолетки. Еще недавно в метро семнастки промышляли, теперь пятнадцатилетних старухами считают. Совсем

пацанки клиентов клеют. Практикуют на каждом углу и нам зубы показывают.

– Им пока веры нет. Случайных цепляют. Пархатые боятся из– за них загреметь в тюрягу. А ну пришьют изнасилование малолетки? Какие башли отвалить придется, чтобы отмазаться? Собственный хрен рады станут выкинуть на помойку!

– Это пока! Кое-где уже бояться перестали и тискают «зелень» во всю!

– От меня уже сегодня рыла воротят! – напомнила Нинка тихо.

– А ты торопись, подружка! Не залеживайся дома, не гони товар. Его век короткий. Пройдет спрос – потом отдохнешь. Сейчас каждый день пользуй! Спеши! Потом легче дышать станешь! – говорила Лидия.

– Эх! Замуж бы тебе выйти, чтобы не маяться одной! – выдохнула Роза сердобольно.

– Кому мы нужны? Ну кто возьмет любую из нас, узнав про все? – невесело усмехнулась Нинка.

– Ну! С этим помолчи! Тут все от везенья, счастливой судьбы! Между прочим, троих девчат отдала я замуж. Сами помните! Из этого дома их взяли! Порядочные люди в мужья всем достались. Никто из троих обратно не возвращается! Все живут семьями! А тоже не надеялись, что устроятся в жизни! Может, тебе тоже повезет! – повернулась Тоня к Нинке. Та отмахнулась безнадежно. Она уже давно ни во что не верила.

– В конце концов, вернешься к своим на ферму. Выйдешь замуж за своего – деревенского! Нарожаешь ему ораву ребятишек! Кто в деревне узнает, кем ты была? – встрял Егор.

– Ну даешь, задохлик! Да чего я не видела на этой ферме? Жди! Вернусь туда? Как бы не так? Что я – дура из последних? Мне сколько раз предлагали в содержанки уломаться! И то не согласилась! Навар нужен жирный! Чтоб уж если и завязать с нынешним, так не без понту! Куплю себе квартиру, обстановку, колеса!

– А чего теперь тянешь резину? – удивился Егор.

– Не хочу, чтоб хахали в квартиру возникали! Когда все заимею, я такого мужика заклею, от удивленья лопнете! А теперь надо накопить! Но не для фермы! Там не только все башли выложишь, а и здоровье отдай до капли! Оно у меня одно! Я еще для себя хочу пожить!

– Тот, кто в содержанки фалует, сам тебе квартиру купит. Зачем тянуться из последних сил? – заметила Роза.

– Я это берегу! Лишь бы клиент не сорвался! Нынче нет надежных. И этот из коммерсантов! Разорится и конфискуют у него лягавые и квартиру, и меня. И придется снова ублюдка-участкового ублажать ночами, если он к тому времени не откажется от меня! – отвернулась Нинка.

Вечером, когда дом опустел, в дверь постучался участковый.

Серафима, выглянув в окно, встревожилась не на шутку.

– Чего это его черти принесли на ночь глядя? – пошла открывать.

Иван Вагин вошел уверенно, тяжело ступая по скрипучим половицам, прошел на кухню и, не здороваясь, сел на стул, коротко глянув в сторону Егора, обронил:

– Значит, уже не лежачий, вставать стал? Так-то! Дело на поправку пошло? Оно и видно нынче!

– Что видно? – не выдержал Егор.

– Соседи жалуются! Торопишься! Не даешь покоя людям! Свое прежнее ремесло так и не оставил! Впрочем, этого и следовало ожидать. Я еще в тот день сказал своему шефу, что черт, сколько ни ряди в ягненка, свою натуру проявит…

– Да он из дома не выходил никуда, – всплеснула руками Серафима.

– Эти басни вы другому вложите в уши, но не мне! Кто еще мог вот так тонко все рассчитать и обчистить соседей догола? Только вы знаете расположенье комнат, где чего искать надо, когда их дома нет! Посторонние, едва объявись, все бы их приметили сразу. И скрутили б, либо нам сообщили! Тут – все тихо. Значит, свои, те, кто рядом поработали! – глянул на Егора прищурившись и предложил: – Сам вернешь? Или обыск проведем?

–  А когообокрали? Что увели? – спросил Егор вместо ответа.

– Тебе это известно лучше чем мне! Не кривляйся! Решил былое вспомнить? Иль перестало хватать навара с сучек? Я на все глаза закрывал! Терпел ваш притон, покуда не дошло до воровства у соседей! Они прямо на тебя указали! Кого еще подозревать? Выкладывай навар и собирайся! Не мог спокойно жить, пеняй на себя!

– Уж если б захотел иль мог, зачем к соседям возникал бы! Я еще не свихнулся! Да и во двор не выходил. По дому кое-как передвигаюсь. Куда уж к соседям наведаться. Давай, шмонай в доме! Надыбаешь, твоя взяла! Коли нет – линяешь отсюда! – взялось пятнами лицо Егора. Руки его дрожали.

Вскоре в доме появились соседи. Толстуха визжала во все горло, что Егор обокрал ее до нитки, пустил по миру вместе с детьми, что зря его выпустили из тюрьмы, пусть бы он там сидел до конца жизни, зато порядочным людям жилось бы спокойнее.

Оба ее сына стояли молча, хмуро оглядывали Егора.

Двое понятых, взятых из семьи Свиридовых, помогали Вагину проводить обыск. Участковый запретил выходить из дома даже Алешке.

Вскоре в комнате Егора все встало дыбом. Дотошный участковый даже подушки распорол, вывернул вату из матраца. Вытряхнул чемодан, с каким вернулся Егор из зоны. Из шифоньера выскреб вешалки. Но ничего не нашел.

– Где спрятал?! – гремел Вагин, вошедший в азарт, и заторопился в комнату Антонины. Но и там было пусто.

Перевернул комнату Серафимы и Алешки, ворвался к Нинке, выкинул ее из постели. Но тоже безрезультатно. Время давно перевалило за полночь. Понятые валились с ног от усталости и отказались от дальнейшего участия в обыске.

Соседка-толстуха настаивала на его продолжении.

– Кто, кроме него, нас обобрал? Ищите! Вы обязаны помочь! – вопила баба, в ярости распахнув комнату Лидии.

Антошка делал уроки, склонившись над тетрадями. И, увидев чужих людей, встал из-за стола. Вагин грубо вытолкал мальчишку в коридор. Тот подошел к Егору.

– Чего им надо? – спросил тихо.

– Меня забрать хотят! Соседку кто-то обокрал! Теперь вот ищут!

– Тебя забрать? Куда?

– В ментовку, знамо дело! Потом в тюрягу!

– А почему ее не обыскали?

– Пропало у нее! Так говорят.

– Вот оно! Смотрите, где запрятал! – обрадовался Вагин, выволакивая из-под койки узел. В нем было все, что пропало у соседей. Вот только деньги не нашли.

– Думал, не сыщу! – подошел к Егору пропыленный, вспотевший Вагин и, положив узел у ног, коротко размахнулся, поддел Егора в подбородок, тот не удержался на ногах, вылетел в коридор и, ударившись спиной в стену, рухнул на пол.

– Зверюга! Сволочь! – бросилась Серафима к сыну, помогая встать.

– Бандюги! Ворье! Накрылись, сучье семя! – вцепилась соседка в узел, покраснев от радости.

Бледная до синевы, молча стояла у двери Антонина. Губы плотно сжаты, по щекам скупые слезины скатились.

– Не трожьте дядю Егора! Это я взял! Я ее тряхнул! – прозвенело внезапное над головами. И Антон, рванувшись из комнаты, встал перед участковым.

– Уйди отсюда, шкет! Мал еще в такие дела ввязываться! – отодвигал пацана.

Но тот заговорил торопливо:

– Я их наколол! Хотел в Одессу смыться насовсем. Не хочу здесь жить! Тут одни гады приморились повсюду. Хотел загнать барахло. Мне хватило бы добраться. А там устроился бы юнгой на пароход и задышал, как человек!

– Зачем брешешь, сопляк? Выгораживаешь своего бугра? – указал Вагин на Егора, сидевшего на полу.

– Он ничего не знал. Я никому не раскололся. Сам смыться хотел! Один. И даже мамке не проговорился!

– Там не только вещи, а и деньги пропали! Если б ты украл, тебе той суммы с лихвой хватило бы!

– Да вот здесь башли! – вернулся в комнату и достал из печного поддувала тугой сверток в целлофановом мешочке.

– Ну и падла! – выругался Вагин, вырвав сверток из рук Антошки.

– Ты сам в жизни не надыбал бы его! Я отдал! За что обзываешь? Вот эта кучка, – указал на соседку, – чего сюда приперлась, старая баруха? Она у бомжей барахло скупает за бутылку целыми мешками. А потом загоняет на вокзалах за кучерявые бабки. Я сам видел! И у этих соседей с веревок белье тыздила. Тоже толкала на вокзале! Ей можно, а мне нет?! – вопил пацан.

– Ты, змееныш! Выблюдок поганый, как смеешь позорить нас? – бросилась баба к Антону. Но участковый опередил, откинул ее руки.

– Такое доказать надо! – сказал строго.

– И докажу!

– Выкинуть отсюда этот бардак надо! Приютили проституток и шпану! Чего их слушать? Все гнездо сгребсти и в каталажку сунуть! Чтоб людей порядочных не трогали! – кричала толстуха, заглушая Антона.

– Это ты порядочная?! – рассмеялся мальчишка. – С бомжами в метро трахалась, расплачивалась натурой за барахло. До такого в Одессе даже Франция не скатилась. Честно своей трандой бабки заколачивает, потому ее менты не трясут. А барахло ей хахали сами дарят! За бабу держат. А ты и ее не стоишь! Ниже потаскухи дышишь! – сорвался Антон.

Участковый молчал изумленно, пораженный осведомленностью мальчишки в делах взрослых.

– Ты сперла у соседей с веревки китайское покрывало! Голубое, все в розах! Но не сумела загнать. Никто не купил. Оно и теперь у тебя в сумке лежит! – выпалил Антошка задиристо. И добавил: – А я что, задарма у тебя на хвосте висел? Вот и взял! Украденное не воруют, им только делятся!

Вагин, услышав такое, рассмеялся, не выдержал.

– Пошли, проверим! Свиридовы – за мной! Если сопляк сказал правду, целое гнездо воров выявим! – позвал участковый.

И, приказав толстухе не метаться по дому, быстро раскрыл сумку, указанную Антоном, вытащил из нее покрывало Свиридовых, удивляясь, что те не заявили о пропаже.

– Честно говоря, не верили в помощь. Но соседку не подозревали. Думали, бомжи объявились, – отмахнулся старик-профессор. И, потрепав Антошку по плечу, сказал:

– Спасибо тебе, дружок! Только в другой раз, когда в свою Одессу захочешь, вспомни о нас. Постарайся здесь себя найти! И не ругайся матом. Это неприлично! К тому же брань признак скудоумия, чего о тебе не скажешь. Уважай себя!

Толстуха рыдала на всю кухню.

– Нечего выть, Тарасовна! Собирайся! Ночевать будешь в камере! Расколол тебя пацан! Уже не отвертишься! А то брызгала на меня у шефа, что притон прикрываю. Вот и дотрепалась! Живей шевелись. И ты, молодой человек, с нами пойдешь! Там начальник милиции с вами разберется, куда кого определить.

Антонину Вагин попросил прийти утром в райотдел. Та сжалась в испуганный комок.

– За квартирантов ответ держать станешь! – предупредил строго.

– А за мордобой кто ответит? Больного, невинного человека избил! Да еще грозишься? – не выдержала Серафима.

– Прикуси язык! Сама виновата! Приютила сучню в доме и не следишь, чем занимаются! Будешь возникать, себе приключений намотаешь! – обронил злое.

– Хватит вам грызться! Ты, Иван, не обращай внимания на мать, она старая! Мы с тобой сами разберемся. Антошку вот только отпусти!

– Не могу! Крутой сопляк! Сейчас ему рога не скручу, потом мороки не оберемся. Отделайтесь от них! Добром советую! – сказал уходя.

Егор ничего не слышал, не знал. Он лежал в постели, стонал от боли в спине. Ни встать, ни повернуться.

Что творится в доме, где Антон? Но никто не заходил в его комнату, и человек остался один на один со своими переживаниями и болью, не сомкнул глаз всю ночь. Она показалась ему бесконечной.

Всю ночь проплакала Лидия. Не могла дождаться утра. До самого рассвета просидели на кухне Серафима с Тонькой.

Ждали, что даст им грядущий день?

Их вызвали в райотдел уже во второй половине дня. Сразу к начальнику. Тот принял их в кабинете.

У Лидии и Тоньки дрожали ноги.

– Ну что, барышни? Не умеем жить спокойно? – спросил вместо приветствия и, указав на стулья у стены, велел ввести Антошку.

– Вот ваш жилец и сын! Обе знаете, что натворил! Мириться с таким не можем! Обворовал соседку!

– Она весь город трясет! – вставил Антон, повернувшись лицом, и обе бабы увидели синяки на лице мальчишки. Лидка заорала не своим голосом:

– Это кто ж тебя так избил, сынок?

– Лягавые тыздили! Кодлой! На сапоги взяли!

– Гады! Падлюки проклятые! – запричитала баба.

– Не сдержались ребята! Погорячились. Да оно и понятно. Он их так поливал матом, что заткнуть решили! Однако он грозил переловить всех и разделаться с каждым! Кто простит такое, да еще вору!

– Он вор? А кто Тарасовна? Ее уже домой отпустили! На моем оторвались? Он во всем виноват? – кричала Лидия.

– Да тише ты! Угомонись! Не ори! – цыкнула на нее Тонька и потребовала грубо: – Заткнись! Тебе какое дело до Тарасовны? Об Антошке вспомни!

Лидия осеклась. Умолкла мигом.

– С Тарасовной мы разберемся! Она никуда не денется. Да и доказательств не густо. А вот ваш – не мелочился! Даром, что пацан, но уж украл, так и взрослому потянуться!

– Она для пуза, а я на дорогу собирал. Не последнее стянул. Лишь поделиться заставил! За что в Одессе похвалили б меня! Не снял шкуру с Тарасовны! На этой барухе сала осталось больше, чем на свинье! Я знаю, кого она трясла, кроме Свиридовых. Все засек! Не на халяву всю неделю пас ее! – проговорил Антон.

– Вот как? Это интересно! А доказать сможешь? – спросил начальник.

– Я не сдвинулся, чтоб дарма высвечивать сракатую кобылу! – сопнул носом Антон.

Полковник, не выдержав, рассмеялся.

– Чего же ты хочешь за свои сведения, говори?

– Чтоб отпустили и дали бы мне на дорогу! Не светит мне в Москве канать. К своим смотаюсь! Там – на пароходе дышать буду! И никогда в Москве не покажусь! – сообразил Антон.

– Ишь, шустрый! Много захотел!

– Зато и вам помог! Вы с Тарасовны не одну, все десять шкур спустите за мой накол! Разве не так?

– Ладно, женщины, вы домой идите, а нам, я чувствую, поговорить надо с молодым человеком! Если понадобитесь, вызовем, пригласим! За своего парня не беспокойтесь! Пальцем никто не тронет! Я ручаюсь! – открыл дверь перед женщинами. И, едва они ступили н коридор, захлопнул двери наглухо.

Тонька тут же к Егору пришла, волоча за собой Лидию. Рассказала брату обо всем, поделилась опасениями, что теперь Антошке совсем худо придется.

– Не дергайся! «Зелень» для них нынче – сущая кубышка! На– колы дает. Всех вывернет. Сумел бы только смыться вовремя, пока не размазали его. Кто много знает, тот мало живет. Но этот шкет ушлый! – усмехнулся загадочно и добавил: – В сексоты его сфалу– ют! Это верняк! На всех капать станет!

– Не может быть! – выдохнула Лидка и продолжила: – Уж лучше пусть в Одессу вернется. К дальней родственнице! Иначе убьют его здесь…

К вечеру в дом прибежал запыхавшийся участковый.

– Где Антон? – огляделся по сторонам.

– У вас оставался! – непонимающе уставилась на Вагина Лидия.

– Не темни! От нас он смылся! Сбежал! Понимаешь? Я его из– под земли найду, проходимца! – обошел все комнаты и, не сыскав Антошку в доме, заспешил к соседям. Но и в доме Тарасовны было пусто и тихо. Никого из обитателей не оказалось на месте. Участковый решил не расспрашивать Лидию о сыне, понимая, не скажет баба, куда он мог сбежать, у кого укрыться.

Женщины ждали мальчишку до вечера, но тот не пришел ночевать.

Утром к Серафиме заявилась заплаканная Тарасовна. Ее отпустили из милиции под подписку о невыезде. Но не о том лила слезы баба. Пропали сыновья. Ушли из дома. И ни записки, никаких следов не оставили.

– Может, по городу носятся? Или родню решили навестить?

– Какую родню? Никому мы не нужны! – всплеснула руками, узнав, что и Антон не ночевал дома.

– Не иначе, как вместе сбежали! Где их теперь сыскать? Небось, в Одессу подались вместе с вашим паршивцем! – залилась баба слезами.

– В какую Одессу? Кто их там ждет? Ни близкой родни, ни дома нет! О чем вы говорите? – отмахнулась Лидка.

– Всех троих нет, в один день пропали. А меж собой дружили!

– заметила Тарасовна и попросила: – Может, к знакомым сорвались? К вашим? Узнайте! А вдруг сыщутся? Вы мне скажите! Если мои появятся, я вам сообщу тут же.

Но ребятня не появлялась, Лидия вызвала на переговоры родственницу. Та ответила, что Антошка не приезжал к ней.

Женщины гурьбой ввалились к Егору за советом.

– Может, с тобой поделился? Чего-нибудь знаешь, где искать мальчишек?

– Не суетитесь! Оставьте их в покое! Сами объявятся! Если убежали, было от кого прятаться. Не бывает это случайным! Не пропадут. Такой прощелыга, как Антон, из любого дождя сухим вернется! Не дергайтесь! Только навредите им! Не помогайте лягавым! Как я понимаю, они пацана хотели в сексоты впихнуть, а он не уломался. Они колотили его, он и смылся от них, заодно и от нас! Такое случалось! Допер, где его искать станут. Вот и сквозанул, куда глаза глядят! – выдохнул тяжело. – Надо выждать время! Сами о себе знать дадут, едва все стихнет! – добавил вслед уходящим бабам и, едва они скрылись на кухне, позвал Алешку.

Решил исподволь выведать, может, он что-то знает, видел или слышал что-нибудь. Алешка отмалчивался, словно и не слышал об исчезновении Антона. Говорил, что все проспал. И вообще, Антошка обзывал его сопляком, засранцем, никогда не играл, не дружил с ним.

– Я-то думал – ты уже большой! Ведь хозяин в доме! За мужика живешь. А ты и впрямь пацан! Все проспал, ничего не видел, не

слышал. Выходит, Антошка неспроста не дружил с тобой. Хозяин все видеть, слышать и знать должен. Иначе, кто он, если домашние исчезают неведомо куда?

Алешка в комок сжался. Но молчал.

– Антон дружить не умеет! Иначе, хотя б мне сказал, куда уехать собирается, – глянул на Алешку Егор.

– Он ни с кем не водился. Никого не признавал. Только Одессу. А кто она, так и не показал! – выдохнул Алешка. И Егор понял, что и этот большего не знает.

Шли дни. Каждое утро приходила Тарасовна, узнавала, не появился ли Антон? Услышав ставшее привычным – не появлялся, сутулясь, уходила домой.

В доме Егора вроде ничего не изменилось. Через пару-тройку недель бабы все реже заговаривали об Антошке. Исчезали к хахалям. Возвращаясь, отсыпались.

Егор постепенно начал выходить во двор. То прометет дорожку не торопясь. То скамью возле дома покрасил. Смазал петли у входной двери, подправил калитку. За пределы двора не выходил. Не решался. Издалека наблюдал за жизнью соседей, улицы. И молча удивлялся переменам.

Соседка Тарасовна после исчезновения сыновей запила. Опустилась баба. Часто путала дом с сараем. Напившись к вечеру, забывалась и ночевала на полу, рядом с курами. Она давно не умывалась и не причесывалась. Может, потому, увидев ее по утру неряшливую, в курином помете, участковый даже не спросил бабу о сыновьях. Брезгливо сморщившись, прошел мимо. Поспешил к Егору, заметив того во дворе на своих ногах.

– Очухался? Ходишь? Это хорошо! Но скажи-ка мне, где ваш сорванец?

– Не знаю, – ответил Егор хмуро.

– А мать пыталась найти его?

– То ей известно! – отвернулся Егор.

– Послушай, это в твоих интересах найти пацана! Если он уехал в Одессу, пусть и живет там, не появляясь в Москве. Дело в том, что тут у нас объявилась пацановская шайка! Именно с того дня, когда исчезли сопляки Тарасовны и ваш Антон. Пока по мелочи крадут – сигареты, шоколад, вино. Ларьки, палатки чистят. Трясут мелких частников. Те засады устраивают. На живца хотят поймать. Проучить решили налетчиков. Мне тебе не надо объяснять, что устроят они пацанам, если те в их руки попадут! Не только шкуру спустят, а и души вытряхнут за ящик печенья. Ну и, кроме того, сам понимаешь, если в той компании попадется Антон, то рикошетом по тебе сыграет поимка!

– А я при чем? – вскинулся Егор.

– Подумай! Поймешь! Так что сам ищи проходимца, это будет

твоим алиби! Эта мелкая кодла вчера уже по-крупному тряхнула частников. Почти десяток ящиков сигарет «Мальборо» стянули! Это большой убыток. И пахнет уголовщиной!

– Пусть у его матери голова болит! Он мне не родня! – насупился Егор.

– У тебя жил, а может, и живет! Потому и ты не отвертишься!

– Нынче ж выкину! На хрен мне чужие заборы! Своих хватает!

– пообещал Егор, но участковый остановил.

– Погоди! Не спеши выкидывать! Если и впрямь Антошка дома не ночует, пусть ему будет куда вернуться. Тут сопляк никуда не денется! Ты только скажи, когда он объявится!

– Я – на пацана стучать? – у Егора сами собой сжались кулаки.

Вагин заметив, усмехнулся.

– Мне, может, тоже не по душе прикрывать притон, но молчу! Если терпенье кончится, то не только блядешек, а и вас всех из Москвы выселят навсегда! Тебе о том известно!