Текст книги "Клевые"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– И кто же решился? – глянул на ладную, спокойную женщину с румяным лицом. Она была в этот доме уже три года и пользовалась хорошим спросом у клиентов. Какою она была с ними? В доме она ни с кем не ругалась. Ладила со всеми. Никогда не кричала, не суетилась, считалась спокойной и тихой. Вот и теперь сидит, как новогодняя елка, в цепочках, брошках, браслетах, кольцах. Последний девичник… Прощание с горестями и взбалмошной жизнью. Что ждет ее впереди?

– Куда ж уезжаешь? – поинтересовался Егор.

– В Белоруссию, в Смолевичи! Это тихий городок. Буду там жить.

– А муж кто?

– Он – сельский. Жена умерла.

– Знает, кем была? – прищурился Егор.

– Клиент бывший! Как не знать?

– Как же уговорил тебя и сам решился? Уж не по пьянке ли?

– Иди к чертям! Какая пьянка? У него двое детей! Не всякая согласится чужих растить! Я бы – ни за что на такое не пошла! Всю жизнь как проклятой мантулить! Не он, она его осчастливит, – влезла в разговор худосочная, желчная Маринка, жгуче завидовавшая Галине, но тщательно скрывавшая истину. У нее от возмуще– нья слетел набитый ватой лифчик. Баба даже не почувствовала неудобства и продолжила запальчиво: – Этот раздолбай даже не в самих Смолевичах, а в деревне живет. Неподалеку. Там у него, кроме детей, старуха есть – будущая свекруха! Хорош букет, а?! Это все равно, что в петлю головой сунуться добровольно. Вот я и говорю Галке – одумайся, пока не поздно! Откажи. Здесь как барыня живешь! Все имеешь. И деньги, и любовь! Никакой черной работы! Одни развлеченья! А там запряжет этот механик в плуг вместо кобылы и кнутом погонять будет. Вот только станет ли при этом кормить?

– Не болтай! – осекала Галина Маринку, но та уже завелась.

– Чужих выродков растить разве легко? Им слово не скажи! Сразу все припомнят Галке и выставят вон без куска и копейки! Через пару недель к нам вернется! На коленях просить будет, чтоб обратно взяли!

– Чего зашлась, змеюка? Тебя и вдовец не возьмет! Не зря лишь по ночам сучишься! Днем тебя покажи кому, все, что стояло, не то опадет, отвалится со страху! Забудет, зачем мужиком родился! – не выдержал Егор.

– С таким как ты я и сама за миллион баксов не лягу! – взвилась баба. – Был один гнус! Вызвал девочку в номер! Я и пришла! Глянула, хахаль, что надо! Лощеный, как пряник! И угощенье выс

тавил знатное! Мы с ним бухнули. Я уже на мази! Дело к постели. Я не стала медлить. Разделась… Жду, когда он из ванны выйдет. Так и не врубилась, зачем ему понадобилось мыться в это время! И лежу готовая! Вся соком изошлась. Мужичок из себя тугой, здоровый! Ну, размечталась, как его ублажать стану! Выключила верхний свет, оставила лишь бра.

– Это ты верняк сообразила! – вставил Егор едко. И выдал: – Клиент, поди, усрался с перепугу, когда тебя увидел! Вот и пошел отмыться!

– Как бы не так! Он и просил – стройную да с огоньком! И даже кучу комплиментов наговорил, увидев меня! – огрызнулась Маринка.

– Ты расскажи, что дальше было? – торопила Нинка.

– Вышел он из ванной. Я уже вся горю. От него духи по всей комнате. Такого в моей жизни еще не было. Потянулась к мужику, чтоб приласкать его! Хвать за ответственное место, а там – «солнышко». В зубах поковыряться и то нечем было б! Я своей руке не поверила! Быть не может! И спрашиваю: "Это что?" А хахаль в ответ, мол, то, чем балую! Я из постели пулей вылетела! Вмиг остыла!

– говорила Маринка под общий смех. – Радовать вздумал меня окурком! Я его через все падежи пропустила! Всю его родню вспомнила! Маму и папу, вместе с прабабками, что по недогляду такого недоноска произвели на свет. Что с ним баловать, не то бабе, но блохе зазорно. И одеваться стала! Злая, как собака, что надо мной судьба посмеялась! А этот гнус еще и обиделся на меня. Мол, за деньги с любой бабой переспит и она без претензий будет. Что не я, а он – клиент. Мне помалкивать стоит. Свое получу и должна довольной остаться! Во как! Меня, бабу, ни во что поставил! Я ему и ответила, чтоб спасибо сказал, что морду не побила гаду. Мою – хлопнула себя ниже живота – деньгами не заткнешь! Мне мужик нужен! А не огрызок! И не задохлик! – повернулась к Егору под хохот.

Тот хотел ответить грубостью. Но в это время в дверь дома постучали. Тоня встала навстречу усталому человеку, вошедшему робко, неуверенно. Одной рукой он держал мальчишку лет трех, другой он вел пятилетнюю девчушку.

– Здравствуйте – сказал негромко. И, увидев Галину, заговорил краснея: – Ты извини, что вот так прозаично, без цветов и музыки за тобой пришел. Зато всей семьей!

Галина встала из-за стола. Подошла к гостю.

– И хорошо сделал, – ответила негромко.

– Мы поторопились. Раньше чем обещал приехал за тобой. Ну да сама видишь, ждать некогда!

– А маманя где? – удивленно вспомнила Галина.

– Она в машине нас ждет. Возле дома! – кивнул на выход. И позвал бабу: – Пошли! Пора домой!

– Погоди! Вещи взять надо! – указала на чемоданы и узлы, стоявшие в коридоре.

– Подержи детей. Я перенесу! – передал сынишку. Тот обнял Галину за шею. Прижался к женщине накрепко. И спросил тихо:

– А ты не уйдешь от нас на кладбище, как мамка?

– Вот дурак! Мамка умерла! Живые туда надолго не уходят! Только поплакать, – дернула девчушка брата и, глянув на Галину, спросила: – Ты теперь нашей мамкой будешь насовсем?

– Да, доченька! – ответила женщина и, взяв девчонку за руку, прощально кивнула головой оставшимся в доме, пошла к выходу, не оглядываясь.

– Галя! Детей мамаше на заднее сиденье отдай! Сама вперед! – позвал человек женщину.

– Ты вещи забери! Мы сами устроимся, – подошла Галина к машине и, посадив на колени обоих малышей, села поудобнее на заднее сиденье. Она даже не оглянулась на провожающих. Не помахала им рукой. Малыши, обвив шею ручонками, что-то лопотали бабе, согреваясь душой от затянувшегося сиротства. По щекам Галины тоже катились слезы. Дети вытирали их теплыми ладошками. И только вдовец, ставший мужем, знал их истинную причину. Понимал, что среди людей в крутом веселье можно остаться в полном одиночестве. Не приведись, оно затянется… Леденеет от него душа человечья. И самое разгульное веселье покажется поминками. А коль плачет баба, значит, не опоздал забрать ее. Оттаивает душа.

Всю ночь проплакала в своей постели Маринка. Вроде ничего особого не случилось. Просто одной бабой стало меньше. Но… Почему гложет обида, что не ее забрали, не к ней приехали, не ей предложили уйти в семью и стать очень нужной, пусть и чужим детям. Своих уж не иметь! Первый аборт все отнял. А чужим детям нелегко заменить мать. На такое – тепло нужно. А оно не у каждого осталось. Только на себя и хватает. Для себя много ли нужно? И сколько осталось, чтоб удержаться за последние крохи?

Не спал и Егор. Он долго ворочался в своей постели. Но не случившееся волновало. Он, едва машина свернула на повороте, тут же забыл о Галине. Он ждал, когда в доме все уснут и в окно постучит Антошка. Тот поскреб в окно уже за полночь и не стал входить в двери, попросив открыть створку, вскочил в комнату легкой тенью.

– Злишься на меня? – спросил Егор.

– О том ты мать спроси! – буркнул глухо. – Если узнает все, не обидится. Она у меня умная! Вот только ночами ревет зря. Я нормально живу! Нигде не засветился. Скоро слиняю с чердака! И тебе спокойно станет! – пообещал уверенно.

– Куда намылился? – вздрогнул Егор.

– Свет не заклинило на Москве! Есть места и получше! Туда и подадимся всей кодлой! Там нас никто пасти не станет. Буду как ве

тер на море жить. Сорвал пену с волны – и дальше похилял! Путешествовать буду! По земле!

– Сколько ни мотайся, где-то приживаться надо! – вставил Егор.

– Свой якорь я успею бросить. Спешить не хочу, чтоб не оказаться катяхом в луже, какой себя пароходом возомнил. А чуть набух и на дно ушел! – рассмеялся Антошка и продолжил: – У меня большие планы. Они не только мои. Но если надоест, сорвусь, стану сам дышать. Красоток и корешей на свете хватает. Наскучат, всех сменю.

– А что за кореши? – поинтересовался Егор.

– Да ты о них слышал! Пацаны участкового! Они своего гада больше чем блатные и бомжи ненавидят!

– Они с тобой на чердаке живут?

– На ночь домой сквозят. Чтоб знать, чем их мусоряга дышит. Что замышляет?

– А если заложат тебя ему?

– Исключено! Они по уши завязли! Я штурвалю! Они – в дела ходят! А самого себя кто за жопу кусать станет? – рассмеялся Антон.

– А чувиху где взял? – насторожился Егор.

– Она совсем ничья! Мать с отцом алкаши! Выгнали из дома, чтобы не кормить. Им на выпивон не хватало! Она и возникла на вокзале. Там таких полно теперь. Все промышляют. Кормятся, как могут. Эта еще не обтерлась средь взрослых метелок. Ее били, прогоняли, чтоб другим не мешала клиентов клеить. Я ее и приметил. Она уже решилась под электричку сунуться башкой. Неделю не жравши была. Успел отдернуть. Теперь радуется, что жива осталась.

– Сколько лет ей? – перебил Егор.

– У краль нет возраста! Они, как розы. Пока цветут – не зевай!

– Она старше тебя?

– Всего на год! А пережила больше! Ее родной отец по бухой перепутал с матерью. Когда она орать стала, мать заткнуться велела, сказала, что в ее возрасте этим зарабатывают, а не дармоедничают. Когда вернулась домой со школы, отец ей двери не открыл. Сказал, чтоб без поллитры не возникала на пороге.

– А ты чем лучше пахана?

– Ну, трехаешь! Я на целую зиму моложе ее! Потом, не снимал с нее поддачу! Накормил от пуза! Не гнал на панель. Еще успеет! Она у нас как королева канает. Одна на всех!

– Испортили девку! – сморщился Егор.

– Для чего она на вокзалах шмыгала? Там ее уделали б мужики! И не спросили б, с чего она средь них морится? Мы – пожалели. Раньше жить не хотела! Теперь радуется!

– Оставайся дома, Антон! Пока не завяз по уши со своей код– лой! Поверь, потом жалеть станешь обо всем. Но не вернешь! Еще не поздно завязать! – предложить Егор.

– А я не завязну! – усмехнулся пацан. И, порывшись в карманах куртки, сказал: – Когда припрет, смоюсь отсюда насовсем. Может, скоро! – глянул за окно.

– Эх, корефан, рано ты мать бросаешь! Потом поймешь. Но не будет ли поздно? Все мы когда-то одумываемся! Одна беда – ничего нельзя исправить и вернуть в прежнее время, – вздохнул Егор.

– А зачем? – удивился Антошка. – Я, кроме Одессы, ничего не жалею! Там все пацаны мечтают скорее вырасти. Стареть никто не хочет. Даже Франция! Старикам с молодостью, как мне с чувихой, расставаться неохота! Но в Одессе старики до смерти в мужиках ды– шут. И не выгоняют из дома своих баб зарабатывать для них на панели. Пока ноги держат, сами семью кормят. Кто как умеет! А здесь…

– Дело не в городе! Время такое настало! Хреновое! И в Одессе нынче не легче. Тоже выжить трудно. Иначе не уехала б сюда твоя мать. И не только она! Беда и сильного ломает! Вон погляди! Сосед Свиридов в мединституте преподавал! А зарплата – копеечная. На нее не прокормить семью! Потом и эти гроши зажиливать начали. Полгода не выдавали. Терпел, сколько мог. Но жрать охота! Плюнул на медицину, какой всю жизнь отдал. Смылся в торгаши! Дело прибыльное. Хоть и не по душе, зато всяк день живая копейка на кармане водится! Теперь уж попривык! А разве он один такой? Весь свет перевернулся! Учителя в шмары подались. Шлюхи – в политику ударились. Вон через три дома от нас… Канала одна бабочка. Через нее по добрым временам вся Москва прошла и проехалась. В ментовке канала за распутство! С нею не всякий алкаш переспать решался. А неделю назад гляжу– на импортных колесах подваливает к дому своему. Вся из себя. Я мать спросил о ней. Оказалось, по бухой влипла на митинг и требовала громче всех свободу женщине! Ее приметили, выдернули из толпы! Она давай дуракам мозги сушить! Поначалу смеялись. Но нашлись и те, кто поддержал. Втянули в свою сучью кодлу. Мало-помалу настропалили, о чем бо– тать надо, чего требовать. А у нее глотка луженая! Кроме этого горла ничего не осталось. Все пропила! И пролезла, прикипелась к какой-то партии. Дальше – больше. Ее продвинули! Не иначе как прежние хахали, или такие же как сама! Нынче она в рупоры выбилась! С блядством завязала по возрасту! За это пенсии не дали. Теперь, отмывши харю, зовет себя демократкой! Вот только репутацию не отмыть. Она и нынче в памяти многих! Но… Попробуй вякни хоть слово ей в хвост. Нынче ее милиция охраняет! Как и тогда, когда в суках канала! Что изменилось – не знаю! Раньше – пила! Теперь не дают! По-моему, тогда она была счастливее. Дышала, как

хотела! Теперь – как велят! Но суть ее не поменялась. Она – прежняя! Во что ни ряди! И простикует! Тогда телом! Нынче брехней! Так все говорят. Я в политике не разбираюсь! Но по мне, от нее одна морока нам! Пусть бы вовремя платили пенсии и зарплаты! Не сокращали, не выгоняли людей с работы, глядишь, меньше было бы таких, как ты и в Москве, и в Одессе! Не надо было бы бороться с преступностью! Раздувать милицию до того, что на всякого жителя города по три мента приходится.

– Не только лягавые! Теперь еще и спецназ имеется! Эти ментам помогают. По ночам возникают повсюду – в патруле. Отлавливают всех, кто наваром не делится! Да только нет дурных! Их самих теперь трясут. Чтоб не возникали, куда не зовут! – перебил Антошка. – Нас тоже накрыть хотели! Гнались три квартала. Блатари и отсекли, когда увидели. Взяли погоню в кольцо. Ох и влома– ли им, чтоб меж ног не путались. И вывернули наизнанку! Все выгребли. Мы с ними кентуемся! Блатари нас держат! Пасут от ментов!

– проговорился пацан.

– За положняк?

– Само собою! Кто дарма вступится? А эти и накол дадут. И стремачей…

Егор насторожился:

– Значит, и эти знают, где канаете?

– Не дергайся! Мы не только у тебя, мы по всей Москве живем. Иначе давно накрылись бы!

– И всюду кентуетесь с блатарями?

– С бомжами тоже! Даже в притонах всех красоток знаем! Всем дышать охота кучеряво, сам секешь! – ухмылялся Антошка.

– Подсадишь ты меня под высылку, – качнул головой горестно и добавил: – Очухаться не дашь. Кого знают многие, тот на воле долго не живет. Одно хреново, что из-за тебя все влипнем в проруху. А и остановить уже нельзя. Ты завязан!

– Ладно! Не брызгай! Смоемся! Завтра духу нашего тут не сыщешь! Слиняю насовсем с твоего чердака! Но матери скажи, чтоб не искала! – встал Антон, прислушался, сказал тихо: – Мои возникли! Пора мне!

– Ты хоть иногда навещай нас! – попросил Егор Антона, уже заскочившего на подоконник.

Тот оглянулся.

– Если у тебя объявится смачная краля, непременно возникну! Одесса везде первой ставит точку! – спрыгнул в темноту и словно растворился в ней.

Егор слышал осторожные шаги над головой уже под утро. Днем, когда пошел подмести двор от опавших листьев, подошел к лестнице, постучал по ней, но никто не выглянул с чердака, не отозвался. Мужик не без опаски огляделся. Понял, ушла шайка. Одно

тревожило, навсегда или до вечера покинула она чердак? И вздумал, как только полегчает ногам, залезть, заколотить двери наглухо, чтобы никто и ничто не обрывало сон, не вторгались в изломанную жизнь чужие беды.

Егор решил ничего не рассказывать домашним о встрече и разговоре с Антоном. Но Лидке напомнить, чтоб подыскала другое жилье. Поторопить вздумал. Понимал, уйдет она, Антону здесь вовсе незачем станет появляться. А значит, и отвяжется милиция.

Едва подумал, калитка стукнула, во двор вошел участковый.

– А ну покажи свой чердак, кто там у тебя прижился? – подошел к лестнице и мигом взобрался наверх.

– Кого ищешь, Иван? – спросил Егор, прикинувшись незнайкой.

– Успели смотаться? Значит, точно сказали! – спустился вниз Вагин, руки его тряслись. – Ну, сволочь! Попадется мне этот щенок, своими руками придушу гада! – хрипел горлом зло.

– Ты это о ком?

– Ваш паскуда моих обоих сыновей в свою шайку затянул!

– Как? Силой?

– Какой там? Он заморыш против моих ребят! Но как сумел уговорить, сбить, заставить, на чем подловил обоих? – возмущался участковый и, вдруг оглядевшись, понял, перегибать не стоит, заговорил тихо: – Понимаешь, не верил я! Никто не верил, брехней считали, местью! Будто мои ребята вместе с вашим Антошкой налетом промышляют! Я чуть голову дворнику не оторвал, когда услышал такое! А он клянется, мол, своими глазами видел, как мои ребята, вместе с вашим на чердак лезли. А потом, уже под утро, возвращались с полными сумками. И не по улице, по задам домов крались. И с этими сумками к тебе на чердак залезли. Дворник прятался, чтобы не заметили его пацаны, не узнали. Я под койки, тоже пусто. А в столе старшего нашел несколько кассет и магнитолу, я им ее не покупал. Сперли! Врубаешься, кто их подбил?

– Не знаю, может, они Антошку сманили? Сам говоришь, он против них – заморыш! Ты своих в руках держал! Антон сам по себе жил. Конечно, не может он, задохлик, принудить двух лбов воровать. Уж если они снюхались, то тут не Антон, твои уломали. Нашему магнитолы ни к чему!

– Да что ты несешь? Мои сыновья к воровству непричастны! Может, накол давали? Может, на стреме? Воровал ваш. У моих такого в крови нет!

– Антон тоже не в малине родился! Не мой сын! Чего подначиваешь? Твоих засекли! Ты и разбирайся! – вскипел Егор.

– Да! Но на твоем чердаке! – напомнил участковый.

– Тогда, где они?

– Кто ждать будет? Ушли! Теперь уж и не знаю, где искать! Какую ночь не спят дома! Со счету сбился! Всюду их искал. До утра не

спал, ждал в их комнате. Не появились. Всю Москву исколесил за эти три дня. Нигде! Даже в моргах отметился. А сегодня тот же дворник сказал, что снова видел их, как они залезали на твой чердак.

– Ищи! Там открыто!

– Ты лестницу на ночь не убираешь? – поинтересовался Вагин.

– Зачем? – удивился Егор.

– Смелый ты человек! По нынешним временам никто не оставляет чердак открытым! Мало ли что может случиться?

– Скажу Антонине, закроет его!

– Нет. Не сегодня. Нынче дай мне побыть там до утра. Авось всех разом накрою!

– Ты что? Решил ловушку устроить на моем чердаке?

– От того и тебе, и мне спокойнее будет, если поймаю!

Егор согласно кивнул, решив предупредить домашних о предстоящей засаде. Антонина, не выдержав, рассказала Лидии. Та отмахнулась, мол, если бы Антон был в Москве, давно бы постарался встретиться с нею, хотя бы на минутку.

Егор повторил свое условие, чтобы в конце этого месяца подыскала себе другое жилье. Баба молча кивнула в ответ. Ушла в свою комнату. Долго сидела у окна, задумчивая, тихая. А утром, когда все еще спали, ушла, не сказав никому ни слова…

Участковый тоже не зашел. Видно, зря проторчал всю ночь на чердаке. И, не поймав ни своих, ни чужих, трусцой заспешил со двора на работу. Там ему закатила громкий скандал жена, узнав, где ночевал. Беспокоясь о муже, пришла на работу, чтобы узнать, где ее благоверный пропадал всю ночь? Когда услышала, не поверила в сказку о чердаке, исцарапала все лицо ногтями, крича, что и он не миновал притона, а сыновьями только прикрывается.

– Они дома ночевали! Сама их утром завтраком кормила! Дети как дети! Не позорь их, коли сам сволочь и кобель! – орала баба, на щадя мужа. И колотила его так, что в дежурной части было слышно.

Вагин, услышав, что сыновья ночевали дома, дара речи лишился от радости. А жена, приняв радостную улыбку за насмешку над нею, вошла в раж. Ее едва оттащили от Вагина два дюжих сержанта.

Откуда было знать участковому, как посмеется над ним судьба? Ведь сыновья знали его куда лучше, чем он предполагал. Привычки отца они знали с детства. И, не увидев на крыльце его сапоги, поняли, нет дома. Коль в кабинете Вагина не горел свет и домой он не пришел, значит, в гостях или у баб застрял. Вернется пьяный вдрызг. Ему не до них будет. Можно дома отоспаться в эту ночь. А утром уйти, пока отец будет спать. Но тот не пришел. И сыновья, сказав матери, что пойдут искать его, ушли из дома.

Антошка не случайно отпустил их навестить родителей, сказав, что при случае пусть стерпят мордобой, но не доводят до того, чтобы участковый поставил на уши весь город, разыскивая своих ребят.

– Шабаш! Дня два-три проканаем тихо. Без шухера! Узнаем, что менты задумали против нас? Чем они дышат? А уж потом снова собьемся в кодлу!

Разделил поровну на всех деньги, курево, шоколад. Отпустил домой и чувиху, какая вне себя от радости переоделась во все новое в первом же магазине. Запомнив, где и когда все они должны встретиться через три дня, компания разошлась очень скоро.

Никто из подростков ничего не заподозрил. Так уже случалось не раз, когда Антон вдруг ни с чего велел всем разбегаться на время.

Надо уметь вовремя остановиться! – не мог мальчишка забыть сказанное Егором. Эти слова он не раз слышал и в Одессе. Тогда они не имели к нему никакого отношения.

Антону нестерпимо захотелось побыть наедине с самим собой, разобраться во всем, подумать. Раньше он делился своими сомнениями с матерью. Но теперь рассказать ей обо всем он не решался. Егор – ворюга! Он поймет. И не заложит. А мать – женщина! Зачем ей лишние горести?

Антон сидел в сквере на облупившейся от дождей скамье и курил. Он не хотел никого видеть, потому смотрел под ноги, на серый, мокрый песок. Мимо шли люди. Никто из них даже не оглянулся на Антошку. И мальчишка понимал, что никому он здесь не нужен.

В мусорной урне, совсем рядом с ним, копалась полуслепая старуха. От нее пахло гнилью, сыростью. На руке болталась грязная, залатанная сумка. Бабка не обращала внимания на Антона. Устав от бесплодных поисков, присела отдохнуть. Поняла, что и тут ее опередили не только бездомные собаки, тихо всхлипнула. Антон от неожиданности подскочил.

– Прости, внучок! Испугала? – извинилась бабка. И мальчишке стало стыдно за собственный страх. – Вот! Пропитание добываю себе и своим! Тяжко нынче кормиться стало! Помереть бы! А и этой радостью Бог обходит! – пожаловалась кротко.

– Видно, тоже никому не нужна! – отозвался Антошка равнодушно.

– Нет, внучонок! Я очень нужна своим. Они без меня совсем пропадут! – не согласилась бабка. – Я не от сиротства, от нужды мучаюсь.

– А те, кто с вами, почему не помогут? – удивился Антошка.

– Мала еще. Вот подрастет моя Анька, тогда легше будет. Дал бы Бог успеть мне ее на ноги поставить.

– Анька ваша внучка?

– Да, голубчик! Ей лишь четыре зимы. Больная она. Вот и сидит дома.

– А сыновья, дочки где?

– Разбежались они! Порасходились. Теперь по свету мотаются. Зацепиться нигде не могут. Это если одуванчик видел, небось приметил семена с пушинками, покуда в цветке держатся, все красивые и сильные. Когда ветер их сорвет, враз неприметными и слабыми становятся. И носит их по свету, как бездомных. Никому они не нужны. Коль потеряли, покинули родителя, свою землю, чужие не примут, не поверят и не пожалеют, – пожевала бабка губами.

– Так ведь ветер виноват! – не согласился Антошка.

– Ветер – это невзгоды человечьи. Их надо уметь пережить. В кучке, семьей все легше, когда от дома не отрываются, не ищут легкой жизни. Она теперь повсюду одинакова. Порозь только погибнуть можно. Выживают, когда друг за дружку держатся. Как я за Аннушку. Оттого живем как-то…

– Сами говорите, что помереть хотели.

– Я б с радостью ушла! Да Аньке одной оставаться нельзя. За– гинет вовсе.

– А разве нет у нее матери или отца? Пусть к себе возьмут.

– Сердце у них холодное. А дитю тепло надо сердешное. Вон мать ее приезжала месяца три назад. Конфетами, шоколадками обсыпала всю. Да разве это дитенку надо? На руки не взяла! Не обняла, не приветила, как гостья нагрянула. Побыла три дня и умоталась. Аннушка не успела ее запомнить. Такие они нынче родители. Ни теплины, ни радости подарить не могут. Одно званье.

Антошка голову опустил. Старуха, сама того не зная, ударила по больному.

– А ты, что тут один зябнешь? Иль в подкидышах остался? Нынче это модно! В наше время всяк своих под сердцем пестовал. Теперь к самостоятельности с горшка приучают. Что из того получится? Да то, что в горшке остается! – поморщилась бабка. И внезапно предложила: – Хочешь, пошли ко мне! Авось приживешься с нами! Скудно живем. Достатка нет. Зато не грыземся, не ругаемся. На душе тепло и светло. Может, еще одна душа подле нас оживет?

– встала со скамьи.

Антон, еще минуты назад соображавший куда податься, не стал медлить. Друзья, его шайка разошлись по домам. И только ему возвращаться было некуда. Никто не вспомнил о нем. Не позвал с собой. Не спросил, где он станет жить? Они забыли его. Вспомнят, когда в карманах опустеет. Начнут искать? А может, предадут? Взвалят на него свою подлость и жадность, боль и злобу? Его не пощадят. А все оттого, что всякому дорога лишь своя голова! Так зачем рисковать ради них? Ведь надо вовремя остановиться! Так говорил Егор. Но он не добавлял, что можно переждать бурю под чужой крышей! – остановился мальчишка. И тут же услышал:

– Входи, родимый! Пришли!

Белокурая, худосочная девчушка, обвязанная с головы до колен в теплый платок, приподнялась на постели. Большие, серые глаза заискрились радостью.

– Бабуля! Пришла наконец-то! Как долго тебя не было. Яуже плакала…

– Не надо, Анюта, реветь! Глянь, я тебе братика нашла! Теперь он с нами станет жить! Правда, внучок! – повернулась к Антошке, гладя головенку девчушки.

– Правда! – отозвался Антон, глядя не без содрогания, как старушка достает из сумки полугнилую, изросшую картошку, пару осклизлых сосисок, кусочки хлеба, на каких прилипли окурки.

Бабка тщательно обрезала картошку, отряхивала хлеб.

– Сегодня мы поедим тюрю! А потом суп с сосисками. Ничего, что не густо в животе, больше света для души останется. Она главнее!

Мыла бабка сосиски, поглядывая на щебечущих детей. Они знакомились и, кажется, пришлись по душе друг другу.

– Антон! Я когда на ноги встану, мы с тобой поиграем в прятки?

– Конечно! Даже во дворе! – обещал мальчишка.

– Антошка, а ты не будешь меня бить, если я устану?

– А почему бить? Я девчонок не луплю.

– Я не девчонка, а твоя сестричка! Так ведь бабушка сказала?

– Сестру и вовсе бить нельзя! Да еще такую маленькую!

– А почему меня папка бил? Или мне нельзя у него попросить конфету? Я только одну хотела! А он меня по заднице нашлепал. Сказал, что я попрошайкой расту!

– Забудь, Анютка! Пьяный он был!

– А почему у него только на водку деньги есть?

– Зато мама много конфет тебе принесла, – напомнила старуха.

– Да, я фантики и теперь нюхаю! Хочешь, тебе дам понюхать!

– достала коробку из-под подушки и протянула Антону, открыла, сунула под нос. – Правда, вкусно пахнет? Если б я знала, для тебя оставила б!

Бабка крошила в миску с водой кусочки хлеба, готовила тюрю. Антошка отказался ее есть, сказав, что пока не хочет. Аня с бабкой ели жадно. Но тюрю для Антона, оставленную в миске, не тронули.

Мальчишка огляделся. В двухкомнатной квартире на первом этаже, куда привела его бабка Уля, еще сохранились следы прежнего достатка. Это пацан приметил по посуде и мебели, уцелевшим каким-то чудом.

– Ты учишься в школе? – спросила старуха Антона.

– Уже нет! На работу хочу пойти!

– Куда ж тебе, такому маленькому? Нынче взрослые

на кусок заработать не могут! Вон мой зять! Строитель! А и без заработка тоже! Теперь никто не строит! Только ломают! – вздохнула старуха и поинтересовалась: – А ты где жил?

– У чужих! – ответил Антон.

– Родители имеются?

– Отца нет! Погиб! А мать… Она сама живет, – не смог соврать. И добавил: – У меня тоже была бабуля. В Одессе. Умерла недавно. Она одна любила меня. И я ее тоже, – сжался в маленький, дрожащий комок.

– Я на руки хочу! – внезапно потянулась к Антону Аннушка и, обвив его шею тонкими до прозрачности руками, прижалась к мальчишке и спросила: – А меня будешь любить?

– Аннушка, дай Антону отдохнуть. Он весь продрог в сквере. Иди, внучок, попарь ноги в тазу. Я воду налила! Выбей холод из тела. Глядишь, на душе потеплеет! – принесла таз с водой, достала полотенца. – Грейся, малец! Чем богаты, тем и делимся. Не взыщи, что не густо…

Антошка парил ноги. Бабка Уля указала на диван, где предложила отдохнуть. Заранее постелила на нем. И когда мальчишка лег, старуха, сев рядом, принялась рассказывать детям сказку.

Она была такой доброй и светлой, совсем непохожей на жизнь за стенами квартиры, в ней расцветали прекрасные цветы и добрые феи влюблялись в рыцарей не за деньги, а за смелость.

Антошка невольно вспомнил свою бабку, она тоже знала много добрых сказок и не скупилась, рассказывала на сон. Мальчишка всхлипнул в кулак.

Зачем жизнь так свирепа? Почему отняла дорогое, оставив взамен тепла большую, холодную льдину? Ведь я любил бабулю, – вдавился в подушку, дрожа всем телом. Эх, если бы она была жива! Я никогда не жил бы на чердаке и не дружил бы с лягашатами! Не тряс бы торгашей! Ходил бы с рыбаками в море на кефаль! Не дала бы ковыряться в урнах с мусором. Кормил бы ее и себя! Не жил бы в бардаке среди распутного бабья! – думал Антон.

– Попей чайку, внучок! Небось, застыл в сквере? Ишь, как тебя трясет! Привстань, родимый! – держала старуха кружку чаю, с тревогой вглядываясь в лицо мальчишки.

Когда он уснул, она укрыла его сверху теплым одеялом. А утром, когда Антон проснулся, старухи уже не было дома. Аннушка спала, разметавшись в постели. Рядом не табуретке записка: "Внучок! Съешьте с Аней суп. Я кастрюлю обмотала полотенцем, чтоб не остыл скоро. Если сестричка захочет пить, дай ей чай из термоса. И сам попей. На улицу не ходи, чтоб не застыл. Ждите меня, мои хорошие".

Антон быстро оделся. Пошуршал в кармане деньгами, пошел к двери.

– Куда ты уходишь? Опять меня одну оставляете? – услышал за спиной слабый голос.

– Я скоро вернусь! – пообещал наспех.

Антон не соврал. Он купил хлеба и колбасы, сыра и конфет, даже банку халвы для девчонки. Домой бежал вприскочку, пришлось выстоять в двух очередях. Зато какой сюрприз! Обрадую бабку и Аньку! – шевельнулось в душе нерастраченное тепло. Антошка влетел в комнату, едва не сбив с ног страруху.

– Где носился, неслух? Ведь просила тебя не уходить из дома! Разве можно простывшему на холод? Явот пенсию получила! Меду купила тебе! Лечить буду! – торопила Антошку раздеться, помогала ему.

– Антошик! А бабуля нам с тобой печенье купила к чаю! Я его не ела, тебя ждала! – сообщила девчонка, выпутываясь из платка.

– А я тоже кое-чего принес! – похвалился мальчишка и выгрузил на стол свертки, пакеты и кульки.

– Где деньги взял? – нахмурилась бабка.

– У меня были!

– Откуда они у тебя?

– Мать давала. Я не тратил. Копил. Как будто знал заранее! – врал мальчишка.

– Нынешние матери у детей отнимают. Не то дать, кусок хлеба отбирают. Твоя, видать, богатая! Отчего ж бросил ее?

– В деньгах нет тепла! – отвернулся Антошка от покупок, выдохнул горький ком.

– Это я тебе купил конфеты и халву! – подошел к Аннушке.

Девчонка взяла гостинцы, положила рядом.

– Мы с тобой вместе съедим. И бабуле дадим! Чтоб всем хорошо стало! – ответила серьезно и предупредила: – Чур, фантики не выбрасывать. Я их до следующей пенсии нюхать стану!